Управлять системами с помощью таких моделей.

Однако, как вы, возможно, еще помните, в той части лекции, в которой речь шла о комплексности, мы уже отм етили, что ком­плексность - это принуждение к отбору. Если комплексность описывается как множество элементов, из которых каждый не может быть соединен с любым другим элементом, то в понятие комплексности уже встроено принуждение к отбору. Каждый образец актуализации комплексности избирателен: можно гово­рить только со своим начальником и со своими подчиненными, но не со своими коллегами. Одним вещам место здесь, а дру­гим - там. Механизм, у которого детали, винтики, колесики и стержни соединены по-другому, уже не будет работать; нужно скомпоновать их так, как написано в руководстве по эксплуата­ции, а иначе ничего не получится, хотя, вероятно, существуют и другие возможности. Комплексность - это всегда режим отбо­ра, который осуществляется по определенным критериям.

Если вы сравните с этим анализ смысла, то вы увидите, что смысл - это тоже принуждение к отбору. Мы имеем избыток указаний, мы должны знать, что мы с этим можем сделать, т.е. что мы сделаем следующим шагом при исключении других воз­можностей, У нас есть машина, но мы должны сначала решить, куда мы на ней поедем. Мы обладаем языковой компетенцией, но мы должны сначала решить, что мы скажем.

Вопрос в том, не является ли противопоставление управле­ния комплексностью, с одной стороны, и смысловой интерпре­тации, герменевтики, текстовой ориентации, с другой, таким противопоставлением, которое возможно только при условии, что в обоих случаях имеют дело с одной и той же проблемой, которая только сформулирована по-разному, а именно с пробле­мой принуждения к отбору. Я намеренно говорю «принужде­ние»: без отбора нельзя воспроизвести актуальности, осущес­твить что-либо, оперативно дать ход чему-либо. Но для отбора нужны критерии. О критериях можно спорить, как в техничес­кой сфере, так и в области герменевтики. Поэтому данную дис­куссию можно было бы обобщить, сказав следующее: смысл есть очень эффективная техника обращения с комплексностью. Это не много дает в том, что касается информации, потому что по-прежнему неизвестно, как с этим обращаться. Но определен­ные возможности управления смыслом или возможности огра-

246   

ничения возможностей обхождения со смыслом становятся, по­жалуй, более понятными благодаря тому, что мы обращаем вни­мание на актуализацию принуждения к отбору. Мы делаем это, а не то, мы переживаем нечто как информацию, т.е. как выбор из других возможностей, или мы осуществляем некое действие, и в этом случае снова имеет место выбор из других возможнос­тей. Это актуализация принуждения к отбору и поиска реше­ний или критериев, подходящего/неподходящего, пристойнос­ти, способности прийти к консенсусу, можно называть это как угодно, навязана тем вынужденным положением, в котором мы находимся в случае осмысленного переживания. И то же самое вынужденное положение мы переживаем тогда, когда мыслим в условиях давления комплексности, т.е. когда спрашиваем, какие части подходят к другим частям. Это одна и та же проблема. На следующей ступени тоже еще можно задать вопрос о том, на­сколько допустимо использование техники, которая более или менее автономно улаживает эти комбинаторные вопросы, реша­ет вопросы выбора за нас. Сегодня, естественно, в этом случае вспоминают о компьютере.

Я повторяю, что с этой формулой: «Смысл есть эффективная (potente) форма редукции комплексности, разрешения навязан­ной проблемы отбора» мы получаем не так много конкретной информации, но ввести это размышление меня побуждает идея, что с его помощью можно разрешить старую дискуссию «техни­ка versus герменевтика» и затем, возможно, задать вопрос, как же в процессе эволюции возникло нечто такое как медиум «смысл»; т.е. отчего оказалось выгодным сделать это различие актуальнос­ти и потенциальности структурным законом или медиумом арти­куляции определенных систем, чтобы постоянно принуждать их к отбору; или мы могли бы сказать по-другому: чтобы постоянно вынуждать их временно приспосабливаться к временным поло­жениям. Почему, если смотреть на это с точки зрения эволюци­онной теории, это дает преимущества в мире, который и так уже стал очень комплексным в результате эволюции?

Можно таким образом теоретизировать и представлять себе эволюционное преимущество таких результатов развития, как сознание или коммуникация, но это ничего не меняет в том, что мы строим свою аргументацию внутри медиума «смысл» и всег­да только внутри медиума «смысл». Потому что и такие форму- .     

247

лы, как комплексность, селективность, редукция комплекснос­ти, эволюция - все это элементы теории в научном ландшафте, который возник сравнительно недавно, который может быть ло­кализован, который можно отнести к определенному контексту смыслового мира и который понятен только тогда, когда все это проделано. Однако это означает, что попытка представить смысл как функционально эквивалентную «Powert e chnik», т.е. как не­что очень эффективное, некоторым образом превосходящее то, что могут выполнять менее приспособленные животные, если говорить осторожно, или растения, все еще является теорией и, следовательно, позицией, которая вынуждена автологически применять к самой себе то, что она анализирует. Мы конста­тируем, что понимание того, что благодаря этому медиуму мы обладаем эволюционным превосходством, мы вынуждены фор­мулировать внутри этого медиума и не можем выйти за его пре­делы. Сейчас, наверное, можно сказать, что это аргументация pro domo, «в собственных интересах»: раз уж мы обременены смыслом, мы ищем этому еще и эволюционно-теоретические оправдания.

Я перехожу к следующей части, где речь пойдет о вопро­се, который мы до сих пор откладывали на потом: можно ли сказать еще что-то содержательное о сфере смысла, о медиу­ме «смысл»? Пока речь ведь шла только о смысле как таковом. Без какого-то разумного обоснования - и я до сих пор так и не нашел этому разумного обоснования - я когда-то начал разли­чать предметное (sachliche), временное и социальное измерение смысла ^[92] . Сейчас уже это различение можно встретить во мно­гих работах, как будто классификация смысловых измерений на предметное, временное и социальное является регулярно пов­торяемым теоретическим результатом, когда уже никто не пы­тается вывести эту классификацию дедуктивно - и я тоже не в состоянии это сделать. Понятие не распадается само по себе на эти измерения, а скомпоновано так феноменологически. Когда мне задают вопрос об обосновании, я обычно прошу назвать

248                                                                          

еще какое-нибудь измерение. И тогда уже обдумываю, работает это или нет. Иногда предлагают «пространство», но это не сов­сем подходит, потому что пространство невозможно отделить от предметной дифференциации. Примите это пока так, как есть. Может быть, как раз вам удастся найти или другие категории, или дополнительные измерения.

На мой взгляд, для последующих рассуждений более важ­ным, чем это обоснование, является то, что мы имеем дело с феноменом фокусировки определенного различения или, как можно было бы сказать по-другому, с копированием некого содержания (Sachverhalt), сначала данного в том виде, как оно есть, на что-то другое. Если принять терминологию Гуссерля (а у Гуссерля есть эксплицитные высказывания об этом), то мож­но себе представить, что речь идет о двойных горизонтах. При этом речь идет не о горизонте в значении пространственной метафоры, согласно которой можно все время идти вперед, а горизонт будет постоянно отодвигаться, и когда-нибудь ты ус­танешь и остановишься, так и не достигнув горизонта. Здесь речь идет о двух горизонтах в том смысле, что каждое из изме­рений конституируется посредством различения и за счет это го отличается от других измерений. Каждое измерение имеет свои особые двойные горизонты и тем самым отличается от других измерений.

Я хотел бы это сначала изложить абстрактно, чтобы затем перейти к вопросу о том, не является ли само различение ис­торическим, т.е. не возникло ли оно в результате развития. Во- первых, можно сказать, что измерение времени - мы об этом уже говорили на предыдущей лекции, так что я могу это сфор­мулировать кратко - обозначено различением будущего и про­шлого, т.е. существуют два этих горизонта. Можно мысленно уноситься все дальше в прошлое, пока это не потеряет для нас смысл, представлять себе, что было до Большого взрыва, а мож­но мыслями уноситься все дальше в будущее. С каждым шагом уменьшаются возможности уточнения, определения то го, что мы, собственно, себе представляем, но в принципе это продви­жение возможно до тех пор, пока наше присутствие в «сейчас» (Gegenw ä rtigkeit), т.е. наша собственная система, не подскажет нам, что в оперативном плане дальнейшее продвижение ничего не дает. Будущее и прошлое. Кроме того, есть возможность - и 249