I. Социология и системная теория

Первая лекция

Дамы и господа! Курс лекций «Введение в системную тео­рию», который мы начинаем сегодня, будет прочитан на социо­логическом факультете и адресован он в первую очередь социо­логам. Впрочем, вопрос, который мы должны иметь в виду уже в самом начале, заключается в том, существует ли вообще такая вещь, как системная теория при нынешнем состоянии исследо­ваний в социологии. Социология находится в глубоком теоре­тическом кризисе. Я полагаю, это утверждение не нуждается в каких-то особых оговорках. Каждый, кто посещает лекции или семинары по теоретическим вопросам или читает соответствую­щую литературу, видит в основном обращение к классикам, т.е. дискуссии о Максс Вебере, Карле Марксе, Георге Зиммеле или Эмиле Дюркгейме. Современные социологи вполне критичны по отношению к классическим основам их науки, однако среди них господствует представление, что контуры та дисциплины раз и навсегда определены этими классическими истоками. Существует несколько теорий среднего уровня (middle-range Theorien), кото­рые выходят за их пределы и возникли на основе эмпирических исследований, но по сути нет ни одного теоретического описания проблем, которые стоят перед современным обществом сегодня. Это касается, например, вопросов экологии. Это касается про­блем отдельного человека, индивида. Это касается всего того, что нуждается в исправлении, а также многого другого.

Собственно говоря, сегодня увлекательные интеллектуаль­ные разработки проводятся вне социологической дисциплины. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, и я из него исхожу. Поэтому вначале, в короткой первой части, я по­пытаюсь показать, как раньше социологи работали с системно-теоретическими направлениями и как, в какой форме они при этом наталкивались на ограничения, неразрешимые тупиковые вопросы, принципиальную критику их теории и потом отказы­вались от своих начинаний.

В следующей, большей по объему части я постараюсь про­анализировать междисциплинарные или трансдисциплинарные теоретические усилия, чтобы выяснить и показать, что интерес- 12                  __________                          

ного для социологии они могли бы предложить. В своих завер­шающих размышлениях я попытаюсь сделать выводы из этих теоретических рассуждений - это могут быть математические, психологические, биологические, эпистемологические, кибер­нетические и тому подобные источники - для построения соци­ологической теории.

Я завершу курс сравнительно абстрактными теоретическими концепциями, которые в обыденной социологической практике должны быть приспособлены к формату конкретных исследо­ваний. Это касается таких понятий, как время, смысл, действие, система, двойная контингснция, структура и т.д.

Структурный функционализм

Для начала попытаемся обрисовать возникшее в 1940-1950-е гг. в социологии (причем в первую очередь и даже преимущественно в американской социологии) направление, получившее название «системная теория». При этом следу­ет обратить внимание на две отдельные области. Первая мо­жет быть озаглавлена как «структурный функционализм» или «Bestandslunktionalism», а вторую составляют теоретические разработки Талкотта Парсонса. В конце 1960-х гг. обе эти об­ласти оказались под ударом массивной идеологической крити­ки, направленной на системно-теоретический подход. Уже эта критика имела под собой скорее идеологическое, чем предметно-теоретическое обоснование, но этого хватило, чтобы в той или иной степени остановить дальнейшую работу над социоло­гической системной теорией.

Если сегодня вы приедете в Соединенные Штаты и в бесе­де с американскими социологами признаетесь, что вы сторон­ник системно-теоретического подхода, вы, вероятно, услышите удивленные комментарии, как если бы вы отстали от развития социологической дисциплины как минимум лег на двадцать. Я же, напротив, считаю, что именно те социологи, для которых системная теория уже отработанный материал, не восприимчи­вы к изменениям, произошедшим в междисциплинарном поле за последнее время.

Конечно, здесь определенную роль играют междисципли­нарные барьеры, но это отнюдь не значит, что их нельзя преодо­леть. Без сомнения, если смотреть с позиций сегодняшнего вре­мени, подходы, разработанные в 1940-1950-х гг., имеют сущест­венные недостатки. Но для начала я хотел бы кратко рассказать о том, какое значение тогда вкладывали в понятия «ориентация на сохранение состояния», «функционализм сохранения состо­яния» или «структурный функционализм».

Все началось с этнологических, социально-антропологических исследований, которые имели дело с конкретными племе­нами. Будучи так или иначе изолированными, они представля­лись обозримым, имеющим границы объектом исследования и вместе с тем казались доступными для исследования и познания в своем историческом своеобразии, со своими определенными структурами, в конкретном объеме и величине. Совершенно очевидно, что эти исследования не вели напрямую к общей со­циологической теории, т.е. к постановке общего вопроса о том, как вообще возможен социальный порядок или чем социальная система, социальный порядок отличается, к примеру, от психи­ческих или биологических явлений.

Парсонс в своей книге «Социальная система» (The Social System, 1951 г.) дал убедительное объяснение этого налагае­мого ограничения одним предзаданным объектом. Дело в том, что социолог, чтобы он вообще начал исследование, должен иметь перед глазами четко очерченный, ограниченный объект. Социология на данном этапе развития просто не в состоянии представить что-то вроде ньютоновской модели переменных, согласно которой отдельные переменные уже даны, но их ком­бинации пока не объяснены. Дело в том, что в социологии нет эквивалентов для законов природы, даже, как полагает Парсонс. в чисто статистическом смысле. Поэтому нужна была вторая наилучшая теория: теория, которая исходила бы из определен­ных структур системы и пыталась бы выяснить, какие функ­ции служат поддержанию этого структурного образца. В кон­це 1940-х - начале 1950-х гг. это сопровождалось постановкой следующих вопросов: Каковы условия сохранения состояния социальной системы? Каковы н особенности условия сохране­ния общества? Какие минимальные требования в отношении поддержания стабильного состояния и решения проблем долж- 14                                                                                                  

ны быть выполнены, чтобы общество вообще могло существо­вать? А оно, разумеется, должно существовать, если мы хотим его изучать. Впрочем, тогда анализ этих вопросов завершался в лучшем случае составлением списков или каталогов таких ус­ловий сохранения состояния, которым исследователи не могли дать теоретического обоснования, а включали их ad hoc, хотя, разумеется, смутно осознавая, что в теорию общества должна войти также сфера экономики, политики, семьи, религии и фун­даментальных ценностей.

Помимо этого недостатка, который до сих пор кажется мне неустранимым, была еще одна проблема, которая заключалась в том, что работа с понятиями была ограничена структурно-функциональным подходом. Не имело особого смысла задаваться вопросом о функции структуры или раскрывать такие понятия, как сохранение состояния, условия сохранения состояния, пе­ременные и объяснять в целом весь методологический аппарат. Это означает, что понятийная разработка теории была ограни­чена допущением изначальной заданное™ конкретного струк­турированного объекта.

И, наконец, было выдвинуто еще одно возражение относи­тельно того, что нет четких критериев сохранения состояния. С самого начала было ясно, что подобная теория должна включать в себя две вещи: во-первых, отклонения от заданных норм или структурных образцов. Весь спектр девиантного, отклоняюще­гося поведения, преступность, дисфункции - все это должно содержаться в теории и не может быть оставлено без внимания как нечто внешнее по отношению к социальной системе. С дру­гой стороны, был еще более важный - исторический - вопрос, а именно, на протяжении какого периода времени, собственно говоря, поддерживается одно и то же состояние и структурные изменения какого масштаба подтолкнут социолога или наблю­дателя, или просто участника социальной системы к тому, что­бы признать возникновение другой социальной системы, т.е. признать смену идентичности.

Эту проблему можно уяснить себе на примере революции как понятия или явления. Было ли европейское общество до французской революции другим, нежели после нее? Или: будет ли общество после революции, которая, как надеются марксис­ты, должна когда-нибудь произойти, другим, нежели оно было до нее? Приведет ли ликвидация капиталистического порядка производственных отношений к возникновению другого обще­ства, как это обычно утверждается? Но изменения какого масш­таба должны произойти, чтобы наблюдатели могли в один голос сказать: старое общество было таким-то и таким-то, а в новом обществе такие-то и такие-то структуры совсем другие?

Это проблема критериев сохранения состояния обсуждалась также применительно к биологии, и там ученые увидели, что проблема сохранения или несохранения состояния в отноше­ния живого организма четко определена возможностью смерти. Пока организм живет, его состояние сохраняется. Живое вос­производит себя своими собственными средствами, но смерть кладет конец этой системе, и это проводит ясную границу иден­тичности с очень небольшими пограничными зонами, в отно­шении которых нельзя с уверенностью сказать, живо ли еще живое существо или оно уже умерло.

В социологии таких четких критериев нет. Это может озна­чать, что вопрос об идентичности системы должен ставиться и получать ответ внутри самой системы, а не со стороны внешне­го наблюдателя. Система сама должна прийти к решению о том, изменились ли ее структуры настолько, что система уже не та, что была раньше.

Эти уточнения помогают нам понять, почему в 1950-х и в на­чале 1960-х гг. различие между традиционными и современны­ми обществами играло такую большую роль. Тогда полагали, что современное общество уже не такое, каким предстает в на­ших описаниях традиционное общество. Однако одновременно с этим ученые снова стали размышлять о модернизации. Они размышляли о том, какие меры необходимо принять для того, чтобы традиционные общества, еще оставшиеся на земном шаре, превратить в общества современные. И это снова внесло неясность в вопрос о том, где, собственно, проходит граница идентичности системы. Функционализм сохранения состояния или структурный функционализм неизбежно подводит нас к этому вопросу. Если на него можно ответить, только прибегнув к самоописанию, к внутренней тематизации идентичности сис­темы в системе, то возникают проблемы самореференции, кото­рые в классических концепциях не рассматривались и не осоз­навались на теоретическом уровне. Все это были, если можно 16                        

так выразиться, слабые стороны социологической системной теории первого типа. Они широко обсуждались, и в научной ли­тературе 1960-х гг. можно найти наглядные свидетельства этих дискуссий. Но этого было явно недостаточно, чтобы в принци­пе отказаться от системной теории как от теоретического подхо­да. Ведь в конечном итоге она существенным и плодотворным образом расширила познания, причем именно в области девиа­ций и дисфункций, в вопросах структурных противоречий, цен­ностных конфликтов и обращения с ними внутри социальной системы, в вопросе о том, как системы справляются со струк­турными трансформациями, в вопросах изменения и пределов изменения структур внутри общественных порядков.

Чтобы остаться в нормальном русле научного прогресса, эту теорию со всеми ее исследовательскими достижениями нельзя было просто сдать в архив, не найдя ей адекватной замены, т.е. необходимо было перевести все то, что было исследовано в рамках ее концепций, в новые теоретические рамки. Однако этого не произошло, и поэтому у меня сложилось впечатление, что определенные вещи мы потеряли, т.е. отказавшись от струк­турного функционализма, от его принципа ограничивать иссле­дования условиями сохранения состояния, мы просто утратили некоторые знания. При этом мы по-прежнему не в состоянии встроить знания, приобретенные структурным функционализ­мом, в другой теоретический комплекс. Поэтому истории соци­ологии приходится заниматься не только классиками, которые, если можно гак сказать, основали эту дисциплину, но также относительно успешным (в том числе с междисциплинарной точ­ки зрения) исследовательским подходом, который развивался в 1940-1950-е гг. прежде всего в Америке.

Причины, почему от него отказались, относятся скорее к сфе­ре идеологии, чем к технике построения теории. Слабые сторо­ны, как я уже говорил, были известны, но не в этом была при­чина отказа от теории. Отвержение этой теории основывалось в первую очередь на предположении, что, исходя из этих теоре­тических принципов, нельзя прийти к достаточно радикальной критике современного общества. Нормализация социальной ситуации после Второй мировой войны сначала обеспечила не­которые положительные моменты. Соответственно, появилась вера в возможность улучшить ситуацию в рамках общей струк-                                                                                              17

туры современного общества. Однако в 1960-1970-е гг. станови­лось все более очевидным, что этого можно достичь только за счет больших затрат или при сохранении пограничных зон при­нципиальной невозможности. В отношении политики развития и модернизации развивающихся стран стало ясно, что задуман­ные проекты терпят неудачу, бедность и обнищание станови­лись все более заметными, и все чаще и настойчивее возникал вопрос, не действуют ли в структуре современного общества такие факторы (тогда говорили о «капитализме»), которые не дают достичь справедливого режима распределения и прогрес­са, который охватывал бы население всей Земли. Конечно, и в самих индустриальных обществах легко можно было найти по­добные недостатки, ограничивающие положительные момен­ты. Здесь тоже сохранялись классовые явления, и равномерное распределение благосостояния было невозможно. Здесь тоже, несмотря на то, что установилась демократия, она превратилась в партийную демократию, неспособную трансформировать в реальную политику все импульсы, поступающие в систему в качестве политических. Здесь тоже, особенно с социологичес­кой точки зрения, было очевидно, что при всей открытости по­литической или другой прикладной системы для исследования все же практически невозможно перенести социологическое и особенно критическое знание на практику.

Оглядываясь назад, мы можем отменить множество понят­ных причин, почему возникла потребность в гораздо более радикальной, критической теории, и это привлекало все боль­шее внимание и вызывало интерес у интеллектуалов. В связи с этим подробное изучение деталей, заслуг и проблем, досто­инств и недостатков системно-теоретическою подхода к соци­альным вопросам стало казаться излишним. Система понима­лась - впрочем, не безосновательно - как что-то техническое, как инструмент планирования, как инструмент моделирования социальных институтов, как инструмент в помощь планови­кам, которые, впрочем, не думали ни о чем другом, кроме как повторить, улучшить и рационализировать существующие от­ношения.

В общем, подводя итоги и завершая эту тему, отметим, что были разные причины того, почему прекратилось дальнейшее развитие функционализма сохранения состояния или струк- 18               ______________                                                            

турно-функциональной теории. С одной стороны, это были внутренне присущие ей недостатки, но с другой стороны, и в этом кроется основная причина, была идеологическая критика, потребность в критической теории общества, адекватной сов­ременным обстоятельствам - ответом же на эту потребность стало довольно неуклюжее обращение к марксистскому идей­ному наследию.

Парсонс

Сегодня многие полагают, что теорию Парсонса легко можно отнести к структурному функционализму такого рода. В 1960-е гг. я и сам так думал. Однако в действительности Парсонс никогда не принимал эту версию. Позднее, особенно в 1960-е гг., он совершенно открыто отошел от структурного функционализма, проведя разделительную черту между ним и своими собственными теоретическим разработками. Впрочем, и это верно лишь отчасти. В конце 1940-х гг. и в тот период творчества, который завершился книгой «Социальная систе­ма» (1951), Парсонс способствовал тому, чтобы структурный функционализм получил теоретическое оправдание, хотя сам всегда называл его «второй наилучшей теорией». В Гарварде Парсонс был инициатором исследований, посвященных усло­виям сохранения социальных систем, и некоторые результаты этих исследований вошли в его собственные работы. В своих рассуждениях в рамках структурного функционализма Парсонс старался включить в теорию проблемы девиантносги, границ социального контроля, ценностных противоречий и так далее. Таким образом, он внес очень существенный вклад в развитие этого структурного функционализма. Тем не менее, мне кажет­ся неправильным безоговорочно причислять Парсонса к этому направлению системной теории, так как и на начальном этапе, отмеченном работой «Структура социального действия» (The Structure of Social Action, 1937), и в 1950-е гг., в разрез домини­рующим тенденциям теоретического развития, Парсонс разра­батывал независимую и своеобразную версию системной тео­рии, которую я хотел бы сейчас кратко изложить.

Все работы Парсонса можно рассматривать как некий беско­нечный комментарий к одному-единственному предложению, и это предложение звучит так: Action is system, т.е. действие есть система. Я не знаю, существует ли это предложение в печат­ном виде в какой-либо из работ Парсонса. Мне оно известно в виде устного высказывания, но мне кажется и всегда каза­лось, что в нем содержится квинтэссенция послания Парсонса.^[1]Теоретиков часто просят сформулировать в одном предложении квинтэссенцию своей теории. Если бы этот вопрос был обращен к Парсонсу, то он, если я его правильно понимаю, должен был бы ответить: «Action is system». Этот тезис заслуживает вни­мания, поскольку после Парсонса теория действия снова вош­ла в моду, когда социологи обратились к идейному наследию Макса Вебера и некоторых теоретиков рагщонапьного выбора и на этих позициях разработали программу, контрастирующую с системной теорией, если не противоположную ей, как если бы теория действия и системная теория представляли собой различные, как принято говорить, «подходы», несовместимые друг с другом. Считалось, что теория действия в большей мере ориентирована на субъектов, на индивидов и скорее способна воспринять и включить в социологию психические, а также физические состояния. Системная теория, напротив, более абс­трактна и, возможно, больше подходит для отображения мак­роструктур. В любом случае, отдельные представители теории действия полагают, что действие и система - это две несовмес­тимые парадигмы. Всех, кто так считает, следовало бы заставить прочитать Парсонса. Может быть, это еще не окончательное решение проблемы. Конечно, можно считать теорию Парсонса неприемлемой саму по себе и, отвергнув ее, вернуться, скажем, к основным положениям Макса Вебера или к другим подобным основам. И все-таки именно Парсонс со всей ясностью понял 20                           

- и попытался создать теорию, которая учитывала бы это. - что действие нельзя отделить от системы или, другими словами, что действие возможно только как система.

Исходной точкой для этого парсонсовского тезиса послужи­ла ревизия социологической теории, т.е. попытка понять, что общего есть у таких разных классиков, как Макс Бебер, Эмиль Дюркгейм, Альфред Маршалл и Вильфредо Парето. Результат заключался в том, что общим являются взаимосвязи между системными образованиями, надындивидуальными порядка­ми, с одной стороны, и действиями как базальными операци­ями, с другой стороны. Грубо говоря, те компоненты теории, которые относятся к действию, Парсонс берет из работ Макса Вебера, а компоненты, относящиеся к системе, он заимствует у Дюркгейма. Однако вместе с тем он подчеркивает, что Вебер был вынужден включить в свою систему также системные ком­поненты, а Дюркгейм, в свою очередь, не мог избежать вопроса о том, из какого же материала образованы общества. Ведутся бесконечные споры о том, является ли эта интерпретация клас­сиков чересчур произвольной или она действительно адекватно отражает то, что думали данные авторы. Об этом можно спо­рить, но это не так уж интересно и имеет значение разве что для истории социологии. Нас интересует, как, при помощи какого понятийного аппарата, каких понятийных и методических уси­лий Парсонсу удалось создать впечатление (будем осторожны в формулировках), что речь идет об одной и той же теории.

Парсонс исходит из тою, что действие, отдельное действие, unit act, является лишь эмерджентным свойством реальности emergent property. Другими словами, есть некие компоненты, которые должны соединиться, чтобы отдельные действия ста­ли возможны. Задача социолога-аналитика тогда заключается в том, чтобы идентифицировать эти компоненты и исходя из этого разработать аналитическую теорию действия. Парсонс говорит об «аналитическом реализме», имея в виду, что «реализм» здесь существует постольку, поскольку речь идет об эмерджентности фактического действия. Речь идет не о понятийной конструк­ции, а о теории, которая учитывает условия возможности дейс­твия и может применяться во всех случаях, в которых действие происходит как действие. «Аналитической» эта теория являет­ся постольку, поскольку идентифицирует компоненты осущест-                                                                         21

вления отдельного действия, которые, в свою очередь, сами не являются действиями. Она в некотором смысле разлагает фено­мен действия на отдельные элементы, которые не могут быть в качестве некоего минидсйствия наряду с прочими включены в цепочку действий или в систему, состоящую из действий.

Понятия, с помощью которых проводится этот анализ, не­сколько варьируются. Сначала, вслед за Вебером, исследо­ватель использует различие цели и средства: для первичного понимания действия, еще до структурного или какого-либо другого анализа, необходимо выделить цель и средство. На что действующий направляет свое действие (1), чего он хочет этим достичь (2) - вот эти два компонента. Но это подводит к сле­дующему вопросу: какая схема норм лежит в основе выбора целей и допустимых средств? Этот вопрос Парсонсу диктует Дюркгейм, а именно его положение о том, что общество - это прежде всего нравственное единство, т.е. оно возможно толь­ко тогда, когда достигнут достаточный уровень нравственного консенсуса. Это, в свою очередь, означает, что и выбор целей, и ограничение средств не предоставлены самому действующему лицу, а существуют социальные стандарты, например, извест­ные недоговорные основы договоров. Общество, еще до того, как в нем кто-то сможет действовать, всегда уже интегрирова­но - либо нравственно, либо посредством ценностей, либо на основе нормативных символов. Оно возможно только в виде системы. По крайней мере, из этого исходил Парсонс. Другими словами, речь идет не только об оптимизации отношения цели и средств, а об условиях возможности и степенях свободы, кото­рая предоставляется индивиду или другим единицам социаль­ного порядка при выборе целей и средств.

Вопрос, который таким образом проникает в теорию, с пози­ций социологии знания нужно или можно рассматривать в кон­тексте кризиса мировой экономики, на который Парсонс реаги­рует в своей теории. Парсонс всегда недвусмысленно выступал против чисто утилитаристского обоснования социологии. Его интересовал вопрос, с помощью каких ценностей общество ог­раничивает индивидуальную свободу выбора целей и средств.

Этот вопрос влечет за собой еще одну проблему, а именно, какое место занимает в этом контексте теории действия, собс­твенно говоря, сам действующий, «actor». Если исходить из 22                                                                                  

понятия действия, то следует полагать, что действующий - это тот, кто действует; без действующего действие не состоится. Действие - это в определенном смысле выражение, проявле­ние воли действующего, и в этом значении оно субсидиарно. Однако у Парсонса все наоборот. Парсонс считает, что действие происходит тогда, когда выполнены необходимые условия, т.е. когда можно различить цели и средства, когда есть коллектив­ные ценностные стандарты и когда имеется «актор» для того, чтобы осуществить действие. Действующий - это лишь один аспект в совершении действия. Его присутствие как бы акцидентально. Кто-то другой тоже мог бы осуществить это дейс­твие, но чтобы оно вообще состоялось, в обществе должна быть некая готовность к действию, какая-то конкретизация потенци­ала действия. Таким образом, не действие подчинено действу­ющему, а действующий - действию. Вот кратко исходный тезис книги «Структура социального действия» (1937 г.).

Впоследствии, в 1940-е и в начале 1950-х гг., Парсонс как социолог обратился к теории социальных систем и именно на этой почве сблизился со структурным функционализмом. Последующее освобождение его теории от этой близости про­исходило очень медленно, постепенно и, как мне кажется, в свя­зи с возвратом к общему положению о том, что действие - это система. Полученные результаты были представлены в знаме­нитых и пресловутых перекрестных таблицах. Парсонс пола­гает, что есть четыре компонента, взаимодействие которых и обеспечивает совершение действия. Эти четыре компонента он, в соответствии со своей техникой построения теории, констру­ирует посредством перекрестных классификаций, т.е. сопостав­ляя различные переменные попарно. В одном ряду переменных - на схеме это ось абсцисс - проводится различение instrumental/consummatory. «Инструментальное» обозначает средства действия. «Консумматорное» обозначает то удовлетворитель­ное состояние, которое должно быть достигнуто, т.е. достиже­ние цели. Здесь имеется в виду не просто представление о цели, а то, что наступает, когда цель достигнута, когда удовлетвори­тельное состояние, можно даже сказать, совершенство систе­мы, установилось. Таким образом, в тезисе «Action is system» ось инструментальное/консумматорное представляет компо­ненты, относящиеся к действию. Другой, вертикальный ряд пе­ременных различает внешнее и внутреннее, т.е. внешние связи системы и внутренние структурные данности. Это системно-теоретическая сторона парадигмы «Action is System».

Если составить из этих крайних переменных перекрестную таблицу, то получатся четыре ячейки, которым Парсонс дал со­ответствующее название. Относительно этих названий нет ника­ких дедуктивных указаний, никаких четких методологических установок. Парсонс сам пребывал в нерешительности, не зная, как сформулировать эти указания, но на прямой вопрос честно признавался, что здесь речь идет не о логической дедукции, не о дедуктивном методе, а скорее об убедительных обозначениях того, что в конечном итоге должно быть понятно и так, когда видят, какие именно переменные комбинируются (Рис. I).

Иинструментальное/консумматорное

Внутреннее
(ситуация		Действие
человека)		Система
Внешнее

A                                                                             G

Рис. 1: Система действия в «Общей парадигме ситуации человека»¹. А - адаптация, G - целедостижение (Goal Attainment). 1 - интеграция. L - поддержание латентного образца (Latent Pattern Maintenance).

То, что получается при комбинации инструментальной и внешней ориентации, Парсонс назвал «адаптацией». Система, если можно так сказать, инструментатизирует внешние связи и пытается достичь состояния, которое могло бы стать средс­твом для установления удовлетворительных отношений между 24

системой и средой. В случае социальной системы это, согласно Парсонсу, функция прежде всего экономики.

Затем идет комбинация внешних связей и осуществления консумматорных ценностей. Здесь речь идет о «достижении цели», как это называет Парсонс. Здесь тоже важно понять, что имеется в виду консумматорном состоянии, т.е. достижение целей, а не только проектирование будущих состояний. Если инструментальные ориентации представляют будущее, то консумматорные ориентации относятся к настоящему. Другими словами, действие должно приводить к удовлетворительным состояниям или оно не состоится. В сфере социальных систем эту функцию выполняет политика. Благодаря своей способнос­ти «добиваться того, чтобы дела были сделаны» («to get things done», как пишет Парсонс), политика достигает удовлетвори­тельных состояний, или же она обнаруживает свою несостоя­тельность в качестве политики.

Далее идет комбинация «консумматорного» и «внутреннего». Здесь речь идет о достижении удовлетворительных внутрен­них состояний. Парсонс называет это «интеграцией». Система интегрирует действия и, соответственно, действующих, обес­печивая им возможности удовлетворительных комбинаций. В теоретическом анализе понятие «интеграция» осталось доволь­но неясным и стало также объектом критики. Например, раз­личали интеграцию системы и социальную интеграцию, кото­рая вводила в систему действующих [людей]^[2], но эта критика касалась лишь названий этих ячеек. Если посмотреть на тео­ретическую структуру, становится ясно, что в каждой системе при определенных данных условиях есть в настоящем времени такое состояние, которое должно быть внутренне реализовано и приемлемо в качестве настоящего.

И, наконец, последняя из возможных комбинаций относит­ся к паре «инструментальное» и «внутреннее». Здесь Парсонс использует странное словосочетание «поддержание латентно­го образца» («latent pattern maintenance»). За ним скрывается следующее рассуждение: структуры должны быть доступны на протяжении длительного времени, однако они не актуализиру­ются постоянно. В банк ходят лишь время от времени, чтобы снять со счета деньги. Влюбляются тоже не постоянно. В цер­ковь тоже ходят не все время. И тогда встает вопрос, что про­исходит в остальное время или как можно гарантировать, что структуры есть, что они доступны, их можно активировать, ак­туализировать, даже если в промежуточные периоды они оста­ются латентными. Отсюда проблема «поддержания латентного образца», стабилизации структур также в том случае, если они не используются. Для Парсонса это характеризует комбинацию «внутреннего», поскольку речь здесь идет о структурах, внут­ренне присущих системе, и «инструментального», поскольку необходимо обеспечить доступность подобных структур и в будущем.

Результатом этих размышлений, изложенных в виде пере­крестной таблицы, стала знаменитая схема AG1L, схема из че­тырех функций - адаптации (А), целедостижения (G), интегра­ции (I) и поддержания латентного образца (L). Парсонс реши­тельно настаивает на том, что могут существовать только эти четыре функции и что данная схема позволяет представить все возможности действия, которые есть у системы действия, и что вся последующая работа заключается в артикуляции этого ком­плекса из четырех составляющих. Более того, в поздний период своего творчества он считал, что данная перекрестная табли­ца может описать положение человека в мире («human condi­tion»).

Таким образом, схема AGIL - это парсонсовский коммента­рий к девизу «Действие - это система» или его реализация те­оретической программы, которая могла бы носить такое назва­ние. Соответственно, техника теоретизирования - это техника перекрестного табулирования, техника, сознательно применяе­мая для того, чтобы подчеркнуть закрытость комбинаторного пространства. Подобная техника гарантирует, что ничего не упущено, что нужно каждый раз спрашивать, что происходит с четвертой ячейкой или какова ситуация во второй ячейке.

Это гарантия полноты для Парсонса, по-видимому, свиде­тельствует о притязании его теории на своего рода универсаль­ность. Если учтено все необходимое для того, чтобы действие состоялось, это гарантирует полноту и, следовательно, уни­версальность теории. Тогда все, что можно сказать о действии, 26                                                                                                              

должно и может быть встроено в эту теорию. В этом и состоит определяющая характеристика менталитета Парсонса: он смот­рит, каким образом он может разместить в своей схеме из четы­рех ячеек, из четырех ящичков те импульсы, которые поступа­ют извне, определив им ту или иную функцию.

Если мы учтем эту особенность, то мы увидим, что Парсонс является одним из величайших архитекторов теории, который испытывает свою необычную конструкцию и затем может на­глядно показать, чего можно достичь с помощью теории этого образца, какие последствия имеет дизайн теории и как он кон­трастирует с теориями другого образца, например, с диалекти­ческой теорией. Таким образом, Парсонсу мы обязаны очевид­ностью и наглядностью определенной теоретической архитек­туры. А очевидность и наглядность, естественно, всегда озна­чают, что другие теоретики усматривают для себя возможность раскритиковать ее и вынести свое суждение, на что способна и на что неспособна теория этого типа. Можно сказать, что речь здесь идет о логическом пространстве возможностей. И тог­да вопрос заключается в том, что дает нам гарантии, что все эти возможности действительно используются, что все места, которые предоставляет нам схема, в реальности тоже заняты. Эти вопросы становятся еще более актуальными, когда схема детализируется и четыре ячейки превращаются в шестнадцать и более, в зависимости от того, по какому принципу делится система. Впрочем, для Парсонса этот вопрос не встает, так как он исходит из того, что каждый раз, когда действие происходит, все эти ячейки должны быть заняты. В этом и заключается суть аналитического реализма, реализма в том смысле, что теория де­монстрирует, что действие возможно только так и никак иначе.

Вторая лекция

Каковы дальнейшие действия Парсонса? Что он делает с этими заданными переменными? Во-первых, его схема дает возможность определить основные задачи исследования. Я уже указывал на это обстоятельство. В случае, когда отдельное действие или комплекс действий сосредоточены на одной из этих функций, Парсонс говорит о примате одной функции («functional primacy»). В этом случае возникает соответствую­щая система, или, другими словами, соответствующая система дифференцируется вокруг отдельной функции. Так, при сосре­доточении, скажем, на функции адаптации в области социаль­ной реализации действия образуется система экономики.

Но каким образом такая система может быть «системой»? Как в таком обособленном комплексе может совершиться «дейс­твие»? Согласно Парсонсу, это возможно только за счет того, что в сфере, отвечающей за адаптацию, точно так же должны быть выполнены все четыре функции. Экономическое дейс­твие также должно выполнять свою адаптивную функцию, оно должно достигать своей цели, например, удовлетворительного экономического дохода, быть интегрированным и поддерживать образцы - собственные структуры - в латентном состоянии, т.е. уметь создавать такие структурные образцы, которые можно было бы передавать из поколения в поколение. Внутри единич­ной отдифференцировавшейся системы, специализирующейся на одной функции, снова встречаются все четыре функции.

Это ведет к общей теореме, что система может повторить­ся в самой себе, т.е. в каждой ячейке могут возникнуть четыре подраздела, и в каждой подсистеме может возникнуть четыре - и только четыре - подподсистемы. Вопрос о том, как далеко это может зайти, может ли система из шестнадцати подсистем быть подвергнута очередному четырехкратному делению, - это практический <