Что может историческая герменевтика ?

Герменевтика, по определению Поля Рикера, — «теория операций понимания в их соотношении с интерпретацией текстов; слово «герменевтика» означает не что иное, как последовательное осуществление интерпретаций»[65]. Термин происходит от греческого ‘ermhneutikh — «истолковываю». Его связывают с именем бога Гермеса, который должен был доводить до людей волю богов, разъяснять скрытый смысл их слов. Сама же герменевтика как отрасль знания возникла и развилась в качестве искусства толкования текстов Святого Писания (Hermeneutica Sacra).

Как отмечено П. Рикером, развитие герменевтики из экзегетики было обусловлено тем, что последняя включала в себя теорию знака и значения, и основывалась на положении, что если текст имеет несколько смыслов, то надо обращаться к более сложным и глубоким, отделяя от них так называемые одиозные знаки, требующие логического доказательства[66].

В ХVIII-ХIХ в. сфера использования герменевтики расширяется, она трактуется в основном как теория понимания любого текста. В частности, А. Бек выделял в ней четыре составных части: 1) грамматическую — установление смысла каждого элемента языка; 2) историческую — истолкование разного рода темных и иносказательных фрагментов памятника; 3) индивидуальную — воссоздание облика автора на основе его сочинения; 4) генетическую — определение отношения изучаемого текста к литературным жанрам и видам[67].

Ф. Шлейермахер (1769-1834) обосновал герменевтику как общую теорию интерпретаций, универсальное «искусство понимания», применимое во всех отраслях гуманитарного знания и, прежде всего, в философии. По его словам, «Герменевтика — это искусство избегать недоразумения», которое должно основываться на особом своде правил грамматического и психологического истолкования. Важным принципом, введенным Шлейермахером, является обоснование необходимости понимания не только текста, но и индивидуальности его создателя. Для этого необходимо как бы воспроизвести творческий акт автора произведения. При этом исследователь первым четко сформулировал столь популярный у литературоведов тезис о возможности толкователю понять писателя лучше, чем он сам себя понимал. В ходе реконструкции творческого процесса ученым-герменевтом может быть постигнуто что-то, что до конца не осознавалось самим творцом произведения.

По мысли ученого, индивидуальность автора надо постигать непосредственно, «как бы превращая себя в другого». Его метод понимания является как компаративным (для него необходимо сравнение с общим), так дивинационным (предположение, догадка, озарение при воспроизведении акта чужого творчества). Это подразумевает последовательный цикл интерпретаций при переходе от части к целому и наоборот, пока не будет достигнуто понимание, поскольку «ничто истолковываемое не может быть понято за один раз»[68].

По словам Х.-Г. Гадамера, главное «детище Шлейермахера — это психологическая интерпретация. Она является в конечном счете дивинационным подходом, самопогружением в целостную конституцию автора, постижением «внутреннего проистечения» структуры данного произведения… Понимание — … это реконструкция, которая исходит из жизненного момента концепции, из «зародышевого решения» как организующего момента композиции»[69]. Однако при этом Шлейермахер понимал текст не как отражение предметного мышления, но только как художественное произведение, образец «художественного мышления». Позже из этого тезиса развилось учение о невозможности или принципиальной ограниченности использования текста как источника объективной информации о прошлом.

Сегодня Шлейермахера считают своим основоположником представители литературной герменевтики (П. Сцонди, Г.-Р. Яусс, В. Изер и др.).

Дальнейший шаг по разработке направления философской герменевтики был сделан В. Дильтеем (1833-1911). Он перенес герменевтический метод на историческое познание. Ученый исходил из традиционного тезиса, что творец истории или описания истории в тексте сам живет в истории. Его индивидуальность («историческое существо») во многом является продуктом исторических условий. Поэтому принципиальным является вопрос, каким образом опыт человека и его способность к познанию могут подняться до уровня исторического опыта, достичь с ним адекватности. Здесь Дильтей был сторонником применяемой еще И.Г. Дройзеном романтической герменевтики, считавшей, что инструментом познания здесь может служить сопереживание. Дильтей понимал ограниченность этого подхода и признавал необходимость следующего шага — постижению исторической взаимосвязи явлений, которая не переживается и не испытывается никем. Однако он не смог четко сформулировать, каким образом этот переход возможен в рамках герменевтики.

В качестве попытки решения данной проблемы ученый обосновал учение о структуре, которая выстраивает собственное единство, исходя из имманентной сути. Это позволило аргументировать известный тезис, что, по требованиям герменевтики и исторического мышления, время можно понять только исходя из него самого и не прикладывая к нему мерки чуждой ему современности. Выход из ситуации, когда мы отделены от прошлого десятками столетий и постижение его особенностей затруднено, Дильтей считал очень легко достижимым. Он исходил из принципа, что сама возможность понимания вытекает из однородности человеческой природы — люди во все времена были одинаковыми, а, следовательно, через самопознание и сопереживание мы можем достичь адекватности понимания с людьми далекого прошлого.

Тем самым Дильтей утверждал принцип конгениальности: мнение автора легко уяснить из его произведения, интерпретатор абсолютно единовременен со своим автором, их хронологическая дистанция совершенно условна[70]. Позже из этого положения развилось целое направление, утверждающее возможность понять любой текст и историческое событие современным человеком. В СССР и в современных российских академических кругах оно наиболее ярко представлено филологической школой академика Д.С. Лихачева (1906-1999), который говорил: «Мне представляется, что постановка вопроса об особом характере мышления средневекового человека вообще неправомерна: мышление у человека во все века было в целом тем же»[71].

Следующий шаг в развитии герменевтики был обусловлен влиянием феноменологии Э. Гуссерля (1859-1938). Благодаря его исследованиям объектом изучения становились феномены — субъективные способы существования предметов бытия в сознании человека. А их интерпретация уже напрямую смыкалась с герменевтикой. По выражению Х.-Г. Гадамера, Гуссерль стремился «вывести конституцию исторического мира из «жизни сознания»[72].

М. Хайдеггер (1889-1976) обратил внимание на проективный характер всякого понимания. Отсюда ученый обратился к проблеме предпонимания и наиболее развернуто раскрыл проблему герменевтического круга. Последняя была обозначена еще Дильтеем: при всяком истолковании происходит переход от восприятия отдельных частей к смыслу в целом, а затем, исходя из интерпретации целого, совершается возврат к истолкованию частей на основании достигнутого понимания целого. Этот цикл может продолжаться сколь угодно долго, пока не будет исчерпан целиком весь смысл, заключающийся в данном тексте[73].

Сущность открытия Хайдеггера лучше всего сформулирована Х.-Г. Гадамером: «Тот, кто хочет понять текст, постоянно осуществляет набрасывание смысла. Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает предварительный набросок всего текста в целом. Но этот первый смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что мы с самого начала читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл… истолкование приступает к делу, вооруженное предварительными понятиями, которые заменяются понятиями более уместными — именно это постоянное набрасывание-заново, составляющее смысловое движение понимания-истолкования, и есть тот процесс, который описывает Хайдеггер… Разработка правильных, отвечающих фактам набросков, которые в качестве таковых являются предвосхищениями смысла и которые еще только должны быть заверены «самими фактами» — в этом постоянная задача понимания»[74]. Избавиться от предпонимания можно только открытостью к мнению другого или текста, отказом от предвзятых подходов.

Х.-Г.Гадамер исходил из того, что «в начале всякой исторической герменевтики должно стоять снятие абстрактной противоположенности между традицией и исторической наукой, между историей и знанием о ней». Поэтому любое историческое исследование — это не только изучение преданий о прошлом, но и опосредование этих преданий. При этом ученый оспорил тезис Шлейермахера, что необходимо для верной интерпретации перенестись в душевное состояние автора: речь должна идти о «перенесении в ту перспективу, в рамках которой другой (то есть автор) пришел бы к своему мнению»[75].

С точки зрения Гадамера, «понять означает прежде всего понять само дело и лишь во вторую очередь — выделить и понять чужое мнение в качестве такового». Для этого необходима значительная временная дистанция, которая позволяет проявиться подлинному смыслу. По словам ученого, «лишь отмирание всех актуальных связей делает зримым подлинный облик произведения и создает тем самым возможность такого его понимания, которое может претендовать на обязательность и всеобщность». Исследователь считает, что «наивность [историка] становится поистине гибельной… когда он выдвигает требование вообще отказаться от собственных понятий и мыслить лишь в понятиях рассматриваемой эпохи… интерпретатор не в состоянии полностью воплотить идеал собственного неучастия… Истолкование как раз и значит: ввести в игру свои собственные пред-понятия, дабы мнение текста действительно обрело язык» [76].

Однако стоит заметить, что каждая эпоха воспринимает дошедший до нее текст по своему, и поэтому встает вопрос — где же конец интерпретаций, где пределы адекватности истолкования?[77] Именно в этом смысле смысл текста всегда превышает авторское понимание собственного произведения, но это означает, что никакое понимание не может претендовать «на обязательность и всеобщность», несмотря ни на какие временные дистанции, ни на какие пред-понятия. Любые пред-понятия есть навязывание тексту своего смысла через задаваемые вопросы, которые уже самим фактом своей заданности предполагают направленность ответов, поэтому позиция Гадамера несколько односторонняя. Здесь необходимо соблюдение определенного баланса между самосознанием историка, подходящего к тексту с позиций своей образованности, исследовательского опыта и т.д., и его умением абстрагироваться от современности и восстановить то понимание нарратива, которое вкладывал в него его создатель.

Гадамер обосновал понятие герменевтического разговора, в ходе которого происходит выработка некоего инструмента, служащего целям взаимопонимания и тем самым совпадающего с самим процессом понимания и истолкования. При этом средой, в которой осуществляется понимание, является язык, а способом этого осуществления служит истолкование. А поскольку отношение человека к миру в принципе является языковым, то герменевтика представляет собой универсальный аспект философии, кроме того, что служит методологическим базисом всех «наук о духе» [78].

Наиболее яркой фигурой среди современных герменевтов является Поль Рикер. Герменевтику он трактует как «теорию операций понимания в их соотношении с интерпретацией текстов; слово «герменевтика» обозначает не что иное, как последовательное осуществление интерпретаций». При этом «под пониманием мы будем иметь в виду искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другими сознаниями через их внешнее выражение» (жесты, позы, речь и т.д.). Поскольку знаки имеют материальную основу, моделью которой является письменность, то их можно интерпретировать. Таким образом, понимание — это проникновение в другое сознание с помощью внешнего обозначения, а интерпретация — понимание, направленное на зафиксированные в письменной форме знаки[79].

При этом, по Рикеру, символом называется всякая структура значения, где один, первичный, буквальный смысл означает одновременно и другой, вторичный, косвенный смысл, который может быть понят лишь через первый. Тогда интерпретация оказывается расшифровкой смысла, стоящего за очевидным, напрашивающимся значением, в раскрытии уровней значения, выявлении скрытых смыслов. То есть интерпретация применяется там, где есть многосложный смысл[80].

В настоящее время герменевтика занимает прочные позиции в западных гуманитарных науках. Особенно распространена аналитическая герменевтика, корнями уходящая в творчество Р. Дж. Коллингвуда[81]. Однако, по справедливому замечанию Ф. Анкерсмита, в последних подобных методиках очень велика опасность увлечься описанием отношений между словами и упустить из виду, что главной задачей герменевтики является поиск соотношения между словами и вещами, предметами, явлениями. По мнению данного ученого, изучаемое течение имеет ряд существенных недостатков, главным из которых он считает то обстоятельство, что интерпретация всегда есть человеческое действие. Способен ли человек вскрыть значение прошлого, или он просто дает ему значение, как бы присваивает каждому событию свой смысл? При этом можно привести сколько угодно примеров, когда значение придается историками тому, что само по себе не имеет внутреннего значения.

В этом плане Анкерсмит возражает Рикеру: последний считал конечной инстанцией текст. Но, по Анкерсмиту, особенностью текста служит то, что он способен всего лишь быть о чем-то, а прошлое способно просто быть. Поэтому не всегда можно утверждать, что прошлое адекватно воплощается в тексте: есть его автор, переписчики, наконец, интерпретатор, каждый из которых вносит в понимание прошлого что-то свое. По образному выражению исследователя, историк представляет прошлое перед зрителями, читателями (неважно, просто ли он его описывает или при этом интерпретирует). Поэтому субъективный момент в герменевтике оказывается непреодолимым[82].

Свой вклад в развитие герменевтических методик в истории внес Ч. Франкель. Он отмечал, что надо различать  интерпретацию исторического события как восстановление его значения, смысла и толкование — как данное событие связано с другими и в чем эта связь подтверждается? Он выделяет три типа интерпретации: 1) выделение сортировочных признаков; 2) объяснение исторического процесса в целом, то есть помещение событий в контекст истории и в конечном итоге даже — в естественный мир; 3) выявление последовательно повторяющихся циклов[83].

Свои требования к современной герменевтике предъявил К. Бенан МакКаллаг. Он разделяет проблему понимания текста и проблему выражения понимания данного текста. Определяя вслед за Дж. Дерридой текст как «фабрику следов», МакКаллаг утверждает, что текст существует независимо от автора и его знаний по данному вопросу. То есть если даже мы будем знать абсолютно все о знаниях автора текста, это не обеспечит нам понимания самого текста.

МакКаллаг  предлагает следующие правила проверки герменевтической интерпретации памятника: 1) не нарушены ли семантические и синтаксические правила языка, на котором написан памятник; 2) найдены ли толкования всех непонятных мест и двусмысленностей; 3) не нарушено ли информационное поле текста; 4) убедительно ли объяснены все неудачи в интерпретации наиболее трудных фрагментов текста.

Если эти задачи невозможно решить, исходя из самого текста, надо использовать либо более широкое поле дискурса (литературный контекст), либо — поместить текст в исторический контекст. Если и это не проясняет смысла памятника, надо попробовать его истолковать через реконструкцию авторского замысла. При этом интерпретация может быть первичной (исходя из особенностей языка, на котором написан текст) и вторичной (акт связи между традиционным лексическим значением слова и его сегодняшним пониманием). Последняя может принимать формы утверждения генерального замысла автора, принимавшего в расчет будущего читателя и оставлявшего ему подсказки, чтобы произведение могло быть правильно понято[84].

По Н.Е. Копосову, в герменевтических исследованиях тезис о том, что история является конструктом разума, здесь понимается в том смысле, что история является результатом действия наделенных сознанием людей, и, следовательно, воспроизводит формы сознания. Тогда целью историка оказывается понять сознание людей прошлого, мотивацию и смысл их поступков. Чем больше сознание историка сумеет приблизиться к сознанию субъектов исторического процесса, тем более успешным будет герменевтический анализ[85].

Подводя итоги нашим попыткам показать роль герменевтики в современной мировой науке, стоит процитировать слова Нэнси Партен: «История — это герменевтика, выраженная в специально созданном нарративе. Она сурово принуждает принимать его тех, кто выступает архитекторами исторического знания, чтобы строение было устойчивым, невредимым и пригодным для предназначенных нужд, гармоничным и продолжающим существующие строения и традиционный характер соседства, но также оно должно быть своеобразным и оригинальным в удовлетворении этих требований»[86].