Одиссея большерецких острожников

 

 

О Мауриции Бенёвском написаны десятки книг, сотни статей. Во Франции даже появилась опера «Ссыльные с Камчатки». Бенёвский связал своё имя с историей множества стран – Европы, Азии, Африки, Америки. Где только не осталось следов его деятельности – в архивах России, Польши, Венгрии, Японии, Китая, Франции, Англии, США, Голландии! Больше всего писали и пишут о нём в Польше и Венгрии – странах, где Бенёвского считают своим земляком. В сегодняшней Республике Мадагаскар имя Бенёвского внесено в энциклопедии. В столице страны есть улица Бенёвского: он – часть истории Мадагаскара…

 

 

* * *

 

Ребята подобрались – один к одному. Каждый – человечище, глыба.

Александр Турчанинов – камер‑лакей императрицы Анны Иоанновны. За участие в заговоре против Елизаветы в 1742 году «урезан» язык и вырваны ноздри.

Асаф Батурин – подпоручик Ширванского пехотного полка. Впрочем, именовал себя «полковником артиллерии». Биография богатейшая: разжалование, ссылка в Сибирь, помилование, арест за участие в бунте: летом 1749 года, во время пребывания Елизаветы в Москве, задумал с помощью солдат и восставших мастеровых арестовать императрицу, убить ненавистного фаворита Разумовского и возвести на престол Петра Фёдоровича – Петра III. Три года «крепкого содержания» и пыток в тюрьме, потом ещё 16 лет – в Шлиссельбургской крепости. Не угомонился – в 1768 году написал дерзкое письмо Екатерине II. За что и отправился в кандалах на Камчатку…

Лейб‑гвардии Измайловского полка поручик Пётр Хрущов. «Человек отличного ума и с большими познаниями». На Камчатку попал за то, что «изблевал оскорбление величества» и «старался других привлечь к возмущению». Приговорён к четвертованию, но потом помилован, «публично ошельмован» и сослан в Большерецкий острог на вечное житьё.

Ещё один гвардии поручик – Василий Панов. «Из очень хорошей фамилии, с большими талантами и особенной пылкостью ума, но увлечённый порывами необузданных страстей». Из‑за этих «необузданных страстей» и загремел на Камчатку – уж очень раздражала его императрица‑немка вкупе со своими бесконечно меняющимися фаворитами…

Ипполит Степанов, отставной ротмистр, помещик Верейского уезда Московской губернии. Депутат созванной в 1767 году «Комиссии о сочинении Уложения». Избрание депутатом воспринял всерьёз, протестовал против екатерининского «Наказа» и резко обошёлся со всесильным фаворитом графом Григорием Орловым. Арест, суд, тюрьма, ссылка…

Верховодил всеми 30‑летний полковник барон Мауриций Август Бенёвский (иначе – Мориц Беньовский), выходец из венгерского аристократического рода. Впрочем, сам себя он охотно называл поляком, и ещё охотнее – генералом. Ловкий, энергичный и смелый, он был одним из тех талантливых искателей приключений, каких немало повидала Европа XVIII столетия. С четырнадцати лет – солдат. В 1756 году сражался с пруссаками при Любовице, год спустя – под Прагой, затем под Домштадтом. Пока воевал, умер отец, и имение, которое юный барон должен был по праву унаследовать, захватили его проворные зятья. По‑солдатски прямой и решительный, Бенёвский вышвырнул их из имения. Те поехали в Вену, добились заступничества императрицы Марии‑Терезии. Барону пришлось бежать за границу…

Вообще‑то он всегда хотел побывать в Индии. Его влекло море. Бенёвский побывал во многих портах Европы, в Гамбурге учился навигации. Скоро он взойдёт на борт корабля и отправится к далёким берегам… Но в 1768 году из Польши неожиданно приходит письмо: влиятельные польские аристократы создали в Баре конфедерацию для борьбы с королевской властью и вмешательством царской России в польские дела и, высоко оценивая боевой опыт барона, предлагают ему вступить в их ряды. Барон долго не раздумывает…

Он командует кавалерийским отрядом, геройски сражается в первых рядах. В одном из сражений израненный Бенёвский попадает в плен. Его везут в Киев, оттуда в Казань. С пленным полковником русские обращаются хорошо, он принят в лучших домах, но не такой Бенёвский человек, чтобы коротать свой век в ссылке. Его незаурядный ум требует действия. Впоследствии он напишет в мемуарах, что его деятельность в Казани сводилась к тому, чтобы добиться для татар и прочего нерусского населения «тех свобод и гарантий, которыми пользуются иные народы». Словом, барон начинает готовить восстание.

В ночь на 7 ноября 1769 года за Бенёвским пришли. Барон бежал через чёрный ход, и вместе со своим другом, шведским майором Винбландом, они бросились вон из города. Их поймали только в Петербурге. Потом были Петропавловская крепость, этап по «Владимирке», бескрайние просторы Сибири, и, наконец, Камчатка, Большерецкий острог…

И вот они все вместе – что ни человек, то легенда. «Критическая масса» явно превышена, вот‑вот рванёт. Большерецкие узники не намерены сидеть сложа руки. Бенёвский сходится с Хрущовым. Долгие вечера они проводят, обсуждая план дерзкого побега. Эх, добыть бы корабль! «Вдвоём уйти немыслимо, – говорит Хрущов. – Чем больше нас сможет выбраться отсюда, тем вернее удастся побег».

Единомышленников и искать не надо – они все под рукой, люди бывалые, смелые, готовые на всё. Создаётся «подпольный комитет»: Панов, Батурин, Винбланд, Хрущов и Степанов, председатель – Бенёвский. Под страхом смерти они клянутся не выдать тайны заговора.

Комендант Большерецка капитан Нилов, вечно пьяный, благодушный и дряхлый, «пил горькую» и к служебным обязанностям относился «зело нерадиво». Ему и невдомёк, что творится вокруг. А между тем заговор ширился. К «подпольному комитету» примкнули священник Устюжанинов, его 13‑летний сын Иван, «шельмованный казак» Рюмин с женой, секретарь большерецкой канцелярии Спиридон Судейкин, адмиралтейский лекарь Магнус Мейдер и множество других. Целой группой присоединились к заговорщикам работники купца Холодилова – они открыто возмущались и хозяином, который ими помыкал, и покровительствовавшим ему Ниловым.

Неожиданно в руки коменданта попало секретное письмо Бенёвского к священнику Устюжанинову. Узнав об этом, барон сразу взял быка за рога и объявил себя «правителем Камчатки». Таиться больше не имело смысла. В ту же ночь заговорщики обезоружили охрану и ворвались в канцелярию. Началась свалка. Капитан Нилов выстрелил в Бенёвского и ранил его в руку, но поручик Панов двинул старика так, что тот испустил дух. Забрав казённые деньги, оружие и две пушки, мятежники пошли к дому сотника Чёрного. Тот оказал сопротивление. Пришлось наводить на дом пушку…

Участники бунта назвали себя «Собранная компания для имени его императорского величества Павла Петровича» и присягнули «законному государю». Накануне отплытия ссыльные оставили «Объявление» для сената на девяти листах. В нём они гневно обрушились на произвол, несправедливости и притеснения властей: «В России начальники единое только имеют право – делать людям несчастие, а помочь бедному человеку никакого уже права не имеют. Камчатская земля от самовластия начальников разорена… Народ российский терпит единое тиранство, коснеет в невежестве и страждет, и никто за истинные заслуги не награждается…. Богатый имеет случай угнетать бедных людей, ежели он и мало знает законов, то судья ему за деньги помогает. Каждый старается только подлым образом от начальника получить милость и чин».

В «Объявлении» писалось также, что законный государь Пётр III, внук Петра Великого, свергнут с престола и убит, власть в стране захватила немка‑узурпаторша, что царевич Павел (будущий император Павел I) незаконно лишается престола, что вмешательство в польские дела разоряет Россию и выгодно только Понятовскому (фавориту Екатерины II), что система винных и соляных откупов обогащает немногих и разоряет многих, и т. д. «Россия без истинного своего государя одним пристрастным управлением доводится до самого разорения. А мы усердны нашему отечеству и законному нашему государю Павлу Петровичу… Виват и слава Павлу Первому, России обладателю! Спасая его, Бог спасёт и подданных невидимым промыслом. А мы желаем соотечественникам нашим всякого добра, и сказать можем прямо, что подлинно от беспорядка народ удручён…»

Спустившись на плотах к морю, острожники погрузились в Чекавинской гавани на галиот «Святой Пётр». Отбив кувалдами и ломами вмёрзшее в лёд судно, вышли в открытое море. На маленьком корабле водоизмещением в 250 тонн поместилось 42 человека. Бенёвский имел вполне приличное морское образование и, располагая картой, мог вести корабль куда угодно. А карта у него была. На борту «Святого Петра» были и опытные мореходы – штурман Максим Чурин и подштурман Дмитрий Бочаров, в своё время плававшие к берегам Америки.

Выйдя из Большерецка, галиот пошёл на юг вдоль Курильской гряды. Высадились на небольшом острове Маканруши. Здесь прожили дней десять – пекли хлеб, сушили сухари для дальнего пути, шили «аглинские» флаги. Между тем среди острожников созрел новый заговор: на этот раз уже против Бенёвского. Штурманские ученики Измайлов и Зябликов, присоединившиеся к мятежникам, в сущности, по недоразумению, решили захватить галиот. Их поддержали человек десять команды. Однако отыскался «пущий злодей», разоблачивший заговорщиков. Бенёвский был страшно возмущён этим вероломством и сгоряча хотел казнить зачинщиков, но, поостыв, приказал попросту высечь их. После этого галиот поднял якоря и отчалил, а зачинщиков оставили на острове с небольшим запасом «ржаного провианта» (они благополучно спаслись).

В начале июля беглецы, испытав все муки долгого плавания, страдая от скверной еды, жары и нехватки пресной воды, достигли берегов Японии. Высадиться беглецам здесь не дали, но воду и рис на борт доставили. Барон велел поднимать паруса. Галиот пошёл дальше на юг, к островам Рюкю, где беглецов приняли очень хорошо. Местные жители варили гостям еду, приносили рыбу и кокосовые орехи, угощали рисовой водкой…

Отремонтировав истрёпанный дальним плаванием корабль, беглецы подняли паруса. Больше недели «Святой Пётр» шёл по пустынному морю, пока на горизонте не показалась земля. Это была Формоза (Тайвань). Первая же высадка на берег привела к стычке с аборигенами («индейцами»). В поисках удобной и безопасной бухты пришлось долго идти вдоль побережья. Но едва лишь снаряжённая с галиота команда в поисках воды решилась проникнуть чуть дальше вглубь острова, как вновь произошло столкновение. Погибли поручик Панов и два матроса.

Барон был вне себя от гнева. Он жестоко отомстил «индейцам». Правда, аборигены не дали захватить себя врасплох и вступили в бой, но были разбиты и отогнаны. В своих мемуарах барон пишет, будто убил в «сражениях» на Формозе 1500 островитян, но это чрезмерное преувеличение (как и вообще многое из того, о чём пишет Бенёвский).

Барон направил галиот к берегам Китая. «Святой Пётр» вошёл в порт Макао – далёкую португальскую колонию на китайском побережье. Бенёвский нанёс визит губернатору и, после недолгих переговоров, продал ему галиот со всем такелажем, якорями, пушками, ружьями, порохом, артиллерийскими припасами и провиантом. Команда была переведена на берег и получила «довольную пищу» от португальцев. Вскоре барон разругался со своим лучшими друзьями Винбландом и Степановым. Они были недовольны и продажей галиота, и тем, что барон соблюдал в Макао только свои интересы. Бенёвский обвинил их в бунте против португальских властей. Винбланда и Степанова бросили в тюрьму. Поостыв, Винбланд решил подчиниться воле барона. Бывший ротмистр и депутат Степанов отказался. Оставшись в Макао, он поступил на службу в голландскую Ост‑Индскую компанию, побывал в Батавии (Индонезия) и Лондоне. Он умер, оставив записки о путешествии на «Святом Петре», опубликованные в ряде европейских журналов.

Между тем Бенёвский помирился со своими соратниками, и странники наконец покинули Макао, оставив лежать в здешней земле 15 своих товарищей. Умер Турчанинов, старый камер‑лакей императрицы Анны Иоанновны. Умер Асаф Батурин, давний узник Шлиссельбурга.

Бенёвский уплатил Ост‑Индской компании крупную сумму за перевозку его команды в качестве пассажиров до Франции. Утверждения Винбланда и Степанова, что барон продал галиот ради личной выгоды, несправедливы: у Бенёвского всё‑таки был определённый кодекс чести, и он старался ему следовать. Прибыв во Францию, беглецы переехали в Порт‑Луи на юге Бретани, где им, как пишет в своих записках «шельмованный казак» Рюмин, «определена была квартира, и пища, и вина красного по бутылке в день, и денег по некоторому числу… и жили мы в том городе восемь месяцев и девятнадцать дней». Рюмин был уверен, что девять месяцев русские беглецы прожили в Порт‑Луи за счёт королевской казны, но это вряд ли! Надо полагать, что и здесь барон позаботился о своих товарищах, прежде чем уехать в Париж.

Всё же бывшим острожникам приходилось туго. Они написали барону о желании вернуться на родину. Тот ответил им короткой запиской: «Ребята! Я ваше письмо получил. До моего приезду ваша командировка отменена. После всякий мне своё намерение скажет. Ваш приятель барон Бенёвский».

Чем же занимался Бенёвский в Париже? Его приняли радушно: известия о дерзком побеге с Камчатки и почти что кругосветном путешествии большерецких острожников уже давно обсуждались во всех столицах Европы. На Бенёвского смотрели как на героя. А он один за другим выдвигал головокружительные проекты подчинения французской короне Формозы, Алеутских, Курильских островов… В Париже к ним отнеслись прохладно: эти острова лежат где‑то на краю света, до них за год не доплывёшь. Зато был нужен человек, способный организовать колонию на Мадагаскаре, и отважный Бенёвский с боевым прошлым и фантастической энергией годился для этого как нельзя более.

В марте 1773 года барон получил последние инструкции, касающиеся управления Мадагаскаром, и уехал в Порт‑Луи, к своим «ребятам». Последовать за ним решились только 11 человек. Пётр Хрущов поступил на французскую службу в чине капитана, вместе с ним – адмиралтейский лекарь Магнус Мейдер. Майор Винбланд отправился в родную Швецию. Семнадцать самых непреклонных решили вернуться в Россию. Екатерина II простила им бунт и бегство на казённом корабле – лишь бы было меньше огласки. Писать и говорить как о бунте, так и о плавании на «Святом Петре» им было строго запрещено, в уверение чего они должны были целовать крест и Евангелие. «Нещасных людей» отправили в Сибирь – якобы по их собственному желанию…

В феврале 1774 года Бенёвский во главе полка волонтёров высадился на Мадагаскаре. Старый форт, за палисадом которого укрывался небольшой гарнизон, был единственным опорным пунктом французов на острове и имел весьма жалкий вид. Туземцы были настроены по отношению к пришельцам враждебно. Но Бенёвский не привык отступать. Первым делом он силой забрал с корабля, доставившего ему грузы, мастеровых для строительства жилищ. Из селений, расположенных поблизости, пригласил на работу лояльных островитян. Заложенную им новую крепость он назвал Луисбургом – в честь короля Людовика XV.

В отношениях с туземцами Бенёвский был крайне осторожен. Мало‑помалу добившись более тесного общения с ними, он пытался просвещать их, боролся с варварскими обычаями. Постепенно в среде островитян у него стало появляться всё больше сторонников. Близ Луисбурга выросли ещё два форта, между ними пролегла дорога, появились плантации, где произрастали злаки, сахарная свёкла, хлопчатник… В залив Антонжиль всё чаще стали заходить торговые суда. Барон грузил на них продукцию с плантаций, пряности, драгоценный палисандр, а взамен получал текстильные и металлические изделия.

«Если ты добьёшься успеха, у тебя появится много неискренних друзей и искренних врагов», – гласит древняя мудрость. У Бенёвского в избытке появились и те и другие. А тут ещё умер благоволивший к нему Людовик XV. Из Парижа повеяло холодком. Бессильный против интриг, Бенёвский был готов объявить себя верховным вождём Мадагаскара и встать во главе дружественных ему мальгашских племён. Делегация вождей уже являлась к нему, упрашивая барона принять королевский титул. Бенёвский обещал подумать. Он понимал, что его попытка выйти из‑под власти Франции не останется безнаказанной. Но если он хочет упрочить своё положение на Мадагаскаре, поездки в Париж не избежать…

Эта поездка, предпринятая Бенёвским в условиях, когда он фактически порвал с Францией, потребовала от него трезвого расчёта и немалого мужества. Однако, против ожидания, во Франции барона встретили с ещё большим интересом, чем прежде: к его прежней славе добавилась новая – завоевателя Мадагаскара. Король Людовик XVI пожаловал Бенёвскому титул графа, чин бригадного генерала, орден святого Людовика и крупное денежное вознаграждение. Бенёвский представил свой проект овладения Мадагаскаром – не с помощью войск, а силами местной знати. Фактически он предлагал Франции установить протекторат над Мадагаскаром при признании его главой этого острова. Но французских чиновников его доводы не убедили.

Бенёвский остался не у дел. Он вернулся в родную Австрию, вступил в армию и отправился на войну с Фридрихом Прусским. За боевые заслуги императрица Мария‑Терезия простила ему старые прегрешения и даже велела возвратить Бенёвскому часть конфискованного когда‑то имущества. Погостив у родственников, он возвращается в Париж – его неумолимо тянули к себе море, приключения, далёкий Мадагаскар. Но здесь, как и прежде, он натыкается на стену непонимания и равнодушия. На счастье Бенёвского, в это время в Париже находился знаменитый американский учёный, писатель и философ Бенджамин Франклин. Североамериканские штаты вели борьбу за независимость, и помощь опытного и отважного вояки была как нельзя кстати. Барон отправился в Америку из Гамбурга во главе отряда из трёхсот добровольцев. Корабль, однако, был задержан англичанами, и добровольцы оказались в английском плену. Но роль пленного – не для Бенёвского. Уж если с Камчатки он совершил воистину фантастический побег, то уж из Англии‑то… Словом, барон достиг‑таки берегов Америки. Но воевать ему не пришлось: 19 октября 1781 года английские войска капитулировали.

В апреле 1783 года Бенёвский вновь вернулся во Францию. Мысль о возвращении на Мадагаскар не давала ему покоя. Он нашёл средства, купил корабль, загрузил его товарами и продовольствием, и 25 октября 1784 года вышел в море.

Бенёвский высадился на северо‑западном берегу острова, в заливе Антангар. Хотя его не было на Мадагаскаре восемь лет, островитяне хорошо помнили барона. Бенёвскому везде отдавали почести, оказывали всемерную помощь. Барон делал всё для того, чтобы упрочить своё положение и наладить старые связи.

Жизнь закипела. Бенёвский начал строить новую крепость Мавритания, разрабатывать залежи серебра, заложил плантации и уже собирал богатые урожаи. Вскоре он был готов снабжать французские колонии на Мадагаскаре и Маскаренских островах рисом, фруктами, овощами, скотом… Послания к мальгашским вождям Бенёвский подписывал так: «Мауриций Август, милостью Божией король Мадагаскара».

Колониальные власти считали, что Бенёвский полон опасных замыслов. Пора дать понять этому «королю», кто настоящий хозяин! К форту Мавритания – столице Бенёвского – двинулся карательный отряд капитана Ларшера. Точной дороги никто в отряде не знал. Шли, пробираясь через девственный лес, и… случайно наткнулись на замаскированную тропинку. Бенёвский не предполагал, что французы её обнаружат! Его укрепления были возведены большей частью со стороны моря. Таким образом, Ларшер беспрепятственно обошёл Мавританию с тыла.

На рассвете Бенёвский вышел на крыльцо и увидел бегущих к форту солдат. Он схватил мушкет и крикнул: «Всем к частоколу!» Рядом с ним встали его соратники: сын большерецкого священника Иван Устюжанинов, барон д’Адельгейм, юный Генский, четыре матроса‑американца, солдаты‑мальгаши… Барон грозно предупредил атакующих: кто сунется к форту – пуля в лоб! Но, увы, одна из первых пуль попала прямо в него, прошив грудь Бенёвского навылет.

Барон начал медленно опускаться на землю, скользя рукой по брусьям частокола. Он ещё пытался сказать какие‑то слова, но их никто уже не понял… Удивительный каприз судьбы: в этой стычке не погиб никто, кроме 45‑летнего «короля Мадагаскара».

Кем же был на самом деле этот удивительный человек? Сказать, что «авантюрист» – значит судить о нём предвзято и поверхностно. Словари толкуют слово «авантюрист» как «человек, ищущий приключений». А словарь В. И. Даля прибавляет – «землепроходец». Вот в этом смысле слова Бенёвский, несомненно, авантюрист. А ещё – мужественный, неустрашимый, волевой человек. Англичанин У. Эллис, один из историков Мадагаскара, писал: «Взгляды Бенёвского опередили его эпоху, а его обращение с мальгашами было справедливее и лучше, чем обращение других европейцев». Этими своими качествами Бенёвский резко выделяется среди всех прославленных авантюристов XVIII столетия.

 

Мятеж на «Баунти»

 

 

Тихий океан. Остров Питкэрн – самая крохотная колония британской короны. Вулканический островок площадью 4,5 квадратных километра напоминает тесную клетку, куда в старину бросали преступников и держали их годами. До Таити – 2170 километров, до Окленда (Новая Зеландия) – 6000. Воистину, этот остров затерян среди океана. Если захочешь укрыться от остального мира, то где как не здесь можно найти пристанище?

 

 

* * *

 

Трёхмачтовое судно «Баунти» вышло из английской гавани Спитхед 23 декабря 1787 года. На его борту находилось 46 человек. Командовал судном Уильям Блай, человек решительный и смелый, сведущий в морском деле, участник последней экспедиции Джеймса Кука, хорошо знавший южные моря. Ему было поручено непростое задание: обойдя мыс Горн, «Баунти» должен был добраться до Таити, погрузить там на борт саженцы хлебного дерева и опять в обход Южной Америки доставить их на Антильские острова: богатые крахмалом, мучнистые плоды этого дерева, за которым к тому же не нужен особый уход, могли стать источником дешёвого пропитания для негров‑рабов.

На должность помощника капитана сам Уильям Блай назначил друга своей семьи, 23‑летнего отпрыска старинной дворянской фамилии Крисчена Флетчера. Корабль устремился через Атлантику к мысу Горн. Однако ужасный шторм помешал морякам обогнуть континент. Тогда Блай повернул изрядно потрёпанный корабль на восток и решил плыть на Таити мимо мыса Доброй Надежды и далее через Индийский и Тихий океаны. То есть «Баунти» предстояло совершить кругосветное путешествие!

26 октября 1788 года, пробыв в пути 10 месяцев и преодолев 48 750 километров, корабль бросил якорь в живописной бухте Матаваи. Пребывание на Таити затянулось на 5 месяцев. То были блаженные дни. Необычная природа, мягкий климат, гостеприимные туземцы и любвеобильные таитянки пленили моряков. В апреле 1789 года корабль вышел в открытое море. Многие моряки покидали Таити с явным неудовольствием. И спустя три недели на «Баунти» вспыхнул мятеж.

Позже капитан Блай утверждал, что «смутьяны» давно готовили заговор, желая остаться на Таити. Но факты говорят иное: он сам подтолкнул экипаж к конфликту. Блай был человеком необузданным и своенравным, своими мелочными и несправедливыми придирками он изводил всю команду. По самому незначительному поводу капитан приходил в ярость, а свои распоряжения подкреплял отборной бранью. Доставалось от него и помощнику Крисчену Флетчеру.

Поводом для бунта стал очередной разнос, который Блай устроил молодому офицеру. Он обвинил своего помощника в краже кокосовых орехов, грудами сваленных у борта: «Ты, псина чёртова! Мои кокосы воруешь?!» Гордый и самолюбивый Флетчер по характеру составлял полную противоположность своему командиру. Оскорбительная реплика Блая стала каплей, что переполнила чашу терпения.

Утром 28 апреля Флетчер, надев на грудь свинцовую пластину, чтобы в случае неудачи броситься в море и утонуть, поднялся на палубу. К его счастью, многие из тех, кто стоял на вахте, имели все основания ненавидеть капитана – именно их Блай чаще всего наказывал плёткой и карцером. Эти матросы поддержали Крисчена. Первым делом мятежники захватили оружие. Затем ворвались в каюту Блая, подняли ошеломлённого капитана с постели и, не обращая внимания на его крики и ругательства, привязали к мачте. Без единого выстрела мятежники овладели кораблём.

Судьба Блая решилась быстро: он и ещё 18 человек, отказавшихся присоединиться к мятежу, были усажены в баркас и отпущены на все четыре стороны. Очевидно, их ждала верная смерть: они остались в океане с крохотным запасом провианта и воды, в утлом судёнышке…

Что делать дальше? Флетчер знал – на родину ему уже нет возврата. По английским законам, любое неповиновение капитану, любая попытка бунта на корабле карались смертной казнью. «Баунти» вернулся на Таити. Жителям объявили, что капитан и часть команды якобы пересели на повстречавшийся им корабль. 16 мятежников захотели навсегда остаться на острове, хотя Флетчер убеждал не делать этого: ведь именно здесь их в первую очередь станут искать англичане! Но напрасно – слишком хороша была жизнь на Таити…

Флетчер и восемь его товарищей твёрдо решили найти какой‑нибудь уединённый, труднодоступный и расположенный вдали от морских путей остров. Захватив с собой 12 женщин‑таитянок и шестерых мужчин, они 22 сентября 1789 года подняли паруса и ушли в открытое море…

Прошло полтора года. Утром 23 марта 1792 года в бухте Матаваи бросил якорь военный корабль «Пандора», посланный британским адмиралтейством на поиски «Баунти». На Таити они застали в живых 14 членов экипажа мятежного корабля, которые всё это время наслаждались мирной жизнью: жили, как туземцы, спали в хижинах, покрытых пальмовыми листьями, ловили рыбу, собирали плоды хлебного дерева. Большинство из них обзавелось семьями. Но, увы, час расплаты пробил: все они были арестованы, закованы в кандалы и брошены в круглую и тесную клетку, прозванную узниками «ящиком Пандоры». На обратном пути корабль напоролся на скалу. Погибли 35 членов экипажа и четверо арестантов. Остальные спаслись и были доставлены в Англию. Их судили; троих приговорили к повешению, остальные были оправданы. Лишь на суде мятежникам стало известно, что капитан Блай и его спутники… остались живы!

За 42 дня, умирая от жажды и голода, на утлом баркасе, готовом затонуть в любую минуту, они прошли расстояние в 6700 километров и достигли голландской фактории на острове Тимор, откуда благополучно вернулись в Англию. Это беспримерное плавание сделало Блая настоящим героем. Один из лондонских театров даже поставил о нём спектакль.

Итак, судьбы двух из трёх групп членов экипажа «Баунти» были известны. Но куда исчез сам корабль и главные виновники мятежа во главе с Крисченом Флетчером? Их искали, но так и не сумели найти…

…Покинув Таити, «Баунти» взял курс на юг, к островам Тубуаи. Два месяца мятежники безуспешно искали убежище. Наконец, 21 января 1790 года «Баунти» бросил якорь у берегов острова Питкэрн. Он лежал вдали от торговых путей, здесь не было удобных стоянок для судов, и вдобавок на картах того времени этот остров значился под другими координатами. Здесь их вряд ли могли найти!

Чтобы окончательно отрезать все пути к отступлению, Флетчер приказал сжечь корабль. Девять белых моряков и 18 полинезийцев, мужчин и женщин, сошли на берег. Весь остров поделили на девять участков – по числу европейцев. Таитянам земли не досталось – они были только слугами. Всех женщин тоже забрали себе белые люди. Аборигены затаили злобу…

Выждав удобный момент, в сентябре 1793 года туземцы убили пятерых англичан, в том числе и Флетчера. Четверо моряков спаслись лишь чудом. Несколько дней они скрывались в горах, но на помощь им пришли женщины‑таитянки: сохранив верность своим белым мужьям, они прикончили всех полинезийцев.

Трое из четырёх моряков после этого прожили недолго. Один из них, Уильям Маккой, попросту спился: он научился гнать водку из корней драконова дерева. В один прекрасный день этот изобретательный человек дошёл до белой горячки, привязал себе камень на шею и прыгнул со скалы в море. К 1799 году на острове остался всего один мятежник – матрос Александр Смит, принявший имя Джон Адамс. С годами он превратился в почтенного патриарха, окружённого десятью жёнами и 25 детьми. Он учил детей грамоте и читал им вслух Библию, наказывая свято соблюдать евангельские заповеди. В этом почти райском состоянии его и застали моряки американского промыслового судна «Топаз», бросившего якорь у побережья Питкэрна 6 февраля 1808 года. Их удивлению не было предела: на этом Богом забытом клочке земли жили люди, говорившие по‑английски! Тайна исчезновения «Баунти» перестала быть тайной, а Джон Адамс отныне получил возможность посылать весточки своим родным. «С Божьей помощью мы живём в счастии и здравии», – писал он в 1819 году своему брату в Англию.

В 1823 году британское адмиралтейство направило на Питкэрн капитана Бичи, который имел задание осмотреть остров и присоединить его к английской короне. Джон Адамс был великодушно помилован. Он скончался 5 марта 1829 года в возрасте 65 лет. Его могила находится неподалёку от центральной площади единственного поселения на острове, носящего имя патриарха: Адамстаун.

В настоящее время на Питкэрне проживают около 70 потомков мятежников с «Баунти». Они наполовину европейцы, наполовину полинезийцы. Их обычаи курьёзны, а язык – странен. Его называют «питкэрнским». Он представляет собой смесь полинезийского наречия с классическим английским языком XVIII столетия. Эти люди отрезаны от всего остального мира. Когда‑то их предки бежали сюда от карающей десницы закона; теперь их потомки обречены всю жизнь отбывать наказание…

 

Малыгин Оранг Русиа

 

 

Голландские газеты XIX столетия, сообщая о восстаниях против колонизаторов, охвативших Нидерландскую Индию, часто упоминали имя некоего Малыгина, или, как искажали его голландские журналисты, Малигана. Газеты называли его «злокозненным бунтовщиком из России». Встречается это имя и в воспоминаниях русского консула на Яве, опубликованных в 1902 году. Позже историкам и журналистам удалось восстановить некоторые эпизоды жизни этого таинственного человека…

 

 

* * *

 

«Малыгин, приговорённый Нидерландским судом к двадцати годам тюрьмы, был возвращён Россию с условием непоявления в Нидерландской Индии и соседних странах находится под надзором полиции с воспрещением выезда за границу. Склоните его добровольно вернуться…»

«Департамент полиции поручает вам объявить Малыгину приказание вернуться Россию трёхмесячный срок под страхом предания уголовному суду…»

«Сообщите, какие меры приняты деле Малыгина…»

«Прошу пристально следить за Малыгиным и заставить его вернуться Россию…»

Этот поток телеграмм из Петербурга обрушился в июне 1901 года на русского консула в Сингапуре, барона Кистера. Одновременно генеральный консул Нидерландов ставил своего русского коллегу в известность о том, что в Сингапуре с парохода «Диана» высадился некий Василий Малиган, в отношении коего российское правительство обязалось не допускать его появления поблизости от владений Нидерландов. Голландский консул требовал принятия самых решительных мер к выдворению означенного Василия Малыгина, или Малигана, из Сингапура в Россию и новых гарантий, что он не будет допущен ни сюда, ни в любое другое место, граничащее с Нидерландской Индией…

Виновник этой переписки незадолго перед тем действительно сошёл в сингапурском порту с парохода «Диана», на котором плыл, нанявшись коком, из Владивостока. Через несколько дней Кистеру удалось найти Малыгина (настоящая его фамилия оказалась Мамалыга). Заочно он представлялся консулу дюжим детиной со злодейской физиономией. Но ничего злодейского в нём не обнаружилось, так что консул испытал даже нечто вроде разочарования. Перед ним в непринуждённой позе сидел смуглый, тщательно выбритый человек с правильными чертами лица. Чёрные глаза глядели пытливо, с некоторою насторожённостью. Речь его была тихой, плавной; прежде чем ответить, он некоторое время медлил, видно обдумывая фразу.

– Вы должны отдавать себе отчёт и в том, сколь опасно ваше здесь пребывание, – говорил Кистер. – Голландцы следят за каждым вашим шагом. Они не преминут подослать к вам убийц: для них вы лицо, стоящее вне закона.

– Согласен, – качнул головой Мамалыга. – И убийц подсылали, было… Бережёного Бог бережёт, господин консул. Меня же не только Бог бережёт, но и друзья…

Когда за Мамалыгой затворилась дверь, консул вытащил клетчатый платок и начал вытирать лицо и шею. Надлежало составить очередное письмо в Петербург:

«Получив две телеграммы Вашего превосходительства, я не преминул повидаться с Василием Малыгиным… Я всячески уговариваю его отправиться в Россию. Всё, что мне удастся узнать о намерениях или похождениях Малыгина, не премину сообщить Вашему превосходительству».

Между тем Мамалыга‑Малыгин появился в Индонезии – у Даненбарга, резидента провинций Бали и Ломбок с документами служащего Королевской нефтяной компании и письмом вице‑директора с просьбой о содействии. Даненбарг был сух:

– Рекомендую пересечь остров в меридиональном направлении. На этом пространстве сосредоточены основные вулканические вершины, а следовательно, и выбросы горных пород. Дороги плохи, в сезон дождей вообще непроходимы. Я подыщу вам слугу, знающего эти места и говорящего по‑балийски. Балийцы к нам относятся враждебно. Так что гарантировать вашу безопасность я никак не берусь – такое предупреждение я обязан сделать по долгу службы, – бесстрастно закончил резидент.

– Надо полагать, мы ещё увидимся, господин резидент, – вежливо ответил Мамалыга‑Малыгин.

Это было сказано лишь из вежливости, но странным образом пророчество осуществилось, причём при обстоятельствах совершенно неожиданных.

Время шло. Об изыскателе нефти со странной для голландцев фамилией не было ни слуху, ни духу. Зато резиденту доносили: на островах появился некий пришлый волшебник по имени Оранг Русиа. Он творит чудеса, заставляет гореть воду, вызывает разные знамения, предсказывает будущее. И будто бы Густи Джилантик, правитель княжества Карангасем, и Рагу Агунг, раджа княжества Ломбок, осыпают его почестями. Вскоре события начали принимать крутой оборот. Резиденту доносили: раджа Рагу Агунг закупает суда и оружие. Правитель Ломбока и его сын открыто говорили о том, что не признают себя вассалами нидерландской короны.

…В бухте Ампенана – главного ломбокского порта – стояли суда без опознавательных флагов. Резидент приказал капитану сторожевого голландского корабля произвести досмотр. Капитан вернулся обескураженный: его людей отказались допустить на суда. Распоряжается на судах какой‑то европеец. Даненбарг сам отправился в Ампенан, чтобы выяснить, в чём там дело, и был немало удивлён – перед ним предстал тот самый русский.

– Вы здесь по делам компании? – только и мог вымолвить резидент. – Это ваши люди? Почему они вооружены?

– Смотря какой компании… – насмешливо отвечал русский.

– Тогда объясните, по какой причине матросам королевского флота, находящимся в водах Нидерландов, не дали возможности произвести законный досмотр, – сухо прервал его резидент.

– Вам известно, минхер Даненбарг, что суда находятся в водах раджи Ломбока и только по его повелению может быть разрешён досмотр, – твёрдо ответил русский.

– Раджа – вассал нидерландской короны!

– Если он сам это подтвердит, тогда пожалуйста.

– Экая наглость! – Даненбарг побагровел от гнева. – Я прикажу пустить в ход оружие!

– Вы проиграете, минхер резидент: нас больше, и мы лучше вооружены, – холодно заметил русский.

– Это неслыханно, – пробормотал Даненбарг, отступая.

– Никто не в силах отнять у народа Ломбока и Карангасема права на защиту, – вежливо ответил русский.

– От кого вы собираетесь защищаться? – подозри<