В которой я начинаю испытывать симпатию к ослам

 

Кравченко был прав, я вообще не почувствовал никакого движения или перемещения. Все было как в кино, будто мгновенно сменился кадр, кроме того, стало действительно прохладно.

Мы очутились посреди большого поля, лишь где‑то вдалеке виднелись низкие деревья или кустарник. Никакого поселения поблизости не было видно.

«Хорошо, что институт Вейцмана расположен в таком месте, – подумал я, – а то мы могли бы появиться в крупном городе или деревне или, чего доброго, у кого‑нибудь в доме».

Кравченко достал компас, и мы быстро определили нужное направление. Перед тем как отправиться в путь, он вытащил металлический колышек, воткнул его в землю почти до самого конца и обрызгал место вокруг зеленой краской из небольшого баллончика. Он пояснил, что в темноте и колышек, и краска фосфоресцируют, поэтому место прибытия можно будет легко найти. Кроме того, по ходу нашего продвижения Кравченко также разбрызгивал краску.

Идти было совсем не так удобно, как по асфальту. Сандалии, которые были у нас на ногах, с моей точки зрения, не годились для длительных путешествий.

– Эх, нам бы сейчас кроссовки... – словно угадав мои мысли, вздохнул Кравченко.

Через четверть часа мы подошли к деревьям, которые увидели с места прибытия. Это был большой оливковый сад, окруженный низким каменным забором, преградившим нам путь.

– Мне кажется, нам стоит обойти это место, наверняка это чья‑то частная собственность, – предложил Кравченко.

– Да бросьте, – беспечно ответил я, – никого же нет, да и противоположный конец сада виден. Пройдем за пять минут.

Мы перелезли через забор и углубились в сад. Через несколько шагов я поскользнулся и угодил ногой в канаву с водой. Оказывается, вся территория сада была изрыта узкими мелкими каналами, которые, разумеется, использовались для орошения. Отряхиваясь и чертыхаясь, я вылез из канавы.

Мы уже почти пересекли сад, когда, ступив на небольшое возвышение, я вдруг почувствовал, что куда‑то проваливаюсь. Через мгновенье я уже был по пояс в яме. Под ногами было что‑то мягкое. Кравченко быстро схватил меня за руки, и вскоре я оказался на твердой почве. Я заглянул в яму, из которой только что вылез, и увидел груду мешков.

– Это хранилище зерна, в нем местные жители хранят свои запасы, маскируют их от любопытных глаз, – пояснил Кравченко, но в голосе его послышалось беспокойство. – Говорил я вам, что это место надо обойти стороной. Давайте быстро уходить отсюда.

Мы вышли из сада и продолжили путь по пустынной местности.

Мы шли уже три часа, но никаких признаков города не было. Я почувствовал, что начинаю замерзать. Вообще‑то одежды на нас было много, но дома в такую погоду я всегда ношу ботинки и брюки. Сейчас же мы были в сандалиях на босу ногу, да еще и без брюк – снизу сильно поддувало.

Внезапно Кравченко остановился.

– В чем дело? – занервничал я.

– Мы уже очень долго идем, а города все нет. Мне это непонятно и совсем не нравится, – пробормотал он.

– А может быть, никакого города Лода вовсе нет? – неуверенно посмотрел я на своего спутника.

Кравченко хмуро огляделся по сторонам и потер щеку.

– Есть‑то он есть, но, очевидно, не там, где мы его ищем.

– Как это? – опешил я.

– Понимаете, принято считать, что город Лод – это и есть древняя Лидда, но с уверенностью сказать, что он находится на том же самом месте, нельзя. На протяжении веков город неоднократно разрушался и отстраивался вновь, поэтому вполне возможно, что современный Лод значительно сместился по отношению к древней Лидде, и мы просто не там ее ищем.

– И что же нам теперь делать? Ходить кругами в поисках Лидды? А может быть, она вообще не здесь, или мы ее давно прошли, – забеспокоился я.

– Давайте не будем впадать в панику. Попробуем поискать город чуть западнее, он наверняка был намного меньше, чем в наше время, – предложил Кравченко.

Мы повернули к западу, прошли еще минут пятнадцать и вышли на проезжую дорогу, покрытую густым слоем пыли. Вдали виднелись какие‑то постройки. Постепенно стали появляться люди, некоторые шли пешком, другие ехали верхом на ослах. Все они были довольно бедно одеты.

Вскоре мы с облегчением поняли, что подходим к городской стене.

– Михаил, надеюсь, вы не забыли, о чем мы с вами договорились, – напомнил мне Кравченко. – Все переговоры веду я, а вы помалкиваете и ведете себя так, будто вы – глухонемой.

Я нехотя кивнул.

Когда мы подошли к городским воротам, Кравченко попросил меня подождать, а сам пошел узнать насчет каравана в Эммаус.

Я остался в одиночестве и с интересом стал осматриваться по сторонам.

Площадь перед воротами оказалась довольно беспокойным местом. Здесь постоянно сновали люди с тюками или корзинами на спине, некоторые вели навьюченных животных – в основном ослов, но попадались и волы, запряженные в телеги. Один раз я даже увидел верблюда.

Слева от ворот находились торговые лавки. В одной из них продавали глиняную посуду, в другой – сельскохозяйственные инструменты: вилы, серпы, лопаты. Рядом, в тени дерева, на коврике, расстеленном прямо на земле, сидели трое мужчин и мирно беседовали.

В центре площади, возле небольшого бассейна, играли дети. Было очень шумно. То и дело доносились крики погонщиков скота, детский смех, скрип проезжающих телег – все это сливалось в непривычную какофонию.

Мне вдруг стало очень неуютно, я почувствовал себя ряженым чужаком. Все вокруг находилось в движении, а я словно оцепенел.

Во время подготовки к путешествию мы продумали много мелочей, вплоть до одежды и мыла, но здесь, на площади, я неожиданно понял, что главное – люди, с которыми нам придется общаться. Они же не дураки, они уж точно почувствуют в нас что‑то странное.

«Немедленно прекрати озираться!» – с досадой приказал я себе. Конечно, я понимал, что надо постараться вести себя естественно, поэтому на почему‑то негнущихся ногах подошел к одиноко стоящему дереву, неловко сел на землю и привалился спиной к стволу – а может быть, я устал и отдыхаю тут в тени.

Минут через пятнадцать вернулся Кравченко и сказал, что скоро из Лидды выходит караван с паломниками в Иерусалим, так что времени у нас почти не осталось. Караван должен был собраться у других городских ворот, до которых еще нужно дойти. Кравченко договорился о том, что нам дадут двух ослов. Я спросил, как ему это удалось без денег, на что он ответил, что уже успел реализовать немного корицы, и в подтверждение позвенел в руке горстью серебряных монет.

В очередной раз меня удивила способность этого человека моментально ориентироваться в любой обстановке.

Пока мы искали место сбора паломников, я стал замечать, что на нас обращают внимание местные жители. Многие косились подозрительно, а некоторые даже указывали пальцем и что‑то громко говорили. Мне стало не по себе.

– А что бы вы хотели? Это вполне естественно, я вас предупреждал еще дома, – заметив мое беспокойство, сказал Кравченко. – Мы сильно отличаемся не только от местных жителей, но даже от обычных паломников.

– И что же нам делать?

– Главное – не волноваться. Держитесь спокойно и с достоинством. Если кто‑то на вас смотрит, слегка наклоните голову в полупоклоне и улыбнитесь, не во весь рот, конечно.

Вскоре мы нашли караван, который представлял собой группу людей весьма странного вида, а проще говоря, большинство из них напоминало самый настоящий сброд.

Утешало одно: на их фоне мы уже не выглядели нелепо. Через полчаса караван отправился в путь.

Ехать на осле совсем не так приятно, как в автомобиле. Очень скоро я уже не мог сидеть спокойно, а то и дело ерзал, пытаясь найти удобное положение. Кравченко, казалось, легче переносил неудобства.

Мы ехали по равнине, поэтому ослы шли довольно быстро. Интересно, что ослом совсем не нужно было управлять, он шел сам – видимо, прекрасно знал дорогу.

Наконец, кое‑как устроившись в седле, я начал озираться по сторонам. Немало попутешествовав по современному Израилю в первые годы пребывания там, я неплохо знал ландшафт страны, а уж то место, по которому мы ехали, было мне хорошо знакомо. Однако сейчас, рассматривая окрестности, я совершенно не узнавал их. Казалось, я нахожусь не в Израиле.

Больше всего меня удивило обилие растительности. Вокруг стоял самый настоящий лес, в котором так и чувствовалось присутствие всякой живности.

Это открытие поразило меня, ведь в современном Израиле мы боремся за каждое дерево, каждый кустик, беспрестанно поливаем и культивируем их. А тут все растет само, не требуя никаких усилий и затрат. Удивительно!

Позже Кравченко объяснил мне, что за две тысячи лет многое изменилось: климат, почва, количество выпадаемых осадков.

Через час путешествия у меня появилось ошущение, что я весь, с головы до ног, покрыт пылью. Она была везде: в одежде, в волосах, даже во рту и ушах. Пыль скрипела на зубах и щекотала в носу.

Но ладно пыль, дорога, по которой мы ехали, эдакий караванный путь, на всем протяжении была густо сдобрена навозом. И запах был соответствующий, такой густой и резкий, что перехватывало дыхание, а иногда просто мутило.

Этот запах потом долго преследовал меня, особенно во время еды.

Впрочем, наверное, только я был таким чувствительным, потому что остальные, казалось, не обращали на это никакого внимания.

Лишь в самом конце поездки я задумался о том, что пришлось бы мне испытать, если бы я проделал весь путь от Лидды до Эммауса пешком, и тогда я почувствовал искреннюю благодарность к моему четвероногому спутнику, который в течение нескольких часов безропотно тащил меня на спине.

 

Глава 7,