Попытка на мысль #42: Первый монолог за кофе

Моя добрая знакомая довольно часто говорила мне: «Валентин, по этому поводу у меня стоолько! мыслей, что от них голова идёт кругом. И так много их, и такие ценные они все, что никак не удаётся остановиться на чём-то одном». По итогу, разумеется, всё сводилось к самым общим, служебным фразам, а мне обязательно вспоминались вот эти слова Монтеня:

Мне приходилось слышать, как некоторые уверяют, будто их голова полна всяких прекрасных мыслей, да только выразить их они не умеют: во всем, мол, виновато отсутствие у них красноречия. Но это – пустые отговорки! На мой взгляд, дело обстоит так. В головах у этих людей носятся какие-то бесформенные образы и обрывки мыслей, которые они не в состоянии привести в порядок и уяснить себе, а стало быть, и передать другим: они еще не научились понимать самих себя. И хотя они лепечут что-то как будто бы уже готовое родиться, вы ясно видите, что это скорей похоже на зачатие, чем на роды, и что они только подбираются издали к смутно мелькающей перед ними мысли. Я полагаю,– и в этом я могу опереться на Сократа,– что тот, у кого в голове сложилось о чем-либо живое и ясное представление, сумеет передать его на любом, хотя бы на тарабарском наречии, а если он немой, то с помощью мимики.

Вот и у меня в голове сейчас стоолько! мыслей, что даже конкретное заглавие не удалось выделить и пришлось оправдать себя заявлением — «Монолог».

Всем хорошо понятно, что на этот раз Валентин пришёл с бесформенными образами и обрывками, но раз уж захотелось ему поболтать, то кто ж его остановит.

В Контакт я зашёл без единой существенной, дельной идеи, поэтому расконцентрированный умственный взгляд мой лениво блуждал от одного уведомления к другому. Несколько из них привлекли моё внимание. Вот первое:

На самом деле это очень хорошая идея. Можно сказать, я ей тут же загорелся и кликнул «Выбрать близких друзей»:

«У вас пока нет друзей, поэтому вы не можете выбрать близких».

Справедливое замечание. И вообще приятно, когда сайт вот так вот заботливо сопроводительствует пользователя. К сожалению, из этого диалогового окна есть лишь один выход — через кнопку «Отмена», а ведь так неплохо было бы через какие-то другие кнопки ещё хотя бы два-три шага вперёд пройти и послушать если не прямые указания, то хотя бы намёки, что ли, про пути заимения друзей и превращения их в близких.

«Делитесь только с близкими» — хорошее это наставление либо плохое? Странное дело, но, когда я читаю его, в голове звучат другие строки. Из Ницше. Вот эти:

Пусть гибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо ещё помогать им гибнуть.

Забавно. Вообще и это приятно, когда мозг вот так вот странным образом выдаёт, казалось бы, совершенно постороннее изречение, а ты потом разбираешься, к чему же оно возникло. И особенно приятно то, что всегда удаётся разобраться, к чему возникло. Например здесь обе эти фразы связаны своим антихристианским (человеконенавидимым, если угодно) содержанием. Ведь слово «близкий» вступает в противоречие со словом «ближний» и вместе с Ницше претендует на то, чтобы отменить заповедь «Возлюби ближнего».

Альбер Камю подметил как-то в своей «Чуме»:

Человек, проживший на свете хотя бы один день, мог бы без труда провести в тюрьме сто лет. У него хватило бы воспоминаний для того, чтобы не скучать.

К слову, Чарльз Мэнсон в своём тюремном интервью подтверждает это. Он говорит что-то вроде: «Для вас заключение в одиночной камере это пытка, это конец жизни, а для меня это начало, ведь в моей голове целая вселенная».

Вселенная не вселенная, но по крайней мере чашку кофе в разговоре с собой можно скоротать.

В окне редактирования статьи меня встретило ещё одно наставление. Вот такое:

Не то чтобы мне очень хотелось перечить указаниям сайта, но чтобы мама мною гордилась в монологе о кофе мне пришлось бы порассуждать о том, с каким смирением будет богоугодным говеть в этот семнадцатый день Великого Поста.

«Чтобы мама вами гордилась» — хорошее это наставление либо плохое?

Наверное, это не самый достаточный критерий, ведь иная мать будет гордиться сыном и за то, что тот сделает блестящую карьеру, обзаведётся большой семьёй и обеспечит шикарную жизнь своему потомству до третьего колена. Только это ли повод для гордости?

Заместо этого ориентира мне вспоминаются два, которые будто бы несколько получше. Вот первый, от Владимира Познера:

«Знайте, Генрих, – как-то сказал он, – можно провалить любой экзамен – и это не страшно, его легко пересдать. Можно провалить любой экзамен, кроме одного: экзамена зеркала. Каждое утро вы встаете и, глядя в зеркало, бреетесь. Так вот, не дай бог, чтобы когда-нибудь вам захотелось плюнуть в свое отражение»

А второй, от Луция Сенеки:

Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.

И всё-таки за очередную Попытку я сел не совсем с пустыми руками. В одной из записных книжек Достоевского мне встретилась пометка, под предлогом которой мне хотелось бы рассказать, как меня похвалили.

Запись Фёдора Михайловича, разумеется, откладываю далеко в сторону и говорю сразу и только о себе.

Несколько недель назад, в субботу, я сидел за столом и смотрел на портрет девушки. Нет.. неправильно стал рассказывать с середины. Сперва в начало.

Дописав запись под номером 39, я неожиданно для себя понял, что следующая запись, сороковая, должна быть каким-то рассказом. Разумеется, нигде не указано, что сороковая запись должна быть каким-то рассказом, но сам для себя я знал, что должна. Поэтому я решил с этих пор писать записи вот так: 39.1, 39.2, 39.3 и т.д., чтобы не прийти к сороковой. Ведь мне очень не хотелось составлять какой-то рассказ. Но потом я ясно представил, что, дописав запись 39.1, встану и найду где-то зеркало, чтобы плюнуть себе в лицо и, чтобы не портить зеркал, пришлось составлять рассказ.

В черновиках к одному из романов Достоевский записал следующее:

Чтобы написать роман, надо запастись прежде всего одним или несколькими сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно.

Хорошее замечание.
Так как писать роман мне не по силам, то и задача моя облегчалась — запастись следовало не одним или несколькими сильными впечатлениями, а одним или несколькими впечатленьицами.

Хоть пару впечатленьиц у меня и нашлось, но дело всё равно как-то не шло. И тогда я догадался, что мне нужна муза. По счастливой случайности будучи в это время крепко влюблённым в человека, я попросил у неё портрет. Портрет из сервиса «AI Portraits» — там при участии искусственного интеллекта фотография превращается в портрет, хоть и изменяя при этом внешность практически до неузнаваемости, но всё-таки подмечая черту.

Заполучив фотокарточку, я распечатал её и закрепил рядом с рабочим монитором. В первые дни девушка из портрета упорно молчала, но после призналась, что её зовут Герда и в следующие несколько недель рассказала свою необыкновенную историю, которую мне оставалось только записать.

На выходные я забрал её домой. И вот в субботу сидел за столом, смотрел на портрет и боялся начать писать. Потому что это ведь большая ответственность — браться людей из мира фантазии переносить в мир людей земных. Персонаж потустороннего мира это уникальная, прекрасная, живая сущность, которую так легко обезобразить косноязычием. Прекрасно осознавая своё неумение писать хорошо, я виновато смотрел на портрет Герды. И уже хотел бы начать какую-нибудь запись за номером 39.1, но тут вспомнил поучение Толстого:

Хочешь сделать то, чего не следует, — выкуриваешь папироску, одурманиваешься настолько, насколько нужно, чтобы сделать то, что не надо было, и опять свеж и можешь ясно мыслить и говорить; или чувствуешь, что сделал то, чего не следовало, — опять папироска, и неприятное сознание дурного или неловкого поступка уничтожено, и можешь заняться другим и забыть.

Одурманившись заглушить голос совести, вот что нужно было сделать! Но не папироской, решил я, а несколькими бокалами своего любимого вина ChatelainJustin, за которым, несмотря на ранний час, тут же и отправился.

Скорым шагом, ощущая соблазнительную тяжесть в руке, я возвращался домой, и мне повстречался высокий мужчина средних лет — в ярком шарфе, с выискивающим взглядом и дорожной сумкой на колёсиках.

— Молодой человек, можно вас на минутку! — обратился ко мне незнакомец.
— Конечно же, только давайте отойдём в сторону, чтобы не мешать людям, — с нетерпением ответил я.
— Разрешите узнать, как вас зовут?
— Меня зовут Валентин.
— Очень приятно, а меня Сергей.
[вежливая пауза]
— Вы с такой улыбкой ходите, — похвалил меня Сергей, и потом: — Сразу видно, что вы человек образованный.
[вежливая пауза]
— Я тоже не курю и не пью, — уведомил Сергей, и я подумал, достаточно ли отчётливо из пакета у меня в руке виднеется бутылка.
[вежливая пауза. мне правда хотелось что-то сказать]

— Валентин, как вы думаете, есть ли у человека душа? — поинтересовался Сергей, и мы около дести минут поговорили о моём любимом божественном. Сергей рассказал о том, что совершал паломничество в Индию и забирался на горы. Ещё он сказал, что его друг дизайнер одежды и что штаны, которые сейчас на нём, пошил именно его друг. Время от времени он протягивал ко мне руку со стопочкой книг. На обложке той, что лежала сверху, были изображены какие-то пышно наряженные раджи, задорно скачущие на также ярко разукрашенных лошадях. Я заметил Сергею, что изображённое на обложке не находит во мне отклика и предположил, что содержание этой религиозной книги едва ли покажется мне, христианину, близким. Он ответил, что Рай для всех одинаков — в нём радость, краски, пир. После чего указал на каких-то особенно хмурых в этот день людей и правильно заметил, что «Небеса выглядят уж точно не так». С чем я был рад согласиться.

Глядя на аккуратный подбородок Сергея, на его ровные зубы, с достоинством поджатые губы, я слушал, как он говорил об индийской религии, и мне почему-то казалось, что нам нужно будет поцеловаться. От этой нелепой мысли мне становилось как-то неловко, поэтому я старался поскорее посмотреть ему в глаза, но от слишком энергичных глаз скоро переводил взгляд на яркую обложку книги, затем на его дизайнерские штаны, потом на свои туфли, перчатки и замыкал круг опять подбородком.

Вообще Сергей произвёл на меня очень хорошее впечатление. Особенно понравилось, как он объяснял, что в деньгах сам не нуждается, а доход от книг, которые он распространяет, идёт на «корм для коровок» и гуманитарную помощь, а в подтверждение своих слов доставал лакированный буклет, где между столбиками текста встречались фотографии кушающих травку коров. На прощание он спросил у меня, готов ли я пожертвовать «на всё это», я с радостью ответил, что готов, и отдал из кармана всю сдачу, полученную в винном магазине.

Во время беседы Сергей несколько раз останавливался и обращал внимание на мой одухотворённый вид. Лестно отзывался о моём образовании. Говорил: «Ну это вы точно знаете..» и «это не мне вам объяснять..». И ближе к концу с отстранённым видом заметил (но не ко мне обращаясь, а будто бы проговаривая вслух свои мысли): «Это и правильно. Все люди должны быть такими».

От книг его я отказался под предлогом того, что у меня имеется немалая атеистическая библиотека. И, будучи очарован необыкновенным лицом Сергея (его лицо и вправду выделялось в лучшую сторону), даже похвастался, что несколькими часами ранее забрал из почты собрание сочинений Булгакова, чтением которых и займусь.

Как мне показалось, мы прощались с некоторым сожалением о том, что никогда больше не встретимся.

Мне понравилось и запомнилось его лицо. Должно быть, какие-то практики где-то в Индии и вправду просветляют человека. По крайней мере людей с таким лицом я встречаю очень редко, а это значит, что в своём пути к Богу Сергей делает заметные успехи.

Возвращаясь домой, я думал о нашей беседе и сравнивал себя с ним. Было интересно представлять, что вдруг нашлось существо, способное оценивать степень одухотворённости. И вот мы с Сергеем стоит перед ним. Сергей —просветлённый восточной мудростью. Я — кое-что узнавший благодаря своим кумирам — Иисусу, Достоевскому, Толстому, Ницше. И это существо, не имеющее понятия ни о каких земных проповедниках и божествах, а способное лишь силу духа человеческого оценивать, смотрит на меня и на Сергея — на двух абсолютно разных (может быть даже противоположных) по складу людей — и видит, что мы схожи, равны, однородны.

Дальше я думал о том, что разные люди, движущиеся разными путями (в поисках Бога, познании себя, духовном совершенствовании) со временем всё более освобождаются от чего-то индивидуального, временного, лишнего, отвлекающего и по итогу вдруг обнаруживают, что при всей своей изначальной разности, при всей непохожести своих путей, приходят к чему-то одному — всем родственному и для всех истинному.

От мысли об этом мне стало легко и спокойно.

Что-то совсем не пригодилась запись из блокнота Достоевского, хоть и является фундаментом сегодняшней статьи.

Прикрепляю вдогонку:

Лицо человека есть образ его личности, духа, достоинства.