Попытка на мысль #37: Выделка

На дворе День всех влюблённых, и сложно удержаться от кое-какого словца об этом дне.

За недолгие десять лет общения с разнообразными людьми мне, кажется, удалось выяснить, в чём заключился главный недуг молодых мужчин и молодых женщин. Главным недугом здесь я называю то, что становится причиной длительного, беспрецедентного наинесчастного состояния. Состояния, в котором человек, испытывающий крайнюю степень неудовлетворения, отрекается от мира и запирается в себе. То есть, строго говоря, теперь уже абсолютно открыто ставит себя над всем сущим. И если бы не тот Ад, в котором пребывает душа крайне неудовлетворённого человека, то и не нашлось бы оправдания его величайшему кощунству пренебрежения живой жизнью. Недуг этот, как можно догадаться, называется любовь.

Поэтому будет небезосновательным переименовать «День всех влюблённых» в «День моровой язвы» либо, по-домашнему говоря, «Чумной день».

Когда я пришёл сюда, чтобы сделать запись, меня встретил милый баннер с надписью «С днём святого Валентина», розовыми шариками, фотографиями двух улыбающихся людей и символом, который, нужно думать, обозначает поцелуй.

Посыл, мне отправленный и мною принятый: «Влюблённые — улыбающиеся между поцелуями молодые люди, окружённые розовыми шариками.»

Это напомнило мне другой рекламный баннер, где на блестящей вилке соблазнительный кусочек розовой ветчинки подаётся в сторону рта.

Кушая нежный ломтик мяска, нам не обязательно знать, откуда он взялся. Даже больше, нам совсем не следует знать, как этот лакомый кусочек, был частью живого существа, которое, испуганным, по специальному узкому коридору скотобойни бежало по своей зелёной миле, чтобы затем быть оглушённым, подвешенным за ноги, зарезанным, освежёванным и прочее. [в эссе Льва Толстого под названием «Первая ступень» можно подробнее познакомиться с процессом].

Бог с ней, с ветчинкой, съел её и забыл. Но ведь с влюблёнными молодыми людьми не так. Они не могут улыбнуться, поцеловаться, постоять под шариками и закончить. У них будет и завтра, и после завтра, и ещё, может быть, что-то.

На тысячу браков приходится шестьсот-восемьсот разводов.
А сколько браков приходится на тысячу целующихся пар?
А сколько из оставшихся двухсот-четырёхсот браков несчастны?
Не пора ли признать тотальную неспособность современного человека к здоровой, полноценной межполовой любви?

Я ничего не имею против влюблённости. Мне и самому нет-нет, да и случается влюбиться и тогда я обязательно приятно удивляюсь: «Вот как! Оказывается не совсем ещё душа моя окостенела!».

Да вот только так ли значительно, достойно, многообещающе это чувство, чтобы само по себе хоть что-то значить.

Мне видится, что влюблённость так относится к любви, как набросок дома, сделанный цветными карандашами в блокноте, относится к настоящему дому.

Глядя на несчастливых мужчин и женщин, терзающихся неудовлетворением своего основного душевного требования (ведь всё-таки любовь это главное душевное требование), я ясно вижу, что если бы не было между ними периода влюблённости, если бы отношения их зачинались не в состоянии бредовой псевдолюбовной эйфории, а хотя бы как-то иначе, хотя бы чуточку здоровее, то и не было бы сейчас у них так много проблем. Всё это подобно тому, как если бы закладку моста производили опьянённые до неадекватного состояния рабочие под руководством обезьян.

У меня есть неплохое предложение о том, как можно было бы с пользой отпраздновать этот «праздник». Правда без шариков, улыбок, поцелуев, подарков, ласк и прочего.

Влюблённым в этом день было бы неплохо расстаться и с этого дня жить так, будто бы никогда и не встречали друг друга. А через год (хотя бы через год, но лучше через три) снова встретиться и посмотреть друг на друга. Что они увидят? Увидят ли они что-то? Останется ли что-то от их влюблённости? Смогут ли они хотя бы что-то пронести друг для друга через эти три года? А если нет, если ничего не смогут, то не было ли всё между ними блажью, ложью.

Не на влюблённости созидается любовь.
Любовь не созидается на влюблённости.

В основе Любви лежит два длительных параллельно происходящих процесса. Первый процесс — становление Мужчины. Второй процесс — становление Женщины. Существу мужского пола необходимо выделаться в Мужчину, а существу женского пола необходимо выделаться в Женщину.

К пониманию термина выделаться:
«По-моему, одно: осмыслить и прочувствовать можно даже и верно, и разом, но сделаться человеком нельзя разом, а надо выделаться в человека. Тут дисциплина. <…> мыслители провозглашают общие законы, то есть такие правила, что все вдруг сделаются счастливыми, безо всякой выделки, только бы эти правила наступили. Да если б этот идеал и возможен был, то с недоделанными людьми не осуществились бы никакие правила, даже самые очевидные. Вот в этой-то неустанной дисциплине и непрерывной работе самому над собой и мог бы проявиться наш гражданин. С этой-то великодушной работы над собой и начинать надо <…>»

Любовь, как высшее (богатейшее) качество души, может проявиться и состояться лишь между высшими формами человека — Мужчиной и Женщиной.

Влюблённость, как низшее (простейшее) качество души, проявляется во взаимодействии двух низших форм человека — человекоподобным существом с мужскими признаками и страстями и человекоподобной существом с женскими признаками и страстями.

Прежде Любви необходимо выделаться в Мужчину (в Женщину), а прежде Мужчины (Женщины) необходимо выделаться в Человека.

Вот так потихоньку, шажок за шажком, от розовых валентинок мы приходим истинным завязям Любви.

Для того, чтобы полюбить кого-то сперва необходимо полюбить себя.
Чтобы полюбить себя сперва нужно узнать себя.

Поэтому, если вдруг нам захочется достигнуть чего-то неплохого, может быть даже и Любви, путь своей следует начать с вопроса к себе: «Кто ты такой?»

Пару словечек из моего любимого Ницше приведу. Хоть в конце там немножко во сверхчеловеческой манере написано, но это не затемняет суть послания:

«Нам необходимо быть честными по отношению к самим себе и очень хорошо знать самих себя, чтобы быть в состоянии оказывать по отношению к другим то человеколюбивое притворство, которое называется любовью и добром.»

Познание себя невозможно иначе как через познание окружающего мира. Благо, мы не первые люди, живущие на этой планете, и за два миллиона лет интеллектуальной эволюции более-менее набрались и более-менее упорядочились знания о том, что такое человек, для чего он живёт, какая жизнь наиболее достойная.
Нам же остаётся лишь брать [сокровища познания] в своё удовольствие.
И брать тем больше, чем счастливее хотелось бы быть.

Иной раз достаточно несколько строк из письма любящего мужа к своей жене. Хотя бы даже вот этих:

Как мог я бросить тебя? Зачем я еду? Куда я еду? Мне Бог тебя вручил, чтоб ничего из зачатков и богатств твоей души и твоего сердца не пропало, а напротив, чтоб богато и роскошно взросло и расцвело; дал мне тебя, чтоб я свои грехи огромные тобою искупил, представив тебя Богу развитой, направленной, сохраненной, спасенной от всего, что низко и дух мертвит.

Прочтёшь их, как-то вдруг остановишься и хорошо тебе станет. Задумаешься: «Что же в них такого?», а потом вдруг осознаешь: «Ба! Да ведь здесь в трёх словах расписан путь к семейному частью! Здесь истинная Любовь! Здесь указание на то, что такое истинный Мужчина!».

Видится мне, что в этот замечательный день некоторая очередь из молодых парней в цветочных магазинах выстроилась. Так вот путь к их счастью и счастью их возлюбленных я вижу в следующем:

Все они дружно покидают магазин, идут в церковь и там, под иконой, снова и снова бьются лбами об пол по двум причинам: Во-первых, жарко благодаря за то, что Господь пока ещё уберёг их от несчастной, недостойной жизни, в которой они злы и жестоки к своим возлюбленным. Во-вторых, слёзно прося Божьей помощи на непростом пути выделывания в Мужчину. После чего все они дружно встают, потирают свои чугунные лбы (благо в голове ничего путного не было, поэтому не страшно, что половина только что выбилась, а половина напрочь перепуталась), идут к своим возлюбленным, падают перед ними на колени и просят прощения за то, что по своей бессмысленности не способны и ещё долгое время не будут способны хотя бы как-то приблизить к счастью ни женщину свою, ни себя.

Попытка на мысль #38: Morgenröte

«Есть много утренних зорь, которые еще не светили»

До недавнего времени у меня было три кумира — Иисус Христос, Лев Толстой и Фёдор Достоевский. И я вот всё думал: «Когда перед чертями в аду придётся оправдываться мне за это тройное прегрешение, то на Иисуса Христа будет послабление или нет? С одной стороны, налицо triple-грех, а если разбираться, то будто бы double. Да и два других — великие человеколюбцы и богоборцы — может быть, и за них удалось бы перед чертями отстреляться?» Так вот я думал время от времени. Но вот вдруг появился четвёртый кумир — Фридрих Ницше — с которым уже совсем не всё просто. Если бы не грех блудословия, по которому в ад-то всё равно заскочить придётся, то вопрос с кумирами встал бы достаточно остро. И тем не менее я всё-таки потренируюсь: представлю, что уже перед чертями и постараюсь оправдать своего четвёртого кумира.

С Ницше я познакомился благодаря своей алчности — собрание его сочинений продавалось слишком уж дёшево, и нельзя было его не купить. Прежде этот философ был мне практически не знаком: читал нелестный отзыв Льва Толстого о нём; слышал, что Ницше высоко ценил Достоевского; моя добрая многообразованная знакомая-лингвист рассказывала, что неплохо было бы сжечь его труды.

Только вот:

1.Если змея не может скинуть с себя кожу, она погибает. Точно так же и ум, если ему мешают изменить свои мнения, он перестает быть умом.

2. Самое верное средство погубить молодежь – это заставить ее ценить выше того, кто одинаково думает, чем того, кто думает иначе.

Раскрыв наугад, стал читать по две-три странички в день, кое-как продвигался вперёд, но всё-таки закрыл, потому что очень уж сложно всё оказалось. Да и больно нужно!, когда три имеющихся кумира знают все ответы. Всё бы хорошо, но с тех пор укоризненный взгляд ницшеанских корешков поселился на моей книжной полке. Алчность хорошо подсказывала, что самое время продавать втридорога, но тут о себе дал знать ещё больший (ох!) грех — гордость.

Во второй раз к покорению приступил куда основательнее — разместил работы в их хронологическом порядке, отвёл чтению специальное строгое время, приобрёл солидное перо для отметок и льняную салфеточку с петушком и курочкой для того, чтобы лежалось мягче — высокородные книги привередливы, поэтому молчат для тех, которые их не любят и не уважают.

Сейчас, оглянувшись назад, я не могу выделить день, когда Ницше стал для меня кумиром. Как-то постепенно встречи с ним становились всё радостнее, всё желаннее, всё быстротечнее, а потом и вовсе окончилась «Утренняя заря». Перелистнув последнюю страницу первого труда, я понял, что это было очень хорошо. Наверное тогда, осознав всю ту благую весть, которую принёс мне этот немецкий философ, я стал подыскивать ему подходящее место и понял, что оно находится среди кумиров.

[в этом месте делается пауза и вставляется обращение к чертям — оправдываюсь я перед ними с элементами нападения]

Дорогие черти, не находите ли вы, что вторая заповедь ваша — «Не сотвори себе кумира» — бессмысленна? Разумеется, она не всегда была бессмысленной. Три тысячи лет назад, когда варварское сознание противилось идее единобожия, очень вовремя было запретить создавать изваяние языческих божеств (кумиров). Но сейчас, когда слово «кумир» утратило значение «идол» и приобрело значение «объект восторженного поклонения», заповедь звучит так: «Не создавай себе объектов восторженного поклонения» или, упростив: «Не восторгайся тем, что тебя восторгает». Что сродни: «Не будь тем, что ты есть». Это что-то на новоязе? Это двоемыслие? Свобода — это рабство? Может быть и заповедь: «Не испытывай силу притяжения» у вас тоже имеется? Ах!, вы черти-кочегары, и с таким нужно к начальству обращаться? Простите-простите.

В ранних записях своих я несколько раз с насмешкой говорил о Ницше и его сверхчеловеке. Я был не прав. Следовало бы поостеречься от суждений от том, чего не знаешь.
О, блудословие-блудословие!

Обратимся к тексту «Утренней зари».

С первых же слов, если не уважением, то точно интересом к автору мы заражаемся:

3. В этой книге выведен житель подземелья за работой – сверлящий, копающий, подкапывающий. Кто имеет глаза, способные рассмотреть работу на громадной глубине, тот может видеть, как он медленно, осторожно, терпеливо продвигается вперед, не чувствуя слишком больших неудобств от продолжительного лишения света и воздуха; можно сказать даже, что он доволен своей жизнью и работой во мраке. Не увлекает ли его какая-нибудь вера? Не вознаграждает ли его какое-нибудь утешение? Не переносит ли терпеливо он свой мрак, оставаясь непонятым, неясным, загадочным потому, что он надеется иметь свое утро, свое искупление, свою утреннюю зарю?.. Он вернется сюда, но не спрашивайте его, чего он хочет там, внизу: он скажет вам об этом сам, если он снова сделается человеком, этот мнимый Трофоний, этот житель подземелья. Разучиваются молчанию, когда так долго, как он, бывают в одиночестве, живут как кроты…

В подземном мраке этот крот-Трофоний выработал для нас много всего. «Утренняя заря» включает 491 гному и ещё 407 мы находим в «Предварительных работах и дополнениях к Утренней заре». В них Ницше затрагивает и человека, и общество, и мораль (следовательно и нравственность), и политику, и культуру, и искусство, и образование, и нравы, и моду и пр.

Для своей записи я выбрал две темы, которые, на мой взгляд, наиболее своевременны. Первая — человек, вторая — союз мужчины и женщины.

К Человеку!

4. Стиль жизни наиболее беззатратный и безобидный – стиль жизни человека мыслящего: ведь (сразу скажем самое главное) ему нужны, как правило, именно те вещи, на которые другие не обращают внимания, на которые они и смотреть не желают. А еще ему мало надо для радости, он не знает дорогих путей к удовольствиям; труд его не изматывает, он работает словно на лоне южной природы; угрызения совести не портят ему ни дней, ни ночей; он ходит, ест, пьет и спит в свою меру, а именно – чтобы дух его становился все спокойней, крепче и ясней; он получает удовольствие от своего тела, не видя причин его бояться; он не нуждается в шумных компаниях, разве что время от времени, чтобы потом тем нежнее обнять свое одиночество; мертвые (те, лучшие, что когда-либо жили на земле) заменяют ему живых, заменяют даже друзей. А теперь поразмыслим, не обратные ли вожделения и привычки то, что делает человеческую жизнь такой затратной, а следовательно, тягостной, а часто и невыносимой. Правда, в некотором другом смысле жизнь человека мыслящего самая разорительная: уж очень он разборчив, требуя хорошего; а не получить самого лучшего было бы для него невыносимым лишением.

Идеал человека по Ницше — это человек мыслящий и благодаря этому: бесстрашный, радостный, не отравляющий себе жизнь, со спокойным, крепким, ясным духом, получающий удовольствие от своего тела и укрепляющийся в одиночестве. Всему тому, что мешает человеку быть идеальным, Ницше объявляет войну.

Независимость — первый шаг на пути становления Человека.

5. Если индивидуум хочет счастья, ему не надобно давать никаких предписаний о пути к счастью: индивидуальное счастье вытекает из собственных неизвестных другим законов; предписания, даваемые извне, могут только тормозить и мешать.

6. В тех случаях, где традиция не повелевает, нет нравственности; и чем меньше определяется жизнь традициями, тем меньше становится круг нравственности. Свободный человек безнравствен, потому что во всем он хочет зависеть от себя, а не от традиции. Во всех первобытных состояниях человечества слово «порочный» было равнозначаще слову «индивидуальный», «свободный», «независимый». Если совершалось какое-нибудь действие не потому, что так повелевала традиция, а в силу других мотивов (например, ради индивидуальной пользы), такое действие считалось безнравственным; так оно и понималось даже самим его совершителем: ибо оно совершено с нарушением традиции. Что такое традиция? Высший авторитет, которому повиновались потому, что он приказывал, хотя бы в этом и не было пользы для нас. Чем отличается это чувство, которое испытывается перед традицией, от чувства страха вообще? Это – страх пред высшим интеллектом, который повелевает нами; перед непонятной, неопределенной силой, перед чем-то большим, чем простая личность, – это суеверие в страхе.

Для того, чтобы вернуть (впервые осознать?) свою независимость необходимо освободиться от всего, что угнетает индивидуальность.

7. Не временами, а постоянно крошится наша сила и величие; маленькое растеньице, умеющее прицепиться всюду, разрушает то, что есть великого в нас. Это ежедневное, ежечасное, оставляемое нами без внимания жалкое положение окружающей нас среды, тысяча корешков того или другого маленького и малодушного чувства, вырастающие из нашего соседства, из нашей должности, нашего общества, нашего распределения времени. Оставим эти ничтожные плевелы без внимания – и мы погибнем от них незаметно! А если вы хотите погибнуть, то сделайте это лучше разом и мгновенно: тогда от вас останутся, может быть, величественные развалины, а не кучи земли, как у кротовых нор!

8. Знаете ли вы месть застенчивых людей, которые ведут себя в обществе так, как будто они украли свои члены? Знаете ли вы месть смиренных душ, которые всюду пробираются тайком? Знаете ли вы месть пьяниц всякого рода, для которых утро – самая скверная часть дня? Знаете ли вы месть больных и угнетенных всякого рода, которые не смеют больше надеяться быть здоровыми? Число этих ничтожных мстителей и актов их мщения громадно; воздух постоянно кишит пускаемыми стрелами и стрелочками их злости, так что солнце и небо жизни омрачаются от этого и тьма покрывает не только их, но и нас всех. Что может быть хуже того, что эти стрелы слишком часто царапают нам кожу и колют сердце? Не станем ли мы отрицать и солнце и небо только потому, что мы подолгу не видим их? Итак, одиночество! одиночество!

9. А: Так ты опять идешь в свою пустыню? – В: Среди многих я живу, как многие, и мыслю не так, как я; спустя некоторое время я чувствую, что как будто бы хотят изгнать меня из меня самого и похитить мою душу, и я становлюсь зол на каждого и боюсь каждого. Пустыня мне необходима, чтобы снова сделаться добрым.

10. Мало-помалу мне стал ясен общий недостаток способов нашего образования и воспитания: никто не учится, никто не стремится, никто не учит переносить одиночество.

Спасшись в одиночество и там непривычно свободно и глубоко вздохнув, человек обретает удивительную способность слышать себя, пробует узнавать себя, учится любить себя. Там, в благословенном одиночестве, ему открываются важные истины, незнание которых делало его несчастным:

11. Кто действительно владеет собой, т. е. кто окончательно завоевал самого себя, тот имеет свое преимущество в том, чтобы наказывать себя, миловать себя, сострадать себе. Ему нет надобности предоставлять это кому-нибудь другому, но он вполне свободен отдать это и тому, кому захочет, например другу, но при этом он знает, что он дает ему право, а давать право может только тот, кто обладает властью и силой.

12. Огорчение многих людей имеет свою причину в том, что они постоянно думают о своём существовании в головах других, т.е. они обращают внимание на свои влияния, а не на то, что влияет, т.е. не на самих себя. Но наши влияния зависят от того, на кого приходится влиять; следовательно, они стоят не в нашей власти. Отсюда так много беспокойства и огорчения.

13. Вместо того, чтобы желать, чтобы другие узнали нас такими, каковы мы на самом деле, мы хотим, чтобы они думали о нас как можно лучше, следовательно, мы хотим, чтобы другие обманывались относительно нас. Мы не гордимся своей особенностью.

Чем более душевные силы человека восстанавливаются, чем более человек осознаёт своё достоинство, тем желаннее становится его тяга к познанию себя, к освобождению себя, тем с большим удовольствием и рвением он отправляется в очередной поход отвоевания себя у мира. И мысли его становятся всё глубже:

14. Как часто советуют кому-нибудь поставить себе цель, которой он не может достигнуть и которая выше его сил, чтобы таким образом достигнуть, по крайней мере, того, что могут сделать его силы при наибольшем напряжении! Действительно ли так хорошо это? Не должны ли казаться даже лучшие люди, которые следуют таким правилам, и их лучшие действия чем-то надутым и искривленным, и именно потому, что здесь делается слишком большое напряжение? И не происходит ли в мире некоторая безуспешность от того, что видишь постоянно борющихся атлетов и их страшные жесты и нигде не видишь ни одного увенчанного, одушевленного победой победителя?

15. Хронические болезни души, как и хронические болезни тела, только очень редко происходят от единовременных грубых ошибок против разума тела и души, но обыкновенно от многократных, незаметных, маленьких упущений. Кто, например, изо дня в день дышит слишком слабо и до чьих легких доходит слишком мало воздуха, тот получает, в конце концов, хроническую болезнь легких. В таком случае невозможно получить исцеления никаким другим путем, как только бесчисленными маленькими упражнениями противоположными тем, которые причинили болезнь, например, в указанном случае – дышать сильно и глубоко через каждые четверть часа. Медленны и скрупулезны такие лечения! Также тот, кто хочет спасти свою душу, должен подумать о перемене самых мелочных своих привычек. Многие десяток раз на дню говорят злое, холодное слово окружающим их и не думают при этом, что через несколько лет они создадут себе закон привычки, который будет заставлять их, по десяти раз в день, оскорблять окружающих. Но они могли бы также привыкнуть и к тому, чтобы десяток раз в день делать им добро!

16. Когда я слушаю или читаю восхваления «труда», неутомимые речи о «счастье труда», я вижу во всем этом ту же самую заднюю мысль, как и в похвалах общеполезных безличных деяний: страх пред всякой индивидуальностью. В сущности же чувствуют теперь, что «труд», – подразумевается тот суровый труд с утра до вечера, – есть лучшее средство удерживать каждого в известных рамках и мешать развитию независимости. Он требует необыкновенно большого напряжения сил и отвлекает человека от размышлений о себе; от мечтаний, забот, любви, ненависти; он ставит ему перед глазами постоянную маленькую цель и дает легкое и постоянное удовлетворение.

17. Язык и предрассудки, на которых построен язык, часто мешают нам выяснить сущность внутренних процессов и желаний. Например, вследствие того, что существуют только слова для превосходной степени этих процессов и желаний – а мы привыкли не всматриваться в состояния и факты, если для них недостает слов, потому что там трудно точно мыслить, – поэтому обыкновенно заключают, что там, где прекращается область слова, прекращается также и область бытия. Гнев, ненависть, любовь, сострадание, страсть, радость, горе, – все это имена для обозначения крайних состояний: средние и низкие степени их ускользают от нас, а меж тем они-то и ткут тонкую паутину, составляющую и наш характер, и нашу судьбу. Мы несправедливо судим о себе по этим грубым, легко осязаемым порывам, которые одни только известны нам.

Из года в год совершенствуя себя, человек всё искуснее и искуснее владеет собой и научается получать радость от того, что для других есть источник неудовлетворения:

18. Можно распоряжаться своими страстями, как садовник распоряжается отростками куста, но об этом знают немногие. И семена своего гнева, сострадания, тщеславия можно выхаживать плодоносными и полезными; можно сделать это с хорошим вкусом или с безвкусием садовника и на французский, и на английский, и на голландский, и на китайский манер; можно предоставить все это природе и только там и сям немножко подрезать и украшать; можно, наконец, даже без всякого уменья и без всяких целей предоставить растениям расти в их естественном приволье и вести между собою борьбу и можно даже иметь удовольствие от такого их дикого состояния. Все это в нашей воле. Но многие ли знают о том, что это в нашей воле?

19. Кто после нескольких дней строгого поста хлебнёт один раз шампанского, тот чувствует нечто вроде опьянения. Кто, проживши целую неделю в тёмной пещере, выйдет на свет Божий, то чувствует очарование. Только одни аскеты знают, что такое наслаждение страсти.

20. Переход от чувства бессилия к чувству силы доставляет очень большое наслаждение, поэтому часто искали самого глубокого уныния.

Взгляд его на ближних начинает удивлять своей состоятельностью, своим достоинством, и говорит он «как власть [над собой] имеющий»:

20. Чем отличаются люди, не испытывающие сострадания, от людей сострадательных? Прежде всего, скажу в общих чертах, они не подвержены возбуждающей фантазии страха, этой тонкой способности чуять опасность; их тщеславие не так легко оскорбляется, если случится что-нибудь такое, чему они могли бы воспрепятствовать; их гордость не позволяет им вмешиваться без нужды в чужие дела: они держатся такого убеждения, что каждый должен помогать самому себе и действовать своими собственными силами. Кроме того, они бывают более привычными к перенесению боли, и при виде страдания другого в них не шевелится мысль о несправедливости, так как они сами страдали. Наконец, для них тяжко и болезненно состояние мягкосердечия, как человеку сострадательному тяжко состояние стоического равнодушия. Это тоже эгоисты, но эгоисты другого рода, чем сострадательные. Называть же их злыми, а сострадательных добрыми — не что иное, как мода, возникающая и исчезающая с течением времени: было время – и притом время очень продолжительное, – когда была в ходу противоположная мода!

21. Если мы позволяем плачу и страданию других смертных омрачать и покрывать облаками наше собственное небо, кто же должен нести последствия этого помрачения? Другие смертные, в добавление ко всем своим собственным тягостям! Мы не можем ни помочь им, ни утешить их, если мы сами служим эхом их плача или даже только прислушиваемся к нему, – разве только мы научимся искусству олимпийцев и будем наслаждаться несчастием человека вместо того, чтобы быть несчастным от этого.

22. «Этим ты причиняешь боль многим людям». Я знаю; знаю также и то, что мне приходится вдвойне страдать за это: один раз из сострадания к их страданию, а другой раз – от их мести мне. Но, несмотря на это, все-таки необходимо делать так, как делаю я.

23. Остановимся на том, что относиться к другим с любовью и делать добро – это значит быть хорошим человеком, только позвольте нам прибавить: «при том условии, что он прежде всего с любовью относится и делает добро себе самому». Ибо без этого – если он бежит от себя, ненавидит себя, делает вред себе – он не хороший человек. Тогда он спасается в других от себя самого. Избегать ego, ненавидеть ego и жить в другом для другого – до сих пор это называли насколько бессмысленно, настолько же и уверенно «неэгоистичным» и, следовательно, «хорошим».

24. Вводить в страдания наши и заботы других, которые не имеют их, и заставлять их страдать – разве это не жестоко? Не стоит ли это в родстве с тем чувством, которое, при всяком постигшем нас страдании, хочется видеть и другого страдающего чем-нибудь.. не есть ли это тонкая эманация мести? Брак и дружба полны опасностей именно в этом отношении, потому что они содействуют этой жестокости перенесения страдания на других. Трудно не передать страдания! Не должны ли мы по возможности спасаться от этого и жить уединённо?

25. Вот кто-то, как ты замечаешь, собирается хвалить тебя; ты прикусываешь губы, сердце у тебя замирает: ах! хоть бы миновала эта чаша! Но она не минует, она приближается! Давайте же пить сладкое бесстыдство хвалителя, подавим же в себе отвращение и грубое презрение к его похвале, изобразим на своем лице благодарную радость: ведь он хотел сделать нам приятное! И теперь, после того как все это произошло, мы знаем, что он чувствует себя возвышенным, он одержал над нами победу. Да! и над самим собой тоже, ибо ему нелегко было хвалить!

26. Хорошо удержать человека от низких поступков, - низких по отношению не к нам, а к нему самому.

Сверх сказанного нечего добавить (мне-то уж точно).
Напоследок разве что слова Иисуса остаётся привести:

Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. (Матф. 5:48)

К взаимоотношениям мужчины и женщины.

Разумеется, что у человека, прошедшего школу осознания собственного достоинства, взгляд на любую сферу человеческой жизни окажется как нельзя более разумным, ясным, достойным — интеллектуально красивым.

На втором месте причин, делающим человека несчастным (на первом — пренебрежение собой), располагается так называемые любовные отношения.

Выписываю некоторые благодатные мысли:

27. При страсти любви можно видеть, как много недостаёт у нас честности к самим себе. Но мы предполагаем её в себе и на ней основываем брак, давая общение, какого ни один человек, честный к себе самому, не может дать. Так прежде давали присягу преданности отечеству и церкви и торжественно с клятвой отрекались от честности к самим себе.

28. Нельзя позволить принимать решение относительно своей жизни в состоянии влюбленности и под влиянием сильной прихоти определять характер своего общества раз и навсегда. Надобно позволить влюбленным отказаться от своих клятв и дать им возможность свободы и именно потому, что на брак надобно смотреть несравненно серьезнее! Не такого ли рода большинство теперешних браков, что не желают иметь третье лицо, могущее быть свидетелем. А между тем, в этом третьем лице – ребенке – почти никогда не бывает недостатка, и ему приходится играть здесь роль более чем свидетеля: он – козел отпущения.

29. Нет чувства самосохранения – всё, что приписывают этому чувству, есть, в сущности, только стремление к приятному, к избежанию неприятного. Вовсе нет никакой склонности в роде желания продолжить породу. Всё это – мифология! Продолжение породы есть следствие наслаждения, это наслаждение могло бы быть или не быть и без продолжения рода: половая страсть не имеет ничего общего с продолжением породы. Наслаждение питания не имеет ничего общего с самосохранением.

30. Надобно удовлетворять страсть так, чтобы от этого не страдала раса, т.е. не так, чтобы вовсе не было выбора и чтобы все только спрашивалось и всё рождало детей. Вымирание известного сорта людей так же желательно, как и продолжение рода других. Препятствовать своему развитию, а иногда и губить его тесной связью с женой… только из-за половой страсти! Что мужчина будто бы восполняется посредством женщины и создаётся таким образом полный человек - это бессмыслица, из которой нельзя делать никаких заключений. Жениться следует только для того, чтобы 1) достигнуть с помощью этого высшего развития, 2) чтобы оставить потомству плоды развитой человечности. Вне этих целей следует удовлетворяться сожительством и не оставлять потомства. Надобно положить конец этому вредному легкомыслию! Дуракам не для чего жениться! Браки должны быть реже! Пройдитесь по большим городам и спросите себя, следует ли этим людям оставлять после себя потомство? К проституции нечего относиться сентиментально! Улучшению расы можно приносить жертвы! Такие женщины заслуживают даже уважения: 1) они делают то, что им нравится, и 2) не позволяют мужчине разрушаться в «узах брака» - в этой «мёртвой петле»!

31. Можно представить себе время, когда человечество для продолжения рода, которое было бы обязанностью! – должно было бы отказываться от высшей жизни и ограничиваться всё более и более низшей, потому что та обошлась бы слишком дорого и окончилась бы бесплодием.

32. Жена, которая понимает, что она мешает развитию своего мужа, должна разойтись с ним. Почему не слышно о таком акте любви? [видится, утверждение полностью справедливо и в отношении мужа, мешающему развитию своей жены]

33. Брак должен продолжаться лишь до тех пор, пока физическая связь обоих супругов будет одухотворяться их взаимной восторженностью.

Как там мои черти?
Достаточное ли оправданно назвать Ницше кумиром после того, как он на невиданную, сверхчеловеческую высоту с любовью и за руку провёл нас?
Что-то и вовсе не видно их?

Ах, да!:

34. Будьте благодарны. Великий продукт современного человечества состоит в том, что мы не испытываем теперь постоянного страха перед дикими зверями, варварами, богами, сновидениями. [да и чертями]

Последнее на прощание:

35. Все те смелые птицы, которые улетают далеко-далеко, конечно, прилетят куда-нибудь, дальше чего они не могут лететь, сядут на мачту или на подводный камень и будут еще благодарны за это жалкое пристанище! Но можно ли из этого сделать вывод, что перед ними уже нет неизмеримого свободного пространства, что они залетели так далеко, как только можно залететь! Все наши великие учителя и предшественники останавливались, наконец; а остановка от утомления – неблагородный и некрасивый вид: с тобой и со мной это тоже случится! Но какое мне и тебе до этого дело! Другие птицы полетят дальше! Наши надежда и вера полетят вместе с ними, поднимутся над нашими головами и над нашим бессилием прямо в высоту и будут смотреть оттуда вдаль на стаи более сильных птиц, чем мы; на стаи птиц, которые будут нестись туда, куда стремились и мы и где кругом все море, море, и море! Но куда же стремимся мы? Желаем ли мы перелететь море? Куда влечет нас эта могучая страсть, которая сильнее всех желаний? Почему она влечет нас именно в этом направлении: туда, где закатывались до сих пор все солнца человечества? Может быть, и про нас некогда скажут, что мы, плывя на запад, надеялись достичь Индии, но что жребий уготовил нам разбиться о бесконечность? Или, мои братья? или..?

И ещё одно:

36. Птица феникс показала поэту пылающий и обуглившийся свиток. «Не пугайся, – сказала она, – это – твоя работа! В ней нет духа времени, и еще меньше духа тех, которые идут против времени, следовательно, она должна быть сожжена. Но это хороший признак. Есть другие утренние зори».

 

Попытка на мысль #39: [не]Отечество

В записях за номером 7 и 16 мною было сказано немало о защитниках и Отечестве. Дважды не повторяясь, оставляю пару новых слов.

В этот день от женского сообщества предприятия я получил неплохой, но несколько неясный подарок — большую бутылку водки. Должно быть, она как-то споспешествует в защите чего-то. Помимо этого мне достался и подарочный пакет с надписью 23, составленной из крохотных картинок (цифра «2»: гиря, гаечный ключ, сложенная в кулак кисть руки с татуированными пальцами, ещё гаечный ключ, мотоциклетный руль, медведь, непонятное изделие, надпись «100%», винт, гантель, бицепс, ещё гаечный ключ, боксёрские перчатки, ещё гаечный ключ, ещё гантель, голова бородатого человека в шапке и очках на фоне перекрещенных топоров, мотоцикл (анфас), топор отдельно, ещё гаечный ключ, ещё винт, ещё мотоцикл (в профиль), две гайки, мотоциклетное колесо; цифра «3»: топор, мотоцикл (анфас), гаечный ключ, две гайки, непонятное изделие, шуруп, винт, боксёрские перчатки, надпись «сила уверенность», гантель, мотоциклетное колесо, ещё винт, ещё гаечный ключ, мотоциклетный руль, ещё мотоцикл (в профиль), молоток, ещё две гайки, ещё гантель, ещё шуруп, ещё гаечный ключ, ещё шуруп, топор, один кроссовок со звездой, картинка со скрещенными топорами на переднем плане и надписью на заборе freedom на заднем, ещё гантель, бицепс, ещё две гайки, ещё шуруп (дал Бог на шурупы в этот раз), медведь, гантель, сложенная в кулак кисть руки с