Подполковник СИБ Евгений Петрович Мартынов и товарищ Красин.

Проблем у товарища Красина при проникновении в новую Тайную Канцелярию не возникло. При входе он назвал часовому свое имя и цель визита; ему тут же выделили сопровождающего и повели в Святая Святых. Правда, никаких кругов ада по дороге он не увидел. Все было чистенько, цивильно и культурно, за исключением разве что обнаженных по пояс мускулистых солдат и унтеров, занимавшихся неким подобием смеси гимнастики и штыкового боя во дворе Алексеевского равелина. Красин знал, что эти ребята, бойцы штурмовых групп СИБ, свирепые и неудержимые, стали у почтеннейшей публики уже притчей во языцех. Не было такого кровавого дела, в котором не принимали бы участие эти головорезы.

Правда, в связи с оскудением поголовья эсеров, анархистов и прочих башибузуков от революции штурмгруппы СИБ в последнее время все больше привлекали для штурма бандитских малин и подпольных борделей, уничтожаемых в рамках зачистки столицы от организованной преступности. В таких делах штурмовикам дозволялось не церемониться и не особо заботиться о сохранности зачищаемых для дальнейшего суда. Любое, даже малейшее, сопротивление могло стать основанием для летального исхода. Трупы работников ножа и топора после таких зачисток считали десятками, а выживших и лишь покалеченных, напротив, было великое множество. Поговаривали, что это потому, что сии головорезы следовали приказу «Пленных не брать». Заметки на эту тему то и дело публиковались в разделах уголовной хроники питерских газет. Мол, банда Васьки Косого или Федьки Хромого была полностью перебита штурмовиками СИБ, привлеченными в качестве силовой поддержки к операции уголовного сыска по зачистке злачных мест – так что отныне петербургские обыватели могут спать спокойно. Никто их не зарежет, никто их не задушит, не ограбит и не изнасилует, а вскоре и вовсе в столице настанет такая тишь да гладь, да божья благодать, что девственница с мешком золота сможет обойти весь Санкт-Петербург по окраинам, и ничего с ней не случится.

Впрочем, двор Алексеевского равелина вместе с упражняющимися на нем солдатами быстро остался позади, и вскоре Красина уже вводили в дверь кабинета полковника Мартынова. Сопровождавший его унтер, откозыряв, удалился прочь, и Красин остался наедине с одним из главных держиморд Российской империи.

– Здравствуйте, Леонид Борисович, – радушно поприветствовал Красина Мартынов, – очень рад вас видеть.

– И вам тоже здравствовать, Евгений Петрович, – ответил Красин, – я с нетерпением жду, когда вы наконец расскажете о том деле, ради которого я был зван в эту юдоль скорбей.

– Знаете, Леонид Борисович, – несколько замялся Мартынов, – тут вопрос не совсем простой. Мой нынешний начальник (я имею в виду господина Зубатова) в своей прежней жизни, то есть до опалы, сделал одну большую глупость, и эту глупость зовут Георгий Гапон… [277]

– Погодите-погодите, Евгений Петрович… – задумчиво произнес Красин, – это вы имеете в виду не петербургское собрание фабрично-заводских рабочих, организованное господином Зубатовым и врученное для управления некоему попу Гапону?

– Да, – кивнул Мартынов, – это так. Действительно, до последнего времени Георгий Гапон являлся руководителем этого рабочего собрания…

– Тогда я ничего не понимаю, – пожал плечами Красин, – а я тут причем?

– Видите ли, Леонид Борисович, – полковник Мартынов задумчиво покрутил пальцем в воздухе, – мы взяли этого персонажа, когда под корень вырубали эсеровскую боевку. Имя Пинхаса Рутенберга [278] вам о чем-нибудь говорит? То-то же… мерзавец первостатейный. Поп Гапон сдал эсерам свою организацию так же, как сдают комнату временным жильцам, при этом оставаясь на связи с департаментом полиции. Ничтожное, самонадеянное существо, с детства мечтавшее оседлать беса и слетать на нем в Иерусалим. Вы знаете, там, у нас в будущем, имя Гапон стало синонимом Иуды. Только Иуда предал на смерть одного человека, а Гапон обрек на гибель сотни, а может быть, и тысячи доверившихся ему рабочих, подставив их под расстрел…

   – Погодите, Евгений Петрович, – не понял Красин, – под какой расстрел, о чем вы говорите?

   – Под простой, – хмыкнул Мартынов, – там, в нашем прошлом, девятого января следующего тысяча девятьсот пятого года, священник Георгий Гапон вывел на многотысячную манифестацию членов своего собрания под предлогом подачи царю Николаю народной петиции с экономическими и политическими требованиями, о чем изначально был предупрежден как петербургский градоначальник, так полицейские чины. По замыслу Гапона, царь самолично должен был принять петицию из его рук, при этом его друзья эсеры, намеревавшиеся сопровождать Гапона, собирались застрелить самодержца из своих «браунингов». Помимо этого, петиция была составлена в таких выражениях, будто это не петиция, а ультиматум от победившего народа почти свергнутому царю, осажденному в своей последней цитадели. О первом власти были осведомлены от полицейских агентов-провокаторов, а о втором их известил сам Гапон, подав градоначальнику копию сего документа. Поэтому испугавшийся, как писали историки, царь и вовсе уехал из Петербурга, спрятавшись от неприятностей в Царском селе, а столицу наводнили выведенные на улицы войска. Командовать парадом, то есть поддерживать порядок в столице, остался Великий князь Владимир Александрович – гурман, эстет и сноб, презирающий простонародье, недостойное дышать с ним одним воздухом. В результате солдат гарнизона заранее выгнали из теплых казарм на мороз, и они там стояли, переминаясь с ноги на ногу, несколько часов, голодные и промерзшие, проклинающие проклятых мятежников. В результате, когда к вечеру к Дворцовой площади подошли манифестанты и не подчинились требованию разойтись, эти солдаты по команде офицеров без малейших раздумий открыли по народу огонь боевыми патронами. Потом этот день назовут Кровавым воскресеньем и началом первой русской революции. Впрочем, несмотря на большое количество убитых и раненых, Георгий Гапон от пули солдат ускользнул. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти… Умер он несколькими годами позже, от рук своих друзей-эсеров, когда им пришлось заметать следы своих связей с департаментом полиции. Достоверно известно, что эсеры устраняли в основном тех высокопоставленных чиновников, которые чем-то мешали заговорщикам – например, отличаясь неумеренной личной преданностью правящему монарху…

Дослушав до этого момента, Красин сначала длинно и грязно выругался, а потом сказал:

– Действительно, если все так и было, то этот ваш Гапон – провокатор и мерзавец, каких еще свет не видывал. Но скажите – зачем все это было нужно революционерам и, самое главное, властям?

Полковник Мартынов, пожав плечами, ответил:

– Как ни странно, факт в том, что своей цели добились обе стороны. Революционерам, в основном эсерам, затеявшим эту манифестацию, нужен был кровавый повод для десакрализации царя и начала массовых революционных выступлений, а Великому князю Владимиру Александровичу требовалось припугнуть своего племянника-царя грозящим тому ужасным народным бунтом, одновременно запугав народ винтовочными залпами послушной ему гвардии. Эсеры справились с обеими своими задачами, инициировав революцию и сильно поколебав сусальный облик царя-батюшки, а вот Великий князь Владимир Александрович сумел запугать только монарха, ибо народ бушевал и сопротивлялся еще два года. Тут надо заметить, что и иудеи-эсеры (вроде того же Пинхаса Рутенберга), и великокняжеская камарилья страшно чужды русскому народу, который они обрекли на жертву, а потому не видят в нем живых людей, таких же, как и они сами. Правда, и нам тоже обе стороны одинаково мерзки. Бывшего Великого князя Владимира Александровича, как не подлежащего обычному суду, государыня-императрица самолично лишила всех прав состояния и засунула в самый дальний и пыльный угол Империи, остальные же участники той несостоявшейся в этом мире драмы находятся здесь, в соседних апартаментах Трубецкого бастиона. Бывший директор департамента полиции Лопухин попал сюда за соучастие в заговоре Владимировичей, Пинхас Рутенберг сидит у нас как видный эсер и руководитель террористической ячейки, а вот попа Гапона мои люди сцапали, можно сказать, нечаянно, как раз за связь с этими самыми эсерами. Что ж поделать, если почти все наши сотрудники являются чистыми исполнителями и не посвящены в тайны такого уровня…

– Евгений Петрович, – тихо спросил Красин, – скажите, а с какой целью вы обо всех этих тайнах рассказываете лично мне? Я, конечно, польщен, но все же нахожусь в некотором недоумении, какое отношение я имею к господину Гапону. Вы что, строите на меня в этом направлении какие-то планы?

– В некотором роде да, – ответил полковник Мартынов, – сам Гапон нам не сдался ни в каком виде, и в самое ближайшее время мы с господином Зубатовым или отправим его по этапу на стройки Сахалина, или сунем головой в крематорий, предварительно проделав в этой голове дырку. Каким будет конец этого человека, лично мне без разницы, настолько он мне противен. Но от него осталось, можно сказать, осиротевшее Собрание фабрично-заводских рабочих, и кто-то должен будет подобрать, обогреть и обиходить сироту, которая включает в себя несколько десятков тысяч человек. Так вот мы с Павлом Павловичем хотим, чтобы этим кем-то были именно вы…

– Ого, – присвистнул Красин, – масштаб, однако. Скажите, Евгений Петрович, а это обязательно должен быть я, а не кто-нибудь другой?

– А кто еще? – удивился полковник Мартынов. – Товарищу Ленину некогда, ему на пустом месте еще целое министерство организовывать. Сказать честно, это адский труд, да и уровень руководства таким вот профсоюзом он уже перерос. Товарищ Коба тоже занят – наши хотят, чтобы вдобавок к своей Семинарии он еще закончил Петербургский университет (разумеется, экстерном), и теперь ближайшие пару лет он сможет отвлекаться только на краткосрочные акции. Из известных нам деятелей вашей партии остаетесь только вы. Кроме того, Леонид Борисович, я и не знал, что у вас, большевиков, принято манкировать партийными поручениями. Мне почему-то казалось, что исполнительская дисциплина у вас все же на высоте…

– Евгений Петрович, – удивленно спросил Красин, – а с чего вы взяли, что вправе давать мне партийные поручения? На такое способен только ЦК нашей партии, или, в крайнем случае, товарищ Ленин…

– Вот оно как, – удивленно протянул Мартынов, – я с потрохами на блюдечке подношу вам организацию, в которой несколько десятков тысяч членов, а вы мне тут строите из себя гимназистку-недотрогу. Э, была не была; хотите, я сейчас свистну – и через полчаса товарища Ленина привезут прямо сюда на совещание по гапоновскому вопросу…

– А вот этого, Евгений Петрович, не надо, – мгновенно отреагировал Красин, – лучше я сам сегодня вечером зайду к товарищу Ленину в гостиницу и проведу с ним беседу в спокойной домашней обстановке. Обещаю, я выполню любое поручение, которое возложит на меня партия, поскольку исполнительская дисциплина у нас все же на высоте. Поэтому давайте встретимся завтра в то же время… а сейчас мне лучше идти, потому что я, наверное, сильно надоел вам своей настойчивостью.

– Разумеется, идите, – сказал Мартынов, берясь за колокольчик.

– Этого господина, – сказал он заглянувшему на звон служителю, – со всем возможным почтением вывести прочь с территории нашего богоугодного заведения…

* * *

Августа 1904 года, вечер