Вдогонку за утраченным временем

 

24 мая 1836 года Анри Бейль приехал в Париж – в отпуск всего на несколько недель, а пробыл здесь три года и один месяц. Он был обязан такой длительной отсрочкой отставке Адольфа Тьера, случившейся 12 августа 1836 года. И уж истинным Промыслом Божьим стало для него занятие графом де Моле высоких должностей – как главы Совета, так и в министерстве иностранных дел – с 6 сентября. Затянувшийся отпуск консула Бейля, таким образом, продолжался до 8 марта 1839 года: в этот день Луи Филипп принял отставку графа де Моле. Пока же Анри Бейль нашел в его лице самого надежного своего покровителя и мог теперь смело вести свойственный ему образ жизни: забыться и заняться литературой вдали от докучных консульских обязанностей. Другими словами, он мог снова стать самим собой.

К своим прежним дружеским связям, которые оставались неизменными, он счел нужным прибавить лишь Альфреда де Мюссе и испанскую графиню де Монтихо – ее двух дочерей‑подростков Евгению и Паку он совершенно очаровал своими рассказами. Даже многие годы спустя младшая из них, Евгения, став супругой Наполеона III, будет с радостью вспоминать об этом. Анри получает удовольствие от светских вечеров, на которых искусство вести разговор возведено в культ; он охотно обедает в модных кафе и в полной мере наслаждается Итальянским театром. В этой идиллической картине есть лишь один темный штрих: любовь бежит от него, и все его попытки догнать ее пока тщетны. Но зачем тогда жить, если ты не влюблен и нелюбим?

Возобновление знакомства с графиней де Куриаль не прошло бесследно: сердце Анри сжалось, как прежде, но телесный огонь, вновь вспыхнувший в нем, вынудил ее вежливо ему отказать. Тогда он перестал видеться с ней: «…Находиться рядом с Менти, не касаясь ее прекрасных рук, – это повергло бы меня в неприятное оцепенение…» Ее же отношение к нему остается неизменным – ей нужна душевная близость: «Вы мне необходимы – без Вас мне не захотелось бы жить, потому что только на Вас я могу опереться, чтобы немного поддержать свои силы».

В лихорадочных поисках родственной души Анри объявляет о своих чувствах даже давней своей приятельнице Жюли Гольтье – так же безуспешно. Она питает к нему лишь самую искреннюю дружбу и утешает его: «Не сожалейте об этом дне: он был одним из лучших в Вашей жизни, а для меня – по‑истине славным! Я испытываю радость от нашего общего успеха: я была хорошо атакована, хорошо защищалась, никакого компромисса, никакого поражения – победа в обоих лагерях! Вы не станете отрицать, что в глубине Вашего сердца таится уважение к тому чувству, которое мы, прочие люди, называем совестью. Да, я сегодня счастлива, и все же я люблю Вас, но любить – это значит хотеть того же, чего хочет любимый человек. Вы не хотите того, чего Вы хотите, – своим духовным чувством я догадалась об этой Вашей добродетели. Бейль, Вы можете назвать меня грубым животным, холодной самкой, трусливой, глупой, чем угодно, но все эти оскорбления не коснутся счастья наших божественно прекрасных бесед: именно это я называю уважением к своему сердцу, к своему разуму; это и есть оставаться на высоте своего благородного чувства. Бейль, поверьте мне. Вы стоите в сто тысяч раз больше, чем о Вас думают, чем Вы думаете о себе сами и чем думала я сама – каких‑нибудь пару часов назад!»

Жюли, а также Клементина и Сара Ньютон де Траси навсегда останутся его самыми преданными союзницами.

Музыка, живопись и литература заняли прежнее место в его жизни, но Франция Луи Филиппа уже не была той, какой была в эпоху Реставрации: живой ум, царивший в прежних салонах, теперь трудно было найти посреди буржуазного меркантилизма. Дестут де Траси, Жорж Кювье, Франсуа Жерар умерли; Вильям Фредерик Эдвардс уехал из Парижа в Версаль; вообще стало невозможным побеседовать с кем‑либо, не назначив встречу заранее. Вероятно, уже тогда его посещали мысли, которые немного позже выскажет ему Виржини Ансело: «Сегодня у нас во Франции есть люди государственные и люди гениальные. Кто нам вернет просто умных людей?» Круг его общения основательно сузился: «Я живу не в обществе (я нахожу его слишком лицемерным и брюзгливым), а в его окрестностях, в полуодиночестве».

Эти условия жизни снова пробудили в уставшем литераторе желание работать. Сначала он продал журналу «Ревю де дё монд» по контракту шесть или семь новелл, почерпнутых им из итальянских манускриптов: 1 марта 1837 года была опубликована «Виктория Аккарамбони» и 1 июля – «Ченчи»; обе вышли без подписи автора. Одновременно он задумал амбициозный проект – «Мемуары о Наполеоне», но уже в апреле оставил его. Теперь он полностью отдался написанию нового романа – «Розовое и зеленое», но оторвался от работы 24 мая, это было накануне запланированной им поездки на запад Франции.

Возможно, он надеялся, оказавшись в Нанте, найти в себе то вдохновение, которое подвигло его на написание «Красного и черного», и новый замысел действительно возник, но не там, а в Гавре 23 июня – это будут «Мемуары туриста». В них он описывал свои вольные странствия, давал картины жизни французской провинции при Июльской монархии, и в них постоянно проглядывает критика этого режима. «Мемуары туриста» станут первой его книгой, опубликованной после «Красного и черного». Он закончил ее в декабре 1837 года, в следующем месяце просмотрел корректуру и уже в марте 1838 года, вновь охваченный неодолимой страстью к перемене мест, опять отправился в путешествие на четыре с половиной месяца.

Эта страсть ведет его через Ангулем, Бордо, Ажен, Тулузу, опять Бордо, Дакс, Байонну, Фонтараби, Ортез, По, Тарб, Тулузу, Каркассон, Нарбонн, Монпелье, Марсель, Тулон, Драгиньян, Грасс, Канны, Марсель, Арль, Авиньон, Валенс, Гренобль (он видел его в последний раз), Шамбери, Женеву. В Берне у него приключился приступ подагры. В Бале болезнь обострилась. В Страсбурге он уже при ходьбе опирался на трость. Тяга к странствиям в нем угасает, но он держится молодцом: посетит еще Колонь, Роттердам, Амстердам, Анвер и Брюссель.

22 июля путешественник вернулся наконец в Париж и узнал, что еще 30 июня поступили в продажу его «Мемуары туриста». Они удостоились похвал Астольфа де Кюстина: «Я имею давно сложившееся мнение о том, что Вы пишете. Но ничто не похоже на Вас самого больше, чем именно эта книга. Независимость ума, жажда правды стоит в ней над всем; кроме того, сама свобода выражения способна привлечь интерес читателя, даже если бы книга не была столь правдивой. Поэтому эта книга являет собой чтение, которое никогда не заканчивается: дойдя до конца, тут же снова возвращаешься к началу. Подбор историй в ней восхитителен, а Ваше перо, при всей его легкости, превратилось в дубину, бьющую по предрассудкам. В общем, ничто не вызывает такого желания побеседовать с Вами, как чтение Ваших книг. Аристократизм ума и свобода чувств выделяют Вас из всех, кто сегодня занимается писательством».

3 августа 1838 года Анри сумел вернуть себе благосклонность Джулии Риньери – перед ее возвращением в Италию…

15 августа «Ревю де дё монд» напечатал его «Герцогиню де Паллиано» – за подписью Ф. де Лаженеве. Анри Бейль вновь почувствовал вдохновение. Прочтя итальянский рассказ «Происхождение и величие семейства Фарнезе», он пометил на полях книги 16 августа: «Сделать из этого наброска маленький роман». Так возник замысел «Пармской обители» – теперь ему оставалось только созреть.

Вместе с писателем в Анри Бейле ожил и критик: он высказывает замечания по поводу «Сен‑Марса» Альфреда де Виньи: «Г‑н де В[иньи] тяжел не только в языке – он тяжел в обрисовке характера»; записывает свои мысли по поводу Корнеля (они были вызваны комментариями Вольтера на произведения этого драматурга): «Я всегда скорее чувствовал, чем понимал, что нужно писать как Корнель, а не как Расин. У Корнеля настоящий французский стиль, другим остается только его воспроизводить». В результате всех этих литературных размышлений он создал свою «Аббатису де Кастро».

Однажды ему довелось присутствовать на обеденной церемонии академиков: «Великий Боже! Какая сухость, какой педантизм, какое самообожание, какая фальшь! Моя душа удручена и высушена. Боже! Что за люди! Бьет полдень, но я еще работаю – чтобы немного прочистить голову. Боже! Что за люди! Я думаю, что три четверти членов Французской академии таковы. Боже, какие болваны!» Он ощущает потребность развеяться. Будучи убежден, что «жизнь не такая уж важная штука, особенно когда она близится к концу», Анри вновь пустился в дорогу и с 12 октября по 2 ноября посетил Нант, Онфлёр и Руан.

Сразу по возвращении, с 4 ноября по 26 декабря 1838 года, то есть всего за 52 дня, он пишет «Парм‑скую обитель» – второй свой шедевр: «Я импровизировал прямо на ходу; я не знал, диктуя одну главу, что произойдет в следующей». Александр Фарнезе стал у него Фабрицио дель Донго; книга начинается с описания битвы при Ватерлоо. «Пармская обитель» получилась настолько же светлой, насколько мрачным было «Красное и черное». Этот роман совмещает в себе занимательное действие, картины нравов и хронику жизни современной Италии; в нем перемешаны вымысел и автобиографические моменты. 19 января 1839 года Анри Бейль подписал контракт на публикацию этого романа с книгоиздателем Амбруазом Дюпоном.

6 апреля 1839 года «Журналь де ла либрери» сообщил о выходе романа из печати. Собрат по перу Оноре де Бальзак, хотя и упрекнул Бейля за некоторые длинноты, отозвался о романе одобрительно: «„Обитель“ – большая и красивая книга. Я говорю это Вам без лести и без зависти, так как сам не способен на такое, но можно ведь вполне искренне хвалить то, что не является твоим собственным ремеслом. Я пишу лишь фрески, а Вы создали итальянские статуи. Имеется явный прогресс в том, чем мы Вам обязаны. Вы помните, что я Вам говорил по поводу „Красного и черного“. Так вот, здесь все ново и оригинально! Моя похвала – безоговорочная и искренняя. Мне тем более приятно писать Вам все это, что многие другие, имеющие у нас репутацию интеллектуалов, пришли в состояние полной литературной дряхлости».

Астольф де Кюстин также остался его горячим поклонником: «Никто из писателей не смог так привязать меня к себе – при этом опровергая многие из моих убеждений! Но любовь к правде – самая мощная из всех религий; именно она и связывает меня с Вами».

В продолжение этого творческого порыва Анри Бейль создает «Suora Scolastica», «Излишек милости убивает», задумывает «Ламьеля», пишет новеллы «Кавалер де Сен‑Измьер» и «Федер».

12 мая 1839 года после отставки графа де Моле главенство в Совете и портфель министра иностранных дел взял на себя маршал Суль. Отсрочка для консула Чивитавеккьи закончилась: его попросили вернуться на свой пост.

24 июня писатель Стендаль, вновь ставший консулом Бейлем, покинул Париж и только 10 августа прибыл в Чивитавеккью: семь недель он не торопясь добирался туда хитроумными окольными путями.

Отныне облачаться в консульский мундир ему стало еще тяжелее, чем прежде.

 

Последние годы в Италии

 

Перед своим отъездом из Парижа Бейль отправил на адрес консульства четыре ящика книг, но, прибыв на место, узнал неприятную новость: его книги были задержаны, ящики вскрыты, распотрошены и теперь ожидали его в полиции. Когда он после многих протестов получил их обратно, посланец церкви счел нужным сделать ему предупреждение, о чем и сообщил потом в письме кардиналу: «…Учитывая, что там есть книги, находящиеся под святейшим запретом, он должен, в согласии со своей совестью, оставить их только для своего личного пользования, и именно он ответствен за то, чтобы уменьшить их вредное воздействие, так как они продолжают принадлежать ему». Ватикан, как оказалось, был встревожен возможностью распространения таких «адских» текстов, как «Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов» Вальтера Скотта, произведения Шекспира и Монтескье, «Дон Кихот», «Опасные связи», «Принцесса Киевская», сюда же попали каталоги картин и музейные справочники; отныне за консулом Бейлем будут следить еще тщательнее. «Теплый» прием со стороны епископата и открытая война, которую ведет против него Лизимак Тавернье, обеспечили ему – он это чувствует – долгий путь на голгофу. Работа над «Ламьелем» и побеги из Чивитавеккьи станут для него единственной отдушиной.

Несколько дней, с 11 по 20 октября, Анри Бейль провел в Риме, где вновь обрел дружескую благожелательность Чини и встретил Абрахама Константена – с ним он снял квартиру на виа деи Кондотти. Вскоре страсть к перемене мест вновь овладела им. С 21 октября по 9 ноября любитель путешествий уже гуляет по Неаполю вместе с Проспером Мериме – впрочем, ужасное тщеславие приятеля омрачило ему это удовольствие. С 5 по 31 декабря он опять совершает прогулки по Риму. В самом начале января писатель Стендаль, оживший в консуле Бейле, надиктовал сразу 310 страниц «Ламьеля».

Год 1840‑й преподнес ему в подарок и последние любовные треволнения – он ухаживает за той, которую везде называет «Эрлина». Влюбленный еще не имел с ней откровенного разговора, и потому у нее нет пока оснований сказать «нет». Анри переживает это свое последнее увлечение с той же страстью, какую испытывал к Александрине Дарю: «Как настоящее чувство любви сразу порождает рафаэлическую страсть (но „рафаэлическая“ – это горячее, чем Рафаэль) во всем теле!» Он подстерегает в Эрлине доказательства ее любви, анализирует ее молчание и объясняет его как попытку бороться с зарождающейся любовью – в общем, дает волю своему воображению, так как его мысли заняты только ею и продолжать писать он уже не в состоянии.

Однако благоприятное для признания время было упущено. Устав от бесполезных волнений, он вновь принялся за работу – пишет «Привилегии», но окончательно избавиться от грустных воспоминаний сумеет лишь в начале 1841 года. А пока, с 1 по 18 июля, он живет во Флоренции.

По возвращении из Флоренции Анри узнал о смерти – 14 июня – своей давней возлюбленной Клементины Куриаль…

11 августа во Флоренции вышла книга «Взгляд из Италии на некоторые знаменитые картины» Абрахама Константена, в написании которой, как друг, принимал участие Анри Бейль. Неделей позже он снова отправился в столицу Тосканы и оставался в ней до 15 сентября. С 29 сентября по 23 октября 1840 года он жил в Риме на виа деи Кондотти и там же отдыхал от своего консульства с 1 по 11 января 1841 года. Проведя десяток дней в Чивитавеккье, он снова сбежал в Рим – до 1 марта. Ему не с кем обменяться мыслями, он погибает от скуки, его нервная система истощена.

Утром 11 февраля с ним случился первый апоплексический удар. Ему была дана большая доза брома, брионии и арники. 15 марта, после нового приступа, ему было сделано несколько кровопусканий. Его здоровье сильно пошатнулось, но он не позволяет себе слабости: «Я вступил в драку с небытием». Он даже записал, что ощущал во время приступа: «Я вдруг забыл все французские слова. Я не мог сказать „дайте мне стакан воды“. Я с любопытством наблюдал за собой. Дар речи пропал, при мне оставались только естественные способности животного организма. Это длилось 8–10 минут, затем постепенно словесная память вернулась, но оставалось ощущение сильной усталости».

Приступ прошел, но отныне он не в состоянии составить письмо из трех строчек – сразу начинается головокружение, он задыхается. Сильная головная боль повторяется периодически в течение шести месяцев; время от времени тяжелеет язык, и в такие моменты он способен лишь нечленораздельно бормотать. Он живет то в Риме, то в Альбано, с грустью отмечая, что ему уже некого любить. Совершенно больной консул Бейль просит отпуск с 9 августа в связи с ухудшением состояния здоровья. С 15 сентября ему был предоставлен отпуск. 21 октября Анри Бейль окончательно покидает Чивитавеккью.

8 ноября он вернулся в Париж. Из десяти лет своего консульства он общим счетом четыре года провел вне Чивитавеккьи.