Ланкаширский политехнический

По мере совершения новых рейдов, они куда больше напоминают грезы сценариста диснеевских мультфильмов, чем разведывательно‑диверсионные операции военной машины, но между ними есть и определенное сходство. Они совершаются с таким бесстрашием, мастерством, неожиданностью и ловкостью, что полиция до сих пор теряется в догадках.

Австралийский журналист о британских акциях освобождения животных

Этот рейд зародился как следствие обсуждения положительных и отрицательных эффектов от битья стекол между членами местной зоозащитной группы. Один активист высказал мнение, что бить стекла – это скверная практика, потому что она не спасает жизни и способствует появлению негатива в СМИ. Дебаты разгорались все больше и, наконец, кто‑то недобро спросил этого активиста: «Хорошо же, а что ты сделал для спасения жизни на этой неделе? Ты гордишься, что не бил окна, но что ты тогда сделал?»

У парня не нашлось ответа. Он был студентом Ланкаширского политехнического университета в Престоне. Всю неделю он провел за учебниками. Вообще, он все время занимался, в то время как остальные, запутавшиеся, как он считал, делали хоть что‑то. Он очень мучился, вспоминая разговор с друзьями. И что‑то в нем изменилось в ту ночь. Ему некуда было деваться. Он начал думать о том, что мог бы что‑то сделать. Слова ничего не стоят, и все, кому не все равно, постоянно размышляют о том, как положить конец угнетению животных, но сколькие действительно что‑то делают? Беглый взгляд на лабораторию университета выявил не слишком много, зато поиск по документам исследований подтвердил тот факт, что зоозащитникам здесь было кого спасать – птиц, возможно, лягушек, но главным образом крыс. Поселив у себя дома двух спасенных крыс, студент уже знал, насколько индивидуальны, умны и нежные животные.

Через матовые стекла облаченных в решетку окон мало что можно было разглядеть. К счастью, уходя, охранник торопился, и разведгруппа улучила момент, чтобы наспех изучить систему сигнализации. Тот факт, что меры безопасности в лаборатории были несущественными, предполагал, что либо в ней не было животных, либо не было причин не совершить на нее атаку. Стремясь выяснить, какой из вариантов верный, они вернулись той же ночью и забрались на крышу отделения биологии, откуда через вентиляцию доносился сильный запах древесных опилок – стандартного наполнителя для туалетов лабораторных и других животных.

Обзор происходящего внутри был ограничен размерами слухового окна на плоской крыше, вид на которую выходил, на удачу, только с пустующих зданий. Снизу активистов тоже никто видеть не мог. Отдел службы безопасности располагался на безопасном расстоянии. Проблему, о которой все размышляли, представлял собой процесс транспортировки животных в клетках через точку доступа, которая являлась слуховым окном, представлявшим собой и без того ограниченное пространство, к тому же частично заблокированным прутьями для большей безопасности. Это, однако, было уже вторая головная боль. Прежде всего активистам требовалось благополучно освободить животных.

Спустя десять дней и два повторных визита команда из пяти человек спряталась на месте событий, оставив дозор. Машины они припарковали неподалеку. На крыше, вооруженные инструментами, были два человека в бейсболках, лица которых скрывали шарфы. Они откручивали болты, крепившие пластиковый пузырь слухового окна и уповали на то, что ниже не напорются на провода или сенсоры, которые приведут в действие оглушительную сирену или вызовут сюда полицию.

Через полчаса слуховое окно сдалось. Теперь можно было начать резать один из стальных прутьев сверхпрочным ножовочным полотном, которое, по словам продавца‑консультанта, могло разрезать что угодно. И, действительно, с первым прутом они покончили через несколько минут – достаточно было обрезать его с одного конца, а потом согнуть. Поскольку времени хватало, двое активистов смогли спуститься вниз. Эта точка доступа не была подключена ни к какой системе сигнализации, и активисты пригласили остальную часть команды к ним присоединиться. Поначалу, к их расстройству, они нашли лишь двух морских свинок, одного кролика с лишним весом и массу пустых клеток, но дальнейшие поиски были вознаграждены обнаружением клеток, полных голубей, крыс и мышей, любознательно выглядывавших из своих темниц на нежданных посетителей. Массивная дверь пожарного выхода была открыта нараспашку и, судя по всему, не стояла на сигнализации.

Когда появилась полная определенность относительно дальнейших действий, спасатели начали выносить клетки через аварийный выход. Очень скоро коридор был забит клетками, на которых стояли клетки, на которых стояли клетки и так далее. Команда, хоть это и был ее дебют, работала очень слаженно. Тем временем фургон подъехал вплотную к месту событий. Офисы очистили от всей документации, которая поместилась в пять мешков. Пора было начать загружать клетки в машину, открыв дверь пожарного выхода на улицу. Вероятность того, что она стоит на сигнализации, все еще оставалась, поэтому все были готовы загружать фургон впопыхах.

Но страшный звук так и не раздался. Громоздких клеток было много, поэтому фургон загрузился быстро и двинулся по маршруту. Подъехала вторая машина. Она принадлежала студенту, жившему по соседству. Он не спросил, зачем ее берут взаймы, поэтому ему ничего не сказали. Когда активисты загрузили и эту машину, она последовала за фургоном. Другие налетчики, между тем, разоряли лабораторию. Закончив, все растворились в ночи. Это было очень просто, во многом потому, что не пришлось пропихивать клетки через слуховое окно на крыше.

В общей сложности удалось спасти 170 животных, включая 43 египетских горлицы. Местную прессу рейд не впечатлил. Один из заголовков гласил: «Домашнее животное умирает в результате того, что люди в масках разворовывают политехнический университет, начиная кампанию по устрашению». В материале говорилось о том, что мышь, очевидно домашний питомец одного из сотрудников лаборатории, была затоптана жестокими налетчиками. Эта ахинея угодила в заголовок, но в самом материале не было ни слова о жестоких ежедневных убийствах лабораторных животных, которые имели место здесь. Кажется, такие вещи называют двойными стандартами.

Организатор рейда впоследствии признался, что пережитой опыт открыл ему глаза. Он понял, что добьется куда большего, если будет действовать, а не спрашивать, что делают другие. Две недели спустя он впервые в жизни разбил окно местного мясника: он сказал, что испытал чувство справедливого отмщения.

Захваченные бумаги тоже представляли большой интерес. В них содержалось масса личных данных на персонал лаборатории, включая имена, адреса, телефонные номера, номера машин и даже фотографии улыбающихся зоотехников, позирующих с различными зверями и рептилиями. Что ж, теперь, зная, что у ФОЖ в руках снимки с их счастливыми физиономиями, они уже не так расслаблены и веселы. Разумеется, никакого террора со стороны зоозащитников не последовало, хотя СМИ сделали очень много, чтобы нагнать на людей страху.

Куда важнее, что документы раскрыли стоимость животных для лаборатории: по £9,65 за морскую свинку и по £4,30‑6,50 за крысу. Записи в дневнике позволили выяснить, что сотрудники лаборатории не просто знали, в какой день явятся инспекторы из МВД с проверкой, но даже в какое время эти ревизоры придут убедиться, что о жестокости здесь не может быть и речи.

В ходе одного такого визита инспектор обнаружил, что комната с крысами забита до отказа, а атмосфера далека от идеальной ввиду сломавшейся вентиляционной системы. Он порекомендовал либо починить систему, либо уменьшить число особей. Сотрудники лаборатории предпочли убить 50 крыс, чтобы оставшимся было проще дышать.

Предлагаемые вивисекторами «проекты» должны получать одобрение Комитета по этике (Ethics Committee), но эта инстанция не слишком беспокоилась об этической стороне дела. Они вели себя очень дружелюбно с исследователями, обращаясь к ним по именам, а не по фамилиям и подписывая их заявки без каких‑либо вопросов.

Один проект, в котором должны были ставиться опыты на 24 крысах, согласно человеку, подавшему заявку, должен был определить, «есть ли у крыс привыкание к приему пищи внутрь». Иными словами, «ученый» хотел выяснить, предпочитают ли крысы есть знакомую еду, либо скорее перейдут на новую. Не слишком изуверское исследование по стандартам вивисекторов все равно предполагало заточение в тесных клетках до конца крысиных жизней, которым суждено было оборваться в результате массового убийства по окончании эксперимента. Почему Комитет по этике не отверг это, явно не жизненно важное, исследование? В конце концов, ведь по его собственным словам, все исследования должны «соответствовать разумным научным основаниям».

Некоторые из мышей, использовавшихся в лаборатории, были недееспособными дистрофиками – их вывели специально для изучения гена, ответственного за мышечную дистрофию у животного, которое, по словам вивисекторов, «наиболее похоже повторяет состояние больного человека». При этом в 1971 году утверждалось, что мыши, превращенные в недееспособных дистрофиков, служат не слишком хорошей моделью для изучения человеческой модели и по сей день прогресс на этом поле был достигнут только благодаря клиническим испытаниям.

Еще одно разоблачение, ставшее возможным благодаря этому рейду: лишь один из четырех детенышей таких мышей годится для экспериментов – здоровых сразу убивают. Представитель этой лаборатории Даррел Брукс хотел, чтобы в его проекте участвовали 80 мышей. Их предполагалось убить, чтобы использовать их ткани.

Но ни убийство 80 мышей, ни их 240 братьев и сестер не отразились на выдаче лицензии Министерства внутренних дел. Многих других животных, согласно документам, выводили и убивали в лаборатории, чтобы использовать в экспериментах их органы – например, 500 крыс, 350 лягушек, 142 морских свинки и 44 голубей.

Национальное антививисекционное общество получило копии всех относящихся к этим вопросам документов и составило 30‑страничный анализ, демонстрирующий недочеты Закона о проведении научных исследований 1986 года, чьи заступники утверждают, что защищают животных от плохого обращения. Элементарная проверка выявила, что вивисекторы университета тратили жизни на эксперименты, подобные которым давно уже заменили в других институтах на более подходящие. Это было лишним свидетельством пренебрежения жизнями и бессмысленной жестокости – позорная история, ставшая широко известной.

Небесные кролики

Нет ни единой генетически модифицированной мыши, которая помогла бы изобрести лекарство, исцеляющее от болезни.

Кейтлин Мюррей, директор отделения трансгенных исследований в Чарльз‑Ривер, New Scientist, февраль 2002

Еще одна команда на севере Англии действовала в районе Пеннинских гор, привлекая внимание к проблеме угнетения животных всеми возможными средствами. Джон Доусон никогда с ними не встречался, но знал, что они есть. Он, как и многие другие, выращивал кроликов на мех, мясо и опыты. Его компания называлась «Небесные кролики» и располагалась в деревне Мелтем неподалеку от Хаддерсфилда, графство Западный Йоркшир. Доусону не нравился ФОЖ, а Фронту не нравилось то, чем занимается Доусон.

«В 1964 году я взял в аренду участок земли неподалеку от станции Нир‑Лейн. Я построил сарай, чтобы держать в нем домашнюю птицу и с течением лет построил еще пару сараев. В конечном счете получилось, что я имею сарай 30 метров в длину и 6 в ширину, сарай 14,5 метров в длину и 3 в ширину, сарай 7 метров в длину и 3 в ширину, а также еще один длиной 1,5 метра. Большинство я построил из дерева. Панели на крышах некоторых были из ПВХ.

Примерно в 1967 году я начал выращивать кроликов. Я продавал их на мясо или в качестве домашних животных. Я разводил породы Новозеландские белые и Калифорнийские. Я продавал их либо напрямую мясникам, либо оптовым покупателям, которые умерщвляли их позже. Дела шли вполне неплохо. В какой‑то момент у меня единовременно жили 700‑800 кроликов. Кролики доживали у меня примерно до 12‑недельного возраста перед тем, как поступить в продажу. Я давал рекламу в «Желтые страницы», газеты Yorkshire Post и Huddersfield Examiner, а также в журналы “Мех и Перья” и “Еженедельник фермера”.

Проблемы начались лет шесть назад. Я помню, что это был канун Нового года. Мне позвонили домой. Звонивший поздравил меня с праздником. Он сказал, что проник в один из сараев и забрал часть кроликов. Я проверил и обнаружил, что замок сломан, и половина кроликов украдена.

Начиная с того момента я неоднократно получал телефонные звонки от анонимов, которые действовали от имени групп за права животных. Объявления в прессе способствовали тому, что телефонных звонков становилось больше, поэтому мне пришлось со временем отказаться от рекламы. Это повлияло на развитие моего бизнеса, поэтому я ограничил ресурсы компании около года назад, но продолжал продавать «Небесных кроликов», держа около сотни животных для разведения и нескольких на откорм.

В начале декабря 1990 года я приехал к сараям однажды утром и обнаружил надпись на воротах одного из них, выведенную крупными буквами белой краской: «Этих кроликов разводят, чтобы убивать». На крыше было написано: «ФОЖ». Кроликов обрызгали красной краской, что сделало их бесполезными для продажи.

Примерно в 15.00 в четверг, 17 января 1991 года я съездил к кроликам, после чего надежно запер сараи. В тот момент все было в порядке. В сарае находились 80 кроликов. В обеденное время в пятницу, на следующий день, я решил проверить кроликов в сараях. Я обнаружил, что замки главного сарая сломаны, а деревянной постройке причинен серьезный ущерб с посредством огня, не оставившим от постройки буквально ничего. В этом сарае находились все кролики. Они пропали.

Я оценил стоимость ремонта сарая примерно в £2.000‑3.000. Цена пропавших кроликов составила £800. Я также должен упомянуть о том, что обнаружил в свалке, оставшейся от сарая, один или два скелета кроликов, которые погибли в огне. Полиция показала мне фотографию закрытого капюшоном человека, держащего белого кролика. Кролик был Новозеландский белый, идентичный тем, которых я выращивал. Я был шокирован и подавлен произошедшим. Наконец, я пошел в сараи и начал наводить порядок, рассчитывая запустить бизнес заново.

В воскресенье, 3 февраля, я думаю, во второй половине дня я пошел в сараи и, если не считать нанесенного до этого ущерба, все было в порядке. В 10 утра в четверг, 6 февраля, мне позвонили полицейские и сообщили, что моим сараям вновь причинен ущерб. Я поехал вместе с полицейскими и увидел, что мои сараи сожжены. Я оценил стоимость ремонта и сгоревшего содержимого в £10.000.

Я продолжал получать злокозненные письма, в которых ко мне обращались «Мистер Дж. Чан», «Мистер Н. Сарай», «Мистер Пожар», «Мистер Погорелец» и «Жертва А.Р.». Это были явные насмешки над случившимся. Последнюю корреспонденцию я получил 9 августа 1991 года. В целом мне прислали порядка ста издевательских писем с предложениями дать мне ссуду, застраховать мою жизнь и тому подобное. Мне также приходили свертки с товарами, которых я не заказал. Однажды мне доставили инвалидное кресло. В данный момент я не занимаюсь торговлей. У меня нет капитала, достаточного для того, чтобы вновь начать бизнес с нуля».

Это был конец целой эпохи. Подобные кампании уже не попадали в заголовки на передовицах международных газет, но служили важными вехами в истории освободительного движения. Пришел 1991 год. Мириады животных получали помощь и обретали свободу. От одного конца страны до другого, единомышленники выполняли миссию избавления мира – или, по крайней мере, его части – от клеток, страданий и смерти. Конечно же, этих людей необходимо было остановить!

Прославленный зоопарк

Как правило, об огромной части ущерба вообще ничего не сообщается.

Дэвид Хеншоу, журналист, Public Eye 1991

То, что будет описано далее, освещалось недостаточно полно.

Именно подлинный интерес к работе Горного парка диких животных в холмах деревни Кинкрейг неподалеку от Инвернесса в шотландской глуши заставлял Любознательного Гражданина отдыхать в этих краях, пока он не натыкался на зоозащитный стенд на главной улице населенного пункта. Обыватели наивно полагали, что парк представляет собой заповедник, где больные, раненые или осиротевшие животные получают любовь и заботу, прежде чем пройти курс реабилитации и вернуться в естественную среду обитания; где находящимся под угрозой уничтожения и редким животным позволяют размножиться и выпускают на волю. Они глубоко заблуждались.

Разместить животных на огороженном участке размером 264 акра на широких просторах высокогорья не составило проблемы, ведь они были дикими, в конце концов. Затруднение вызывало то, что руководило процессами Зоологическое общество. Зоопарки традиционно заботятся куда больше о получении прибыли от содержащихся животных и их продажи на доходном вивисекционном рынке, чем о нуждах животных, и уж точно никогда не готовы выпускать их обратно на волю. Сафари‑парки и им подобные предприятия ведут себя точно так же.

Наводку на Парк Кинкрейга активистам дали в 560 километрах южнее, в Англии. Никого особенно не удивило услышанное, если учесть, какое количество историй о жестокости к животным фланирует по движению, обрастая подробностями, слухами и преувеличениями. Цифры всегда могут быть искаженными, и порой хочется их проверить. Но порой требуется немалое упорство в разведке и определенный уровень хитрости даже для того, чтобы выяснить, не обращаются ли плохо с собакой, живущей в саду городского дома и, если обращаются плохо, то как ее вызволить. Проверить информацию о Кинкрейге было не так просто, поэтому дело решили отложить до лучших времен. По стечению обстоятельств, одна пара шестидесятилетних зоозащитников с большим стажем отдыхала в Шотландии и вспомнила об упоминавшемся на встрече их группы парке диких животных. Они решили посмотреть, что да как.

Это было немыслимо, сказали они по телефону своим друзьям из Англии. Они интересовались, что можно сделать. Пообщаться с владельцем? Они так и сделали. Им сказали, что увеличить огороженную территорию будет слишком дорого, да и посетители не смогут насладиться видами диких животных. Исчерпывающий ответ. Активисты описали увиденное так: «В границах территории, огороженной забором с колючей проволокой, раскинулись большие пространства. А сама территория вообще окружена великолепной сельской местностью, которая тянется до горизонта. Однако эти величественные создания заключены в тесных загонах, или больших клетках, если угодно. Владельцы с легкостью могли бы удвоить площади их содержания, но клетки позволяют внимательно разглядывать обитателей со всех сторон. Достаточно ли это веская причина, чтобы держать здоровых животных в неволе?»

Активисты хотели связаться с кем‑то из прессы, чтобы осветить происходящее в этом месте, но по опыту они знали, что подобные усилия окажутся тщетными. Им посоветовали вернуться в Англию и сделать побольше наметок на тему того, как можно самостоятельно решить проблему. Они вернулись и сообщили, что на территории парка нет охраны и освободить животных не составит ровным счетом никакого труда.

Месяц спустя, когда погода стала получше, группа из шести человек высадилась из машины на поле в нескольких километрах от парка. Когда опустилась ночь, они пробрались на территорию, перерезали замок на воротах с помощью кусачек и систематически демонтировали все клетки. Один из активистов восторженно пересказал случившееся годы спустя:

«Атмосфера сложилась волнующая. Животные и мы. Я уже участвовал в акциях спасения животных и раньше, но это было много лет назад, и стены с оградами представляли серьезные препятствия. Наши маленькие рейды всегда были захватывающими, щекочущими нервы и нередко стремительными, потому что подчас требовалось быстро эвакуировать животных, пока охрана не проснулась; как правило, неподалеку всегда был кто‑то в доме или в будке охраны. На сей раз никого не было. Ни души на много километров – ни патрулей охраны, ни высоких заборов, ни фермеров, ни случайных прохожих с собаками. Только мы, эти потрясающие создания и миллионы звезд в небе. Как эти люди могли день за днем уходить и запросто оставлять сов в загонах, когда от свободы их отделяла только сетка колючей проволоки?»

Хороший вопрос. Но они могли. Меж тем, задача перед активистами стояла не сложная, но у них ушло четыре часа на то, чтобы открыть клетки лис, песцов, орлов, сов, барсуков, хорьков, лесных куниц, диких кошек, тетеревов и выдр. Некоторые, как, например, пара лис, не могли ждать. Создавалось такое впечатление, словно они уже спланировали, куда бежать, потому что в тот момент, когда активисты закончили резать проволоку и отступили, две лисы рванули прямиком в сторону ближайшего леса на холме.

Некоторые звери и птицы дожидались, пока люди не отойдут на почтительное расстояние. Другие слишком привыкли ничего не делать и продолжали сидеть в продырявленных клетках вплоть до следующего утра, когда их обнаружили шокированные сотрудники парка. В клетках запертыми остались только бурые медведи и волки. У них не было никаких шансов выжить ввиду неминуемой истерической острой реакции, которая последовала бы за их появлением в местной дикой природе. «Никто не хотел подвергать испуганных медведей неминуемой погибели, выпустив их из клеток», – объяснил участник событий. Любой геройствующий сорвиголова на селе пополнит ряды добровольцев службы по борьбе с сельскохозяйственными вредителями, чтобы вновь запереть косолапого на три замка или прикончить, как это веками происходило повсеместно. Считается, что популяция волков в Шотландии сократилась до минимума к 1743 году; медведей полностью истребили к X веку.

Росписи, оставленные в центре для посетителей ужасной, зеленой, глянцевой краской, не оставляли сомнений в том, кто здесь побывал. Реакция СМИ была в основном негативной, а активисты мечтали вернуться в парк и освободить тех животных, которых персоналу удалось поймать и вновь посадить в клетки.

Отказ от идеи выпустить волков аукнулся для освободителей годы спустя, когда выяснилось, что вслед за смертью альфа‑самца стаи, другие волки начали вести себя неестественно, поэтому были зарезаны сторожами парка. Популяция волков Шотландии вновь существенно сократилась...

Операция «Пика»

За последний десяток лет ФОЖ превратился в наиболее современную версию лобби становящегося все более воинственным зоозащитного движения, оставшись маленькой, но безжалостной организацией.

Патрик О’Флинн, Birmingham Post, 1991

Некоторые активисты ФОЖ в Манчестере и не только откровенно искушали судьбу. В то время как большинство работали над другими проектами в других сферах, нетерпеливость и чрезмерная уверенность от возбуждающего ощущения, что делаешь доброе дело в компании единомышленников, были опасной комбинацией. Это привело к ошибочной тактике, в рамках которой многие брались за все сразу и не могли устоять перед рискованным соблазном лениво нагадить на чьем‑то крыльце.

Аресты за битье окон в ближайшие месяцы стали будничным делом. Полиция подозревала, что существует какой‑то заговор. Причина, по которой офицерам удавалось с небывалой легкостью задерживать ответственных за рейды, поджоги и прочее, заключалась в том, что многие участники этих акций были друзьями, встречались на демонстрациях, вместе саботировали охоту и так далее. Некоторые занимались любимым делом долгие годы и были хорошо известны полиции. Другие, хоть и считались новичками, но слишком часто светились в компании ключевых фигур движения. Не думаю, что многие активисты вступили в ряды ФОЖ, ни разу не поучаствовав в массовых протестах с последующим переживанием разочарования в легальных акциях; печально, но факт: подобная тенденция очень часто помогает находить виновников.

Вдобавок, как показывает практика, за большую часть нанесения ущерба несет ответственность лишь небольшая горстка активистов. Расследование привело полицию к мысли, что дом 201 по Клэрендон‑роуд в Уэлли‑Рейндж на окраине Манчестера был хорошей мишенью для слежки. В квартире по этому адресу не очень известные зоозащитники встречались с очень известными. В начале лета 1991 года наблюдательный пункт был разбит на верхнем этаже дома напротив. Наблюдение велось с 7.00 до 19.00, после чего офицеры, очевидно, расходились. Это было частью операции «Грелка», которая, в свою очередь входило в широкомасштабную операцию «Пика». Необходимо заметить, что подавляющее число преступлений, расследуемых этой командой высококвалифицированных детективов, которые открыто заявляли о своем твердом намерении прихлопнуть ФОЖ с концами, совершались с наступлением темноты и уж точно после 19.00 в это время года, но у полиции ушло два месяца на то, чтобы принять решение продлить время дежурств.

С самого начала полиция была нацелена на то, чтобы продумать заговор, который позволил бы обвинить активистов в куда менее серьезных преступлениях, чем поджоги. Было решено, что активистов не только похватают с поличным, но и будут забирать прямо из домов за причастность к тем или иным проступкам. Если они удостоятся выхода под залог, то для них введут очень жесткие ограничения. Цель в долгосрочной перспективе заключалась в том, чтобы устроить большой показательный процесс, который обеспечил бы продолжительные тюремные сроки для максимально возможного числа активистов. Краткосрочной целью было выявлять и разрушать активные группы.

Конкретно эта часть операция была необходима, чтобы доказать, что несколько ключевых подозреваемых находились в одном помещении вместе и, значит, вероятно, совершали преступный сговор. Неважно, что трое активистов жили по этому адресу. Круглосуточные наблюдения начались в августе. Две недели спустя в стену соседней с активистской квартиры было вмонтировано подслушивающее устройство, которое записывало разговоры активистов весь остаток года.

В довершение ко всему дополнительные наблюдательные пункты были организованы напротив дюжины других «подозрительных» домов на северо‑западе. Полиция следила за каждым телодвижением жильцов. Одновременно проводились операции «Блеск», «Копье», «Сабля», «Шпага», «Меч» и «Лезвие». Операция «Генерал и ракета» проводилась в отношении офисов Манчестерской группы защиты животных (Manchester Animal Protection Group) и ALIU в центре города. Кольцо сжималось.

В то время как дом 201 по Клэрендон‑роуд был под наблюдением, злостные преступники действовали с совершенно другого адреса. Например, в ходе аналогичной рейду в Кингрейге акции в Парке диких животных в Райбер‑Кастл в Мэтлоке в графстве Дербишир клетки покинули разнообразные дикие животные. Это место в лучшем сулчае можно было бы назвать зоопарком, но владельцы упорно предпочитали именовать его заповедником. Активисты ФОЖ заявились однажды ночью и выпустили обитателей на природу. За ночь зоопарк превратился в собственную тень. Он распрощался с совами, лисами, голубями, валлаби, хорьками и кошками Жоффруа. Два десятка домашних кроликов и множество крыс активисты пересадили в коробки и увезли домой, оставив после себя лишь надписи краской повсюду: «НЕТ ЗООПАРКАМ», «ФОЖ», и «ДИКИМ ЖИВОТНЫМ – ДИКАЯ ПРИРОДА». На следующий день офицеры усердно снимали на пленку Терри Хелсби, жившего в доме номер 201 и хорошо известного полиции, а также Элисон Маккюан. Ребята делали уборку во взятом напрокат фургоне, припаркованном на Клэрендон‑роуд.

Представитель зоопарка Ферн Миллард, разумеется, считал, что он и его коллеги оказывали животным неоценимую услугу: «Животные счастливы в своих загонах. Если бы они были несчастны, они бы не размножались». Проводить связь между заключением и желанием завести семью или инстинктом или скукой или изнасилованием или искусственным осеменением? Прекрасный аргумент... Зоопарк закрылся несколько лет спустя.

Пока полиция следила за происходящим в Манчестере, не отрывая взгляда от тех активистов, кто был на виду, остальные продолжали действовать. Кто‑то, например, разрабатывал планы в Кембридже. Где бы активисты ни были, они выказывали откровенное неуважение к неэффективной системе сдерживающих и уравновешивающих сил, защищавшей угнетателей животных.

Только преступное государство станет карать своих убежденных противников, желая помешать плавному становлению общества, в котором животных не держат в клетках.

Жестокий заговор

Пока есть скотобойни, будут и поля сражений.

Лев Толстой

Принадлежавшая Университету Кембриджа ферма Лондри подверглась рейду в 1991 году. Одетые в маски активисты ворвались в стойла, вывели оттуда трех лошадей и погрузили их в трейлеры. Как только машины с лошадьми уехали, активисты предприняли попытку проникнуть в хорошо укрепленное отделение для собак. Загремевшая сигнализация заставила их отказаться от своих планов и покинуть место событий, однако они успели прихватить с собой материалы, которые вновь вызвали подозрения, что собак, используемых в экспериментах, воруют у простых британцев.

Согласно Закону о проведении научных исследований на животных 1986 года использование домашних питомцев в опытах – это законно. В действительности лаборатории, конечно, не слишком обеспокоены тем, откуда к ним поступают животные. Не волнует это ни МВД, ни Общество защиты исследований, ни RSPCA.

Превосходно об этом зная, ALIU организовал скрытую проверку фермы Лондри, чтобы выяснить, не скрывает ли она чего‑то. Правительство, RDS, RSPCA, СМИ и полиция осудили этот подход, но мы уже хорошо знали, как низко могут пасть люди этой индустрии и официальные лица, курирующие их деятельность. Согласно цифрам МВД за 2003 год, всего 26 инспекторов проверять более чем 3000 лабораторий, свыше 4000 держателей лицензии и 2,7 миллионов экспериментов. Эти люди были лишены физической возможности следить за всеми экспериментами, даже если бы у них были строгие указания это делать и являться в лаборатории без предупреждения. Огромное количество животных наедине с тысячами мужчин и женщин, страдающими от умственных отклонений, позволяющих им не иметь никакого сострадания. И что, нигде при этом не допускается жестокость к животным?

По состоянию на май 1990 года из 18 членов Комиссии по опытам на животных (Animal Procedures Committee) – органа, ответственного за контроль над вивисекционными исследованиями – 13 некогда были или на тот момент являлись вивисекторами. Двое при этом были представителями групп, лоббировавших интересы вивисекторов – RDS и «Животные в информационном центре медицинских исследований» (AMRIC). Еще трое придерживались нейтральной позиции и двое называли себя людьми, «заботящимися о благополучии животных», то есть скрывались за определением, как ни одно другое, очень любимом вивисекторами, когда им требуется описать свое отношение к братьям нашим меньшим перед лицом общественности. И, тем не менее, этот орган, развращенный шкурными интересами, вселял страх в сердца живодеров в белых халатах.

К 1999 году число членов комиссии увеличилось до 23, предположительно чтобы придать больший вес сторонникам благополучия животных в составе. Для многих наблюдателей этот факт сам по себе содержал противоречие. Сегодня комиссия представляет собой правительственный, любимый RDS и отстаивающий интересы вивисекторов орган, который отказывается подвергать сомнению даже самые откровенно жестокие и нелепые эксперименты.

Нам навязывают подобные комиссии, руководимые людьми «из толпы». Нам навязывают оплачиваемых правительством инспекторов, проверяющих на вшивость эксперименты, от которых само правительство получает доход. Нас, как налогоплательщиков, заставляют финансово поддерживать вивисекционную индустрию – коротко говоря, принимая во внимание тот факт, что все правительственные пешки вдохновляют, поддерживают, увековечивают и защищают эту гнусную практику и ее распространение, можно с уверенностью сказать, что деятельность таких организаций направлена против животных. И все это, не будем забывать, исходит от того же правительства, которое угрожает применить раздел 24 закона 1986 года, предполагающий двухлетнее тюремное заключение для любого, кто посмеет раскрыть подробности закулисной деятельности вивисекционных лабораторий без разрешения властей.

Ферма Лондри

82% британских врачей не доверяют результатам, полученным посредством опытов на животных.

Европейцы за медицинский прогресс (EMA)¹⁴⁰

Надев кепки с логотипом ALIU, вооружившись планом фермы Лондри и твердо вознамерившись создать резонанс вокруг проблемы опытов на животных, несколько проникнутых духом гражданственности активистов были воодушевлены мыслью о том, что (согласно положениям статьи за воровство) смогут безнаказанно вынести имущество в виде документов, так как не собираются забирать их у владельца насовсем. Разумеется, они знали, что сторона обвинения будет иначе трактовать этот нюанс в зале суда, но у защиты все равно оставались крепкие позиции. Даже у жесткого законодательства удавалось отыскать слабые места, позволявшие рассказывать людям о страданиях животных, тем самым предотвращая их продолжение.

Трансплантация органов – к которой были приговорены многие животные на ферме – это аргумент, регулярно приводимый в пользу научного прогресса, следующего путем опытов на животных. От рук ученых и хирургов пострадали и умерли сотни тысяч животных, подвергшихся трансплантациям. Антививисекционное движение располагает обширными сведениями об этом. Многочисленные факты были задокументированы как в ходе акций, так и в рамках различных расследований. Подобные эксперименты не сметают препятствия на пути к успешной трансплантации у людей – на самом деле они часто лишь подкидывают новые проблемы. Пораженная видами страданий таких животных, которых Анджела Хемп наблюдала в ходе акции ALIU, она очень эмоционально описала подробности происходившего:

«Через минуту после того, как мы зашли в помещение через никем не запертую дверь, мы увидели нескольких собак. Главный отсек, где размещались собаки, был закрыт, но этих держали на погрузочной платформе; их выбрали следующими для отправки в кембриджские пыточные. Лаборатория Роя Кална Адденбрука – одна из тех, что специализируются на трансплантационной хирургии. Я держала в руках маленькую помесь колли с какой‑то другой породой, она была почти вся черная, но с белыми пятнами на груди и на кончиках пальцев. Я передала ее кому‑то еще и вскарабкалась на маленькое крыльцо и когда я ее передала, я вспомнила, что именно так выглядела моя домашняя колли, когда была маленькой.

Щенку было примерно четыре месяца, и она не демонстрировала никакого страха, когда я с ней разговаривала, когда бережно ее держала; она лизала мое лицо. Мы смогли забрать восемь собак, прежде чем ушли. Мы понесли их через поля в мой фургон. Нам нужно было преодолеть несколько полей, и, начав уставать, я передала щенка коллеге. Щенок был еще совсем маленький, но мне нужно было немного отдохнуть. Через минуту я опять ее взяла. Я хотела, чтобы она была в полной безопасности, и молилась, чтобы все закончилось хорошо.

Мой фургон был припаркован в конце старой лежневой дороги на краю поля. В багажник посадили семь щенков. Они представляли собой восхитительный комок пуха. Родители у них явно были разные. Им исполнилось не более шести месяцев. Черно‑белая колли и рыжие, белые и желтые лабрадоры. Восьмая собака поехала в другой машине. Вырулив на основную дорогу, я миновала одну полицейскую машину и, повернув направо на перекрестке, проехала навстречу второй. Обе машины двинулись вслед за мной. Все шло к тому, что мне от них не уйти, но я решила попытаться. Щенки позади меня вовсю играли друг с другом, даже не подозревая о серьезности ситуации и наслаждаясь приключением. Все, что я могла сделать – это увезти их настолько далеко от этого гадюшника, насколько возможно.