Страны с низким уровнем рождаемости ищут высококвалифицированных специалистов

Специальная комиссия ФРГ, которая составила 300-страничный документ об иммиграции (Отчет Зюссмута; BMI, 2001), точно знала, что в долгосрочной перспективе Германии ежегодно требуется 200 000 иммигрантов. При этом минимальная ежегодная квота на въезд составит 50 000 человек в год. Однако эта комиссия скромно оставила в стороне упоминание о том, население каких стран будет использоваться для демографической поддержки. В действительности, чтобы уравновесить нехватку общей численности рождений, только одной Германии ежегодно требуется до 500 000 иммигрантов. Они нужны для того, чтобы в Германии оставалась постоянная масса населения, то есть для синтетического сохранения показателя его воспроизводства на уровне 2,1 ребенка на одну женщину (в противовес реальному немецкому показателю 1,3 или 1,4 ребенка на женщину). Конечно, это известно всем членам комиссии. Число 300 000 – а именно стольким иммигрантам будет разрешен въезд на территорию ФРГ с последующим проживанием – является наиболее реалистичным минимальным консенсусом, достигнутым в ходе работы этой комиссии.

То, как средства массовой информации освещали представление Отчета Зюссмута 4 июля 2001 года, дает поводы к размышлению. Все СМИ охотно использовали сюжеты, в которых присутствовали восточные азиаты – интеллигенты в очках или индийские компьютерные специалисты. Да, все страны-члены ОЭСР, а с ними и западнославянские государства провели свои собственные иммиграционные исследования. И все заявили о том, что они вполне готовы принять обученных, опытных и настроенных на интеграцию специалистов в области высоких технологий, но вывели за рамки обсуждений их малограмотных и неинтегрирующихся соплеменников. Кандидаты на постоянное проживание должны владеть тремя языками – родным, английским (ведь без него никуда) и, конечно же, немецким (или голландским, или итальянским – в зависимости от принимающей страны). Если все пойдет хорошо, то, как надеются в Германии, когда-то и можно будет достичь потока из 300 000 иммигрантов в год. Но эта надежда призрачна уже хотя бы потому, что даже среди местного населения европейских стран мало кто в достаточной степени владеет хотя бы двумя языками. Но, в отличие от местных, гости должны еще доказать свой престиж и привезти с собой деньги. То есть для того, чтобы получить вид на жительство в европейской стране, нужно где-то еще заработать не меньше 82 000 евро и положить их на счет. Только тогда можно рассчитывать на то, что ты станешь своим.

Но и при таких условиях снова упускаются из виду те же богатые китайцы из Гонконга с первоклассными знаниями английского языка, а с ними и канадские шутники, о которых мы упоминали в начале главы.

Так как идеи имеют свойство распространяться, в Германии тоже начали появляться инициативы по упрощению въезда для управляющего персонала и необходимых специалистов и ученых. Но предыдущие сорок лет постоянного экспорта высококвалифицированных кадров из всего развивающегося мира (1960–2000) привели к тому, что ежегодно страны третьего мира покидает около 40 000 специалистов. Получается, что за все это время по всем развитым странам распределилось 1,5 миллиона специалистов (CIA-NFIB, 2000). Такое же количество иммигрантов Германия планирует принять за пять лет. Реальность показала, что за два года (с августа 2000-го по август 2002 года) в ФРГ приехало 12 500 специалистов (по зеленой карте), причем часть из них через какое-то время покинули страну. Эти люди не только воспитали в себе гордость в связи с тем, что им удалось преодолеть барьеры для эмиграции из стран их происхождения, но и воспитали в себе холодность к поворотам собственной судьбы (Тжемач, 2002). Поэтому двухпроцентное выполнение плана – 6000 специалистов вместо ежегодных 300 000 – не сможет быстро уложиться в общественном сознании, несмотря ни на какие умозрительные заключения кабинетных специалистов по иммиграции.

Итак, мы столкнулись с непростым положением. Европейские страны посылают отчетливый сигнал о том, что есть необходимость в большом количестве переселенцев, но на границах этим переселенцам открыто заявляют, что нужны не они конкретно, а другие. К тому же встречаются и такие точки зрения: «„Они все равно находят пути, и при необходимости готовы применять силу. Африканцы, которые прокладывают свой путь сюда, всегда молоды и сильны“, – говорит Энкарна Маркес, спикер организации помощи иммигрантам Algeciras Acoge» (Бринкбоймер, 2002). Испания хочет еще плотнее захлопнуть двери, но не может себе этого позволить в силу культурных особенностей. В Сеуте, которая уже давно наполнена марокканцами, именно в той Сеуте, где Европав 1415 году поставила первый, тогда еще португальский, пост на пути к Африке, сегодняшний испанский пограничный участок мешает массовому проникновению Африки в Европу: «На самом деле границы никогда не закрыты. […] Европе придется смириться с тем, что в нее постоянно направляются иммигранты» (Бринкбоймер, 2002). Может быть, в таком случае Европа должна просто принять это?

Согласно испанскому исследованию иммиграции, только одной Испании к 2050 году потребуется около 12 миллионов приезжих рабочих. Они будут нужны для того, чтобы гарантировать выплату пенсий. На данный момент в стране насчитывается 1,1 миллиона иностранцев (Буркхардт, 2002). Лучше заселение деревень в Арагоне и Наварре, чем уничтожение крестьян в Колумбии и Гватемале, – вот в чем должна заключаться иммиграционная политика Испании, чьи территории сегодня украшает 2000 полностью покинутых поселков. После того как первые 250 латиноамериканских иммигрантов поселились неподалеку от арагонского Теруэла, в феврале 2003 года его мэр сделал следующее заявление: «Заставить местное население рожать больше детей можно либо с помощью принуждения, либо привезя молодежь из других мест. Мы решили, что латиноамериканцы интегрируются быстрее других. У нас с ними общий язык и общая история» (Гажвинян, 2003).

Конечно, Испания может пополнять свои демографические ресурсы из латиноамериканской части Нового Света, но единственный вариант такой Южной Америки для Европы – это Африка. В то время как общая доля Европы в мировом населении (без Советского Союза/России в Азии) сократилась с 25 до 10 % с 1900 по 2003 год, Африка увеличила численность населения с 6 до 12 % от общемирового. Если рассматривать эти континенты вместе, то их общая доля в мировом населении с 1900 (31 %) до нашего времени (27 %) не сильно изменилась. Зато в этом же отношении четырехкратное численное превосходство Европы на начало XX века сменилось ее трехкратным меньшинством. Вытекающие из этого перспективы и вызовы становятся вполне очевидными. Если бы Германия, Австрия или Швейцариястремились увеличить число иммигрантов из Черной Африки до таких же показателей, которые сегодня наблюдаются в США (12,6 %; но при этом 17 % афроамериканцев среди школьников), то они могли бы на собственном примере показать, как можно нарастить массу иммигрантов от одного до 10 миллионов человек, и предложить альтернативу расизму, дав возможность появиться афро-германцам, афро-австрийцам или афро-швейцарцам.

Население (PRB, 2003; USBC, 2003)