Преследование ведьм как жестокий способ восстановления популяции

Повитухи были доступными гинекологами для более чем 90 % женщин Европы. Естественно, они могли как помочь при рождении детей, так и прервать беременность или, например, убить новорожденного, вызвав быструю смерть от воспаления легких (то есть «предать демонам», используя терминологию «Молота ведьм»). Поэтому Бен-Иегуда отнес их к «целевой группе» преследуемых. Пресечение контроля рождаемости, о котором больше всего знали повитухи, стало не только центральным мотивом основных документов по преследованию ведьм, но и ранне-меркантилистским подходом к восстановлению популяции Европы согласно формуле «больше людей – больше богатства». Через три столетия – во время расцвета демографического взрыва – никто об этом уже не помнил.

Уничтожая «знающих женщин» (ведьм) клерикалы и светские власти, католические и некатолические церкви Европы действовали сообща, потому что для них преследование ведьм было решающим и наиболее эффективным средством восстановления численности населения. Зачатие в супружестве должно было стать единственным ненаказуемым удовольствием. Поэтому самоудовлетворениетакже начали выводить за рамки закона. Полиция нравоввремен эпохи Просвещения навязывает воспитателям идею «молчаливого тайного порока, который […] ужасным образом мешает размножению. Лучшим средством против него будет научение учеников через родителей и школьных учителей о том, что излишнее прикосновение к детородным органам суть страшный грех, […] однако следует избегать точного описания того, дабы не ввести их во искушение; постоянный и тайный надзор вкупе со строгим наказанием розгами, когда таковое деяние выявлено будет, суть необходимые средства» (Юнг, 1788)[58].

Успех такой борьбы с половым инстинктом неопровержим, но цена его велика. Распространение «нервических расстройств», начиная с 1700 года, было самым безобидным последствием. Оно также считается загадкой истории и может быть связано с борьбой против сексуального желания и онанизма, распространенной в то время. Запрет противозачаточных средств привел к невозможности «тонкой настройки» общества. В Европе появляется больше новорожденных, чем необходимо. Но все равно страх того, что стоит только разрешить населению предохраняться, как рождаемость резко упадет, не исчезает. Распространяются поздние браки или запреты на брак, касающиеся наиболее малоимущих слоев населения. Сексуальную активность нижних социальных страт постоянно пытались криминализировать, ведь законным считалось только рождение ребенка в браке. Из-за таких правил внутреннее демографическое регулирование общества «снизу» становится невозможным.

Совсем не случайно детоубийство стало центральной темой «Фауста» Гете, в котором Гретхен убила своего ребенка. А ведь это только один из побочных эффектов такой государственной и церковной политики. Говоря о «Фаусте», следует сказать, что конфликт порождает не женское бесчестие, которое якобы ведет к детоубийству после неудачного предохранения и безуспешных попыток сделать аборт. Дело скорее в том, что популяционная политика государства объявила некогда обычный контроль рождаемостисмертельно наказуемым преступлением в граде земном с последующим проклятием в граде Небесном, что сводит на нет ценность жизни любого ребенка, если он рожден вне брака.

Когда бедняки, то есть те, у кого нет закладного имущества, стали большинством европейского населения в XVIII–XIX веках, пришлось вводить запреты на брак. Теперь уже не только собственники были вынуждены ограничиваться рождением одного получающего наследство сына, для чего, в соответствии с обычной статистикой рождаемости, требуется всего два ребенка. Вплоть до XVIII века люди сопротивлялись этому процессу. Как с огорчением сообщали разработчики Полиции нравов[59], в частности Юнг: «Мне знакомы места, где существует собственный закон, по которому супружеской паре разрешено иметь лишь двух детей. В связи с чем не могу понять, почему полиция бездействует» (Юнг, 1788).

Теперь и нищие рабочие были вынуждены рожать детей, заранее лишенных любого наследства. Во время пика демографического взрыва 1770–1870 годов таких детей называли «боль земли» (Enterbte dieser Erde), ведь нужда, доказанная целым рядом научных исследований, обрушивалась на самых незащищенных.