Архитектура электронного правительства: Единая архитектура – это методологический подход при создании системы управления государства, который строится...
Историки об Елизавете Петровне: Елизавета попала между двумя встречными культурными течениями, воспитывалась среди новых европейских веяний и преданий...
Топ:
Характеристика АТП и сварочно-жестяницкого участка: Транспорт в настоящее время является одной из важнейших отраслей народного хозяйства...
Проблема типологии научных революций: Глобальные научные революции и типы научной рациональности...
Интересное:
Принципы управления денежными потоками: одним из методов контроля за состоянием денежной наличности является...
Подходы к решению темы фильма: Существует три основных типа исторического фильма, имеющих между собой много общего...
Национальное богатство страны и его составляющие: для оценки элементов национального богатства используются...
Дисциплины:
2020-12-08 | 381 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
ПОЛИТИЧЕСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ:
ПРИНЦИП «ЗОЛОТОЙ СЕРЕДИНЫ»
Для Неба и Земли устанавливать дух (сердце), для жизни людей устанавливать судьбу (направление) для мудрецов наследовать прервавшееся учение, для десяти тысяч поколений открывать Великое спокойствие.
Чжан Цзай
Конфуцианско-буддийская культура политических переговоров олицетворяет собой путь «золотой середины» в политике. Стремление к консенсусу в этой культуре формировалось на протяжении столетий, поскольку духовный рельеф конфуцианско-будцистской цивилизации определяет диалог множества самобытных народных религий, включая буддизм махаяны, даосизм, легизм, синтоизм, шаманизм, — но приоритет конфуцианско-буддистской традиции очевиден. Такие страны, как Япония, Южная Корея, Китай, Тайвань, Гонконг, Сингапур, являются наиболее яркими представителями конфуцианско-буддийской культуры политических переговоров.
Политологи давно отметили, что культуры, основанные на синтезе нескольких духовно-религиозных традиций, выделяются особенно сильной энергетикой, дают особенно мощные социокультурные мотивации в политике. Разнородные начала, никогда полностью не сливаясь, усиливают и стимулируют совместное развитие. При этом отсутствие монотеистического взгляда на мир влечет за собой определенный прагматизм политического мышления, основанный на отсутствии какой-то одной или единой мировоззренческой концепции. Например, К.О. Саркисов, исследовавший культурно-психологический генотип японцев, подчеркивает: в этой политической культуре отсутствует единая «философия» осмысления мира, и присутствует «дзицугаку» — «наука о практическом», или прагматизм1.
|
Саркисов К. О. Культурно-психологический генотип японцев на рубеже веков//Япония: конец века. М., 1996. С. 220.
327
В последние десятилетия страны конфуцианской Азии делают особый акцент на прагматических аспектах своей духовности и активно демонстрируют это в практике политических переговоров. После более вековой униженности империалистическим и колониальным господством современного Запада индустриальная Азия в своем подъеме «как бы в отместку» демонстрирует инструментальный рационализм: менталитет Японии и четырех малых драконов пронизан на переговорах духом меркантилизма, коммерциализации и международной конкуренции. Китай откровенно проводит аналогичную стратегию с началом реформ в 1979 г. и с тех пор верен этому курсу.
Можно ли утверждать, что именно прагматизм является определяющей чертой культуры политических переговоров в этом регионе?
На наш взгляд, это далеко не так: то, что лежит на поверхности, не всегда отражает глубинные пласты культурного сознания. Чтобы понять базовые, архетипические черты культуры политических переговоров, необходимо обратиться к истокам. Конфуцианско-буддистская культура таит в себе огромный гуманистический потенциал, формируя гармонического человека. Специфика становления духовного мира этой цивилизации уже в I тыс. до н.э. была отмечена тем, что здесь шел активный поиск оптимального соотношения интересов государства и человека на основе гибкого сочетания политики с моралью. Поэтому главной чертой, отличающей культуру политических переговоров в этой цивилизации, следует считать не прагматизм, а стремление к равновесию разнородных начал, к «золотой середине», определенной как прагматическим, так и нравственно ангажированным сознанием.
Как справедливо отмечает Ду Вэймин, стремление к прагматизму в конфуцианской Азии не стоит преувеличивать, поскольку «не следует принижать органическую возможность развития в этих странах более гуманного и более прочного духа сообщества»1. На протяжении двух с половиной тысячелетий конфуцианство побуждало всех членов общества быть последователями высшей мудрости, определяющей нормы справедливости, праведности и ответственности человека, особенно если он был политиком. Современные социологические исследования подтверждают приверженность политической элиты этого региона конфуцианско-буддиийской традиции.
|
Например, известно, что Институт социологии Народного университета в Пекине проводил широкомасштабные исследования в 13 провинциях и городах Китая, где было опрошено более 1800 человек. Из 14 «основных качеств личности» положительную оценку получили 8 — все они относятся к конфуцианской системе ценностей: «совесть, преданность и сыновняя почтительность, гуманность, интеллект, трудолюбие и бережливость, рыцарство, приверженность середине». Далее в порядке убывания: «прагматизм, утилитаризм, личные достоинства (частная мораль), повиновение, завистливость, лживость»1. Следовательно, можно вполне определенно утверждать, что большинство современных политиков этой цивилизации по-прежнему разделяет традиционные ценности и строит свое поведение на переговорах в соответствии с ними.
Бывший премьер-министр Японии Я. Накасонэ и группа его единомышленников— экономистов, политологов, социологов в книге «После холодной войны» также отмечают приверженность современных японских политиков традициям национальной культуры: коллективистские ценности синтоизма, конфуцианства и буддизма бережно сохраняются, стали неотъемлемой частью современной культуры политических переговоров в Японии.
Для понимания того, каким образом конфуцианский менталитет политиков определяет культуру политических переговоров, важно осознать, что конфуцианство представляет собой систему ценностей, регулирующих отношения людей. Требования конфуцианской этики носят универсальный, обязательный характер: ведь высшим мерилом этих требований выступает Небо. Политическая культура этой цивилизации выстроена по вертикали как совокупность высших норм политической мудрости и политической этики, где установлена иерархическая субординация ценностей и добродетелей, ориентированных на тот же высший эталон — Небо. Конфуцианские ценности изложены в четырех основных произведениях: «Беседы и суждения», «Великое учение», «Учение о середине», «Мен-цзы».
|
Основанное на гуманной этике, конфуцианское общество управляется в соответствии с Пятью Отношениями: императора и подданного, отца и сына, старшего брата и младшего брата, мужа и жены, двух друзей. Согласно этим принципам «отец должен относиться к сыну доброжелательно, а сыновья к отцу — с сыновней почтительностью; старший брат должен относиться к младшему
Ду Вэймин. Глобальное сообщество как реальность// Китайская философия и современная цивилизация. М.: Восточная литература, 1997. С. 21.
Китайский национальный характер. Т. 2. Пекин, 1990. С. 69—73.
329
328
с добротой, а младший брат к старшему — с уважением; муж должен относиться к жене справедливо, а жена к мужу — услужливо; правитель должен относиться к подданным благожелательно, а подданные к правителю— с верностью». На политических переговорах эта вертикальная структура отношений четко воспроизводится в иерархии и субординации делегации, в отношениях лидеров и подданных.
Конфуцианская этика создает прочные основы межличностных связей и организации делегации на переговорах, поскольку выполнение социальных обязанностей здесь обретает высший смысл. Политический и социальный мир поделен на четкие структуры: старшие — младшие, патрон — клиент, лидер — электорат. В иерархической структуре социальных отношений связи преимущественно вертикальные, горизонтальные почти не специфицированы. Это означает, что отношения между равными (патрон — патрон, клиент — клиент) гораздо менее значимы здесь, чем отношения подчинения (патрон — клиент)1.
Все это позволяет создать особое, сквозное социально-политическое пространство власти и властных отношений в культуре переговоров. Политические лидеры при этом сознательно выводятся из-под влияния возможных «лобби» — освобождаются от давления любых корпоративных интересов. В условиях, когда горизонтальные связи не специфицированы, тактику лоббирования осуществлять достаточно сложно. Поэтому лидеры способны проводить политику независимого контроля по отношению не только к младшему персоналу, но и к привилегированным верхам: так складывается консенсус служилых интересов различных социальных слоев общества.
|
Более двух тысяч лет этот свод этических правил имеет для конфуцианско-буддистской цивилизации такое же значение, как десять заповедей для христиан. В культуре политических переговоров это проявляется в последовательном традиционализме, при верженности канонам в политических действиях и риторике. Политики очень часто используют в качестве аргументов на переговорах исторические факты, цитаты древних философов или аналогии с событиями в прошлым: ссылки на гу (древность) — главные политические доказательства. При этом понятие «гу» в этой культуре переговоров никогда не ограничивалось временными рамками, поскольку политика и история всегда были здесь тесно взаимосвя-
1 Henry J. Understanding Japanese Society. N.Y.., 1987. Р. 87.
330
заны. Политические цели в каждую историческую эпоху требуют новых аргументов, поэтому расширение рамок «древности» непрерывно продолжается. Все это позволяет сделать вывод о том, что древность прочно вошла в культуру политических переговоров как основание института политической традиции.
Здесь возникает еще один принципиальный вопрос: как буддийские ценности влияют на культуру переговоров в тех странах этой цивилизации, где конфуцианство уступает доминанту буддизму?
На наш взгляд, это стало возможным благодаря высокой этической совместимости и взаимодополняемости двух религий. Анализ наиболее важных этических ценностей конфуцианства и буддизма позволяет аргументировать эту точку зрения. При всем различии конфуцианства и буддизма как религиозных систем по своим этическим принципам они во многом совпадают. Наито Кандзи, основываясь на методологии М. Вебера, исследовал роль буддистской этики в политическом развитии Японии (на примере секты «Дзедо Синею» — новой буддийской секты «чистой земли»). Ему удалось показать, что буддизм наряду с конфуцианством поддерживал и укреплял в Японии этику поклонения старшим, патернализма, преданности государству.
Буддизм и конфуцианство проповедают этику взаимности как главный этический принцип: «Старайся относиться к другим так же хорошо, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе, и ты обнаружишь, что это кратчайший путь к благосклонности» (конфуцианство). «Когда кто-либо обращается с другими думая так: «Как и я, так и они, как они, так и я, он никогда не убьет и не подвигнет других к убийству» (буддизм)1. Эти принципы в качестве «золотого правила морали» известны также и Западу, поэтому именно они являются на политических переговорах основой взаимопонимания и диалога с представителями самых разных культур.
|
Конфуцианство как духовно-религиозная традиция с самого начала своего возникновения содержало определенные правила управления и политического поведения, поскольку сам Конфуций был реформатором, который пытался придать гуманистический характер политическим и социальным традициям. Напротив, буддизм — «интеллектуальная религия спасения» — концентрирует внимание на мистическом озарении. Буддистская духовно-религиозная традиция не содержит никаких указаний к «рационально
1 Всемирное писание: Сравнительная онтология священных текстов. М., 1995. С. 95-96.
331
этическому» формированию политики. Социальный и политический мир для буддиста — это нечто «несокрушимо данное» и даже лучшее из всех возможных миров. Человек должен либо приспособится к этому миру в качестве «единственно возможного божественного», либо погрузиться в нирвану— вечный сон без сновидений. Поэтому буддизм, не предлагая собственных принципов социально-политической этики, вполне лояльно воспринимает конфуцианские политические ценности.
Этика межличностных отношений в конфуцианско-буддийкой картине мира необычайно высока: они должны быть пронизаны чувством глубокой любви, не становясь формальными обязанностями. Конфуцианская традиция описывает «благородного и возвышенного человека» как искреннего и покорного своему господину, следующего социально-политическим нормам, опирающегося на взаимность в отношениях с другими. Правитель должен непременно обладать всеми перечисленными добродетелями возвышенного человека и управлять обществом в основном с помощью своего примера, не применяя силы: «Император Яо был почтителен, умен, воспитан, искренен и добросердечен. Он был поистине уважителен и способен на скромность... Он был способен заставить сверкать свою великую добродетель...»1.
На политических переговорах это предполагает использование мягких переговорных технологий, избегание прямых силовых воздействий, апеллирование к этическим и моральным принципам. При этом конфуцианская традиция полагает государство как нечто изначально присущее органическому порядку мира, поэтому культура политических переговоров предполагает последовательный этатизм и государственный контроль. И такой контроль государство осуществляет в том числе путем создания системы внутренних ценностей. Необходимо иметь в виду, что государство само по себе воспринимается здесь как моральная сущность, поэтому в этой цивилизации никогда не существовало разделения между религией и государством. Например, японцы полагают, что император благодаря своему божественному происхождению состоит в родстве со всем народом, он — глава нации-семьи2.
Политические лидеры возносятся здесь очень высоко, почти обожествляются. Конфуцианская мудрость гласит: «Отношения между высшими и низшими подобно отношениям между ветром и
травой: трава должна склониться, когда подует ветер». Дух покорности по-своему культивирует буддизм. На страницах «Джаммападе» возникает образ совершенного человека, покорного старшим и правителям: «Я называю брахманов того, кто не будучи виноватым, сносит упреки, наказания, заточение, у кого терпение — сила, а сила — войско»1.
Послушание и покорность, культивировавшиеся в течение веков, выработали определенный тип человека политического: зако нопослушного, преданного, исполнительного, дисциплинированного, почтительного. Многие современные политологи подчеркивают, что личная преданность в этой культуре значит гораздо больше, чем партийные и политические вопросы2. Г. Алмонд и С. Верба называют политическую культуру такого типа подданнической.
Но в культуре политических переговоров, на наш взгляд, не только покорность и послушание являются ключевыми в определении поведения рядовых членов делегации, но и их искреннее стремление к активной полезной совместной деятельности. Конфуцианские ценности предполагают, что люди через политическую деятельность должны вернуть гармонию в общество. Цель такой политики — идти вместе, чтобы выжить. Эта идея по-своему разработана и в буддизме. В одной из джатак Будда укрывает голубя от тигра, и тогда тигр подступает к нему как защитник мирового порядка от сентиментального прекраснодушия: «Не я создал себя таким. Если ты такой добрый, то накорми меня». Будда отрезает кусок своего тела и кладет на одну чашу весов, а на другую —голубя. Голубь перевешивает. И сколько бы ни прибавлял Будда кусков— голубь все равно перевешивает. И только когда Будда сам встал на весы, чаши их уравновесились3.
В буддизме каждая целостность равна другой целостности. И потому человек, желающий изменить мировой порядок, должен отдаться этому целиком, без остатка. Готовность к самопожертвованию должна преобразить мир, потрясти его. Тем самым буддизм не только не опровергает конфуцианские принципы политического переустройства мира, но в определенном смысле даже усиливает их, доводя до нравственного абсолюта.
Лояльность, спокойствие, гармония, коллективизм — вот наиболее важные ценности культуры переговоров в конфуцианско-буддистской духовно-религиозной традиции. Здесь торжествуют
1 Всемирное писание: Сравнительная онтология священных текстов. М., 1995. С. 562. - Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы: Этнопсихологические очерки. М.: Наука, 1985. С. 58.
332
Указ. соч. С. 212.
Henry J. Ibid. Р. 87.
Маркина 3., Померанц Г. Великие религии мира. М., 1995. С. 224-225.
333
долг, обязанность, иерархия, подчинение личности интересам группы, но одновременно и право защищать все эти ценности, даже опираясь на силу. Если попытаться определить все это одной фразой, то культуру политических переговоров этого типа можно назвать культурой консенсуса и долга.
Следует подчеркнуть, что консенсус по поводу базовых ценностей в конфуцианско-буддистской цивилизации во многом связан также с высокой внутренней гомогенностью политической культуры. Исторически эта черта сформировалась благодаря значительной этнокультурной однородности населения, что помогает поддерживать высокий уровень национальной самоиндентификации и национального самосознания. Эту цивилизацию сформировали глубокие традиции внутриэтнической солидарности: чувство принадлежности к древней культуре и сегодня является условием самоуважения и идентичности для народов в Восточной Азии.
Например, согласно представлениям китайцев все они находятся «в родственных отношениях друг с другом». Как отмечает ВТ. Буров, в течение многих тысячелетий китайцы жили водном и том же географическом ареале, «естественно, у них сложилось убеждение, что они происходят от одного предка, находятся между собой в кровнородственной связи»1. Если семья для китайца — это государство в миниатюре, то государство— это большая семья: каждый человек обязан проявлять лояльность по отношению к семье (в самом широком смысле) на протяжение всей своей жизни—к соседям, друзьям, коллегам. Вплоть до настоящего времени эти отношения играют определяющую роль для китайцев: они влияют на служебную карьеру и формирование чиновничьего аппарата, на парламентские выборы и политические переговоры. Чувство коллективизма выступает ярким антиподом западному индивидуализму, окрашивая в теплые тона межличностную культуру общения в конфуцианско-буддистской цивилизации.
Весьма интересным является вопрос о том, как такое высокотрадиционное общество со значительной степенью внутриэтнической солидарности воспринимает политические ценности других культур на переговорах?
Т. Ишида внимательно исследовал этот вопрос на примере восприятия японцами и китайцами ценностей западной демократии. Он пришел к выводу, что такие привычные для европейцев поня-
тия, как гражданское общество, политическая свобода, права человека, были здесь изначально чуждыми. Он подчеркивает, что возникли определенные проблемы при переводе понятия «свобода» на японский и китайский языки. Дело в том, что китайский термин «Киуи», японский «]1уи», которые были выбраны для наиболее адекватного перевода английского слова «свобода» (freedom, liberty) имели несколько другой смысловой оттенок— «эгоистический», «своевольный», что скорее походит на бранное выражение'.
Когда в 1869 г. японский ученый Фукузава выпустил свою книгу «Ситуация на Западе», где привел содержание американской Декларации независимости, ему пришлось написать специальное предисловие, в котором он предостерегает читателей не понимать под термином «свобода» (jiyu) эгоизм. Фукузава объяснял это отсутствием эквивалентного японского термина. Известно, что слово «свобода» прочно вошло в политический словарь японцев и китайцев лишь в XX в., в эпоху защиты и поддержки политических движений, направленных против авторитарного правления.
Приведенный пример достаточно убедительно демонстрирует, как неверно весьма распространенное мнение о том, что конфуци-анско-буддистская культура замкнута и этноцентрична: она вполне способна гибко воспринимать инокультурные ценности, что позволяет на политических переговорах представителям этой цивилизации достаточно хорошо понимать другие народы. Поэтому важнейшей характеристикой культуры политических переговоров конфуцианско-буддистского типа следует считать также гибкость, способность к творческому диалогу.
С российской культурой переговоров эту восточную культуру роднит высокий уровень влияния контекста на переговорный процесс. Иногда значение контекста бывает столь велико, что способно менять смысл сказанного едва ли не на противоположный, поэтому необходимо внимательно следить за интонацией, жестами, мимикой, улавливать внутренние подтексты беседы. Помимо этого у многих народов этой цивилизации правила приличия требуют довольно долгой предварительной беседы, в которой партнеры высказывают свое почтение друг другу, прежде чем приступить непосредственно к теме переговоров.
1 Буров В.Г. Модернизация тайваньского общества. М.: ИФ РАН, 1998. С. 162—163. 334
1. Takeshi L. Japanese Political Culture Change and Continuty. L., 1983. Р. 70 71.
335
|
|
История развития пистолетов-пулеметов: Предпосылкой для возникновения пистолетов-пулеметов послужила давняя тенденция тяготения винтовок...
Таксономические единицы (категории) растений: Каждая система классификации состоит из определённых соподчиненных друг другу...
Типы сооружений для обработки осадков: Септиками называются сооружения, в которых одновременно происходят осветление сточной жидкости...
Папиллярные узоры пальцев рук - маркер спортивных способностей: дерматоглифические признаки формируются на 3-5 месяце беременности, не изменяются в течение жизни...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!