Некоторые дополнения к списку К. Фриша

В русской научной литературе существует сочинение – и опубликовано оно уже свыше 60 лет назад, – посвященное той же теме, о которой повествуют очерки Фриша. Но русское сочинение написано предельно сухо, а кроме того, опубликовано в малоизвестном издании. О нем если и помнят, то лишь немногие специалисты и любители старой научной литературы. В самом деле, кто заглядывает теперь в «Труды русского энтомологического общества» за 1907 год? А ведь как раз здесь и была напечатана работа – плод многолетних трудов М. В. Новорусского, оформленная как «Список насекомых, собранных в Шлиссельбургской крепости в 1901–1904 годах».

Много есть и в нашей стране, и в других государствах богатейших и диковинных, редкостных и замечательных коллекций насекомых, но эта, без сомнения, остается самой необычайной. Очень уж чрезвычайны обстоятельства, при которых она возникла. Конечно, эта коллекция далеко не так ослепительна, как добытая когда‑то в тропиках Уоллесом, и не укомплектована, как Сериньянская, собранная Жаном‑Анри Фабром в Провансе, о котором сам Фабр писал: «Эта страна – рай для насекомых!»

В списке насекомых, собранных в Шлиссельбурге, нет упоминаний ни о каких экзотах, а место сбора не представляло ни в какой степени рай для насекомых, зато было адом для людей.

Легко себе представить, что упоминаемые Новорусским в «Списке» его гости и соседи по Шлиссельбургу казались ему иной раз ничуть не непрошеными, а, наоборот, доставляли истинную радость.

Здесь мы на время отклонимся от темы своего рассказа и обратимся к истории, о географической же стороне дела говорить почти нечего, разве только напомнить: Шлиссельбургская крепость находилась на острове в Ладожском озере, недалеко от места истока Невы. Каких уж тут ждать энтомологических находок и экзотов! Да, но вот об истории Шлиссельбурга так коротко не расскажешь.

В 1917 году крепость, которую вся мыслящая Россия считала царской Бастилией, была по приговору рабочих местных заводов сожжена и сровнена с землей, чтобы и следа не осталось.

Не удивительно, что о сочинении Новорусского теперь мало кто помнит, а многие, возможно, не слышали и о самом месте, где составлялся «Список».

…Темной летней ночью 1884 года к безлюдной пристани островка причалили баржи, и жандармы при свете фонарей стали поднимать из глубоких трюмов крепко сколоченные дощатые ящики, только что не гробы, стоявшие стоймя. Под усиленным конвоем доставляли их в крепость, над воротами которой значилось одно только слово «Государева».

Здесь сбивали крышку с ящика и из него выводили закованного по рукам и ногам узника.

Звеня кандалами, вступали они один за другим в крепость. То были заключенные, переведенные сюда из ужасного Алексеевского равелина, из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости.

Следя за тем, чтоб по дороге никто ни с кем не мог встретиться, чтоб никто никого не мог увидеть, жандармы с саблями наголо уводили своих пленников по коридору и останавливались перед камерой, отведенной для заключенного.

Скрежеща, опускался засов, и арестант, оставшись один, осматривал свою келью.

В каменном мешке с густо зарешеченным окном, за которым тускнели маленькие квадраты матовых стекол, можно было сделать четыре шага в длину и пять в ширину. Вдоль правой стены – откидная койка. Днем на нее никому не дозволено было ложиться. С противоположной стороны к стене прикованы две железные плиты: одна – повыше и побольше – служила столом, вторая – пониже и поменьше – была стулом. Под самым потолком камеры висела керосиновая лампа. Ее с наступлением темноты зажигал смотритель, чтоб легче было следить за заключенным.

Долгие месяцы прошли, пока узники, тайком от тюремщиков перестукиваясь, узнали друг друга и выяснили, что они находятся в Шлиссельбургской крепости. В той самой крепости, что построена была еще в XIV веке и где в давным‑давно минувшие времена на плацу преданы были казни четвертованием Долгорукие. Это была та самая крепость, в которой когда‑то, заживо замурованный, одетый камнем, много лет провел раскольник Круглов. Его схватили в тайных скитах на берегу Ладоги и привезли в Шлиссельбург… Это была та самая крепость, в которую заточены были девять участников заговора декабристов, в том числе братья Бестужевы, Кюхельбекер, Пущин, Поджио…

В крепости преданы были казни брат В. И. Ленина – Александр Ильич Ульянов, Генералов, Шевырев, курсистка Зинаида Коноплянникова.

За двадцать лет с 1884 по 1904 год через камеры крепости прошли 68 мучеников революции. Из них одни были повешены, другие расстреляны, 20 умерли от чахотки, цинги или сошли с ума, 4 покончили с собой.

Когда грянул 1905 год в одиночках Шлиссельбурга оставалось в живых 14 человек.

Одним из этих четырнадцати и был М. В. Новорусский.

Так непреодолимо было его горячее стремление изучать живой мир природы, и так тверда была уверенность в победе народа, что даже в этих, в буквальном смысле слова каторжных условиях Новорусский внимательно изучал собираемых им насекомых и составлял их «Список». Только список. Самих насекомых тюремная администрация отсылала в Зоологический музей, где определения Новорусского проверял и уточнял виднейший петербургский специалист Г. Г. Якобсон.

Если теперь заглянуть в «Список» Новорусского и сличить его с перечнем насекомых, упомянутых в очерках Фриша, можно увидеть, сколько разных созданий живет в одном доме с человеком, даже когда этот дом – каторжная крепость.

Вот, например, Фриш ничего не сказал об упоминаемых Новорусским многоножках и уховертках, представляющих в современном мире членистоногих живые памятники – реликты древнейших форм. Фриш не упомянул и о сверчке, который по‑научному даже именуется гриллус доместикус, что значит «домашний», а в поговорках и песнях зовется, подобно таракану, запечным. «Все сверчки по своим запечьям сидят», «Сверчки напред хозяйки перебираются в новый дом», «Знай сверчок свой шесток» – свидетельствуют пословицы. «И православных изб жилец, известный на Руси певец, сверчок стрекочет одиноко под печью», – писал поэт И. Никитин. «Сверчок на печи» увековечен в литературе как символ домашнего уюта и мирной жизни. Но этот сверчок ведет себя мирно, только когда он один. Этим и воспользовались любители, приспособив сверчка для забавы, весьма распространенной в некоторых странах: бои сверчков – излюбленное зрелище, вызывающее не меньше страстей и волнений, чем петушиные бои.

Ничего не сказал Фриш об упоминаемых Новорусским сеноедах, питающихся плесневыми грибами. Многие из них часто встречаются в жилье, в бумагах, коврах. Среди этих насекомых есть виды, именуемые в общежитии «книжными вшами», хотя они не вши и не обязательно книжные.

А пухоеды?

Разумеется, пуховых подушек в крепости не было, а пухоеды все же были.

У Фриша только одним‑единственным словом в «Заключении» упомянуты жуки‑притворяшки. Между тем существует столько видов этих жесткокрылых, разными путями проникающих в жилье людей, что для рассказа обо всех не хватило бы книги, значительно более объемистой, чем весь томик Фриша.

Прежде всего в ней следовало бы упомянуть о заслужившем мрачную известность жуке анобиум из рода точильщиков. Как утверждают суеверия и лжепредания прошлого, этот жук обладает даром ясновидения. Не зря он носит название «часы смерти», «смертельные часы». Тиканье анобиум считалось предвещающим неотвратимую гибель человека, услышавшего свой «похоронный звон».

В протоколах заседаний Королевского общества (Английская Академия наук) сохранился отчет об изучении этого жука и его повадок. Доклад о «часах смерти» был сделан натуралистом и философом из Эссекса В. Дергэмом.

«Я теперь, – сообщал Дергэм, – столь наловчился в наблюдениях, что могу почти всякий раз по своему желанию и найти насекомое, и вызвать его постукивание. Мне достаточно поместить несколько жуков в бумажку и легкими ударами о нее подражать им, причем они охотно мне отвечают».

Анобиум доместикум, то есть «домашний», встречается почти повсеместно. Он может тикать в деревянных частях строения, в мебели. С ним связано немало мрачных и веселых анекдотов.

Но разве не так же богаты происшествиями истории, вызванные двоюродным братом «часов смерти» – жучком анобиум паницеум, то есть «хлебным»? Взрослый жучок, свертываясь, совершенно похож на округлое твердое семечко, на нем ни щели, ни неровности. Заметить его не просто. А вот личинки этого жучка часто упоминаются в повестях, где рассказывается о том, как в прошлом из‑за «червивых сухарей» вспыхивали бунты на кораблях.

Десятки видов жучков пожирают муку, крупы, крахмалы. Нам с женой довелось однажды обнаружить целый выводок крошечных шестиногих в сплошных хитиновых мундирах. Они гнездились в мягкой картонной упаковке расфасованных автоматами пакетов с поваренной солью. Чем могли здесь питаться жуки? Картоном? Хлористым натрием? Или типографской краской? Нет, для анобиума все это продукты несъедобные. Жуки выросли на сухих остатках приготовленного из муки клейстера, которым автоматы заклеивали пакеты с солью.

Не меньше, чем видов анобиум, известно родственных им дерместид – кожеедов. Этих тоже можно отнести к числу непрошеных гостей наших жилищ. Именно они повреждают текстильные изделия, причем нередко сильнее и заметней, чем моль, и не только в жилых помещениях и книгохранилищах, но и в музеях, хранилищах антикварных изделий.

На пару с кожеедами портят текстиль и перепончатокрылые сирициды – рогохвосты. Как и анобиум доместикум, они вредят обычно древесине. Вредители древесины – это чуть ли не целый мир со своими грибками, простейшими, червями. Но мы будем говорить об одних лишь насекомых – о златках, усачах, чьи личинки, скрытые в древесине, питаются содержимым ее клеток, а также углеводами клеточных оболочек. Попадая в дома, построенные из сырых балок, досок, бревен, эти жуки иной раз заканчивают развитие спустя много лет после того, как в древесину были отложены яйца. В опытах с древесиной пихты личинки развивались иногда пятнадцать‑шестнадцать лет вместо положенных природой двух‑трех. Недавно канадский энтомолог из Ванкувера Г. Спенсер известил своих коллег о неслыханном событии, происшедшем в одном из домов в Британской Колумбии. Здесь жук вида бупрестис аурулента (златка) вывелся из деревянной балки в постройке, законченной 63 года назад! В доме жили уже правнуки его строителей, когда личинка превратилась в совершенного жука. По крайней мере, три десятка поколений бупрестис сменилось в лесах после того, как в древесину были отложены яйца, из которых наконец вывелся жук, побивший все мировые рекорды долголетия насекомых.

Вот какой запас жизненных сил, оказывается, несет в себе зародыш живого! И открывается это богатство совсем не при изобилии и излишестве, а, наоборот, в самых крайних для существования условиях, при воспитании спартанском и даже еще более суровом.

Странно, но есть над чем поразмыслить натуралисту!

Древесиной жилых домов, так же как деревянной мебелью и утварью, иногда даже деревянными безделушками могут питаться и древогрызы, и слоники‑трухлячки, точильщик мебельный и другой, именуемый западным, хотя он водится главным образом на юге. Надо еще сказать о точильщиках гребнеусом – пестром, крымском, домовом.

Кормиться деревом способны, кроме того, и термиты, которые водятся не только в далекой Африке или Индии, Австралии…

Дереву сооружений и домашней утвари вредят еще короеды‑древесинники, известные, между прочим, тем, что они живут в симбиозе с грибом, носящим пышное название «амброзия». Так в мифах Древней Греции называлась пища богов. Еще чаще повреждается дерево усачами, которых именуют и дровосеками.

А ведь есть еще и сверлильщики – родичи описанного Карлом Линнеем сверлильщика корабельного, а также жуки‑долгоносики: слоники, гусеницы бабочки древесницы въедливой (одно название чего стоит!), и сколько еще других насекомых, которые зарятся на древесину и портят ее.

Специалист по лесной энтомологии профессор А. И. Воронцов в предисловии к своей книжке «Скрытые враги нашего дома» рассказывает: «Пожилой токарь из Казани жалуется, что „шашель источил все подоконники“. Дом мастера машиностроительного завода в городе Горьком „одолевает усач“. Гражданин из г. Фрунзе спрашивает: „Что сделать для борьбы со страшным врагом дерева – древоточцем?“ У актрисы мебель съедают какие‑то „противные червячки с ножками“, медсестра из Ивановской области просит „уничтожить жучка в пианино“.»

А теперь приведем названия статей, напечатанных В. Я. Парфентьевым в журнале «Энтомологическое обозрение», который выходит вместо известного журнала «Труды Русского энтомологического общества»:

«Мебельный точильщик и возможности борьбы с ним при помощи низких температур». «Домовый точильщик». «Новые данные о крымском домовом точильщике». «Жуки‑точильщики рода олигомерус в Крыму». «Долгоносики – вредители древесины жилых домов».

 

Сверху вниз показаны: сверчок обыкновенный, сеноед, жучок‑точильщик анобиум, кожеед, притворяшка‑вор, уховертка, домовый усач, мокрица, лжескорпион, многоножка‑мухоловка. На рисунке все изображены примерно одинаковыми по размеру, тогда как на самом деле одни показаны с гораздо большим увеличением, чем другие.

 

Можно ли после этого сомневаться в том, что все упомянутые насекомые вполне заслужили право именоваться нашими непрошеными гостями?

Впрочем, Фриш и сам не скрывал, что в его книге «не хватает рассказа о многих других обитателях человеческого жилья». Сделав такое признание, автор добавил: «На этот счет пожеланий может быть сделано бесконечно много».

Пора, следовательно, и нам подвести черту под начатым списком насекомых, чьими портретами с полным правом можно было бы дополнить галерею, представленную в очерках Фриша. Но, оборвав перечисление не названных в книге непрошеных гостей, попробуем перебрать в памяти те восьминогие и шестиногие создания, о которых Фриш пишет, и посмотрим, нельзя ли чем‑нибудь дополнить информацию, касающуюся каждого из них.