Как образуются повреждения, сделанные молью

Мамаша‑моль не утруждает себя: свои яйца она не прилепляет ни к волосам, ни к шерсти, ни к чему‑либо другому. Она даже не производит никаких выделений, с помощью которых могла бы приклеивать яйца, как делают другие насекомые. Поэтому яйца моли легко стряхнуть с ткани. Но если этого не сделать, если ничто не помешало им спокойно созреть, то через одну‑две недели из каждого вылупляется гусеничка. На чистой шерстяной материи, которая больше всего подходит для этого насекомого, гусенички ведут себя точь‑в‑точь, как скотина на плодородном лужке: сразу принимаются пастись!

Все можно делать по‑разному, по‑разному можно и пасти. Когда пастух перегоняет стадо на огороженный участок и здесь предоставляет коров самим себе, они понемногу щиплют траву всюду, и то там, то здесь остаются отдельные кустики сорняков, которые оказались им не по вкусу. Наши гусенички пасутся на шерстяном газоне неравномерно. Они не слишком подвижны, и если корм им подходит на облюбованном месте материи, за одни только сутки возникает дыра.

Не трудно догадаться, почему гусеницы оседлы: они словно привязаны к шалашику, который сами себе соорудили, и покидают его очень неохотно.

Гусеницы оснащены прядильными железами^[20]. Железы выделяют через рот насекомого нить жидкого шелка, он быстро твердеет на воздухе. Так взрослая гусеница шелкопряда сооружает кокон и в нем окукливается. Сплетенная из шелка прочная сторожка защищает куколку во время покоя. Часто можно видеть, как маленькие гусеницы на тонкой шелковой нити спускаются с ветки. Не один скалолаз позавидует им, когда они, раскачиваясь на нити, которую сами выделили, преодолевают большущие для них пространства с тем, чтоб ускользнуть от опасности или просто сменить место.

Едва вылупившись на свет, гусеница моли принимается прясть из собственного шелка маленькую жилую трубочку. Снаружи это сооружение отделывается шерстинками, которые тут же и выкусываются, так что дом превосходно замаскирован и имеет совершенно тот же цвет, что и материя, с которой шерстинки собраны^[21].

Личинка моли строит свой домик, выставляя голову из трубки, чтобы сорвать волосок и съесть его, а затем приняться за следующий. Если это шкура, то сжевывается иссохший покров. Когда все вокруг выхода из трубки начисто подобрано и ничего съедобного вблизи не осталось, дом чуть‑чуть надстраивается, удлиняется. Эта дополнительная работа выполняется лишь в случае необходимости, поэтому пастбищные участки строго ограничены.

Трубка – обиталище гусениц – походит на колчан и служит не только оболочкой для нежного тела гусениц и не только укрытием, предохраняющим от возможных ранений. У нее есть и другая важная роль. Гусеница живет на шерстяной материи, а здесь не бьют, разумеется, никакие родники, не выпадает никакая роса. Сколько бы ни жила гусеница моли, она ниоткуда не получит ни капли влаги. Всю необходимую жидкость гусеница извлекает из пищи. Но когда хлебом насущным служит шерсть, то можно считать, что этот «хлеб» на редкость сухой. Просто удивительно, как эти мягкотелые и сочные гусенички способны добывать влагу из такого черствого корма! Конечно, им приходится весьма экономно расходовать влагу. На открытом воздухе гусеница слишком подвергалась бы опасности иссушения. Как хлеб хранят в коробке, чтобы он не быстро черствел, так и гусенички прячутся под оболочкой, которую сами себе сплели, спасаясь от чрезмерной потери влаги.

Впрочем, при всем своем домоседском образе жизни, гусеницы моли способны перемещаться. Это весьма кстати, если вспомнить, что при откладке яиц мамаши проявляют подчас довольно очевидную неразборчивость в отношении места, на котором предстоит появиться на свет их потомству.

То ли по причине отсутствия чего‑нибудь лучшего, то ли из‑за недостаточной способности к выбору, моль нередко откладывает яйца на материи, которая для личинок не вполне подходит. В этих случаях, обнаружив нехватку корма, гусеницы моли покидают свои футляры и отправляются странствовать. От природы они не очень хорошо оснащены для перемещения. Три пары коротких передних ножек с крючками столь же мало приспособлены для совершения маршей, как и зачатки брюшных ножек. Особенно там, где передвигаться приходится по материи или по шкуре животного.

 

 

Гусеница моли, покинувшая свой чехлик‑футляр, который служит ей кровом.

 

 

А вот как она выглядит, пока скрыта в чехлике.

 

Тут на помощь насекомому снова приходят его ткаческие таланты.

Отправляясь в странствие, гусенички постепенно выпускают нить, надежно прикрепляя ее к подстилке то слева, то справа. Перекрещиваясь, эти нити и оказываются теми ступенями шелковой веревочной лестницы, по которым гусеницы движутся, попеременно впиваясь в них концами ножек. Как ни медленно это идет, все же, перемещаясь, они достигают скорости до 40 сантиметров в час и при этом не высыхают. Так гусенички, разве только им совсем уж не повезет, раньше или позже добираются до более богатого пастбища, где вновь устраивают себе плетеный кров.

 

 

Куколка мебельной моли.

 

Как долго будет развиваться личинка, во многом зависит от качества кормов. Если питания достаточно и оно личинку устраивает, развитие завершается недели через две‑три, а при нехватке корма моль не успевает окукливаться, даже по прошествии года. Закончив рост и созрев, гусеничка пробирается ближе к месту, где ничто не помешает бабочке, вышедшей из кокона, отправиться в полет. Поэтому, если гусеница развивалась в глубине шерстяной обивки, она, как только приближается пора окукливания, выползает ближе к поверхности. Конечно, она не знает, почему поступает так. Это один из ее жизненно важных инстинктов, подобный тысячам тех, которыми природа одарила самые незаметные свои создания.

Пробравшись к поверхности, гусеница прядет себе новый футляр, в котором и окукливается^[22]. Недели через две на свет выходит крылатая моль. Холод значительно удлиняет период покоя куколки.

 

 

Затворницы

Летающих бабочек моли чаще можно видеть в жаркую пору года. Но там, где помещения отапливаются, моль способна размножаться круглый год. Число отложенных яиц зависит от того, насколько обильно она питалась, пока была гусеницей. В среднем самка моли кладет около ста яиц за две‑три недели. Этому занятию и посвящена в основном ее жизнь.

Самцы живут на несколько дней дольше.

Приходится удивляться не короткому жизненному пути маленьких бабочек, а тому, как долго они остаются в живых. У этих нежных созданий и ротовое устройство и даже кишечник недоразвиты; поэтому крылатая моль неспособна принимать корм, даже просто сосать воду. В течение всех недель жизни бабочка только расходует запасы той пищи, что была усвоена гусеницей. И они столь основательно сами себя поедают, что ко времени кончины тело их весит в два и даже в четыре раза меньше, чем весило поначалу. Подобно автомашине, в которой до капли опустошен бак с горючим, маленькие создания исчерпали свои запасы, свои источники энергии.

Ни на какое действие они больше не способны и погибают от истощения.

Известно много видов бабочек, у которых самцы и самки легко распознаются по внешним признакам. У знаменитых бабочек морфо крылья самцов отливают голубым полированным блеском, которым не обладают самки. Самцы платяной моли отнюдь не щеголи и лишены пышных нарядов. Их узкие крылья, подобно крыльям самок, окрашены вполне скромно и имеют желто‑коричневый цвет. И все же невесты обращают на них внимание. Возможно, они воспринимают недоступный нашему обонянию аромат. Ведь известны другие бабочки, у которых дело обстоит именно так^[23].

Если самцы моли по внешним признакам и не очень отличны от самок, то своим поведением они резко отличаются от них. Здесь я сообщу факт довольно неожиданный: самцы часто и оживленно летают, тогда как самки находятся в укрытиях, покидают их неохотно и больше склонны прятаться в щелях или в складках.

Ничего удивительного, что самки ленивы на полет. Из‑за брюшка, отяжеленного яйцами, у них на одинаковую несущую поверхность крыла приходится удвоенная нагрузка. Потревоженные, они торопливо убегают в поисках места поукромнее. Таким образом, когда все домашние гоняются, преследуя легко летающую по комнате моль, охота, в сущности, бесполезна. Что проку, если даже уничтожить самца? У моли их, как правило, чуть ли не в два раза больше, чем самок. При таком положении практически ничего не значит для продления рода, больше или меньше на одного самца насчитывается в данном месте в данный момент. Самки – те укрыты и не носятся в воздухе, порхая перед нами, а численность потомства зависит именно от них. Вот если уничтожить самку, это уменьшит количество отложенных яиц примерно на сто.

 

 

Три вида моли

Прежде чем объявлять войну моли, полезно принять во внимание обстоятельство, которого мы до сих пор еще не касались. Существует не один, а три разных вида моли, и все водятся у нас дома, все угрожают нашему платью, шерстяным изделиям, коврам, обивке мебели, мехам.

Настоящая платяная моль встречается чаще всего. Моль меховая, или шубная, меньше распространена. Она столь же редко ограничивает свое питание мехом, как платяная разной одеждой. Обе формы до того между собой сходны, что даже иным зоологам не удается отличить один вид от другого. Третья моль, ковровая, так же редка, как и меховая. Не знаю, почему ее назвали ковровой. Во всяком случае, гусеницы этой бабочки не прочь полакомиться и шерстяным платьем. Закончив развитие, ковровая моль заметно отличается от двух предыдущих своими крапчатыми крыльями, темно‑коричневыми у основания.

 

 

Самец ковровой моли.

 

Кто однажды видел моль трех только что названных видов, не спутает ни одну из них с другими. Но несведущие, они, к великому огорчению любителей бабочек, совсем не так уж редки, готовы без разбора преследовать и уничтожать любого маленького мотылька, что попадается им на глаза. Особенно дома. А спросить бы их, зачем они это делают. Что же касается платяной, меховой, ковровой моли, тут, конечно, дело другое.

Теперь, когда я рассказал вам все, и вы, не хуже опытного зоолога, можете различать три вида моли, свалим‑ка их без колебаний в одну кучу! У нас для этого тем больше права и основания, что со всеми тремя видами борются одинаково и все три одинаково надо истреблять.

 

 

Война против моли

В войне против моли, которую ведут люди, у них есть один союзник: маленькое перепончатокрылое – наездник. Он выискивает молодых гусениц моли, жалит их своим длинным стилетом, откладывая яйца. Яйцо наездника развивается в теле гусениц; здесь из него вылупляется червеобразное создание, которое постепенно изнутри выедает тело своего хозяина‑носителя. Поначалу оно оберегает жизненно важные центры своего кормильца, который на благо паразиту продолжает расти и развиваться. Когда гусеница моли наконец вырастает, личинка наездника почти догоняет ее в размерах, и тут бьет последний час гусеницы! Она, правда, еще успевает сплести себе куколочный кокон, но он уже станет для нее могилой, а для куколки наездника послужит колыбелью.

Многие виды моли становятся жертвой пауков и других пожирателей насекомых. И все равно моли всегда остается достаточно, чтобы у хозяек было основание тревожиться о теплых вещах.

 

 

С первого взгляда и не догадаться, что это всего только «поясной портрет» платяной моли.

 

Старое домашнее средство: чаще чистить, выбивать, сушить на солнце находящиеся под угрозой вещи известно, вероятно, всем. Это всегда полезно: гусенички моли не выносят ни жары, ни света. Достаточно чуть потревожить их, как они покидают свои трубчатые навесы.

Иногда бывает полезно прогладить одежду горячим утюгом.

Но есть и другой способ: платье, материю, шерстяные чулки завертывают в газетную бумагу. Здесь не бумага и не типографская краска вредят моли. Да и не важно, взята ли чистая бумага или с печатным текстом, газета это или другая бумажная обвертка. Были бы только листы целы, без трещин и дыр. Тогда гусеница моли сквозь них не проникнет, ведь она пожирает только волос, ткань, но бумагу никак не способна буравить. Если в вещах, до того как их упаковали в бумагу, не было яиц или гусениц моли, и шерсть, и меха, и ковры прекрасно сохраняются. Вот почему так широко применяются в разных странах противомолевые мешки.

Лучшее новое средство борьбы с молью – материя, неуязвимая для насекомых. Ткань пропитывают специальным препаратом. Если на нее после этого и будут отложены яйца, а из них выведутся гусенички, то, едва начав глодать материю, они погибнут.

 

Таракан

 

Для зоолога тараканы – близкие родичи кузнечиков и сверчков, а для домашних хозяек – не меньшее лихо, чем платяная моль, хотя эти насекомые столь же различны между собой, как саранчук и мотылек.

Пратараканы – то есть тараканы далекого прошлого – очень сходны с теми, которых мы видим сегодня. Массами кишели они в тени пышной растительности величественных папоротниковых и хвощевых лесов каменноугольной эпохи.

Эти насекомые относятся к числу самых первобытных из ныне живущих, их считают древнейшими в истории Земли. Они существовали еще в те времена, когда не было ни мух, ни клопов, ни бабочек. Возраст блох из желтого янтаря определяют в 40 миллионов лет. Но по сравнению с тараканом это – сама молодость.

Геологические пласты, в которых обнаружено множество ископаемых тараканов, принадлежат к эпохам, отстоящим от наших дней никак не менее чем на 280–300 миллионов лет.

И этих трехсот миллионов лет оказалось недостаточно, чтобы изменить природные пристрастия тараканов, их тягу к лесному полумраку и влажному теплу. Давно исчезли с лица Земли гигантские хвощи и древовидные папоротники. Жизненные условия, близкие к тем, что существовали при давно вымерших формах, сохраняются теперь, пожалуй, лишь в тропических лесах. Не удивительно, что здесь сейчас встречается больше всего видов тараканов. В умеренной полосе их меньше.

Некоторые виды стали сожителями человека. Они научились проникать и в жилища, где выискивают для себя участки влажные, жаркие и сумрачные. Очевидно, именно тут находят они условия, созвучные своим исконным потребностям, обстановку, близкую той, что царила в древнейших лесах, бывших когда‑то их родиной. Кухни, булочные, кладовки с продуктами, оранжереи – рай для тараканов.

Они избегают света и поэтому весь день прячутся под шкафами и прочей мебелью, за рамками и обоями, в трещинах и щелях, вокруг сточных труб и отопительных батарей.

К вечеру, с наступлением сумерек, тараканы выходят из своих укрытий. Они принимаются искать себе пропитание и нападают на все съедобное: это могут быть клубни сырого картофеля, овощи, хлеб, шоколад, сахар, молоко, жир, всевозможные отбросы. Иногда они проявляют вкусы, совершенно несообразные с представлениями человека, – пожирают бумагу, пьют чернила, лакомятся сапожной ваксой…

 

 

Черные тараканы. Слева – личинка, справа – взрослое насекомое.

 

Приманенные клейстером, они пожирают в библиотеках дорогие переплеты, сгрызают золоченые буквы на корешках кожаных фолиантов для того, чтобы добраться до белковой массы, которой буквы прикреплены. Если корма вдоволь, а кров сносен, эти насекомые размножаются в огромных количествах и становятся подлинным бедствием^[24].

В доме, где водятся тараканы, они по всему бегают, все пробуют, все пачкают да еще к тому же и препротивно пахнут. Запах выделяется особой железой. Однако, надо думать, что для обонятельных органов таракана выделения этих желез не лишены приятности^[25].

Если застать таракана врасплох в их укромном обиталище, они с шорохом и скрежетом, нагоняющим страх на пугливых, поспешно разбегаются по углам.

Возможно, что нынешние тараканы – потомки давних прародичей, заселявших когда‑то леса, – представляют лишь обломки, руины рухнувших в доисторические времена сообществ. Тем не менее они и сейчас процветают. Человек, переселяясь и перевозя свою утварь, разнес этих насекомых по всему свету.

Благодаря стечению случайных обстоятельств таракан в любое время может быть занесен в самое чистое помещение. Однако тараканов нигде не любят, и об этом нетрудно догадаться по их местным наименованиям. Если судить по ним, обитатели каждой области считают, что тараканы появились и распространились у них, пробравшись от любезного соседушки.

Такое мнение отразилось и в научном названии видов: именно шведский ученый, и не кто‑нибудь, а знаменитый Карл Линней присвоил таракану наименование филодроммия германика, хотя это насекомое водится во всех странах, а не только в Германии.

 

 

Внешний вид и образ жизни

Взрослый обыкновенный рыжий таракан – прусак имеет в длину не более сантиметра, окраска его светло‑коричневая. Восточный (блатта ориенталис) – почти вдвое крупнее рыжего и темней, почти черный. У этого вида самка, даже закончив рост, несет только зачатки надкрыльев, а крыльев у нее практически нет, у самца же они вполне развиты.

Реже встречается у нас таракан американский.

Поначалу его находили только в крупных портовых городах Европы, куда этот вид был занесен со своей родины морским путем. Этот таракан вдвое крупнее нашего рыжего. В глуши Южной Америки встречаются виды длиной в палец. И пусть себе остаются в своих лесах!

Если посмотреть на тараканов без предвзятости, обнаруживаешь, что эти насекомые, в сущности, даже довольно грациозны. Два подвижных длинных нитевидных отростка – усики служат им добрую службу, когда они по ночам на ощупь перемещаются в темноте^[26]. Голова таракана вообще выглядит не так, как у большинства других насекомых. Впору подумать, что она вмещает мощный мозг мыслителя. Но за этим внушительным лбом ничего особенного не скрывается, мозг у таракана крошечный.

 

Тараканы. Сверху вниз: самка черного таракана, самец черного таракана, прусак, американский, лесной.

 

Тело насекомого уплощено и позволяет тараканам проникать в самые узкие щели, где они охотнее всего отсиживаются^[27].

Лишь очень редко, и то при перемещении на самую короткую дистанцию, пользуются тараканы своими крыльями. Зато они делают на бегу маленькие прыжки – повадка, в которой их длинноногие сородичи кузнечики представляют непревзойденных мастеров. Скорость, которую способно развить насекомое, доходит до километра в час, но, разумеется, из этого не следует, что таракан способен выдержать подобную скорость в течение часа. Они быстро устают. Да им и нет нужды совершать продолжительные путешествия, так как таракану обычно достаточно нескольких секунд, чтобы добраться до убежища, где можно перевести дух и отдохнуть. Природа не разбрасывает свои дары без толку и не оснащает своих детей способностями, изощренными больше, чем это требуется для сохранения жизни.

 

 

Голова черного таракана.

 

Когда самки таракана кладут яйца, они не бросают их кое‑как, но предварительно одевают в плотную и достаточно крепкую оболочку. Делается это, конечно, не сознательно. По мере того как одно яйцо за другим выходит наружу, они обволакиваются выделениями желез; эти выделения вскоре отвердевают и в конце концов образуют объемистое плотное укрытие, словно бы роговое. В нем каждое яйцо занимает свой собственный отсек.

Отложив свою капсулу с яйцами, черные тараканы бросают ее где попало и дальше совершенно не проявляют интереса ни к ней, ни к ее содержимому. У тараканов рыжих мамаши более заботливы. Недели три‑четыре они носят свой груз прикрепленным к брюшку, пока зародыши в яйцах не разовьются и не созреют для выхода. Тогда капсула отпадает и, треснув по всей длине, открывает молоди дорогу на волю.

 

 

Яйцевая капсула таракана.

 

Совсем молоденькие тараканы, только что вышедшие из яйца, похожи на своих родителей. Правда, они еще бескрылы и, конечно, очень мелки; щель шириной в миллиметр и высотой в полмиллиметра достаточна для них как вход. Даже в самом чистом помещении найдется укромное местечко, которое может послужить пристанищем для юных гостей из соседней квартиры, если только там водятся тараканы.

О том, как растут тараканы, как претерпевают примерно шесть линек, прежде чем достигнут окончательного размера, нет нужды рассказывать подробно. Судя по всему, о чем сообщалось в предыдущих главах, мы вправе предвидеть, что здесь нет оснований искать стадии куколки. Уже в раннем возрасте тараканья молодь ведет такой же образ жизни, как и ее родители, тело имеет ту же форму, хотя и бескрыло. Никаких особых превращений насекомые не претерпевают. После завершающей развитие линьки быстро вырастают крылья, насекомое обретает полный размер, и все внешние изменения этим исчерпываются.

Иногда случается, что одна из длинных тонких ножек или какая‑нибудь другая часть тела не гладко выскальзывает из старой оболочки и острые края растрескавшейся хитиновой брони ранят насекомое. Такие повреждения, хотя сами по себе и безопасные, часто влекут за собой тяжелые последствия для пострадавшего насекомого. Его прожорливые собратья не жеманятся и жадно слизывают проступающую на пораненном месте кровь, а попробовав ее, уже не останавливаются, пока не сожрут покалеченного от рожек до ножек. Нравы, что и говорить, жестокие, но именно этим жестоким способом естественный отбор устраняет из жизни неполноценные и слабые формы. А вот почему тараканы уничтожают иногда и пакеты с яйцами, это пока не выяснено^[28].

Так или иначе хозяин квартиры, которому докучают тараканы, не станет протестовать против их «самопожирания» и пожелает своему неприятелю приятного аппетита. Однако самый лучший аппетит не сказывается, к сожалению, на численности этих насекомых; в отапливаемых помещениях они размножаются круглый год.

 

 

О пользе разжевывания пищи

Об американском миллиардере Джоне Д. Рокфеллере рассказывают, что, намереваясь дожить до ста лет, он взял себе за правило с исключительной старательностью разжевывать пищу. И хотя он не достиг цели, а избранное им средство может показаться странным, в основе его лежит вполне здравая идея. Пища, достаточно измельченная, гораздо доступнее для пищеварительных соков, чем крупные куски. Еда, хорошо пережеванная, усваивается полнее и лучше, а это крайне важно: ведь именно из пищи извлекает организм все вещества, необходимые как для физического, так и для умственного труда.

Разумеется, человек, прежде чем проглотить кусок хлеба, должен его прожевать. Посмотрим теперь на весь животный мир в целом. Оказывается, способность жевать не так уж распространена. Рот щуки полон зубов, но все их острия направлены кзади и приспособлены не для того, чтобы разделывать добычу на части, а лишь для того, чтобы не дать ей ускользнуть, раз она уже поймана. Лягушка схватывает мушек не раскусывая, а змея боа способна целиком проглотить даже поросенка. Из всех позвоночных только птицы и млекопитающие механически измельчают и размалывают пищу. Птицы пользуются для этого клювом и жерновами жевательного желудка, млекопитающие – зубами. Не случайно именно птицы и млекопитающие теплокровны и отличаются особенно активным обменом веществ, не случайно также мы находим среди теплокровных наиболее деятельные существа, которые превосходят всех других позвоночных (рыб, пресмыкающихся и прочих) также своими психическими способностями.

Низшие животные в подавляющем большинстве случаев проглатывают добычу, не измельчая ее. Насекомые, которые пережевывают свой корм, превосходят других низших животных и подвижностью и многогранной жизнедеятельностью.

Джон Д. Рокфеллер, о котором мы вспомнили, имел основание завидовать тараканам. Те жуют пищу не только ртом, но продолжают жевать даже и тогда, когда она проглочена и находится в желудке: желудок у них оснащен острыми хитиновыми зубцами и соответственно очень сильными мышцами.

Жующий пищу желудок – подлинная находка изобретательной природы, совершенствующей системы механического раздробления корма. Однако наибольшую изобретательность природа проявила в создании ротовых устройств насекомых. Об этой странице естественной истории стоит сказать несколько слов.