Глава 2. Non-expressed Trusts

Содержание.

Введение.

Глава 1. Expressed Trusts

1.1. Общая характеристика Expressed Trusts

1.2. Возможность описания трастов с помощью обязательственно-правовых конструкций

1.3. Процедура создания траста

1.4. Участники траста

1.4.1. Учредитель траста

1.4.2. Бенефициары траста

1.4.3. Трасти

Глава 2. Non-expressed Trusts

2.1. Понятие Non-expressed Trusts

2.2. Виды Non-expressed Trusts

2.3. Expressed and Non-expressed Trusts: сходства и отличия

2.4. Теоретико-правовой базис Non-expressed Trusts

Заключение

Введение.

Траст был и остаётся одним из наиболее дискуссионных юридических девайсов, когда-либо существовавших в истории. В этом отношении юридический лагерь буквально раскололся на несколько секций: одни авторы говорят о его несомненной пользе и практической незаменимости^[1], другие это отрицают, наклеивая на трасты ярлык исторического анархизма и отдавая предпочтение иным, преимущественно обязательственно-правовым, конструкциям^[2], третьи занимают компромиссную позицию, отдавая дань уважения рассматриваемо институту, но в то же время говоря о его принципиальной заменимости при помощи схожих инструментов^[3].

Именно этим и объясняется неугасающая актуальность рассматриваемого вопроса. В силу присущей им уникальности, трасты до сих пор вызывают живой интерес среди представителей самых разных правовых школ. Особенно это касается исследователей, воспитанных и живущих в «нетрастовых» правовых системах, преимущественно Романо-германской правовой семьи, которые не прекращают попыток осмыслить трасты с помощью известных им юридических концепций и доктрин и переложить результаты своей деятельности на местную правовую почву^[4].

Целью настоящей работы, тем не менее, не является исследование возможности применения традиционных цивилистических концепций к институту траста, целесообразности его имплементации в отечественный правопорядок или даже сопоставление преимуществ и недостатков собственно трастов и институтов, способных их заменить. Впрочем, без обращения к этим темам обойтись практически невозможно в силу хотя бы того обстоятельства, что в современном мире лишь редкие правовые системы не предприняли попыток перенять этот девайс, и, опять же, за редким исключением, практически все из них потерпели неудачи, что нуждается в пояснении. Ведь характерно, что даже несмотря на утверждения ряда уважаемых юристов о принципиальной возможности воссоздания траста в цивилистической правовой среде при использовании обязательственно-правового инструментария, все авторы делают ссылку на то, что сконструированные таким образом «существа» не будут являться трастами в собственном смысле слова, но лишь станут некоторым комбинированым вариантом, «trust-like devise», и уже это одно указывает на безусловную исключительность анализируемой конструкции.

В рамках настоящей работы будет препринта попытка исследовать классические типы английских трастов, выявить их существенные черты и отыскать то, что можно назвать «сердцем» трастов, то есть ту особенность, которая делает их столь уникальными и полностью исключает возможность «дублирования» в какой-либо другой правовой среде^[5]. На наш взгляд, современная, и, в первую очередь, отечественная литература не предлагает достаточно четкого и корректного описания рассматриваемой конструкции, что вызывает сложности в понимании правовой природы трастов. Это видно уже из того, что традиционным стало их обозначение как «фидуциарной собственности»^[6] или разновидности доверительного управления^[7], что не до конца удовлетворительно и может быть признано пригонным лишь с некоторыми условностями и уточнениями.

В то же время, на наш взгляд, усвоение действительной сущности траста может помочь разрешить множество проблем и, в конечно счете, если не снять, то как минимум оптимизировать и скорректировать дискурс относительно возможности существования траста вне англо-американской правовой семьи. В то же время, следует признать, что, несмотря на отстаиваемую нами принципиальную невозможность «рецепции» английских трастов в каком-либо ином правопорядке, сам по себе рассматриваемый институт не является незаменимым и потому не должен рассматриваться в качестве панацеи, способной решить насущные проблемы конкретной юрисдикции.

Глава 1. Expressed Trusts.

Процедура создания траста.

Как было указано выше, большинство авторов, особенно склонных к объяснению траста через обязательственно-правовые конструкции, считают, что траст создаётся в результате соглашения между учредителем и трасти^[33]. Иными словами, утверждается, что акт, лежащей в основании траста, является билатеральным. Это утверждение, однако, неверно.

Причиной заблуждения, на наш взгляд, является то обстоятельство, что обычно на практике момент создания траста и момент передачи титула на имущество совпадают. Кроме того, распространено мнение, будто лицо должно дать своё согласие на то, чтобы стать трасти^[34].

На самом же деле процесс создания траста не так прост. В основании его лежат два акта: акт создания траста и акт передачи имущества трасти (диспозиции)^[35]. Более того, Английское право не устанавливает требований относительно формального согласия/отказа трасти. На практике формальная реакция присутствует именно в последнем случае; иными словами, когда трасти не возражает, он автоматически приобретает данное качество^[36].

Разделение процесса создания траста на 2 части, или 2 акта, происходит из дихотомии Common law/Equity и следует из аксиом последнего, а именно: «Закон не может стать средством обмана» и «Право справедливости смотрит на то, что должно было быть сделано, а не на то, что сделано». Большую роль в установлении рассматриваемого правила сыграло понятие «обмана»^[37] и его применение в Праве справедливости.

Вообще говоря, именно последнее является ключевым для Права справедливости в целом и трастов в частности^[38]. Собственно, в этом и цель Equity и трастов как самого известного его продукта - борьба с различного рода несправедливостями. Вопрос о том, как именно создаётся траст, также является производным от этого обстоятельства.

Начиная с 1677 года - того момента, когда Парламент принял Statute of Frauds, вопрос о создании траста не был до конца ясен в связи с терминологической путаницей, возникшей благодаря отсутствию регулирования в отношении акта создания траста, тогда как применительно к акту диспозиции устанавливались некоторые формальные требования. В частности, это касалось трансфера недвижимости, который должен был быть оформлен в письменной форме. Лорд Ноттингем, сыгравший большую роль в написании Статута, настаивал на том, что письменная форма является конститутивным признаком акта передачи недвижимости и потому в её отсутсвие он должен быть признан недействительным^[39]. В то же время, было высказано мнение, что письменная форма имеет лишь доказательственное значение. В целом, сложилась не до конца понятная ситуация: с одной стороны, закон не регулировал отношения по созданию траста, с другой - устанавливал необходимость соблюдения формальностей, но лишь применительно к акту диспозиции недвижимости.

До XIX в. преобладало мнение, что «прямые трасты» должны создаваться в письменной форме^[40]. Это и создавало возможность для того, что называется “fraud” - когда учредитель, соблюдая все правила относительно акта передачи имущества, не соблюдал их относительно акта создания траста, что позволяло трасти, ставшему легальным собственником переданного имущества, говорить о недействительности акта учреждения траста и оставлять это последнее за собой. Право справедливости посчитало невозможным такое положение дел, и с 1897 года в подобных ситуациях в случае предъявления учредителем доказательств того, что он имел намерение создать траст, стало признавать прямой траст созданным^[41].

Таким образом, современное регулирование не содержит формальных требований к акту создания траста, за исключением содержащихся в Statute of Frauds положений, имеющих отношение лишь к трастам, в которые передаётся недвижимость. Более того, в последнем случае письменная форма имеет только доказательственное значение: письменный акт лишь доказывает намерение учредителя создать траст, следовательно, возможно создать траст и без её соблюдения, что впоследствии будет подтверждено учредителем письменно либо с помощью нескольких письменных актов, ни один из которых сам по себе не может считаться актом создания траста, но взятые вместе способны выступить в таком качестве^[42].

В то же время, такой либеральной подход неприменим к акту диспозиции, который всегда должен быть осуществлён с соблюдением всех формальных требований, установленных для отчуждения конкретного вида имущества, поскольку иное не отвечало бы требованию определённости. Образно описывая такое положение вещей, Моурицио Люпой говорит, что «Право справедливости допускает довольно простой переход из мира Общего права в свой, но как только он совершён, оно требует соблюдения формальностей»^[43]. Из сказанного следует, что мыслима ситуация, когда из этих двух актов один (акт диспозиции) не будет соответствовать установленным требованиям. В таком случае он не будет иметь юридической силы, не затрагивая при этом действительность акта создания траста; в то же время, этот последний не будет иметь эффекта, поскольку не произошло отчуждения имущества в пользу трасти^[44].

Таким образом, мы приходим к важному выводу: траст создаётся не в результате заключения двухстороннего соглашения между учредителем и трасти, но в его основе лежат два акта: односторонний акт создания траста и односторонний акт диспозиции.

Немаловажную роль здесь имеют ещё 2 обстоятельства, сопровождающие процесс создания траста, а именно то, что называется “entrusting” и “segregation”. Если второе понятие поддаётся переводу, то с первым дела обстоят сложнее. В целях удобства это, на наш взгляд, можно назвать «правонаделением», однако не стоит отождествлять его с тем значением, которое имеет термин в цивилистике: если в последнем случае правонаделение не предполагает потерю права его субъектом, то применительно к entrusting происходит именно это - учредитель передаёт права в отношении имущества трасти. В то же время, это нельзя назвать просто передачей прав: рассматриваемая конструкция является своеобразным механизмом, «вдыхающим жизнь» в траст.

Без entrusting не может быть траста. В «прямых» трастах этот процесс является внутренним атрибутом акта диспозиции: учредитель не просто передаёт имущество трасти, но передаёт его затем, чтобы тот сумел достичь определённых целей или удовлетворить некоторые интересы, которые определил первый. Притом можно сказать, что «правонаделение» трасти симметрично потере прав учредителем: последний может оставить за собой некоторые правовые возможности, но они не будут иметь решающего значения. В этом, к слову, состоит ещё один довод в пользу невозможности говорить применительно к трастам о фидуциарной собственности: в случае, если у трасти возникнут какие-либо вопросы или сомнения относительно того, как управлять имуществом траста, он должен будет обратиться в суд, но не к учредителю^[45].

Entrusting имеет ещё одно значение, которое объясняет ограничения, лежащие на трасти, то есть затрагивает интересы бенефициаров. Когда создаётся траст, в процессе чего происходит это «правонаделение», учредитель одновременно с передачей прав трасти отчуждает некоторый интерес в пользу бенефициаров. На данном этапе работы мы не станем вступать в дискуссию относительно природы прав бенефициаров и традиционного понимания «расщепления» собственности в трасте, однако уже здесь стоит сказать, что, в действительности, бенефициары не имеют так называемого equitable ownership, но имеют equitable interest, и именно в этом кроется корень принадлежащих им возможностей и ограничений трасти: последний, получая в процессе entrusting титул на переданное имущество, приобретает его с дефектом по Праву справедливости; несмотря на то, что по Общему праву он является безукоризненным и полным, в Equity он обладает недостатком, который и порождает определённые возможности на стороне бенефициаров. Они не имеют права собственности, их права ограничены, в некотором смысле они лишь выгодоприобретатели; в то же время, принадлежащий им equitable title на предмет траста, которого, словно пазла, не хватает трасти, порождает их весьма защищённую позицию и делает любые недобросовестные действия трасти недействительными. Иными словами, именно благодаря указанному обстоятельству и ограничиваются возможности трасти.

То, что называется “segregation”, или разделение, тесно примыкает к entrusting. Как мы уже говорили, «эффект несостоятельности» является прямым следствием разделения, а оно, в свою очередь, с необходимостью проистекает из entrusting. Это возможно постольку, поскольку в общий пул активов, принадлежащих трасти в личном качестве, не может входить принадлежащее ему как трасти имущество в силу присущего ему недостатка по Праву справедливости - оно не полное, оно не своём «его», оно не идентично иному имуществу, которое ему принадлежит. Поэтому же применительно к тому, что держит лицо как трасти, применяется принцип реальной суброгации^[46].

 

Участники траста.

Учредитель траста.

Учредитель (settlor) траста является одной из трёх основных фигур, о которых типично говорят при анализе исследуемой проблемы. Это то лицо, которое собственно и вызывает траст к жизни, передавая титул на имущество в пользу трасти и определяя условия управления им. В целом, ключевые моменты, относящиеся к данной фигуре, уже были рассмотрены выше: это вопросы природы актов, лежащих в основании траста, и механизмов, используемых для создания того правового эффекта, на который рассчитан траст как институт.

Истоки траста и полномочий учредителя лежат в области договорного права: некто, желая передать имущество в пользу дорогих ему лиц во избежание формальностей, характерных для ригидного Общего права средних веков, либо желающий оставить его за собой/своими близкими в преддверии Крестового похода, передавал это имущество церкви/друзьям на управление. Тогда институт траста ещё не был известен, и по существу соотвествующие процедуры происходили на основе отношений договорных - это было что-то наподобие раннего договора нераскрытого агентирования (undisclosed agency) с крайне сильным элементом фидуциарности^[47].

Траст в его классических очертаниях появился в 17-18 вв. В типичном случае семья в целях управления своим имуществом передавала его в траст и за учредителем не оставалось никаких (или почти никаких) правомочий (powers). Договорной элемент исчез в связи с развитием унилатеральной природы актов создания траста и диспозиции, о чем мы упоминали выше^[48].

В целом, в литературе нет существенных разногласий относительно того, какое положение занимает учредитель траста в отношениях, складывающихся по поводу последнего: общепринятой точкой зрения является то, что он теряет всякую связь с имуществом, являющимся предметом траста. Маурицио Люпой отмечает, что для цивилиста утверждение, будто лицо, предавшее принадлежащее ему на праве собственности имущество третьему лицу, не имеет никаких средств защиты и контроля над последним, является весьма сложным для понимания^[49]. В то же время, стоит не согласиться с этим мнением, поскольку даже представители континентальной правовой мысли уже давно смирились с таким положением вещей^[50].

В то же время, некоторые из них, несмотря на отмеченное выше согласие, все же говорят о том, что за учредителем остаётся ряд весьма существенных правомочий, например, право истребовать имущество в случае, если на него было обращено взыскание со стороны личного кредитора трасти по долгам последнего^[51]. Тем не менее, это не совсем корректно: теоретически мыслима возможность сохранения за учредителем таких правомочий, но в таком случае он сохранит за собой существенный контроль над трастовым имуществом и такой траст рискует быть признанным «пустым» (bare trust)^[52].

В связи с односторонней природой актов создания траста и отчуждения имущества вполне естественной является возможность оставления за учредителем некоторых правомочий, таких, например, как право замены трасти или изменение состава бенефициаров - это, что называется, «его дело». В то же время, такие правомочия не должны быть слишком весомыми и перекрывать права трасти по управлению имуществом^[53].

Бенефициары траста.

Роль бенефициаров траста в литературе остаётся спорной. Принято считать, что бенефициары - это те люди, ради которых и создаётся траст, из чего делается вывод, будто они являются незаменимыми фигурами, важнейшими в данной конструкции. Поскольку учредитель теряет всякий интерес в имуществе, переданном в траст, тогда как трасти становится его полноправным собственником, постольку, по убеждению сторонников данной позиции, бенефициары играют ключевую роль в существовании института, так как лишь они могут контролировать поведение трасти, выполняя, таким образом, роль некоторого сдерживающего фактора, без которого вся конструкция стала бы просто бесполезной и даже вредной^[54].

Другие авторы придерживаются точки зрения, согласно которой бенефициары траста, в действительности, не так уж важны. Поскольку эти лица, по большому счету, не занимают активной позиции, оставаясь в известном смысле лишь выгодоприобретателями и некой «психологической нагрузкой» на трасти, постольку они «строго говоря, не имеют никаких прав»^[55].

Вторая позиция является менее распространённой и согласиться с ней весьма затруднительно хотя бы потому, что бенефициарам действительно принадлежат некоторые важнейшие права, без которых достижение правового эффекта, на который направлен траст, было бы немыслимо.

В то же время, это обстоятельство не говорит в пользу корректности противоположной точки зрения. Несмотря на общепринятое мнение, бенефициар, как и учредитель, не является необходимой стороной траста. Классический пример трехстороннего траста не является безукоризненным: во-первых, потому что в таком случае полностью опускаются из виду «скрытые», или «непрямые», трасты, и, во-вторых, потому что такая модель не является единственной. Практике известны случаи существования так называемых «целевых трастов»^[56], или «purpose trusts», в рамках которых имущество передаётся трасти для достижения определённой цели, которая вообще не предполагает наличия каких-то конкретных бенефициаров.

Такая переоценка роли рассматриваемых участников трастов является, на наш взгляд, следствием неправильного понимания правовой природы положения бенефициаров. Мы уже отмечали выше, что наиболее распространённой и общепринятой позицией является признание за последними статуса собственников по Праву справедливости (equitable owners)^[57]. Эта формулировка не является пустым звуком и отражает некоторые особенности правового положения бенефициаров, но в то же время она не объясняет ровным счетом ничего и приводит лишь к путанице.

Неизбежным является вопрос: «что представляет из себя такого рода собственность?». Как отмечает один из наиболее авторитетных исследователей в сфере трастов Ф. Майтланд, в сущности, она ничем не отличается от собственности по Общему праву за рядом исключений, которые касаются главным образом прав добросовестных приобретателей имущества траста за цену: если трасти, в нарушение своих обязанностей, отчуждает это имущество третьему лицу, которое не знало и не могло знать о том, что он не является «полноценным» собственником, то бенефициар не может предъявить никаких требований к этому лицу. В остальном же он находится в настолько же привилегированной позиции, как и обыкновенный, «легальный» собственник^[58].

На базе этого представления были сформулированы и иные объяснения, которые, впрочем, также ничего не объясняют и «запутывают этот клубок» ещё сильнее. Например, говорят, что бенефициары являются подлинными собственниками, тогда как трасти - лишь временными^[59]. Из этого же понимания выводится и представление о правах бенефициаров как правах in rem.

Последнее, в свою очередь, и вовсе вызывает неразрешимые трудности. На наш взгляд, стоит избегать подобных утверждений по ряду весьма важных причин. Во-первых, надо отметить, что такая позиция не является господствующей в английской литературе, однако весьма часто встречается в том или ином виде в публикациях континентальных авторов. Очевидно, и здесь прослеживается тенденция последних к объяснению траста сквозь призму цивилистических учений, что не является верным. Хотя английскому праву известны конструкции прав in rem и in personam, они не отражены в нем настолько же четко, как в европейских правопорядкоах. Говорить о том, что та или иная правовая позиция лица в англо-саксонской правовой среде обладает природой in rem или in personam просто некорректно.

Во-вторых, следует понимать, что термин «equitable ownership» имеет скорее лингвистическое, нежели легальное, значение, и употребляется для упрощения формулировок, нежели для отражения реального правового положения бенефициаров. Применение к нему характеристик in rem/in personam приводит к переходу из области equity в область common law, поскольку лишь тогда мы можем примерять к последнему какие бы то ни было юридические концепты, что является в корне неверным.

Это же справедливо и для утверждения, будто права бенефициаров являются обыкновенными правами требования^[60]. Помимо сказанного выше, это не так уже постольку, поскольку здесь нет прямой правовой связи между бенефициарами и теми лицами, к которым они адресованы. Как известно, Право справедливости всегда действует «лично», предоставляя тому, кто нуждается в помощи, право против конкретного лица. Если в качестве этого последнего выступает трасти, то, на первый взгляд, нет проблем в том, чтобы признать за правами бенефициаров это свойство относительности, поскольку налицо двусторонняя правовая связь. В то же время, это право одновременно обращено и осуществимо против всех третьих лиц, которые могут выступить контрагентами трасти при отчуждении им имущества траста в нарушение своих обязанностей. В таком случае, как минимум, возникают трудности.

Так или иначе, рассуждения подобного рода не имеют под собой оснований и в сущности бессмысленны^[61]. Английский правопорядок не признаёт строгой дихотомии прав in rem/in personam и во всяком случае она не применима к Equity, к области которого и относятся права бенефициаров. Размышления некоторых авторов об обязательственно-правовой природе последних, какими бы убедительными они ни были, не могут корректно объяснить их происхождение.

Права бенефициаров лишь условно называются «правами» в смысле некоторых преимуществ, не принадлежащих более никаким иным лицам. В действительности мы не можем отнести их к какой-либо категории правовых возможностей, они уникальны по своей природе. К их носителям мы не можем приравнять положения «владельцев» вещных или обязательственных прав.

В пользу того, что бенефициары являются «собственниками» по праву справедливости, часто приводят утверждение, что последние в случае выбытия некоторого имущества из траста имеют право «проследить»^[62] его до самого приобретателя и вернуть себе. В действительности, такая операция не приводит ни к чему иному, кроме как к установлению нового траста на это имущество - лицо, неправомерно получившее его в своё распоряжение, становится трасти в пользу бенефициаров.

Ещё одним типичным (и настолько же ошибочным) является утверждение, будто бенефициары траста имеют право на получение предмета траста (the right to obtain the subject matter of trust). Однако для того, чтобы это произошло, необходимо прекратить траст - он должен быть ликвидирован, и тогда бенефициары действительно получат имущество, но уже не в этом качестве, а как правопреемники трасти. Эта ситуация, как и указанная выше, не может быть легко объяснена с позиций учения о той или иной категории субъективных прав.

И здесь мы вынуждены вернуться к тому, о чем уже говорили применительно к процедуре создания траста и о чем будет сказано далее, поскольку именно эта, весьма неочевидная, вещь лежит в основе всего института. Бенефициар обладает тем, что можно назвать equitable interest^[63], тогда как трасти принадлежит legal title, или legal ownership. Трасти является полноправным собственником имущества, переданного в траст - как по Общему праву, так и по Праву справедливости. Тем не менее, если его легальный титул полноценен, то титул, принадлежащий ему по Праву Справедливости, нет, поскольку ему не хватает той детали, которая и принадлежит бенефициарам. Иными словами, этот equitable interest бенефициаров корреспондирует недостатку правовой полноценности титула трасти. Именно этот дефект является основанием для всех ограничений последнего и именно он позволяет первым занимать столь привилегированное положение в рамках всей системы.

Более того - и это объясняет невозможность описания прав бенефициаров сквозь призму положений об относительных правах, учитывая «личный» характер Права справедливости - этот интерес имеет своим предметом не имущество, входящее в траст, но права трасти. Все то, что могут делать бенефициары, проистекает из того, что запрещено делать последнему. Поэтому же они имеют преимущественное положение перед его кредиторами - в их руках средство к восстановлению полноценного права собственности на имущество траста^[64].

В то же время, надо помнить, что бенефициар не является необходимой фигурой траста и его статус, по большому счету, вытекает из статуса трасти как наиболее важной персоны в рамках данной конструкции.

 

Трасти.

Трасти является наиболее важной и единственной необходимой фигурой в конструкции траста. Существует бесчисленное множество конкретных разновидностей данного института, каждая из которых содержит внутри уникальную конфигурацию сторон, число которых также может варьироваться, но неизменным всегда остаётся одно - в любом трасте есть трасти.

По мере изложения мы уже ни раз затрагивали статус данной фигуры, и в общем виде происхождение и характер принадлежащих ей полномочий ясны. Тем не менее, некоторые моменты требует прояснения.

В первую очередь это касается самого понятия трасти. Ситуация с ним аналогична трастам вообще, а именно: сколько есть видов трастов - столько и видов трасти. Было бы неверным пытаться одновременно концептуализовать этот статус и понять классическую английскую модель трастов - мы можем лишь «обрисовать» его, но не дать детального обзора. Опять же, дело не в том, что это принципиально невозможно - скорее, это просто ненужно, ведь даже сами прародители не говорят «the trustee», но просто «trustee».

Современная континентальная (и уж точно отечественная) школа привычно говорит о том, что бенефициарам траста принадлежит equitable ownership, тогда как трасти - legal ownership^[65]. Мы и сами выше частично прибегали к таким формулировкам, однако они не являются до конца корректными. Дело здесь не только в том, что права первых обладают несколько иной природой, но и потому что положение второго также нельзя описать в подобных терминах. Трасти принадлежит не просто legal title, ему принадлежит именно title, он является полноправным и абсолютным собственником имущества траста^[66]. Вообще говоря, этот статус куда лучше описывает оригинальный английский термин «entitlement», полноценного перевода которого, к сожалению, автору настоящей работы подобрать не удалось.

Итак, трасти имеет титул, признаваемый не только по Общему праву, но и по Праву Справедливости. Однако, как уже известно, этот титул все же не является полноценным. Ему не хватает именно того, что принадлежит бенефициарам и что признаётся лишь в рамках Equity - equitable interest, который и составляет то, что называют “lack of equitable fullness of title”^[67]. Все уникальные свойства траста как института происходят из этой, казалось бы, незначительной детали: и «эффект несостоятельности», и «сегрегация», и тому подобное.

Указанный дефект налагает ограничения на стиль поведения трасти и на возможные последствия осуществления им трансфера входящего в состав траста имущества. Следовательно, трасти всегда должен действовать, держа в уме это обстоятельство: как только он совершает действие вопреки акту траста (trust instrument), equitable defect даёт о себе знать.

Тем не менее, этот недостаток не отражается на правовом эффекте совершаемых им действий, если они не выходят за рамки предоставленных трасти полномочий. Когда последний управляет «вверенным» ему имуществом, в том числе отчуждает его, в интересах бенефициаров, он действует как полноценный собственник. Но стоит ему перейти эту грань, и все последствия, тем не менее, будут обращены также в пользу последних. В этом кроется уникальность полномочий трасти и всех осуществляемых им сделок: дефект передаётся тогда, когда сам акт «дефективен»; если же акт правомерен, то полноценный титул восстанавливается в руках того, к кому переходит.^[68]

Принадлежащее трасти право может иметь своим предметом совершено различные активы, которые могут меняться со временем как по качеству, так и по количеству. То же самое касается объема дефекта в его правовым статусе: в зависимости от конкретной разновидности траста и принадлежащего бенефициарам интереса он может быть большим или меньшим. Суть, однако в том, что он есть всегда, и из этого следует важный вывод: предметом траста является не входящее в его состав имущество, но полномочия трасти. Каждое его полномочие является клеткой в этом организме, и это является следствием entrusting, о котором мы говорили выше. Это же объясняет и упоминавшийся ранее эффект конверсии - изменение состава имущества не влияет на предмет траста, так как он в действительности другой^[69].

Трасти всегда должен действовать в интересах бенефициаров или ради достижения цели траста (в целевых/благотворительных трастах)^[70]. Притом, стиль его поведения должен оставаться нейтральным: бенефициары могут иметь различные интересы (например, когда одним из них принадлежит право на доход от использования имущества, а другим - право на получение этого имущества после ликвидации траста).

Трасти не имеет права на получение каких-либо выгод от управления имуществом траста, помимо компенсации (если она есть^[71]). Более того, здесь существует еще больше жёсткое правило - трасти не может даже занимать такое положение, исходя из которого создавалось бы впечатление, будто он получает какую-либо выгоду. На самом деле, в этом отношении (как и во многих других) положение трасти очень ограничено - например, любое приобретение им имущества траста оспоримо по требованию бенефициаров^[72]; более того, он даже не может приобрести такое имущество после сложения своих полномочий и в общем порядке^[73].

Несмотря на то, что законодательное регулирование деятельности трасти в Англии является весьма скудным^[74], некоторые аспекты его работы (в особенности - вопросы отвественности) достаточно детально и удивительно жестко урегулированы. Вообще говоря, законодательные источники в рассматриваемой сфере играют скорее комплементарную роль, устанавливая лишь некоторые дефолтные правила и уступая первое место разрабатываемым участниками траста документам, которые, между тем, обычно представляют из себя образцы юридической техники. Комплексное государственное регулирование и вовсе является весьма редким.

Возвращаясь к вопросу об отвественности трасти, надо сказать, что интересы бенефициаров здесь защищены очень существенно. Так, трасти должен сохранять имущество траста и не смешивать его со своим собственным^[75]. Бенефициары могут прибегать к различным процедурам отслеживания (tracing procedures) с целью возвращения выбывшего имущество, однако судебная практика в один момент заняла весьма любопытную позицию: отмечается, что, по крайней мере в середине прошлого века, в подобных ситуациях, учитывая личный характер отвественности трасти, все фонды последнего считались принадлежащими бенефициарам^[76].

Привычно считать, что трасти всегда должен уведомлять контрагентов о том, что действует не в личном качестве - так называемая доктрина constructive notice. Любопытно, при этом, что это мнение разделяется не только европейскими (что логично), но и английскими и американскими учеными^[77]. Тем удивительнее обнаружить, что в действительности такого требования нет, а на практике это положение вещей и вовсе не часто встречается. Более того, The Companies Act 1980, в частности, его секция 360, до сих пор остающаяся в силе, запрещает при регистрации акций указывать, что они держатся трасти в интересах бенефициаров. Это же относится к недвижимости (Law of Property Act 1925, s.74). Таким образом, требование публичности, часто приписываемое трастам, имеет с реальностью мало общего.

Столь неординарная ситуация может быть объяснена множеством причин, среди которых и нежелание законодателя ограничивать свободу оборота и волю сторон, и тот факт, что система регистрации относится к Общему праву, тогда как полномочия трасти в данном случае затрагивают скорее Право Справедливости, но самое удивительное то, что на деле случаев мошенничества, которого типично боятся цивилисты, в таких условиях просто не встречается. Более того, сами трасти зачастую предпочитают не раскрывать своего статуса, например, при открытии счета в банке во избежание формальных правил, представляющих для них различного рода неудобства (например, необходимость раскрытия документов траста и состава бенефициаров)^[78].

Английский правопорядок всегда оставался ригидным применительно к отвественности трасти, ставя его в жёсткие рамки. В частности, The Trustee Act вообще не учитывает субъективного состояния последнего при совершении им нарушения: действовал ли он в интересах бенефициаров или из иных лучших побуждений, его ответственность всегда наступает уже из одного лишь объективного факта превышения им своих полномочий или действия вопреки им^[79]. Сама же ответственность всегда носит реституционный характер, и, более того, требование о компенсации упущенной выгоды, которая могла бы быть получена бенефициарами траста, не наруши трасти своих обязанностей.

Кроме того, существует еще одно правило, а именно - трасти не может восполнить одно нарушение другим: даже в случае компенсации потерь, причинённых нарушением обязанностей, трасти ответственен в силу приведённого выше принципа объективной оценки его действий^[80].

Единственным предусмотренным в The Trustee Act обстоятельством, исключающим ответственность трасти, является ситуация, когда он действовал добросовестно и рационально (“honestly and reasonable”). Однако этот безусловно размытый критерий практика толкует ограничительно, применяя к трасти стандарт «предусмотрительного бизнесмена» (“prudent businessman”)^[81]

 

 

 

Глава 2. Implied (Non-expressed) Trusts.

Перед тем, как приступить к анализу данной категории трастов, мы вынуждены сделать несколько важных отступлений.

Во-первых, необходимо иметь ввиду, что приведённые выше тезисы, характеризующие положение типичных участников «прямых» трастов, применимы и для участников трастов данной группы.

Во-вторых, и об этом уже было сказано ранее в данной работе, «непрямые» трасты - это то, о чем большинство европейских авторов обычно забывают при описании рассматриваемого института и что в итоге приводит их к неверным выводам. В действительности же они представляют из себя само воплоще