Глава XVI. Мнение доктора Бейкера

На следующей неделе Дэвид Бейкер явился в Линдси. Он приехал днем, когда Эрик был в школе. Когда последний вернулся домой, он обнаружил там Дэвида, который всего в течение часа сумел завоевать сердце миссис Уильямсон, втереться в доверие к Тимоти и стать для старины Боба своим парнем. Когда старые друзья поднялись наверх, Дэвид с любопытством оглядел Эрика.

– Теперь, дорогуша, я хочу знать, что все это значит. В какую передрягу ты попал? Ты пишешь письмо, умоляя во имя старой дружбы приехать к тебе сразу по его получении. Я бросил все и сломя голову бросился сюда. И что же я вижу? Вид у тебя пышущий здоровьем. Так что объясни, что тебе от меня понадобилось!

– Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу, Дэвид, только ты сумеешь мне помочь, – тихо сказал Эрик. – Я не хотел вдаваться в подробности в письме. Я встретил в Линдси молодую девушку и полюбил ее. Я попросил ее выйти за меня замуж, но хотя я ей не безразличен, она отказала мне, потому что она немая. Я хочу, чтобы ты осмотрел ее, выяснил причину ее недуга и попытался вылечить. Она прекрасно слышит, и во всем остальном она совершенно нормальна. Чтобы ты лучше вошел в курс дела, я должен вкратце поделиться историей ее жизни.

Пока Эрик рассказывал, Дэвид Бейкер слушал, с серьезным вниманием устремив глаза на лицо друга. Он ничем не выдал своего изумления и тревоги, когда узнал, что Эрик влюбился с немую девушку сомнительного происхождения. Странный случай сразу заинтересовал его как врача. Услышав всю историю, он сунул руки в карманы и несколько раз прошелся по комнате. Наконец он остановился перед Эриком.

– Значит, с тобой случилось именно то, о чем я тебя предупреждал. Ты потерял голову и утратил здравомыслие, принявшись ухаживать за девушкой.

– Если и так, – тихо сказал Эрик, – я приобрел нечто гораздо большее, куда сильнее и благороднее, чем здравый смысл.

Дэвид пожал плечами.

– Тебе придется потрудиться, чтобы убедить меня в этом, Эрилк.

– Это будет несложно. Есть один аргумент, который быстро убедит тебя в моей правоте – это сама Кильмени Гордон. Но мы не будем сейчас обсуждать, насколько я был мудр или благоразумен. Единственное, что я хочу знать: что ты думаешь о ее случае, после того как я тебе все изложил.

Дэвид задумчиво нахмурился.

– Не знаю, что и думать. Это очень любопытный и необычный случай, хотя и не уникальный. Бывали истории, когда тяжелое состояние матери влияло на ребенка до его рождения. Но я не могу вспомнить случаев выздоровления. Посмотрим, что можно сделать для этой девушки. Ничего не могу сказать, пока не осмотрю ее.

На следующее утро Эрик повел Дэвида в усадьбу Гордона. Когда они подошли к старому саду под сводами хвойного леса, расцвеченного утренней зарей, там зазвучала музыка. Дикая, печальная, манящая, неописуемо прекрасная и сладостная.

– Что это? – вздрогнув, прошептал Дэвид.

– Это Кильмени играет на скрипке, – ответил Эрик. – Она невероятно одарена, ты слышишь ее импровизации.

Кильмени ждала их на старой скамейке. Ее прекрасные чистые глаза расширились, лицо зарумянилось от волнения, смешанного с надеждой и страхом.

– О... боже, – слабо пробормотал Дэвид.

Он не сумел скрыть своего изумления, и Эрик улыбнулся. Он не сомневался, что до этой минуты Дэвид Бейкер считал своего старого друга сумасшедшим.

– Кильмени, познакомься, это мой друг доктор Бейкер, – сказал он.

Кильмени с улыбкой протянула руку. Она была так прекрасна, освященная нежным утренним солнцем, окруженная белыми лилиями, словно родными сестрами, что при ее виде перехватило бы дыхание у любого мужчины. Дэвид, который никогда не испытывал неуверенности в себе и всегда умел произвести впечатление на женщин светской беседой, вдруг почувствовал себя краснеющим, робким школьником, когда склонился к ее руке.

Кильмени, напротив, чувствовала себя вполне непринужденно. В ее манерах не было и следа смущения, а только неуловимая, прелестная застенчивость. Эрик улыбнулся, вспомнив их первую встречу. Он вдруг понял, как далеко с тех пор продвинулась девушка, как сильно она развилась. Жестом предложив следовать за собой, Кильмени повела спутников через сад по вишневой аллее, они послушно пошли за ней.

– Эрик, она просто неописуема, – прошелестел Дэвид на ухо другу. – По правде сказать, вчера я подумал, что ты повредился в рассудке. А теперь меня разрывает лютая зависть. Она прекраснее всех женщин, которых мне когда-либо доводилось видеть.

Эрик познакомил Дэвида с Гордонами, и поспешил вернуться в школу. По дороге он встретил Нейла и был потрясен блеском ненависти в глазах юного итальянца. Жалость к нему мгновенно сменилась тревогой. Лицо Нейла выглядело изможденным и худым, глаза запали и лихорадочно блестели, казалось, но постарел на несколько лет с тех пор, когда Эрик впервые увидел его в долине у ручья. Под влиянием внезапного порыва сострадания Эрик остановился и протянул ему руку.

– Нейл, будем друзьями? – предложил он. – Мне жаль, что я невольно причинил тебе боль.

– Друзьями? Никогда! – прошипел итальянец. – Ты похитил у меня Кильмени. Я всегда буду тебя ненавидеть. Мы еще сочтемся с тобой.

Он в бешенстве двинулся дальше. Эрик, пожав плечами, тоже пошел своей дорогой, выбросив неприятную встречу из головы.

День показался ему бесконечно долгим. Дэвид не вернулся домой к обеду. Только вечером, когда Эрик вошел к себе в комнату, он увидел там своего друга, который бездумно смотрел в окно.

– Ну? – нетерпеливо спросил он.

Дэвид развернулся к нему, но все еще сохранял молчание.

– Ну, говори! Не держи меня в неведении, Дэвид. Я уже все передумал, за сегодня как будто прошла тысяча лет. Ты узнал, что с Кильмени?

– Ничего, – медленно ответил Дэвид, бросившись в кресло у окна.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал. В ее голосовых связках нет никаких изъянов. И нет никаких причин, чтобы она не могла говорить.

– Тогда почему же она не разговаривает? Думаешь...

– Думаю, я не сумею выразить свой вывод словами лучше, чем Дженет Гордон. Она сказала, что Кильмени немая от того, что ее мать этого хотела. Вот и все. Тут психологическая проблема, а не физическая. Медицина бессильна. Есть куда более выдающиеся специалисты, чем я. И все же, если ты посоветуешься с ними, они скажут тебе то же, что я, Эрик, не больше, не меньше.

– Значит, надежды нет? – в отчаянии воскликнул Эрик. – И ты ничего не можешь для нее сделать?

Дэвид взял со стула вязаную салфетку с вышитым львом и расправил ее на колене.

– Я ничего не могу сделать для нее, – сказал он, хмуро разглядывая это произведение домашнего искусства. – И не верю, что кто-нибудь из ныне живущих людей может что-нибудь для нее сделать. Однако сказать, что никакой надежды нет, я тоже не могу.

– Дэвид, прошу тебя! Я не в настроении разгадывать загадки. Говори прямо, приятель, не мучай меня.

Дэвид задумчиво ткнул пальцем в отверстие, которое представляло собой глаз царя зверей.

– Я не знаю, смогу ли объяснить тебе. Я и сам себя не очень понимаю. У меня есть смутная теория, не подтвержденная никакими фактами. В общем, Эрик, я думаю, что Кильмени сумеет заговорить, если очень сильно этого захочет.

– Захочет? Приятель, да она желала бы этого сильнее всего на свете. Она любит меня всем сердцем, но отказывается выйти замуж, потому что она немая. Кажется, в таких обстоятельствах любой человек захочет говорить действительно «очень сильно».

– Видишь ли, я имею в виду желание другого рода. Внезапный, яростный, страстный порыв, в котором собраны все ее физические, психические, душевные силы. Настолько могущественный, чтобы разорвать невидимые оковы, которые удерживают ее речь. Если получится вызвать его, то, возможно, Кильмени заговорит. Если бы ей удалось произнести хотя одно слово, то дальше она смогла бы нормально говорить.

– Все это похоже на вздор, – беспокойно сказал Эрик. – Я не вполне понимаю, о чем ты говоришь. Во всяком случае это звучит так, как будто надежды нет ни для нее, ни для меня. Даже если твоя теория верна, вряд ли удастся устроить такой случай, о котором ты говоришь. Кильмени никогда не выйдет за меня.

– Не сдавайся так легко, старина. Бывало, что женщины меняют свои решения.

– Не такие женщины, как Кильмени, – печально сказал Эрик. – Говорю тебе, у нее железная воля и упрямство матери, хотя и свободное от эгоизма и гордыни. Спасибо тебе за интерес и сочувствие, Дэвид. Ты сделал все, что мог. Но боже мой, если бы ты сумел ей помочь! Как много это значило бы для меня.

Со стоном Эрик опустился на стул и уткнулся лицом в сложенные ладони. Этот миг был для него горше смерти. Он считал, что подготовился к любому исходу, но не знал, насколько сильна была его надежда, пока ее не отняли у него. Дэвид со вздохом положил салфетку на место.

– Эрик, вчера вечером я, признаться, думал, что если не получится помочь этой девушке, то это было бы даже к лучшему. Мне совсем не понравились твои тревога и беспокойство. А когда я увидел ее, то понял, что отдал бы правую руку за то, чтобы ее спасти. Она именно та девушка, которая предназначена тебе. Если бы только мы могли заставить ее заговорить! – Дэвид со всей силы ударил по подоконнику, так что затряслись ставни. – Клянусь памятью твоей матери, эта девушка предназначена тебе, немая или нет! Если бы мы смогли убедить ее в этом!

– Мы не сможем ее убедить. Нет, Дэвид, я потерял ее. Ты ей рассказал то же, что и мне?

– Я сказал, что не могу ей помочь. О своей теории я не сказал не слова, это все равно не принесло бы никакой пользы.

– Как она это восприняла?

– Храбро и спокойно, как и подобает мудрой женщине. Но взглянув ей в глаза, Эрик, я почувствовал себя убийцей. Она попрощалась со мной со слабой улыбкой и поднялась наверх. Больше я ее не видел, хотя ее дядя пригласил меня остаться на ужин. Эти старые Гордоны – очень странная пара, хотя они мне понравились. Они надежные и сильные, такие люди становятся либо верными друзьями, либо злейшими врагами. Они сожалели, что я не смог ничего сделать для Кильмени, но в глазах старого Гордона я ясно видел, что напрасно вмешиваюсь в дела провидения.

Эрик горько усмехнулся.

– Мне нужно сходить к Кильмени. Ты простишь меня, Дэвид? Мне нужно ее увидеть. Мои книги в твоем распоряжении. Располагайся как дома.

Когда Эрик пришел к Гордонам, его встретила только старая Дженет и сказала, что Кильмени заперлась у себя в комнате и отказывается видеться с ним.

– Она знала, что вы придете, и оставила записку для вас, мистер Эрик. Вот она.

Дженет передала сложенный листок бумаги молодому человеку. Краткая записка была залита слезами.

 

«Больше не приходи, Эрик! – пробежал он глазами. – Мы не должны видеться, потому что это только все усложнит. Ты должен уехать и забыть меня. Когда-нибудь ты поблагодаришь меня за это. Я всегда буду любить тебя и молиться о тебе.

Кильмени»

 

– Я должен ее увидеть! – с отчаяньем сказал Эрик. – Тетя Дженет, будьте другом, скажите ей, что мы должны увидеться, хотя бы ненадолго.

Дженет обреченно покачала головой, но все же поднялась наверх. Вскоре она вернулась.

– Она сказала, что не может спуститься. Вы знаете, что она не передумает, так что не стоит ее уговаривать. И я должна сказать, что она права. Если она не выйдет за вас замуж, лучше уж вам не видеться.

С этим сомнительным напутствием Эрик был вынужден вернуться домой. Утром, в воскресенье, он отвез Дэвида Бейкера на вокзал. После бессонной ночи он выглядел таким несчастным и отчаявшимся, что Дэвид всерьез боялся за него. Он бы остался в Линдси еще на несколько дней, но критический случай с одним из его больных требовал скорейшего возвращения. На платформе станции друзья простились крепким рукопожатием.

– Эрик, бросай школу и возвращайся домой. В Линдси тебя не ждет ничего хорошего, ты разобьешь свое сердце на еще более мелкие осколки.

– Мне нужно увидеться с Кильмени в последний раз, прежде чем я уеду, – ответил Эрик.

В тот день он снова отправился в усадьбу Гордонов. Но результат был тот же, что и вчера. Кильмени отказалась с ним встретиться. Томас Гордон серьезно сказал ему:

– Эрик, вы мне по-человечески очень симпатичны, и я сожалею, что Кильмени все так решила. И все же, возможно, она права. Я был бы рад часто видеть вас у себя в гостях, я привязался к вам и буду скучать. Но ради вашего же блага, лучше не приходите сюда больше. Это не принесет никакой пользы. Чем скорее вы друг друга позабудете, тем будет лучше для обоих. Уходите, и да благословит вас Бог.

– Вы не знаете, о чем просите, – хрипло ответил ему Эрик.

– Я знаю, что прошу для вашего же блага, Эрик. Кильмени не передумает. Это я вам точно говорю, по опыту. Тише, Дженет, не плачь. Вы, женщины, глупые создания. Вы что, думаете, слезы тут помогут? Нет, слезами не смыть ни греха, ни его последствий. Страшно, как один-единственный грех может шириться, расти и пожирать невинные жизни, порой уже после того, как грешник отправился на тот свет. Мистер Маршалл, последуйте моему совету: откажитесь от школы в Линдси и возвращайтесь к себе домой как можно быстрее.

 

Глава XVII. Сломанные оковы

Эрик вернулся домой бледным и совершенно измученным. Он раньше не знал, что человек может испытывать такие страдания. Что ему делать? Казалось, что жизнь утратила всякий смысл – покинула его вместе с Кильмени. Он мучился, пока силы не оставили его, пока в его душе молодость и надежда не переродились в желчь и горечь.

Позднее он не мог вспомнить, как пережил воскресенье, как в понедельник вел уроки в школе. Он узнал, что, испытывая душевные муки, человек все равно продолжает жить и работать. Его тело превратилось в автомат, который говорил и двигался помимо него, а в это время его истерзанный дух, запертый во плоти, терпел боль, о которой нельзя было вспоминать без содрогания. Из этого чистилища Эрик Маршалл вышел человеком, который навсегда простился с юностью и заглянул за край жизни и смерти.

Во вторник днем в деревушке были похороны, и школу по обычаю закрыли. Эрик вновь отправился в старый сад. Он не ожидал увидеть там Кильмени. Он думал, что она будет избегать этого места хотя бы для того, чтобы не встретиться с ним. Но держаться вдали от нее было выше его сил. Несмотря на то что мысль об этом лишь добавляла мучений, он метался между безумным желанием никогда больше не видеть старого сада и болезненным недоумением, как он может туда не пойти – в это странное место, где он встретил свою возлюбленную, где ухаживал за ней, любовался ею, словно расцветающим редким цветком. За три коротких месяца она из прелестного ребенка превратилась в еще более прелестную девушку.

Пересекая поле возле густого соснового бора, он встретил Нейла Гордона, который чинил изгородь. Итальянец не поднял глаза, когда Эрик проходил мимо, а продолжал угрюмо вбивать в землю колья. Если до этого Эрик просто жалел Нейла, то теперь испытывал к нему искреннее сочувствие. Неужели он так же страдает? Эрик словно вступил в члены клуба, входным билетом в который была душевная боль.

В саду было очень тихо. В мечтательном, прозрачном свете сентябрьского дня солнце подняло в воздух все запахи, которые летом копились в лесу и в поле. Цветов осталось совсем немного. Лилии, которые теснились соцветиями на главной аллее всего несколько дней назад, теперь засохли. Трава поседела, поредела и торчала вокруг неопрятными старушечьими клочьями. Лишь кое-где полыхали факелами желтые золотарники, да несколько пурпурных астр качались на легком ветру.

Старый сад все еще сохранял свое волшебное очарование. Так некоторые женщины со времен юности сохраняют отблески былой красоты, какого-то врожденного, неразрушимого очарования. Эрик тоскливо, бездумно прошел по аллее и, наконец, уселся на завалившуюся изгородь в тени нависающих еловых веток. Там он предался горьким и сладостным грезам, вновь проживая все то, что произошло в этом саду с момента их первой встречи с Кильмени.

Он был настолько глубоко погружен в себя, что не замечал ничего вокруг. Он не услышал крадущихся шагов со стороны полутемного леса. И не заметил Кильмени, когда та медленно подошла к лазейке в старый сад. Она тоже пришла сюда, ища облегчения своему горю, если облегчение это было возможным. Она не боялась встретить здесь Эрика, потому что в это время он должен был вести уроки в школе. И она не знала, что в день похорон занятия у школьников по обычаю отменяют. Она пришла сюда утром, потому что вечером могла бы столкнуться здесь с Эриком. Но именно сюда стремилась ее душа. Все что ей осталось – это воспоминания.

За несколько дней над девушкой как будто пронеслось несколько лет. Она испила горькую чашу и преломила хлеб скорби. Лицо ее побледнело, осунулось, на висках залегли голубоватые прозрачные тени, из глаз исчез блеск девичьей надежды, а вместо нее поселилось горе и боль.

В то утро, глядя через окно кухни, как племянница уходит в сад, Томас Гордон покачал головой. «Она не выдержит, бедняжка, – подумал он. – Не создана она для этого мира. Что тут поделать! Лучше бы нога Эрика Маршалла никогда не ступала в сад Коннерса и на наш порог. Маргарет, Маргарет, как несправедливо, что твоя дочь должна расплачиваться за грех, совершенный до ее рождения».

Кильмени шла по тропинке к саду медленно и рассеянно, словно во сне. Она подошла к лазейке в заборе, чтобы войти в сад, подняла свое бледное поникшее лицо и увидела Эрика, сидящего вдалеке, опустив голову, на покосившейся изгороди под тенистой елью. Она замерла, и кровь бросилась ей в лицо. В следующую секунду румянец исчез, и девушка побледнела, как мрамор. Ужас плеснулся у нее в глазах – дикий смертельный ужас, как будто воды, отражавшие синее небо, вдруг накрыла серая тень облаков.

За спиной Эрика притаился Нейл Гордон, напряженный, готовый к прыжку. Даже на далеком расстоянии Кильмени ужаснуло выражение его лица. Она увидела, что он держит в руке топор, и в мгновенной мучительной вспышке вдруг поняла, для чего.

В одну секунду вся эта картина выжглась в ее голове. Она знала, что не успеет добежать до Эрика, не успеет его предупредить, будет слишком поздно. Когда Нейл Гордон с лицом мстительного демона стремительно поднял топор над головой, Кильмени рванулась вперед.

 

– ЭРИК! ЭРИК! ОБЕРНИСЬ! ОБЕРНИСЬ НАЗАД!

 

Эрик, сбитый с толку и растерянный, инстинктивно вскочил с места, когда услышал это крик. Он, конечно, не знал, что Кильмени его позвала, но безотчетно повиновался приказу.

Он повернулся и увидел Нейла Гордона, который смотрел мимо него, на бегущую Кильмени. Лицо итальянца было пепельным, глаза расширились от страха, как будто задуманное преступление внезапно было предотвращено какой-то сверхъестественной силой. Отброшенный в сторону топор обличал несостоявшегося убийцу без всяких слов. Прежде чем Эрик успел открыть рот, Нейл заверещал от ужаса и понесся в тень соснового бора, словно загнанное животное.

Мгновение спустя Кильмени, плача и смеясь, бросилась в объятья Эрика.

– Эрик, я говорю! Говорю! Ты слышишь? Я могу говорить! Эрик, я люблю, люблю тебя!