Легендарная история мадьярского князя

«Жил когда-то, — сказал Мурза-Хул, — молодой мадьяр, сын вождя, правившего страной, протянувшейся до Чернсго моря; звали его Тума-Мариен-Хан. Этот молодой человек страстно любил охоту; как-то раз, увлеченный любимым занятием в компании молодых людей, он преследовал зверя до самого берега Черного моря, он заметил на некотором расстоянии маленький корабль, украшенный флагами и вымпелами, развевавшимися на ветру. Корабль, подгоняемый к берегу легким бризом, мало-помалу приближался, и Тума-Мариен тоже направился вместе со своими спутниками к берегу; каково же было их удивление, когда они увидели на палубе одних только женщин, одетых в богатые одежды и знаками умолявших о помощи. Молодой князь тотчас же приказал прикрепить конец веревки к стреле, которую выпустили так удачно, что она упала прямо у ног женщин, которые, торопливо схватив веревку, привязали ее к хрупкой мачте своего суденышка, охотники же, ухватившись за другой конец веревки, в мгновение ока выволокли корабль на сушу.

Князь помогал спуститься на берег одной из девушек, к которой ее спутницы, по всей видимости, питали большое уважение; он взглянул на нее с обожанием, не в силах вымолвить ни снова, столь глубокое впечатление на его сердце произвела необычайная красота чужестранки. Затем, оправившись от своего удивления, он проводил ее и ее спутниц в резиденцию своего отца, который, узнав о высоком рождении и истории молодой особы, согласился женить на ней своего сына.

Вот удивительная история этой молодой чужестранки: ее звали Алемелия, и она была дочерью греческого императора, правившего в то время Византией. Этот своенравный монарх приказал воспитывать свою дочь в одиночестве на одном из островков Мраморного моря под наблюдением почтенной женщины; четырнадцать молодых девушек были у нее в услужении, и монарх строго-настрого запретил дуэнье, чтобы к его дочери когда бы то ни было приближался какой бы то ни было мужчина.

Принцесса становилась с каждым днем все прекраснее и приобретала все более невыразимое обаяние; ее прелесть в сочетании с невинностью и добротой порождали обожание со стороны ее спутниц по изгнанию.

Однажды, когда принцесса спала на диване, полог над которым был раскрыт, лучи солнца, как никогда яркие в тот день, проникли к ее ложу и произошло чудо: принцесса забеременела. Ее беременность не могла долго оставаться незамеченной ее отцом, императором; оскорбление чести привело его в страшный гнев. Чтобы скрыть бесчестье от своих подданных и не давать повода для разговоров об императорском семействе, он принял решение убрать дочь с глаз всего света, изгнав ее за пределы империи. С этой целью он приказал построить маленький корабль, нагрузить его золотом и бриллиантами, посадить на него свою дочь с ее служанками и дуэньей и отдать эти невинные существа на велю ветра и волн. Однако море, всегда столь гневно обрушивавшееся на непрошенных возмутителей спокойствия его вод, смилостивилось к принцессе, и легкий ветерок погнал кораблик к гостеприимным берегам мадьяров.

Принцесса не замедлила разрешиться от бремени сыном, а вслед затем подарила своему супругу Тума-Мариен-Хану двух других сыновей. После смерти отца молодой князь наследовал ему и прожил счастливую жизнь. Он воспитал первого своего сына от принцессы Алемелии под родительским надзором. Перед своей смертью он приказал сыновьям жить в союзе и мире; но они, став хозяевами после смерти отца, поссорились из-за престола, и разгорелась гражданская война. Эта междоусобица среди мадьяр привела к разрушениям и расколу внутри этой некогда свободной и могущественной нации, от которой, — со вздохом прибавил рассказчик, — у нас сохранились лишь воспоминания о ее былом величии, воспоминания, которые мы храним среди этих скал, превращенных нами в убежище нашей независимости, единственного наследия наших отцов, ради которой всегда готовы отдать жизнь мы и наши дети».

Так закончил этот интересный старик свой рассказ, сопровождавшийся исключительно уместной жестикуляцией. Хотя я едва понимал его слова, я с особым интересом слушал его рассказ, постепенно переводимый на турецкий язык. Мурза-Хул вел свой рассказ с легкостью и живостью, очаровавшей слушателей. Что касается меня, то я затруднился бы передать те ощущения, которые породил во мне рассказ князя, ставшего с того момента объектом моего пристального внимания. Этот приятный старик не покидал нас до самого Эльбруса.

Карачаевцы во главе со своим «вали»[194] (vali) Ислам-Керим-Шовхали также сопровождали экспедицию. Все эти люди были чисто одеты на черкесский манер, в костюмы, которые были переняты не только всеми жителями Кавказа, но также и казачьими офицерами на Линии. Они превосходно держались в седле и лихо правили своими лошадьми, можно сказать, не только лихо, но и с изяществом; они очень ловки и прекрасные стрелки.

Эти люди отличаются прекрасной осанкой, выразительными чертами лица, приятной внешностью и гибкостью стана. Я заметил, что в этом отношении никакая другая нация не похожа так на венгров, как карачаевцы и дугуры, которых я встречал позже на Нальчике... У них татарский язык и магометанская религия, которую они исповедуют кому как нравится, за исключением молодежи, скрупулезно соблюдающей все обряды. Я думаю, сделать из них новообращенных не составило бы большого труда.

Многоженство дозволено, но у них редко бывает больше одной жены. Они имеют репутацию хороших мужей и хороших отцов. К тому же их не следует рассматривать как полуварваров: они показывают достаточно много ума, легко воспринимают принесенные извне искусства и их, кажется, трудно чем-либо поразить. Я заметил, что у мужчин ноги маленькие и правильной формы, что должно быть отнесено за счет легкой обуви без каблуков и их привычки мало ходить пешком и почти всегда быть верхом на лошади.

Земля в их краю — одна из самых хороших и плодородных, она дает пшеницу, ячмень и особенно просо; травы вырастают там до высоты почти в два фута [60,96 см] и их более чем достаточно для прокорма скота. В этой стране прекрасные и обширные леса, где водится много животных; в их числе можно отметить куницу и дикую кошку, мех которых высоко ценится. Склоны и долины орошаются тысячью различных источников, освежающих зелень и умеряющих летнюю жару.

Карачаевцы разводят лошадей прекрасной породы; среди них есть такие, которые в Европе стоили бы до двух тысяч франков[195]. В большом количестве там водятся волы и овцы. Как правило, жители питаются бараниной; они также выделывают весьма хорошего качества масло и сыр.

Глава XVIII

Костюм черкесов

Поскольку черкесы представляют собой многочисленный, храбрый, сдержанный, отважный, но мало известный в Европе народ, я думаю, что не лишено смысла добавить здесь несколько слов к тому описанию этого народа, которое я намерен предложить в главе 53-й. Мои предшественники, писатели и путешественники, утверждали, что слово «черкес» происходит из татарского языка и составлено из «tcher» («дорога») и «kesmek» («перерезать»); но им не приходило в голову придать этому слову более естественный и более подходящий к характеру этого народа смысл. Нужно заметить, что «tcher» в персидском языке означает «воитель», «мужественный», a «kes» означает «личность», «индивидуум», «один из», aliquis. Из этого можно заключить, что именно персы дали название, которое сейчас носит этот народ. Я льщу себя надеждой, что ориентологи найдут подобную этимологию справедливой и не противоречащей их взглядам. 

Одежда черкесов, перенятая в настоящее время всеми жителями Кавказа, легкая, элегантная и наилучшим образом приспособлена для езды верхом и военных походов. Они носят рубашку из белого полотна или тафты белого, желтого или красного цвета, застегивающуюся на пуговицы на груди; они называют ее «яна». Поверх рубашки они носят куртку из вышитого шелка любого цвета, называемую «каптал», а поверх нее — сюртук длиной чуть повыше колен; у них он называется «циех», у татар — «чекмень», «чимек» или «бешмет»; этот сюртук затягивается поясом с металлическими застежками высокого качества. У сюртука на груди с обеих сторон имеется по восемь нашитых карманчиков, или вернее, по одному кармашку с восемью отделениями для патронов. Я позволю себе заметить, что этот сюртук имеет много сходного с венгерским сюртуком, который называется «одежда а ля Аттила». Панталоны у них очень удобные, они опускаются до пят поверх обуви; по швам они украшены серебряными или золотыми галунами, чем также похожи на венгерские. Эти панталоны абсолютно той же формы, что сейчас носят в Европе, и не такие широкие, как у казаков. Обувь, называемая «шарак», шьется из кожи или сафьяна черного, желтого или красного цвета; чаще всего они с большим вкусом украшены вышивкой, которую, как и другие вышивные работы, обычно делают женщины. Их колпак, «борк», напоминает по форме половинку дыни; женщины шьют его из сукна, а затем обшивают по краю бараньим мехом, шерсть которого мягка как шелк.

Когда черкесы одевают парадную форму, они носят кольчугу, называемую «афех», маленький шлем, «кипха», их манто, «бурка» делается из мохнатого войлока; черкесы называют его «джако», а татары — «ямаче»; простолюдины носят кусок козьего меха, чтобы укрываться от дождя; в плохую погоду они носят на голове своеобразный капюшон, именуемый «башлык». Свои ружья, «молоток» они носят на ремне и укрывают в кусок козьей или барсучьей шкуры, не пропускающей воду и влагу. К поясу, «каес», они прикрепляют единственный пистолет; спереди на поясе висит длинный кинжал, а на боку — сабля. Подобное черкесское вооружение перенято даже офицерами черноморских казаков и на всей Кавказской линии.

Вот уже несколько лет при дворе императора Николая находится черкесский эскадрон, исполняющий функции императорской стражи; его численность достигает, должно быть, человек пятисот. Уверяют, что их военная форма великолепна и привлекает взоры всех в столице. Действительно, у черкесов воинственный вид, особенно хороши они в седле, так как с детства они носят оружие и садятся на горячих скакунов, причем иногда проводят в седле весь день; они никогда не выходят из дома без оружия, как минимум, без сабли, которую они называют «фодж» (fodj), и кинжала на поясе. Как правило, их оружие превосходно, но очень дорого, оно всегда содержится в чистоте и сверкает. Лошади у них всегда ухожены, а седла, похожие на венгерские, элегантны.

Во время моего пребывания в Константиногорске я имел возможность беседовать с двумя черкесами, недавно возвратившимися из Санкт-Петербурга; они служили в императорской гвардии в течение года, то есть в течение оговоренного срока, после которого они возвращаются на родину и заменяются другими. Я спросил у этих двух людей, понравилось ли им пребывание в Санкт-Петербурге; они отвечали, что тысячу раз предпочли бы великолепию столицы свои родные очаги; не то чтобы они были недовольны обращением с ними в столице, но, как они повторили, для них в тысячу раз дороже их родина и независимое существование.

Глава XIX

Примечательный банкет

3 августа генерал-аншеф давал большой обед, чтобы отпраздновать один из дворцовых праздников, которые так часто случаются в течение года, и одновременно чтобы отпраздновать именины своей супруги. Помимо генералов на службе в Константиногорске и гостей его превосходительства во время экспедиции на Эльбрус, на этом банкете, весьма примечательном разнообразием костюмов и языков, присутствовали следующие князья и уздени:

Султан Мингли-Герай, потомок крымских султанов, в настоящее время генерал-майор русской службы.

Кучук-Янбот, старшина Большой Кабарды и почетный полковник, то есть не находящийся на действительной службе, но получающий оклад полковника.

Миссаост-Атажука, кабардинский князь.

Безлен-Хутедленов, то же.

Темрука, то, же.

Махомет Доксукин, то же.

Махомет Атайука, то же.

Темруко-Ашло, князь Малой Кабарды.

Безлен-Ашло, его брат.

Мурза-Хул, старшина уруспиевцев из племени мадьяров.

Алакай Мансуров, султан татар-ногайцев.

Ислам-Керим-Шавшале, «вали» племени карачаевцев.

Арслан-Бег-Кайтука, местный князь.

Керим-Герай-Лоу, абазинский уздень.

Абулов, сын одного из черкесских князей. 

Майор Сардан, черкес по происхождению, секретарь суда в Кабарде, кавалер персидского ордена Солнца.

Это было редкостное зрелище — видеть столько разнообразных костюмов вперемешку с богатыми мундирами русских генералов и французскими костюмами. Выше упомянутые местные князья вовсе не казались не у места в этом многочисленном собрании; я любовался их прекрасной осанкой и ловкостью, с которой они управлялись с вилкой и ножом: каждый из них так умело копировал действия своего соседа-европейца, настолько хорошо, что можно было подумать, что они уже не впервые присутствуют на подобном празднестве...

Глава XXI