Основа («ядро») подхода классиков

Может показаться, что указание на глубокие органические дефекты подхода классиков – это жесткая критика их как теоретиков и практиков, указывающая на  их фатальную некомпетентность. Но если разбирать предложенные (сформулированные выше) аргументы, то все они представляют собой выход далеко за пределы очевидности и социальных подходов, освоенных даже к настоящему времени – не говоря уже о том времени. Лишь первый логический дефект (аргумент с противодействием и тотальным разрушением социальной жизни) был очевиден исходно.

Лучшие умы бились в поисках решения, выход искали все и долго, но приемлемого выхода так и не нашли.

К сожалению, и на это взгляды и усилия были направлены в относительно узком/ограниченном объеме (в основном с неконструктивной негативной позиции), причем тщетно. Тем более, не нашли неочевидных решений по другим не менее критическим позициям, в частности, по реально обеспеченному и более актуальному образу будущего и по достижению позиции обеспеченного старшинства, при которой переходный процесс не имеет конфронтационного характера.

А в чем-то, скорее наоборот, решения не очень искали, такие препятствия не воспринимались как проблема, больше как неизбежность.

С позиции настоящего того времени будущее воспринималось совершенно иначе, чем сейчас, когда оно стало настоящим и прошлым. То, что воспринималось как норма тогда, совершенно не воспринимается в качестве нормы сейчас. И наоборот, отсюда появляются многие современные претензии к классикам и их последователям.

Для того времени характерны достаточно частые, можно сказать, «сплошные» войны – и во время разработки социальной теории, и до, и после, даже с предсказываемым усугублением (и в этом главном классики также не ошиблись). Этого усугубления собственно и хотелось как-то избежать, предупредить, в принципе именно для этого все и делали.

Иными словами, жесткая и ожесточенная борьба рассматривалась как норма социального развития. Уйти от такой практики без аналогичной жесткой борьбы казалось невозможным.

В самой подобной постановке проблемы (необходимости ухода от практики жесткой борьбы) был очевидный позитив. До этого происходила стихийная и бессмысленная ожесточенная борьба всех со всеми без конца и края. После разработки целенаправленно гармоничной социальной перспективы за счет осмысленной борьбы стихийная и бессмысленная борьба, наконец, прекращается, а затем прекращается уже и осмысленная ожесточенная борьба.

Ясно, что в такой постановке явно «овчинка стоит выделки».

Тем самым само предшествующее однозначно (как результат проверки и адаптации подхода к реальности) подчеркивало конфронтационный характер социальной динамики как ее естественную норму.

Даже при конечном гармоничном состоянии (позитивной оценке образа будущего) исходный антагонизм выглядел неизбежным, по очевидности однозначно ориентируя на жесткий конфликт в переходе.

 

Всесторонний и глубокий критический анализ позволяет оценить вклад классиков в возможные и осуществленные социальные преобразования очень высоко. Можно понять, что он дает главную связующую точку сборки для понимания социальной динамики и критически необходимого ее упрощения, в частности, с перспективой последующего уточнения.

Неудивительно, что классики не развивали свой подход с освобождением его от перечисленных логических дефектов, т.к. сначала нужно было сформулировать хоть какую-то основу и реально проверить ее наличие, убедится в том, что она действительно есть и практически работает.

Иными словами, описать предшествующее до настоящего и заложить основу («ядро») понимания социальных явлений для дальнейшего продолжения – уже много. Для социальных явлений как уникально сложных выявить критичный аспект из практически неограниченного («бесконечного») числа всех значимых аспектов социальной жизнедеятельности – это очень трудная задача. А это вполне удалось, хотя эта основа сама по себе очень сложная.

В этом смысле классики, прежде всего, внесли критически важный вклад, выявляя основополагающую исходную однородность социальной динамики – классовую однородность.

Идея выявления однородности сильна сама по себе – как прямо используемая и как поставленный классиками ориентир в форме конечной однородности бесклассовой гармонии. Он очень близок к идее широкого всестороннего сотрудничества, с которым даже проще, чем с бесклассовой гармонией. Тогда и специально выравнивать никого не нужно.

При этом с точки зрения организации социальных изменений классовая консолидация (на основе классовой однородности) парадоксальна и противоречит социальной интеграции с разделением функций управления социальными решениями и непосредственным выполнением этих решений.  Вроде бы, «социальный мозг» невозможно противопоставить «социальным рукам».

Образ: клетки одного органа, сердца, печени, мозга объединяются против другого органа или всего организма.

Вроде бы, классы, как и органы в организме невозможно противопоставить друг другу, это фатально для организации жизни. В частности, как стереотип «кухарка не может управлять государством».

Кроме того, еще нужно доказать, что в классовом обществе есть угнетение: можно пытаться представить, что правящий класс получает свою «честную», справедливую долю за управление, никак не злоупотребляя своим положением главного распорядителя ресурсами.

Иными словами, переходя к экономической интерпретации, не факт, что можно существенно увеличить эффективность общества, если существенно (более «справедливо») перестроить распределение материальных благ в пользу угнетенных.

Здесь, прежде всего, важно было зафиксировать эксплуатацию и связанное с ней неравенство в ситуации, когда эксплуатация была очевидна – как непосильный труд с 14-часовым рабочим днем или как колониальная эксплуатация, включая колониальные войны истребление коренного населения и прямой геноцид.

Эмоциональные доказательства нещадной эксплуатации очевидны, начиная с физического истощения работников при непосильном труде – в сравнении с гораздо менее напряженным или даже праздным образом жизни правящего класса. В образе выше: «руки трудятся, а мозг отдыхает». В такой ситуации по очевидной целесообразности, как минимум, «мозг» можно поднапрячь и/или дать больше отдыха «рукам», более рационально перераспределяя материальные ресурсы и организуя более щадящую нагрузку на «руки». Применительно к колониальной политике доказательства эксплуатации еще яснее и очевиднее.

(М)

методически:

Эксплуатацию и неравенство можно выявить в колониальной организации по отношению к внешнему миру, а затем осознать их наличие внутри социума и в комбинации, тогда еще большая очевидность: в частности, рантье вообще не работает – не является «социальным мозгом» в каком-либо смысле, а лишь потребляет – «паразитирует». Можно даже сказать, что это «злокачественная опухоль».

Отсюда очевидна целесообразность освобождения от колониального гнета и современного недобросовестно конкурентного однополярного доминирования.

Иными словами, в отношениях стран и подчиненных им территорий эксплуатацию и неравенство обосновать проще. А тогда легче сформулировать альтернативу, в частности, как быстрый догоняющий рост на подчиненных территориях с перспективой его перехода в дополнение и даже опережение.

Но здесь в конкурентной интерпретации очевидны не менее сложные проблемы. Если догоняющий участник ведет себя как недобросовестный конкурент, то эксплуатировать внешний мир может уже он – после того, как обогнал своих конкурентов. И с внешней позиции его естественно сдерживать, чтобы не догнал и не перегнал, пока это легче всего – поддерживать неравенство, эксплуатируя, чтобы гарантировать опережение и возместить затраты на поддержание неравенства.

Или обратно, после доказательства и выявления эксплуатации и неравенства внутри социальных сообществ, сложившихся как единая система (государство) на единой территории, дальше можно выявлять эксплуатацию и неравенство в варианте территориального разделения.

 

После фиксации эксплуатации и неравенства как негатива (первичного) очевиден вторично негативный эффект как империалистические войны, в частности, как борьба за долю колониального «пирога». Это борьба за право одним эксплуататорам осуществлять «высасывание соков» из мира, отстраняя от этого других эксплуататоров.

Не менее важно, что четко зафиксирован лишь частный, но опорный случай проявления недобросовестной конкуренции как более общего, по сути, фундаментального явления.

Аналогично недобросовестная конкуренция ярко проявляется сейчас как попытки диктата Запада по отношению ко всему остальному миру, включая по-своему уже очень сильных участников, способных в прошлом к эффективному самостоятельному развитию и лидированию, таких, например, как Россия, Китай или Индия.

В недалеком прошлом сомнения в целесообразности диктата и основательности таких попыток были не столь очевидными, не столь яркими и ясными, т.к. это был более отсталый мир, которым, вроде бы, было естественно управлять с позиции «очевидно обоснованного» внешнего лидирования. И Россия как один из очевидных центров мира последнего и предшествующего времени, а не далекого прошлого, была включена в лидирующую группу.

Обобщая яркие проявления недобросовестной конкуренции в разных ситуациях, пусть даже существенно разнесенные во времени, начиная с фиксации классиков, получаем акцент на эволюцию (развитие) системы конкурентного восприятия мира и единое фундаментальное построение понимания социальных процессов на этой основе (см. п. 4 и Приложение).

А на следующем шаге отсюда возможен переход к еще более широкому объединению научно-практического знания (см. п. 5).

По сути, тогда получаем фиксацию, объединение силы всех накопленных ресурсов и знаний.

В этом смысле велика ценность любой фиксации проблемы (ясная информационная редукция ситуации) и разработка подхода, который позволяет от нее оттолкнуться, чтобы прямо преодолеть явно обозначенную проблему и шире.

Сейчас проявления эксплуатации и неравенства не столь явные, как во времена классиков и это неслучайно, т.к. действует множество скрытых форм этих и других проявлений недобросовестной конкуренции. Они приобрели «незаметную окраску» –«мимикрировали». Они «замылились» – стали привычнее. Они «обросли» привлекательной («красивой» и «яркой») упаковкой. Произошло их превращение в приемлемые и общепринятые нормы жизни. Во многом их именно для этого долго тщательно разрабатывали. Поэтому проявления эксплуатации и шире, недобросовестной конкуренции уже гораздо сложнее воспринимать как критический аспект в понимании социальных явлений.

К тому же в любом случае несправедливость и эксплуатацию можно оправдывать при всей яркости и эмоциональной аргументированности их проявлений. Есть широко распространенный взгляд (подход/уровень), позволяющий отстаивать эксплуатацию и другие формы недобросовестной конкуренции, апеллируя к целесообразности.

Можно говорить, что несправедливость и эксплуатация целесообразны. Они позволяют концентрировать ресурсы, причем в «правильных» («по-настоящему сильных») руках «эффективных менеджеров», стимулируя активное развитие.

Но после реализации подхода классиков в событиях 20-го века эта позиция выглядит слабо, можно даже сделать вывод, что она не состоятельна.

А именно, если несправедливость и эксплуатация целесообразны для стимуляции социальной динамики, то уменьшение эксплуатации и неравенства должны были бы уменьшить скорость социально-экономических изменений. Но в 20-м веке, наоборот, наблюдали самую быструю социально-экономическую динамику, которая было стимулирована стремлением к уменьшению неравенства. А именно, на протяжении примерно 70 лет произошло максимальное уменьшение неравенства собственно в капиталистическом (классовом) обществе (Пикетти, с.) при еще более выраженной тенденции установления равенства в социалистическом проекте и в остальном («третьем») мире.

(М)

И сейчас можно обсуждать не менее веское косвенное подтверждение применительно к западным странам: характерно, что в капиталистических странах уменьшенное неравенство держалось до формального прекращения социалистического проекта, обеспечивая особенно быстрое развитие в них даже при больших прямых потерях. Иными словами, наиболее быстрый рост наблюдали при меньшей неравномерности распределения богатства (с перераспределением к большей равномерности), по сути, при уменьшении несправедливости.

Для того, чтобы получить общий прирост производительных возможностей (как формальные оценки в относительном и абсолютно выражении), реальный рост нужно суммировать с потерями.