Сила и перспектива продолжения позиции классиков

Фиксировать основное «ядро» в понимании социальных явлений особенно критично, т.к. реально все даже еще сложнее, чем следует из прямых интерпретаций подхода классиков – при всей сложности реализации собственно этого подхода.

Пусть классики правы, неравенство и эксплуатация не только есть, но и эффективность социальной организации возрастает, если их устранить. Как следствие, пусть пытаемся фиксировать неравенство и эксплуатацию в ситуации их явного выражения, а затем перестраиваем социальную организацию, чтобы их убрать или значительно уменьшить, устанавливая соответствующие рамки.

Но какие гарантии, что затем не будет системной деградации с эскалацией злоупотребления, при которой из любой исходно справедливой позиции (с ограничением неравенства и эксплуатации) будем быстро переходить в несправедливую?

Тогда в экономической интерпретации получаем очевидный «холостой ход»: с большим трудом неравенство и эксплуатацию устраняем, а перед этим много сил тратим на их выявление, прояснение ситуации и объяснения с участниками, агитацию и организацию требуемого взаимодействия, включая прямые и косвенные затраты ресурсов и времени.

Но после этого все быстро возвращается к исходной ситуации в смысле восстановления несправедливости, неравенства и угнетения. Власть и сила возвращаются к той же стороне или передаем их другим участникам, их новым носителям. И непонятно, что лучше, т.к. второй вариант отвечает большей интегральной справедливости (в среднем по времени), но в нем и навыки управления нужно передавать или устанавливать заново, а это само себе влечет за собой большие дополнительные потери, еще более увеличивая «холостой ход».

Главное, тенденции системно использовать неравенство и эксплуатацию в социальной организации остаются, в результате основа, которую с трудом нащупали, снова «легко» уходит из-под ног.

По сути, так и получили по ходу социалистического проекта – с жесткой фиксацией новой неадекватности, по-своему даже более уродливой (в элите партийных управленцев, подмявших под себя хозяйственников как конкурентов по управлению). В результате эффективность построенного общества (с учетом накопленных проблем) при этой передаче власти в новые руки оказалась даже ниже, чем у капиталистического конкурента.

 

Таким образом, есть сложная связь множества факторов, она неоднозначная и болевая, ориентирующая как направление для поиска с неизбежными сомнениями, но с возможностью редактирования исходных положений и реализуемых решений. И с этой связкой множества факторов нужно разбираться, желательно быстрее, для этого и заложена потребность в редактировании социальной теории.

В этом смысле классики выделили особенно важное, действительно критичное направление для понимания социальных явлений и наиболее важную перспективу социальной эволюции. Не случайно, что после этого продвижение/развитие цивилизации пошло так быстро.

Главное, классики закладывали естественное продолжение своего подхода (как развития от исходного «ядра»). После Маркса и Энгельса оно последовало в трудах Ленина как их продолжателя. Он же обозначил в явном виде преемственность по отношению к еще более раннему предшествующему классическому наследству: «три источника и три составных части…» – с генезисом основы для редактирования силы наследства как системно последовательно объединяемой.

В этом смысле можно было ожидать, что последователи продолжат построение – через объединяющие дополнения с редактированием ориентировочного «сырого» варианта. Что они перенесут построение на новую реальность – в том же уровне построения, т.е. на уровне исходного «ядра» как развития представлений о социальной однородности. Иными словами, они продолжат построение на «макроскопическом» уровне, в частности, на уровне социальных классов и широкой социальной однородности. Что одновременно и/или впоследствии они уточнят и скорректируют исходную основу, выявляя фундамент социальной однородности (найдут «микроскопическое» представление, т.е. представление социальных взаимодействий на уровне более мелких социальных групп и индивидуального поведения личности). Возможно, что затем они копнут намного глубже – еще и еще глубже по аналогии с физикой, где процесс погружения в глубину уже прошел много уровней (от молекул к атомам, затем элементарным частицам, кваркам…). Что они также расширят и дополнят далекую перспективу – по сути, достраивая теоретическое построение не только «вниз» (к «микроскопической» детализации взаимодействий), но и «вверх» до социального объединения на уровне человечества в целом и конструирования глобальной трансформации для него.

И это не только в принципе можно было сделать, но это было критически востребовано – это главное, чего не хватало. Весь необходимый потенциал под это реально обеспечивают подход классиков и развитие событий, особенно с дополнением за последнее время.

Все это сделать было очень нужно, но сделать было непросто, по факту пошли в более доступном направлении.

Последователи классиков редактировать научную основу не стали – не воспользовались теми возможности редактирования, которые есть, а зафиксировали основу как редактированию не подлежащую.

Такое развитие оказалось фатально для формальной непрерывности социалистического проекта – с перетеканием социалистического проекта в другие страны непрерывность есть, а без перетекания в исходной точке (в «первой стране победившего пролетариата») он прервался.

Конкретно, прежде всего, в «оттепель» оказалась критичной трактовка предшествующих событий, прежде всего, массовых репрессий, когда их сочли аномалией, а не закономерностью. Как следствие, была надежда на то, что для эффективного продолжения социалистического проекта будет достаточен возврат к ленинским нормам – в «идеальный» социалистический проект сам по себе, без самого Ленина или лидера, близкого ему по уровню, т.е. равному ему на уровне классиков.

Это самая простая и легкая в реализации трактовка. В этом смысле она вполне естественна как пробная, но не однозначно правильная. Если это осознать, то нужно было закладывать возможную корректировку на следующем шаге, критически оценивая пробный эффект.

Но вместо такой оценки и корректировки в дальнейшем автоматически («тупо») продолжили исходную линию. Затем получили «застой» и снова «тупо» продолжили, в какой-то момент необоснованно (некритично) рассчитывая на внешнюю поддержку.

Движение в более доступном направлении нормально по преемственности: важно фиксировать исходные позиции и результат реализованной последовательности итераций. От противного: если частить и суетиться в корректировках и исправлениях курса, то неизбежно грозит противоположная опасность – утрата прямой связи с исходной основой по явной преемственности. Иными словами, в ситуации неопределенности приходится дорого платить за понимание происходящего и сведение ситуации к ясности. Очевидный глубокий кризис является обычным вариантом такой фиксации и выяснения ситуации, это приходится «оплачивать» дорогой ценой.

Но и в этом смысле все уже надежно зафиксировано, в частности, выявлена как бесперспективность прямого продолжения, так и очевидная недобросовестно конкурентная основа поведения оппонентов. И пора двигаться дальше, наконец, принимая эстафету от классиков на их уровне, а не на уровне их вечных учеников или простых исполнителей.

На то и творческий вызов, чтобы осваивать не только прямо доступное, но и искать продолжение как неочевидное достроение социального описания. Здесь такое широкое достроение рассматриваем в последовательных приближениях, вписывая исходное «ядро» в полную связную научную картину мира.

Иными словами, сейчас можно построить уже не одно эффективное представление социальных явлений, а даже несколько эффективных представлений, которые работают вместе и по отдельности: см. п. 2, п. 3, п. 4 и п. 5 – в каждом, по сути, использовано свое представление.

В этом тексте они представлены в порядке усложнения, самое доступное и при этом уже очень полное по возможностям представление обсуждается здесь, в п. 3. По понятиям и терминологии оно наиболее близко к подходу классиков. Поэтому это представление и рассмотрено наиболее подробно.

Вместе эти представления дополняют друг друга и дают исчерпание наиболее актуального социального описания, включая ближайшую перспективу – вплоть до его интеграции в полной компактной и эффективной научной картине мира.

 

Оценка достижений всех сторон при социалистическом преобразовании и критичность его продолжения

Классики сделали колоссально много, они по максимуму сделали все, что могли, и продвинулись очень далеко.

В относительном измерении – их сравнивать не с кем, с научной точки зрения критика того времени несоизмерима с их разработками по уровню. А яркие художественные, эмоциональные и философские реакции необходимо еще было трансформировать в минимально функциональную форму – еще лучше «перевести» на объективный научно-практический язык.

Можно сказать, что примерно с той точностью социальных построений и тем качеством подготовки, которая у них была, все и получилось, подтверждая теоретические ожидания классиков. Ценой осмысленной и целенаправленной ожесточенной борьбы, сопровождаемой «разовыми» большими сопутствующими потерями, удалось приблизиться к перспективе прекращения постоянной стихийной ожесточенной борьбы и всякой иной ожесточенной борьбы с неизбежными большими потерями, ранее «перманентно» сопровождающими социальное развитие.

И продвинулись во всем этом очень быстро, миновали колоссальные вполне реальные опасности в виде тотального взаимного уничтожения или жесткой антиутопии типа попадания человечества под пяту нацизма, дорогой ценой обеспечивая колоссальный потенциал на перспективу, хотя во многом или даже в основном заложенный колоссальный потенциал не очевиден.

Можно сказать иначе: классики и последователи заложили много, в результате удалось узнать намного больше, чем в любых теориях. Не факт, что реально было узнать это как-то иначе.

Главное, что сумма заложенного и накопленного уже настолько велика, что осталось все это «лишь» соединить. Это сложно, но это одновременно и творческий вызов. Собственно все уже есть, по сути, соединение найдено, здесь его и обсуждаем.

И обратно, если отказаться от прошлого, оценивая его негативно, то понесенные жертвы напрасны и в запасе ничего не имеем. Надо начинать что-то искать, а какой-либо системы под это нет. Легко получить стихийно все те же не преодоленные проблемы, что и были – в некотором повторе, но с большой задержкой и еще большей ценой.

В позитивной трактовке: не надо ни от чего отказываться, наоборот, надо эффективно сложить/объединить все, что есть.

Тогда не важно, сколько до конца пути, важно, что с каждым шагом накапливаем все больше ценного. Если предшественники были ответственны, то ничего лишнего они не делали, надо им доверять и делать свой ответственный выбор.

Цена этих знаний очень велика, но одновременно человечество понесло намного большие потери вне связи с социалистическим проектом. Ничего нового в созидательном смысле в этом «паразитном» («шунтирующем») инерционном продолжении оно не узнало и не освоило. Иными словами, параллельно развивался деструктивный доминирующий фон, и именно он определял масштаб перманентных огромных бесполезных потерь. Начиналось с империалистической войны, затем проявили себя нацисты. Не меньший вклад внесли колониалисты и неоколониалисты. А хаос и разрушение империалистические оппоненты культивируют во всем мире до сих пор.

 

Вот только продолжить важно на уточненной и гораздо лучше обеспеченной основе, главное, сущностно (желательно даже органически) неконфликтной. Тогда дальше все будет происходить лучше, гармоничнее и выход из режима больших потерь будет происходить легче и быстрее.

Потери уже понесены, возвратить ничего нельзя, важно оправдать жертвы и утраты на этом пути, чтобы они были понесены не зря.

Оптимистические трактовки альтернативы, например, демократическое продолжение вместо революции в России или некоторый национал-демократический синтез, по всей видимости, не могли быть практически реализованы. С позитивной позиции более гармоничную альтернативу можно пробовать анализировать, прежде всего, как вариант более медленной динамики с соответствующим значительным уменьшением потерь, но скорее всего, и это было нереально.

Реально было «зависнуть» в псевдодемократическом процессе вдали от уровня, достигнутого после революции. Как еще один возможный вариант: можно было соскользнуть в некий авторитарный режим.

По сути, это все не выход, а умножение и усугубление исходных противоречий, отказ от разрешения назревших проблем и эскалация разрушительных тенденций в духе «больного» общества угнетения и эксплуатации.

Едва ли государство в России, формируемое при динамике такого рода, смогло бы устоять перед предсказуемым реваншем национал–консолидированной Германии (с присоединенной частью Европы или всей Европой) после мира, установленного по правилам победителей в 1-й мировой войне. Предшествующее «измерение» в виде 1-й мировой войны показало трудности противостояния при подобном, не столь прочном сплочении в преемственности из прошлого, даже в союзе с половиной Европы против не столь консолидированной Германии.

Как вариант, можно было бы и получить сплочение, позволяющее противостоять и столь могучей силе, но такого типа, что мир бы вздрогнул.

И/или все это могло быть неустойчиво с реальностью варианта понести еще большие потери в режимах хуже антиутопий – типа нацизма или устойчивого фундаментализма/тоталитаризма. Для сравнения: сейчас с большим трудом отбиваемся от «мягкого» фундаментализма в форме однополярного мира.

Главное, во всех этих вариантах откладывалось бы решение ключевых проблем в надежде, что они сами как-то разрешаться в мире, а мир после этого поможет. После перестройки помощь мира была очень показательна.

 

С позиции и оценок того времени большие потери в самом переходе были ожидаемы и неизбежны, задержка на 25 лет до нахождения продолжения после промежуточного глубокого кризиса социализма – это по историческим меркам совсем немного.

Тем более, что даже формально социалистический проект не прекратился, а продолжается в такой огромной стране, как Китай.

Можно говорить о «перетекании» социализма из одной отдельно взятой страны в другую или даже другие. При этом можно говорить также о внутренней неочевидной, но глубокой преемственности современного социального развития по отношению к социалистическому проекту в России как «пионерской» стране социализма – исходно начавшей путь социалистических преобразований.

В современном Китае социализма гораздо больше, чем может показаться – это не ревизионизм и, тем более, не просто капитализм. Если разобраться по сути, то в Китае происходит интуитивный, но по-своему эффективный синтез инструментов и подходов социализма и капитализма (многие «старые» проверенные капиталистические инструменты более эффективны, чем «новые» сырые социалистические инструменты, см. п. 4) с присоединением национальной уникальности.

 

Классики думали и о б о льших сроках, измеряемых столетиями, до самог о начала социалистических преобразований. А началось по необходимости и раньше текущих прогнозов, уточняемых по ходу событий.

Итак, по времени и в закономерном продолжении процесс социальных преобразований идет соответственно ожиданиям, большие потери соответствуют исходному критическому режиму, качеству подготовки и жесткому внешнему противодействию.

В этом смысле все тенденции следуют ожиданиям на основе социалистической классики – примерно по глобальному «плану» (особенно в обсуждаемой выше широкой свободной трактовке), если его реально пытаться осуществлять и контролировать выполнение.

Поэтому предъявлять претензии к основателям, по меньшей мере, странно, они и так сделали много и заложили главное – основу для дальнейшего стремительного продвижения цивилизации, которое таки и состоялось.

Эксцесс исполнения на совести всех сторон как прямых участников этого стремительного продвижения – в дальнейшем непосредственно заинтересованных в минимальной травматичности как для себя, любимых, так и в доброй памяти последующих поколений. Для своих «наследников» и продолжателей они могли подготовить аналогичную надежную базу – так же как ее всесторонне подготовили классики.

По очевидности критично, что прямые последователи классиков не нашли решения, продолжающего и уточняющего подход классиков, хотя и у них есть уважительные причины/веские основания. Это, прежде всего, исходный перегруз, накопленная «запущенность» (доставшаяся по «наследству», причем не только от капиталистического строя) и внешнее давление. Трудно позитивно неантагонистически воспринимать внешнего оппонента, который ставит главной своей целью уничтожить тебя. Совсем неочевидны возможности широко и конструктивно использовать такую враждебность. Поэтому неудивительно, что поиск шел через паузу на прекращение вражды (с необходимостью формального распада социалистической системы и видимостью прекращения социалистического проекта) – так удалось разделить преодолеваемый высокий информационный барьер.

Истинно критично совсем другое, и в этом главное, что на акцентированное и своевременное предупреждение не обратили внимания оппоненты и они со своей стороны не искали конструктивного решения – ответа классикам.

Легкость подавления Парижской коммуны не заставила их напрячься, тем самым оказало им «медвежью услугу».

Тем самым они получили дополнительный темп, но и им не воспользовались.

Для сравнения: противоположный результат как победа Парижской коммуны (несостоявшаяся в реальности) напрягла бы капиталистического оппонента сразу по очевидности, тем самым позволила бы ему и всем вместе раньше начать разрешать накопленную «запущенность». В этом смысле подавление Парижской коммуны оказалось временной и «пирровой» победой капитализма.

С другой стороны, беспощадность подавления революции проявила «звериный оскал капитализма» – непримиримое органическое отторжение поисков справедливости со стороны «несправедливого» старого общества.

В силу этого революционеры нового поколения оценивали ожидаемую внешнюю реакцию гораздо более реально, чем их предшественники. Как следствие, следующая попытка было гораздо лучше подготовлена, но не в отношении конструктивного сотрудничества с оппонентами, а в отношении эффективной конфронтации. Аналогичная реакция жесткого органического отторжения социалистических преобразований со стороны, прежде всего, внешнего капиталистического мира была продемонстрирована и после Великой Октябрьской революции. К ней добавилась недобросовестно конкурентная империалистическая реакция противников и союзников России в империалистической войне. Конструктивного сотрудничества уже никто не искал, поэтому конфликт развивался как максимально беспощадный, противостоящую сторону максимально «разогревали» и поддерживали извне («всем капиталистическим миром»), поэтому Гражданская война привела к огромным жертвам и разрушениям.

В конкурентной логике это прекрасный результат, социалистический конкурент «стартовал» с предельно низкой позиции. Ему помогло то, что через десятилетие после этого и сам капитализм вошел в глубокий кризис, а затем вынужденно пошел на сотрудничество с социалистической Россией после Великой депрессии.

 

Фрагмент ниже «Еще раз о классиках и широком процессе*» – был здесь (= продолжение или приложение)

 

Кризис дефицита свободы

Как следствие необходимости в жесткой консолидации (по множеству всех причин) и целенаправленной игры капиталистического оппонента, усугубляющей несвободу в социалистической организации, сначала глубокий кризис несвободы происходит с ней – уже на относительно ранних этапах после достижения неспецифических целей, которые быстро и эффективно достигаются именно за счет этой консолидации.

На приближение кризиса социализма действует и отсроченное накопление сопутствующей «запущенности». В результате инерционное достижение уровня социалистической экономики в СССР, сравнимого с уровнем экономики капиталистического конкурента (США и Запада), как перед «застоем» и формально в «застое» не поддерживается как устойчивый баланс в силу многочисленных и разносторонних ограничений свободы реализации индивидуальной и социальной уникальности в стагнирующем «застойном» обществе.

И наоборот, социалистическое государство сохраняется, если организация общества более свободная в силу отсутствия необходимости в жесткой консолидации для решения критических проблем (как в исходно более богатых странах и обществах, идущих без больших потерь и противодействия в эволюционном режиме).

Или же актуальность ограничения свободы сохраняется дольше, если исходно было совсем плохо с экономикой и есть необходимость жесткой консолидации для преодоления деструктивного внешнего прямого давления и широкого всестороннего недобросовестно конкурентного воздействия.

Например, в этом смысле для Китая было актуально сохранить ограничения свободы. И он в силу своих размеров мог и может эффективно противостоять внешнему давлению и недобросовестно конкурентному воздействию. А более мелкие страны и более развитые страны, но более тесно связанные с основным «капиталистическим массивом», не могут.

Или это сильно ухудшает конкурентную позицию и замедляет темп развития, как на Кубе. Но и такой режим продуктивен по-своему, в частности, это дает уникальную информацию и социальные технологии.

В позитивном понимании все это освоение широкого пространства новых возможностей.

 

При этом не случайно, что измерение свободы выступает как выделенное главное измерение при конкуренции социализма и капитализма. Ее уменьшение действует в противовес «параметрической» тенденции ее увеличения как основополагающего направления (доминанты) социального развития.

В образе с ростком: чтобы преодолевать слой асфальта или бетона, нужно свободное пространство, куда можно расти и куда можно смещать вытесняемый материал.

Для социализма измерение свободы выделено в противоположность заявленной цели на «освобождение» человечества, т.к. консолидации и соответственно несвободы (при освоенных методах консолидации) требуют:

– необходимость выхода из тяжелого состояния;

– необходимость выдержать сильное внешнее давление;

– опасность самого пути как неизведанного (как своего рода «минного поля»);

– издержки революционной реализации (приходится «прорываться» сквозь все многочисленные преграды и препятствия – вместо постепенного «просачивания», «прорастания» и «перерастания» через них).

В образе с «железным» ростком: на росток не просто нужно навесить защитную «кольчугу», нужны дополнительные силы, чтобы ее носить. Еще нужны «противоминные накладки», а также специальные «накладки», паузы и остановки в движении, информационная и иная защита, чтобы преодолеть практически что угодно. Тем самым это не просто «железные латы» или «кольчуга» с универсальным мощным двигателем, а суперзащита вместе с супермощным двигателем – неспецифический всесторонне ограничивающий комплекс многих факторов, т.е. комплекс, определяемый многочисленными внешними обстоятельствами, который совершенно игнорирует индивидуальную уникальность. Тем самым природная уникальность ростка не просто будет скована, эту уникальность нужно сковать фундаментально. Если не найти какую-то еще более сильную альтернативу, позволяющую преодолевать все препятствия на основе индивидуальной, социальной и ситуационной уникальности. Если не построить и реализовать комплекс еще более мощной «живой» защиты и силы.

Для сравнения: в перспективе и по ходу можно было бы в принципе освоить механизмы консолидации противоположного, причем существенно более эффективного рода за счет увеличения свободы. Но для этого нужно «развернуться» в подходах и представлениях, а этому мешает сильный внешний гнет. К нему добавляется гнет исходных условий, который затем превращается в постоянный гнет, пока не удалось преодолеть и справиться с накопленными негативными последствиями (недоверие, негатив, усугубление силовой модели вместо гармонизации и т.д.).

Сейчас, наконец, «развернуться» удалось – после выхода из взаимного гнета гонки вооружений и освобождения от идеологических догм, полученных в «наследство» как часть накопленных последствий. При этом освобождению от идеологических догм способствует более комфортный темп развития событий, более равномерное распределение угроз и конфликтов в мире (далеко не все напряжение в мире идет по оси «мы–оппоненты»), помогает стимуляция неадекватным поведением временного однополярного лидирования и т.д.

Тем самым, мы и многие в мире избавились от предшествующих жестких ограничений. И теперь широко и свободно осваиваем все национальное и мировое наследство, наследство социализма и капитализма. В частности, пользуемся силой позиции, достигнутой в социалистическом проекте – под защитой термоядерного «зонтика» и в условиях достигнутого уровня благосостояния, который уже во многом позволяет вести собственный широкий свободный поиск. А большой совокупностью накопленных ресурсов мы можем также поддержать такой поиск, осуществляемый многими другими участниками международного социального процесса.

Иными словами, наконец, «развернулись» в подходах и представлениях к последовательной гармонизации и оказались в предельном приближении всестороннего созидательного согласования. Осталось это осознать и поддержать на эффективной системной основе.

До этого преобразовывали мир в одиночку с малыми силами и поэтому все основные потери несли сами – потери при поиске шли, прежде всего, за наш счет.

Сейчас уже можно во многом самим отойти в сторону, и главное, это пора сделать, давая место другим участникам, чтобы и они могли себя проявить. Как следствие, можно гораздо меньше напрягаться при более высоком достигнутом уровне технологических возможностей и материального благосостояния.

Иными словами, к моменту формального выхода из социалистического проекта удалось самим стихийно освободиться от многочисленных предшествующих обременений за счет собственно этого выхода. Как следствие, сбросили сложившуюся сдерживающую жесткую оболочку, которая противоречила основной доминанте гармоничного развития, хотя и при больших сопутствующих потерях в очередной раз. Можно даже надеяться, что большие потери понесли «в последний раз».

Но главное, удалось помочь освобождению огромного ранее беспощадно угнетаемого и эксплуатируемого мира. Исходно был  конфликт преемственного капитализма с нашим собственным социалистическим проектом – на слабо подготовленной основе при его осуществлении с неудобной позиции. Сейчас исходный  конфликт переведен в более широкий конфликт преемственного капитализма с целым миром, по сути, уже со всем внешним миром.

Удалось временно отойти в сторону в этом конфликте, главное, снижая уровень этого конфликта и давая шанс самому преемственному капитализму найти выход и проявить себя конструктивно, насколько это для него возможно.

По сути, современный незападный мир – это во многом или даже в основном преемственный социализм, осваивающий также инструменты предшествующих социальных формаций. Доминирующей предпочтительной формой является синтез капитализма с социалистическими дополнениями (прежде всего, с дополнением социальными гарантиями), как обеспечивающего эффективность на относительно высоком уровне экономического и научно-технического развития. К этому активно подключаются национальные традиции.

Синтез подходов социализма и капитализма больше сдерживается в богатых монархических государствах с преемственностью религиозных традиций и форм, предшествующих капитализму. Но и там идут процессы осознания внутренних препятствий социальному развитию.

Главное, нет запрета на самый широкий синтез, например, государственное планирование и социальные гарантии от социализма совмещаются с национальной культурой управления, а для измерения используются методы свободного рынка. Поэтому широкие формы и возможности объединяются с широкими адаптациями, тем самым происходит выявление и использование ситуационной и социальной уникальности.

При этом и на Запад социализм во многом также проник, но это проникновение сдерживают формы недобросовестной конкуренции, в частности, практика и тенденции однополярного доминирования

Как следствие, все могут действовать более свободно, творчески согласуя осуществляемую активность с разных сторон. Значит, переходим, а во многом уже перешли в приближение широкого всестороннего сотрудничества. Осталось это осознать всем в мире, аналогично «сбрасывая» все сложившиеся жестко сдерживающие формы, начиная с жесткого диктата однополярного доминирования.

 «Взрыв» свободы по многим причинам и по множеству направлений, наконец,  все более актуален. Он назрел и в чем-то или даже во многом уже достигнут в мировом масштабе, важно как это осуществить и развивать дальше.

При стихийности и противоречивости, естественных при плохом осознании происходящих процессов, легко в очередной раз получить непоследовательность, противоположность и откат назад – обратное «перевертывание».

А также можно надолго «зависнуть» в переходе, понести большие потери, многочисленные опасности сохраняются и множатся, в частности, на основе новых эффективных технологий, которые легко, особенно при сложившихся привычках недобросовестной конкуренции трансформировать в технологии разрушения.

По сути, наконец, получили свободный мир для освоения всеми участниками – от исходного стимула, запущенного «коммунистическим манифестом». Но однополярное доминирование или любые формы недобросовестной конкуренции новый свободный мир всячески сдерживают. Поэтому они являются главным препятствием для социального развития, жесткая конкуренция обедняет сообщество, радикально уменьшая свободу.

А в чем-то свободно действовать не позволяют инерция и неготовность участников. Они к такому просто еще не привыкли, значит, появляется масса поводов их расшевелить, в частности, в борьбе против сдерживающих недобросовестно конкурентных тенденций, по ходу они сами их (и многое другое) лучше осознают и научатся с ними работать.

 

Для капитализма аналогично декларируется и выделена свобода, прежде всего, как экономическая свобода в сравнении с предшествующими социальными формациями – за счет нее обеспечена более высокая эффективность в сравнении с ними (при условиях, существующих при достижении некоторого критического, достаточно высокого уровня развития)

По сути, «столбовая дорога» социального развития – это повышение эффективности социальной жизнедеятельности за счет снятия ограничений, т.е. освобождения (как всесторонней реализации потенциала свободного поведения). Освобождение выступает как основное направление в повышении социальной эффективности, в частности, в соответствии с «параметрическим» переходом от жесткой конкуренции к широкому всестороннему сотрудничеству.

Аналогично есть «параметрическое перетекание» (переход) от феодализма к капитализму.

Социализм, как и капитализм по смыслу ту же линию на освобождение последовательно продолжают, но и там, и там появляются свои противоречия этому основному направлению в повышении социальной эффективности.

В этом смысле шире, при капитализме экономическую свободу естественно дополняют политические и социальные свободы. А в частности, можно специально отметить  «фирменный» либерализм как органичный для «западного свободного общества».

 

Поэтому аспект свободы как реальная доминанта социального развития (в этом смысле его критический/ключевой аспект) особо выделен при соревновании капитализма и социализма.

Но это не значит, что свобода прямо развивается («монотонно» растет) при конкуренции социализма и капитализма. Для социализма так было бы, если бы все внутренне согласованные решения для социалистического проекта были разработаны исходно или найдены по ходу его реализации. Тем самым социализм не был бы противоречив внутренне.

Но как уже обсуждали, у реализованного проекта социализма получились сложные отношения со свободой.

Ожесточение в борьбе за пробивание любого проекта, в том числе, социалистического по смыслу направлено противоположно, особенно при множестве дополняющих, в том числе специально созданных и тщательно выстроенных обременений.

Победить – ограничить противника и себя по ходу, а не освободить. Это результат в одномерном выражении в логике жесткого конкурентного детерминизма.

Поэтому неудивительно, что социализм в форме конкретно осуществленного социалистического проекта запутался в несвободе.

Аналогично и для капитализма – со свободой у него также внутренние противоречия и сложные отношения.

В частности, при конкуренции с социализмом в проекции реализуемой свободы очевидны прямо противоположные варианты выбора. Победить подрастающий социализм капитализм может пытаться за счет сворачивания свободы и достижения предельной консолидации за счет усугубления несвободы – через нацизм, но это не получилось.

Или, напротив, победить можно за счет максимально реализованной свободы.

Точнее, два предельных варианта, реализуемых параллельно, максимально увеличивают диапазон возможностей с этой точки зрения. При этом неизбежна опасность, что жесткая форма «пожрет» свободную форму. В какой-то момент стало ясно, что последняя опасность весьма актуальна и «свободному» капитализму пришлось на время блокироваться с социализмом против жесткой формы – вполне в империалистической логике.

Получилось, что предпочтительной является свободная форма.

При этом одновременно жесткая форма выполнила свою главную функцию в ослаблении социализма.

В этом смысле понятно, почему в момент кризиса оппонента и проявления его несостоятельности западное общество было максимально привлекательно как свободное. Мы в наиболее ярком виде наблюдали феномен «западного свободного общества». Это объективная журналистика, законность и широкие права, исключительная экономическая свобода, минимально выраженное неравенство, политическая и личная свобода.

А после ухода оппонента столь же закономерно эти свободы и проявления социальной справедливости начинают уходить и «сжиматься».

По сути, «капиталисты–империалисты» были вынуждены соревноваться в свободе с оппонентом после того, как его не удалось уничтожить противоположным методом – исключением свободы через нацистские, ультранационалистические и жестко тоталитарные режимы.

Как следствие, вместе с оппонентом по острой, можно сказать, экзистенциальной необходимости творчески и эффективно развивали пространство свободы и справедливости.

При этом были выражены очень противоречивые тенденции.

Жесткая консолидация обеспечилась «выжиганием» инакомыслия механизмами типа маккартизма или «запрета на профессии», но одновременно декларировалась и во многом осуществлялась свобода во всем, что можно.

Привлекательный образ «западного свободного мира» дополняло жесткое колониальное и неоколониальное поведение.

За счет полученного повышения благосостояния достигалось смягчение противоречий – с «параметрическим» переходом от жесткой кон