Рецензия на книги Алана Уоттса « Психотерапия . Восток и Запад» и «Космическая радость просвещения»

Алан Уотс (1961), знаменитый переводчик дзен-буддистских текстов, написал книгу «Психотерапия: Восток и Запад» с важным подходом к отношению современного западного человека к бессознательному. В прекрасно сформулированном изложении он предпринимает попытку доказать, что эго нереально и не является необходимым, являясь просто частью иллюзии человека о принадлежности объединенному социальному полю. Он делает вывод, что «встревоженные индивиды являются, как это и было, точками в социальном поле, где прорываются противоречия в поле» (с.46). Эго «загипнотизировано» определенными социальными институтами и способ освобождения, практикуемый на Востоке буддизмом, Веданта, или даосизмом, разработан для того, чтобы освободить индивида от гипноза. Эго затем, не являющееся необходимым для поддержания иллюзии maya прекращает свое существование. Все, кто страдает от такого гипнотического состояния, ищет помощи у гуру, который должен, помимо всего убедить его,

«что он, гуру, разобрался с вымышленной проблемой, что его эго не потревожено болью или смертью и мирскими страстями» (с.57). Его метод состоит в том, чтобы ухитриться заставить страдальца отбросить свои иллюзии. «Буддизм делает акцент на нереальности эго, в то время как Веданта подчеркивает единство поля. Таким образом, описывая освобождение, первое как будто просто говорит, что эгоцентричная точка зрения испаряется, а последнее – что мы обнаруживаем, что наше истинное Я является Самостью вселенной. <…> [но] это оказывается одним и тем же в практическом опыте». (с. 59)

________________

Из журнала Journal of Analytical Psychology, 1963, 8 (2), 186-187.

Авторское право: 1963 Общество аналитической психологии. Переиздано с разрешения правообладателя.

В этом предварительном исследовании Уотс представил оригинальную картину цели восточной философии, которая должна пробудить оживленные споры среди историков религии, как на Востоке, так и на Западе. Он привлекает наше внимание к социальным фактам, стоящим за философией, в отличие от многих западных исследователей, изучающих Древний Восток, которые показали нам только метафизические результаты достижения освобождения от в равной степени метафизической (или, по крайней мере, методологической) космологии, как если бы не было социальных и психологических условий, приводящих к потребности в таком освобождении. Уотс показывает нам как минимум одну психологическую причину, почему философия непривязанности стала такой важной на Востоке – как антидот к компульсивным строгим законам социального поведения, таким как кастовая система в Индии, конфуцианство в Китае и церемониальная социальная структура в Японии. Это сделало необходимой сильную «игру противостояния» в Йоге, даосизме и дзен-буддизме, религиозных системах, которые стали психотерапевтическими методами для того, чтобы снова примирить человека с его собственной природой.

С этой теорией Уотс подходит к психотерапии на современном Западе, и, я думаю, наивно полагает, что наша потребность в психотерапии вырастает из тех же мотивов, и что наши методы пытаются сделать то же самое для нас, что и религиозные дисциплины сделали для Востока. Похоже, он не знает, как много времени мы, психотерапевты, проводим за откапыванием смешанных мотивов поведения и переучиванием своих пациентов умению подстроиться к их первой настоящей адаптации к семье и сообществу. Не потому, что мы так хотим, а потому что это представляет базовую потребность для неразвитого эго в нахождении своего места в обществе значимым и не слишком приспосабливающимся образом. Действительно, с пациентами, которые уже являются излишне адаптированными, мы можем стремиться к результатам, подобным даосистским и дзен-буддистским. Но подобное не означает идентичное, и способ освобождения на Западе не может стремиться к растворению эго как ненужного для того, чтобы прочувствовать Самость.

И Фрейд, и Юнг одинаково критикуются за то, что они цепляются за устаревшую концепцию субъект-объектной двойственности, игнорирующей универсальную основу существования. Несмотря на признание преимущества Юнга в приписывании творческого начала бессознательному и лучшему пониманию Востока, как и Фрейда, его обвиняли в предположении, что интеллект бездоказательно покоится на биологической и инстинктивной основе, являющейся «животной в худшем смысле», и что они оба смотрят на первобытного человека как на низшего. Юнга особенно обвиняют в протестантских утверждениях, что человека нужно стимулировать к деятельности «со страхом и трепетом» и «бессознательное может быть творческим <…> только если оно умело умиротворено сознанием <…> как осторожным укротителем выступающего льва».

Возникает вопрос, не забыл ли Уотс кое-что из его восточной философии, которая также подчеркивает борьбу с животной природой. Дзен-буддистские картины с пасущимися быками представляют удивительный пример помимо сверхчеловеческих усилий тибетских йогов преодоления влияния одержимости демонами. Юнг делал не предположения, а умелые наблюдения о природе психического конфликта, когда он утверждал, что «психическая интеграция, цель терапии, является сомнительной». То, что многие утверждения Фрейда и Юнга носят отпечаток времени, в которое они жили, и психология мужчин, какими они были, не умаляет научной валидности их утверждений более, чем теория эволюции Дарвина может быть объяснена как выражение средневикторианского соревновательного социального поведения.

Рассматривая теорию Уотса о психотерапии как методе достижения освобождения от стереотипных социальных паттернов, нам как юнгианцам, следует указать, что эта концепция эго идентична только его внешнему покрытию – персоне, и в этом отношении мы можем согласиться, что желательно освободить страдающего пациента от идентификации, которая исключает его более глубокую реакцию на жизнь. Несомненно, это является первостепенной потребностью в любом обществе, которое ригидно сохраняет такую идентификацию. Но у индивида, так порабощенного волей своей персоны, рано или поздно развивается сильное желание заполучить ценности внутреннего мира, и в пропорциях его восприятия этих чудесных образов он может страдать от иллюзии, что он теряет свое эго. Но эго не растворяется таким образом; оно поворачивается вовнутрь для наблюдения и налаживания отношений с внутренними образами. Именно этот внутренний аспект эго предоставляет интровертную непрерывность сознания, подобно тому, как персона предоставляет внешнюю непрерывность поведения. Осознание этой субъект-объектой двойственности становится необходимым условием дальнейшего индивидуального развития. Создается впечатление, что большая часть лучшего произведения Уотса озвучивает проблему Западного экстраверта или чрезмерно адаптированного интроверта, чье стремление к мистическому опыту бессознательного приводить его к тому, чтобы рассматривать психотерапию только как средство (Уотс утверждает, что интерпретация сновидений – это «уловка»), а не, как мы аналитики видим это, как процесс. В своем нетерпении испытать чувство единения с универсальной основой существования он поэтому, вполне понятно, предпочитает искать более короткую дорогу. В книге Уотса (1962) «Космическая радость просвещения» он выражает это страстное стремление и его видение будущего в экспериментальном принятии такого наркотика, как лизергиновая кислота. Без дальнейшего комментария, я могу порекомендовать обе эти книги за их непреодолимый интерес, который они вызывают, за описанные Уотсом современные направления в психотерапии, и за его щедрую жизнеутверждающую философию

Литература

Watts, A. (1961). Psychotherapy East and West. New York: Pantheon.

Watts, A. (1962). The glorious cosmology. New York: Pantheon.

Глава 15