Юнгианская ориентация на культуру американских индейцев

С тех пор, как Колумб впервые высадился на Карибских островах в 1942 году и посчитал, что населяющие его люди были жителями Индии и поэтому должны называться индийцами, у западных людей появились иллюзии относительно народов Северной и Южной Америки. Колумб описал первых индейцев, которых он встретил как «любящих людей без всякой алчности, их речь – сладчайшая и нежнейшая в мире». Однако европейцы сначала вообще не были уверены, что индейцы на самом деле люди. Король Испании Фердинанд одобрил перевозку белых женщин в Вест-Индию, чтобы не дать испанцам вступать в связи с местными женщинами, которые, как он сказал «далеки от рациональности».

Описанные Питером Фарбом (1968) два противоположных образа индейцев – знатный краснокожий и жаждущий крови дикарь – превалировали в умах белых в течение последних 500 лет. Сначала в теплом свете гуманистической философии конца XVI века во Франции Монтень нашел индейцев достойными священного восхищения представителями человечества. Это идея получила свое самое полное выражение в XVIII веке в теории Руссо о том, что если бы индивиды могли не иметь искусственных ограничений и влияния чрезмерно цивилизованного поведения, они жили бы как благородные дикари. На самом деле, Руссо и его современники верили, что примитивные народы являются благородными, и считали развращенность их собственного общества противоположным состоянием.

_____________

Основано на работе, представленной в Институте им. К.Г.Юнга в Сан-Франциско в июле 1970.

Позже опыт общения с индейцами явно продемонстрировал, почему теория благородных дикарей сошла на нет. В XIX веке три коренных жителя Огненной Земли были привезены в Англию для того, чтобы им дали образование в христианском обществе и они научились открыто адаптироваться ко всему, что от них могло ожидаться. Их вернул на родину несколько лет спустя капитан Фицрой, который руководил экспедицией корабля в «Бигль», в которой Дарвин проводил свои первые наблюдения. Капитан был набожным христианином и надеялся, что эти новообращенные поведут коренных жителей к Христу. «Бигль» вернулся на архипелаг Огненная Земля всего через год, и капитан Фицрой обнаружил, что произошло совсем противоположное. Новообращенные присоединились к жителям Огненной Земли и не выказывали склонности продолжать христианский образ жизни. На самом деле было принесено больше вреда, нежели добра от того, что их отвозили в Англию: их краткое погружение в цивилизацию просто осложнило им жизнь в их собственной стране. Люди, подобные жителям Огненной Земли не только не получили пользы от контакта с белой цивилизацией, но если она вмешивалась в их жизнь, они погибали. К концу XIX три племени Огненной Земли почти вымерли.

Томас Джеферсон тоже считал, что индейцы были обучаемыми, и их можно было вести к тому, чтобы они нашли свой культурный идеал в его мире. Его просвещенный взгляд в корне отличался от политики правительства Соединенных Штатов во главе с Эндрю Джексоном, который выдал законные санкции тому, что в наше время по Нюрнбергским законам считалось бы геноцидом. «Акт о выселении индейцев» 1830 года дал Президенту право истребить всех индейцев, которым удалось выжить к востоку от реки Миссисипи.

Мне не нужно перечислять все ужасы Пуританской войны в Новой Англии веком ранее против индейцев, для того чтобы проиллюстрировать как сильно образ благородного индейца изменился на полностью противоположный образ жаждущего крови дикаря. После особенно масштабного массового убийства индейцев Коттон Мазер был благодарен Господу, «что в этот день отправили 600 душ в ад».

Однако было интересное, и редко упоминаемое соприкосновение между индейцами и белыми. Согласно Фарбу (1968) «Стоило первым белым прибыть в Северную Америку, как непропорционально большое количество этих людей показало, что они предпочитают общество индейцев их собственному. На протяжении американской истории тысячи белых с энтузиазмом меняли штаны на набедренную повязку». Но транскультурация не работала в обратном направлении. Де Кревикур в 1782 писал, что «в индейской социальной связи, должно быть, есть что-то особенно захватывающее и намного превосходящее то, чем мы можем похвастать; поскольку тысячи европейцев стали индейцами, но у нас нет ни единого примера того, чтобы аборигены захотели стать европейцами».

Есть причины, почему некоторые европейцы присоединились к индейским племенам. Эти белые люди не чувствовали, что они обменивают цивилизованное общество на примитивное. Они вступали в общество, которое было намного четче структурировано, чем то, которое они покинули. У них были те же права и обязанности, что и у коренных жителей, и они становились частью их системы родства. Они полностью адаптировались и поэтому имели равную свободу выделяться политически.

Многие группы индейцев, такие как чероки, проявляли изобретательность в адаптации своих традиций, чтобы найти благосклонность белого общества. В южных штатах они даже обучились владению рабами у белых, но они изменили этот институт для того, чтобы создать роль в обществе для раба, который не был личностью в белом обществе. Черные рабы у индейцев имели определенную степень социальной мобильности, и есть зарегистрированные случаи, когда негритянские рабы дошли до высоких должностей и достигли значимого статуса. Считается, что Оцеола, великий вождь Семинолов, был отчасти негритянских кровей, и был замечательный человек по имени Секвойя, который был сыном белого торговца и женщины из племени чероки. Этот мужчина был калекой, но преуспел и как ремесленник, и как художник. Он также был интеллектуалом, который изобрел слоговое письмо для языка чероки, которое позволило тысячам индейцев чероки впервые читать на собственном языке. Эти индейцы также научились фермерству и в целом проявляли творческую реакцию на белую культуру. Но их постигла та же участь, что и другие группы к востоку от Миссисипи, которые должны были быть отправлены на запад согласно закону о выселении. Секвойя присоединился к своему народу на территории Арканзаса и принялся посещать индейцев с разными языками в бесплодном поиске общей индейской грамматики. После смерти Секвойи австрийский ботаник, восхищавшийся им, чувствовал, что красное дерево, растущее на побережье, должно называться в честь краснокожего и назвал его Sequoia semper virens, или вечно-живущая Секвойя, а родственные деревья были названы Sequoia gigantia.

Есть и другая причина, почему так много белых присоединились к индейским племенам. Причина, которая совершенно не является широко известной даже сегодня, и была известна намного меньше в первые годы массового ухода индейцев: психологическое влияние индейцев, которое ознакомило новообращенных белых со знанием о многих вещах, о которых белая культура не имела представления в то время.

Я лучше всего могу описать этот психологический фактор, рассказав историю из моего собственного опыта. В 1931 году, когда я был студентом у Юнга в Цюрихе, я совершил краткий визит к индейцам пуэбло в Аризоне и Нью-Мексико в компании группы энтузиастов антропологов-любителей. В пуэбло Хопи, где мы собрались на церемонию Танца Змеи, нам всем пришлось жить в индейских домах, один из которых мы делили со студентом и его матерью со Среднего Запада. Мать была одной из тех женщин, в которой анимус был настолько силен, что изгнал ее феминность. Она, очевидно, держала сына под своим влиянием, и члены нашей группы бурно реагировали на эту ситуацию. Они просили меня поговорить с этим парнем и спросить его, почему он позволяет своей матери управлять своей жизнью за него и не дает ему дружить со сверстниками. Я не из тех, кто пытается изменять вещи, если только нет действительно веской причины, и работа по спасению не особо меня привлекала.

Однако в итоге я все же завел дружбу с этим молодым человеком, и в одной из наших прогулок по пуэбло я спросил кое-что о нем. И он тогда спонтанно признал наличие сложностей с его матерью, но к моему удивлению, не создавалось такого впечатления, что он страдает от этого. Я предположил, что это мать, которая находится внутри нас, которую необходимо преодолеть, когда есть такая проблема, и что внешняя, реальная мать вторична по отношению к этому. Он странно посмотрел на меня и сказал: «Как ты об этом узнал? Это как раз именно то, что мне сказал индейский лекарь». Потом я выяснил, что он договорился об участии в церемонии инициации, проводимой шаманом Кайова предыдущим летом, и сейчас был убежден, что как только он окончит колледж, он уйдет к индейцам навсегда. Я сказал ему, что я узнал об этих вещах от доктора Юнга в Цюрихе, и он тогда осознал, что белые люди тоже могут понимать такие интимные психологические вещи.

Эта история указывает на преимущественно экстравертную природу западной культуры. Индейская культура наоборот пробуждает интровертное измерение жизни, которое открывает субъективную природу человеческого опыта – внутренний опыт семьи, культуры, богов и индивидуальный. Юнг был первопроходцем в нашей культуре, познакомившим нас с этим типом внутреннего опыта, и создал психологическую концептуальную систему, способную сделать ее уважаемой, необходимой частью современной эпистемологии. Однако есть много людей, до сих пор не знающих об этой недостающей ценности, и важно продолжать демонстрировать живой материал, который открывает ее неуловимое присутствие. Поэтому я говорю о символах и о фактах, относящихся к индейцам. Слишком соблазнительно объяснять индейскую культуру как социальные формы, появившиеся экологически из биологически детерминированной потребности в выживании. Поэтому это значимо, когда молодой человек, типа моего друга, на самом деле находит лучший культурный ответ на специфически психологическую проблему у индейцев, а не у кого-либо из его собственной культуры.

Юнг дал нам возможность узнать то, чего нам не хватало, а именно введение в мир архетипических образов, который племенные общества и многие другие в дальневосточных культурах воплощали в своих ритуалах и иконографии с доисторических времен. Где и как мы потеряли нашу связь с этим миром? Есть много разоблачающих знаков и симптомов, указывающих на то, что западная культура непременно должна была развиваться в преимущественно экстравертном стиле со времен Аристотеля в Греции во времена Греко-Римской и Римской империй. Этот экстравертный стиль частично был изменен падением Рима; во времена Византии и в Средние века в Малой Азии и Северной Европе произошло изменение, которое, по крайней мере, создало равновесие между интровертной и экстравертной культурными моделями. Конечно, Шпенглер считал, что византийская культура был интровертной. Это была часть большей ближневосточной культуры, которую он назвал «магической» (имея в виду внутреннюю мудрость) и она ассоциировалась с символом пещеры. Все великие мечети Ближнего Востока имитируют пещеры, в отличие от готических соборов, открытых небу, чтобы впустить как можно больше света. Однако в средневековый период, особенно романский и частично в готический периоды, все же поддерживали связь с интровертной жизнью. Византийская культура чрезвычайно сильно повлияла на весь стиль Средних веков. Но постепенно экстравертный аспект прорвался с обновленной силой во времена Ренессанса. Разведывательные экспедиции того времени были частью этого центробежного движения, которое, собирая движущую силу от Просвещения XVIII века, вытолкнуло нас вовне и дальше от значимых образов, которые могли создать комплиментарное, идущее внутрь движение. Наша техника планирует еще большие завоевания мировых ресурсов в ужасающих размерах.

Из-за нашего самодурства и самозабвения судьба индейцев может постигнуть и нас. Именно в Америке мы лучше всего можем наблюдать разрыв между инроверсией и экстраверсией. В добавок к тому, что мы унаследовали или принесли с нами в качестве нашего багажа, наша жизнь в Европе и прибытие в Америку создало еще больший разрыв между разными формами функционирования, делая нас даже еще более экстраверными, чем были наши предки. Не удивительно, что коренные народы, которые, по крайней мере, были хорошо укоренены в своей окружающей среде, являли собой такую угрозу белым. У них было то, чего не было у нас: их собственную культура здесь, в то время как мы имели только малоубедительную экспортированную культуру Европы, где вместо реальности формировались мечтательные утопии о жизни в Новом свете.

Часто худшее, а не лучшее из европейской культуры привозилось бежавшими от проблем переселенцами, если вообще не откровенно преступными типами. Когда случается такая ситуация, порабощенные народы склонны мстить, создавая культурный вакуум, которому поддаются завоеватели. Но поддаются чему? Точно не внешней, но внутренней, духовной силе коренных народов и длительному воздействию их места – нумена, как это называли в Древнем Риме, дух места с его влиятельными воспоминаниями. Это в свою очередь создает в бессознательном завоевателей непроизвольную реакцию – впитывать мифологию местных народов в разнообразных значимых формах.

В моей аналитической практике я встречал многих людей, которым так или иначе приходилось принимать во внимание влияние индейцев на их предков. Это обычно проявляется в сновидениях, но это изредка может появляться спонтанно как сознательная озабоченность. Я помню молодую пациентку, у которой подобно студенту колледжа, которого я упоминал ранее, были серьезные проблемы с матерью. Мать, должно быть, была психотиком, или как мы сейчас называем, шизофреногенным индивидом, преследуемой троллями из скандинавской мифологии ее культуры. Бабушки и дедушки с обеих сторон приехали из Норвегии в предыдущем столетии и хорошо адаптировались в качестве фермеров в Южной Дакоте. Моя пациентка не была хорошо образованной, но имела природный интеллект, который помогал ей понять многие ее проблемы, но проблема с матерью оставалась нетронутой долгое время. В ее христианском культурном паттерне не было ничего, что познакомило бы ее с мифологическим фактом, что ее мать была формой негативного материнского образа в архетипическом, а не личном смысле. Я также пытался показать ей, что ее страх и ненависть к матери нужно было понимать как идущие от ужасной Великой Матери в ней самой. Я преуспел в этом больше, чем обычно, и она соответственно проецировала на меня свой образ негативной матери. Боясь и ненавидя меня, она преуспела на какое-то время в освобождении себя от пагубного влияния своей матери.

Последовательность сновидений и образов дневных фантазий затем начала освобождать ее от негативных проекций на меня, чтобы она смогла вернуть это себе и иметь с ними дело непосредственно. Это заняло почти два года, после чего она вернулась домой и приготовилась делать это самостоятельно, за исключением редкой переписки со мной. Постепенно ее установка поменялась, и вместе с ней и характер ее материнского комплекса. Появилась новая вера в себя и свою жизнь, но это не сильно улучшило ее межличностные отношения. Она осуществила, как я это называю, положительный перенос на природу, и в этом смысле лежит ее новая концепция матери.

Интересно, что каждый важный символ сновидения или продукт фантазии в этой последовательности содержал символику американских индейцев. Символы были очень простыми и не вызывали никакой неловкости с ее стороны и не предполагали, что она погрузилась в индейскую мифологию или читала книги об индейцах. Как я сказал, она была относительно необразованным человеком, и все, что она знала об индейской мифологии, было впитано на бессознательном уровне через место, в котором она жила, и людей, с которыми она жила. Ее сновидения были во многом похожими на фантазии мисс Миллер в книге Юнга «Символы трансформации» (1956/1967), которые также содержали большое количество индейской символики. Миллер была измученной проблемами молодой американкой, жившей в Европе в начале этого столетия, которая записала свои сновидения и фантазии, о которых она рассказала Флаурни, своему психиатру в Луизиане. Он опубликовал их в журнале, который Юнг случайно нашел, и тут же активизировался его интерес к мифологическому материалу, который привел его к открытию коллективного бессознательного. Он сказал, что Миллер была в каком-то смысле «моей анимой» для книги – она была той, кто констеллировал его идеи. На самом деле, это была книга, выразившая отличие Юнга от Фрейда и позволившая ему найти свою собственную научную школу. (Глава под названием «Двойственная мать» содержит большую часть индейской символики в фантазиях Миллер).

Юнг интерпретировал центральную проблему как материнский комплекс, который Миллер вербализовала, но не смогла разрешить. Она ходила к психиатру, который ничего не знал о глубинной психологии; в те дни ее не существовало. Ее психиатр, очевидно, был сочувствующим человеком, слушавшим ее, но которому нечего было предложить в плане интерпретации. Все, что он мог сделать – это быть сочувствующим и опубликовать некоторую часть ее материала. Ее фантазии выражали стремление, смешанное с ее страхом к разным образам Великой Матери, всеобъемлющей, но в то же время всепоглощающей богини древних мистерий. Моей пациентке повезло больше, поскольку она жила на пятьдесят лет позже, когда, несмотря на ее изоляцию, она могла пользоваться известным методом глубинной психотерапии и таким образом найти объяснение своей проблеме и возможное исцеление. Индейцы сиу говорили о земле «наша Прабабушка», это идея, в которую верили буквально с давних времен во всем мире. Человеческий образ великой богини еще не сформировался; она была идентична земле. Навахо говорят, что мир был создан в месте, находящемся глубоко в земле, где в темноте жили две сестры. Одна из них создала изображение паутины на земле, и это был первый образ порядка в мире: это был образ Великой Матери. Паутина – особенно хорошая форма представления первозданной Матери-Земли, потому что она сочетает два качества интровертной изобретательности (а именно, паучиха плетет паутину из самой себя и имеет хитрость, чтобы заманить в ловушку, поймать и поглотить). Паучиха не только поглощает свою добычу в виде насекомых, но и своего самца после ее оплодотворения. Песочная картина индейцев навахо, изображающая Землю-Мать вместе с Небом-Отцом, рисует ее рогатым существом со схематически представленными характеристиками животного и человека. В центре ее полного прямоугольного тела, раскрашенного в синий цвет, находится красный круг с несколькими полосками радуги, аккуратно расположенными в центре. От этого круга, который является схематическим пупом земли, или центром мира, растут четыре основных растения: тыква, кукуруза, бобы и юкка. Эта версия Великой Матери подчеркивает ее продуктивность, ее всеотдающую природу как источник жизни. К ней уже не относится самовозобновляющийся примитивный матриархат. Она уже находится в отношениях с Небом-Отцом, чья сила равна ее собственной силе, и который необходим для того, чтобы оплодотворить ее своим дождем и заботиться о ней со своим солнечным светом.

Две сестры из глубокого подземного мира теперь вышли на поверхность земли и получили имена: Бирюзовая Женщина, которая стала возлюбленной солнца, и Женщина Белая Раковина, которая была оплодотворена духом водопада. Они родили этим божествам по сыну, и они стали героями-близнецами, или богами-воинами более позднего мифологического цикла. Одного из них звали Монстром-Убийцей, а другого – Рожденным от Воды Ребенком. Эти две богини затем соединились в один общий образ Великой Матери, известной как Меняющаяся Женщина. Она изменяется как и времена года, и представлена в одном из рисунков пыльцой индейцев навахо как гора под названием Гора Вокруг Которой Осуществлено Изменение. Она изображена как центральный круг с четырьмя подобными лепесткам вырезами вокруг него, напоминающий центр мандалы; несмотря на всю свою изменчивость, Меняющаяся Женщина имеет центральное единство и фиксированное место в психо-культурном ландшафте этих людей. Мать-Природа не миф для них; она часть их повседневной реальности, когда они ищут пищу или заставляют ее расти из сопротивляющейся почвы юго-восточной пустыни.

Социологически эти версии мифа соответствуют определенным культурным формам. Навахо предоставляют удобный предмет для изучения, поскольку имеют общие черты с многочисленными другими группами. Они мигрировали в их настоящее место проживания на севере Нью-Мексико и Аризоны с северо-западных гор и равнин. Все вокруг них к северу и западу были собирателями, так называемыми индейцами-копателями. Дальше на восток жили равнинные племена, традиционно посвещавшие себя охоте, в то время как рядом были индейцы пуэбло, которые были оставшимися представителями культуры Майя и Ацтеков в Мексике, известных своими оседлыми городами и сельским хозяйством (особенно выращиванием кукурузы). Навахо были пастухами, что позволило им поддерживать определенным образом их кочевой образ жизни и сочетать в некоторой степени социальную адаптацию всех других групп. Индейцы навахо научились многим искусствам и ремеслам (таким как ткачество, гончарное дело, обработка серебра, скотоводство) у первых испанских поселенцев. Все индейские культуры юго-запада и равнин очень сильно изменились после освоения лошади, изначально украденной у испанцев. На американском континенте не было лошадей до испанского завоевания, хотя довольно интересно, что там были лошади примерно 400 000 лет назад, но вымерли. Индейцы навахо использовали лошадей и собак для того, чтобы пасти своих овец и торговать с местными племенами равнинных индейцев. Индейцы равнин использовали лошадей для охоты на бизона и именно они изначально явились причиной такого крупномасштабного истребления этих редких животных, поскольку они могли убить гораздо больше бизонов, преследуя их на лошади, по сравнению с пешими охотниками. Также интересно, что только те народы, которые уже имели предрасположенность быть пастухами или охотниками, стали наездниками. Когда индейцы-собиратели овладели лошадью, они не ездили на ней, они ее ели. Индейцам пуэбло, очевидно, не нужны были лошади, поскольку они жили в городах, которые были маленькими, независимыми городами-государствами, чье население не нуждалось в путешествиях или охоте.

Если мы изучим эти культуры с точки зрения мифологемы Великой Матери, мы найдем, что простые собиратели жили в исходном состоянии единства с природой, что делает любую репрезентацию ее образа ненужной. Эти люди перемещались от сезона к сезону туда, куда их уводило наличие пищи, в поисках ягод, желудей, насекомых, маленьких животных и изредка рыбы. Они не образовывали кланов или сложных родственных групп, и у нас есть все основания полагать, что им нравилась их свобода, и они не завидовали тем людям, которым пищу обеспечивало сельское хозяйство. Интересный рассказ о типичных собирателях рассказан африканскими пигмеями, которые населяют лес, где все их нужды удовлетворены в повседневном сборе пищи. Если когда-то наличие пищи уменьшается, что им временно приходится идти работать на ближайшую ферму, они считают это истощающим периодом рабства, хотя они гарантировано имеют пищу и можно ожидать, что у них будет период без напряжения. Но лес – их мать, и их религия определена ее щедростью и их изобретательностью в использовании этого. Когда они рождаются, они приходят к своим родителям от Матери-Земли, буквально земли, и когда они умирают, они возвращаются к ней. И поэтому в каком-то смысле нет смерти. Элиаде рассматривал этот уровень человеческого опыта:

«Люди были связаны друг с другом только через своих матерей и эти отношения были довольно нестабильными. Но они были связаны со своим природным окружением намного теснее, чем любой современный светский разум может себе представить. Мы могли бы сказать, что человек не был еще рожден, на этом этапе его жизнь была на пренатальной фазе. У него был филогенетический опыт существования, который он понимал лишь частично. То, что мы называем жизнью или смертью – всего лишь разные моменты в деятельности матери-земли в целом. Жизнь – это просто отделенность от матки земли, смерть – возвращение домой». (Henderson, 1967, p. 147)

На уровне культуры, который имеют индейцы навахо, религия земли дала начало религии Меняющейся Женщины, с ее социальной культурой, укорененной в человеческой матери как носителе семейной традиции. Ее муж не был законным отцом ее детей. Ее брат присматривал за ними и воспитывал их. Имя и собственность передавались по линии матери, как мы называем – матрилинейное или единоутробное происхождение. В такой культуре Меняющаяся Женщина, несмотря на ее сезонное изменение, имела цельный, неизменный и главным образом консервативный характер.

Иракуойи на востоке, подобно навахо, имели матрилинейное общество, но с большим социальным влиянием. Согласно Фарбу (1968), «вся собственность и предметы наследовались по женской линии. Мир и порядок в Длинном Доме поддерживались женщинами. Мужья приходили и уходили, либо в потерях во время войны, либо просто в процессе развода. В политической сфере женщины назначали сачемов (вождей), которые были лидерами разных кланов, называли их преемников, когда они умирали, и даже могли действовать в качестве регента для вождя, если он был слишком юным для правления. По всем этим причинам обычно считается, что иракуойи подошли к матриархату ближе, чем какое-либо общество в мире».

Матрилинейное происхождение среди навахо также отличалось от того, что встречается у индейцев пуэбло зуни. У них было общество, основанное на материнском праве, но оно было частью сложной системы сдержек и противовесов, ограничивающей свободу любого мужчины или женщины до бесконечности сильнее, чем что-либо, что мы можем встретить среди собирателей, пастухов, охотников или любых других обществ пуэбло. Был центр, который был буквальным местом, которое они называли «срединным местом» недалеко за пределами пуэбло. Он был представлен камнем, у которого первые люди остановились отдохнуть после многих путешествий по прибытии на поверхность земли, после продвижения по четырем подземным мирам, из каждого они были выселены какой-то катастрофой. Великая Мать в этом обществе была представлена духом кукурузы, символизируемым семью Кукурузными Девами, которые изредка появлялись на танцевальных церемониях, проводимых с завидной регулярностью на протяжении всего года. Индейцы пуэбло также знали Бирюзовую Женщину, а в мифе хопи церемония Танца Змеи, предок клана Змей знал ее красивые и ужасные объятия. Ночью, когда он ложился с ней спать, она была прекрасным созданием, но утром она была уродливой колдуньей. Пробивая свой путь обратно из подземной пещеры Великой Богини, он принес тайную мудрость, которая была олицетворена в змее. Он осмелился выбрать одного из людей племени Змеи, который превратился в деву, на которой он женился и сделал ее матерью клана Змеи. Здесь мы находим стадию культурной жизни, в которой пренатальный, предсознательный опыт взаимосвязи с природой дал начало новой форме сознания, которое признавало ужас инцеста и храбрость трансформировать его в значимый паттерн родства. Инцест поэтому воспринимался как преступление против родственного паттерна культуры, а не как биологическое преступление.

Эрих Фромм показал это очень отчетливо в своей интерпретации легенды об Эдипе. Этот ужас – главным образом ужас регрессии к ранней стадии развития после формирования общества, которое должно поддерживать жизнь в гармонии с патриархальным, тотемным, а также с матриархальным паттернами родства. В этом развитии образ самой матери пережил трансформацию. У нее было осознание того, что люди должны приобрести, чтобы превзойти свои чисто природные инстинкты. В мифе о Танце Змеи герой, Тийо, после его встречи с Бирюзовой Женщиной подружился с Женщиной-Паучихой в форме маленького безобидного Паучка, сидевшего на его ухе и шептавшего инструкции ему. Она сказала ему, как себя вести с людьми племени Змеи и когда выбрать одну из змей. В мифе индейцев навахо «Где двое пришли к своему отцу» она также спасла двух героев-близнецов от злых сил, когда они покинули Меняющуюся Женщину, и дала им перо, которое защищало их в их будущих подвигах прохождения испытаний для инициации, которые давал им их отец-солнце. Эти испытания, очевидно, позволили им преодолеть монстров. То, что когда-то было Матерью-Природой с ее изменяющейся помощью или препятствиями, изобилием или голодом, или ее магическими чарами, здесь становится символом в своей истинной форме, эффективным образом, с помощью которого инстинктивное поведение может быть трансформировано из мифологических в культурные формы и наоборот. В случае моей пациентки, этот символический процесс ушел на шаг вперед. Она погрузилась в лечение, которое удалило норвежских троллей и успешно заменило их значимыми образами в духе мифологии американских индейцев. Она прошла через ряд изменений, напоминающих мифологию Великой Матери и мифа о рождении героя. Самым важным было то, что она осознала, что ей не нужно принимать свою личную мать как имеющую какую-либо дальнейшую значимость для нее, поскольку она могла пробуждать образ Матери-Природы, который был гораздо лучше, в духе свободы, существовавшей среди собирателей. Но это было только начало. Человек не может жить в патриархальном обществе, подобном нашему, и быть ребенком Матери-Природы не испытывая чувства отчужденности. Многострадальный муж этой женщины мог описать, как это быть женатым на ком-то, кто в один момент является радостью всей твоей жизни, а в следующий момент – угрюмой ведьмой. Казалось, он никогда не знал, как предотвратить то, что все ценности оказывались пойманными в ослепляющий туман двойственных значений. Суеверия – это ничем не помогающее нам слово для обозначения чего-то подобного. То, что дальше произошло с его женщиной, также случалось в формации индейцев пуэбло в доступном родственном паттерне в соответствии с психической энергией, высвободившейся от спуска в глубины бессознательного: появление полезного влияния символики, представленной духом Женщины-Паучихи как учителя, проводника и друга. В случае моей пациентки это было больше похоже на нахождение особого рода сестры. Этот символ, который в этом племенном контексте представлял клановую идентичность и родство, стал для нее открытием нового образа Самости, с помощью которого она смогла научиться контролировать свое замешательство от инфантильных эмоций и создавать стойкую установку, возможно, новую идентичность. Часто считается (людьми, которым следовало бы разобраться лучше), что племенные общества настолько коллективно организованы и захвачены бессознательным мистическим соучастием, что никакое индивидуальное развитие или осознанность невозможны. Я обнаружил в своем исследовании архетипа инициации, что многие так называемые примитивные народы имеют острое чувство важности индивидуального наравне с групповым опытом в их инициациях. Юный студент колледжа, о котором я упоминал ранее, сказал, что в его инициации он выучил песни и танцы, которые связывали его родственными узами с определенным тотемным кланом. Он стал кровным братом всем другим членам этого клана и всех их предков, начиная с первого культурного героя клана. В добавок к этому тотему как символу родства, он ходил один в горы, чтобы увидеть видение своего собственного индивидуального тотема. Его предупредили никогда никому не говорить, что это было за видение или что оно для него значило. Это стало истинным символом его уникальности и духом хранителем его жизни впредь. Я описал это как «ритуал видения» и посвятил этому некоторые страницы в своей книге «Пороги инициации» (Henderson, 1967), где я продемонстрировал его универсальное распространение и тот факт, что его можно встретить не только на высших уровнях общества, где тотемные кланы и племенные ритуалы достигли своего апогея важности, но и на самых простых уровнях у собирателей. На самом деле, в группе, которую я изучал, ачумави из Северной Каролины, это единственный ритуал, имеющий какое-либо значение для всего племени с одним важным исключением: церемонии, на которой присутствуют все взрослые мужчины по случаю первой менструации у девушки. Это обряд инициации, имеющий индивидуальную природу, который гораздо важнее любого собрания племени или танца, кружащего масками с перьями, подобные тем, что мы находим в организованных тотемных обществах. Этот обряд проводится для одной единственной девушки, и это наделяет ее чувством ее собственной индивидуальной значимости как члена племени.

Среди индейцев навахо обряд инициации девочек подчеркивает их значение как будущих жен и матерей, но он также учит их относиться к себе с самоуважением и быть бережными к своим индивидуальным женским качествам. Кинаалда – термин, используемый для обозначения обряда первой менструации у девушек навахо, во время которого она временно изолирована или отправлена в отдельную менструальную хижину. Все племя принимает участие в этом обряде. Во время этого обряда проходит всенощное бдение, со сменой мужчин и женщин. Есть церемония очищения, мытье головы и церемония придания формы, во время которой девушке, вступившей в пубертат, делают ритуальный массаж, чтобы сделать ее более красивой. Слово «красивая», имеющее для нас чисто эстетическую коннотацию, имеет гораздо более широкое значение у навахо. У индейцев навахо есть два слова для обозначения этого понятия: nizhoni и hozho. Nizhoni можно перевести как симпатичная, чистая, милая, хорошая и добрая. Hozho может означать счастье, удовольствие, благословенный, благополучие, гармония. Ясно, что девушке придают форму, чтобы она стала всесторонне развитой, красивой в греческом смысле. Ее индивидуальность, таким образом, становится символом идеальной культурной идентичности целой группы. Какова разница между этим восприятием и тем, что есть в нашем обществе, в котором первая менструация окружена так называемой «гигиенической тишиной» и с этого момента к ней относятся как к «проклятию».

Моя пациентка, несмотря на то, что она красивая молодая женщина, страдала от такого рода пренебрежения и даже была травмирована отношениям своей матери, которая была обременена своими собственными эмоциональными проблемами. Поэтому с самого начала я высматривал любой признак бессознательного интереса к архетипу инициации. Я не нашел ничего более ясно узнаваемого, как упомянутые мной ритуалы среди индейцев в сновидениях моей пациентки, но я нашел более индивидуальную версию того же самого. Здесь я должен признать, что современный белый американец или европеец на самом деле не повторяет паттерны более простых обществ. Он или она не могут с пользой просто повторить ритуальные действия, даже когда они выражены символически или значимо, будь то из чужой культуры или те ритуальные действия, которые все еще принадлежат его или ее собственным более ранним традициям. Они должны обратиться к самому источнику архетипического паттерна, находящемуся ниже уровней всех культурных форм, где архетипический образ едва еще сформировался. Такие архетипические образы появляются из первозданного врожденного условия единства всех существ с природой. Они – самые живые и самые нуминозные, когда дрожат на грани собственного созидания. Часто тогда сам образ появляется как нечто чрезвычайно юное, только что рожденное.

Исходная Kinaalda была создана самой Меняющейся Женщиной. Согласно легенде Говорящий Бог нашел ребенка, плававшего в озере. Говорящий Бог представлял настоящую патриархальную власть клана. Он был прототипом братом матери, не мужем. Брат был главой семьи (брат женщины всегда был главой семьи). Говорящий Бог имел характер строго мужчины, который всегда говорит людям то, что им следует знать, проясняет для них многие вещи и помогает им улучшить их благосостояние, постукивая их маленькой палочкой, чтобы заставить их действовать. Он взял ее домой на воспитание. Через четыре дня она выросла и стала Кинаальдой, девушкой, которая должна пройти инициацию. Это была Меняющаяся Женщина. Когда это случилось, они решили провести для нее церемонию. Итак, <