Булавинцы в Дмитриевске и Царицыне

Тревожна была весна 1708 года. Булавинское восстание охватило почти уже весь Дон, и пламя его вскоре перебросилось на Нижнее Поволжье. Восставшие повсюду рассылали свои «прелестные» грамоты-листовки, в которых призывали народ искоренять и уничтожать бар — помещиков, бояр, прибыльщиков и царских чиновников. В начале мая один из их отрядов, во главе которого стоял Игнат Некрасов, подошел к Дмитриевску. Жители города, узнав об этом, тут же арестовали своего коменданта полковника Данила Титова. Собрали общий круг, избрали атамана и его помощника — есаула. В городе установлено было казацкое самоуправление.

Выход булавинцев на Волгу имел для них большое значение. Перерезав важнейший водный путь страны, они стали захватывать торговые и правительственные суда. Их отряды из Дмитриевска направляются вверх и вниз по течению реки. Седьмого июня 1708 года Некрасов и атаман города Дмитриевска Павлов со своими отрядами подошли к Царицыну. Город им удалось взять без боя, но комендант Турченинов, богатые и именитые горожане и рота солдат заперлись в малой крепости.

Булавинцы делали несколько раз попытки взять ее штурмом, но были отбиты. К тому же к осажденным на выручку из Астрахани спешил полк солдат, которым командовал Бернер. Это заставило булавинцев временно снять осаду и спуститься вниз по Волге. У Сарпинского урочища встретили они Бернера и его полк. Завязался кровопролитный и упорный бой. Полк Бернера был разбит наголову, и солдаты его бежали к Черному Яру. Булавинцы при этом захватили богатые трофеи: оружие, продовольствие и много судов. Работные люди и бурлаки, находившиеся на стругах и барках, примкнули к повстанцам и пополнили их ряды.

К этому времени из Дмитриевска подоспел отряд, который состоял из его жителей. С ним вместе прибыл обоз с кирками, мотыгами, лопатами и заступами. По требованию атамана Павлова их собрано было и привезено несколько тысяч, так как они необходимы были для ведения осадных земляных работ.

Осада крепости, в которой засел Турченинов, вновь возобновляется. Пользуясь сведениями, полученными от лазутчиков, астраханский воевода Апраксин писал, что мятежники непрерывно его штурмуют днем и ночью, ведут умело земляные работы и засыпают вокруг крепости ров. Все это делают так же, как и настоящие, хорошо обученные войска.

Но крепость не думала сдаваться. Тогда булавинцы к ее стенам подвозят большое количество дров, бревен и бересты. Валят все это в кучи, обливают смолою и поджигают. Пламя охватило крепость. Над нею поднялся столб черного густого дыма, который был виден за несколько десятков верст как с Волги, так и из степи. Осажденным пришлось в конце концов сдаться.

В Царицыне, как и в Дмитриевске, устанавливаются казацкое самоуправление. После же того, как стало известно, что Булавин в Черкасске покончил самоубийством, Некрасов уходит со своим отрядом из Царицына на Дон. В городе остается Павлов, он начинает готовиться к его обороне.

Противник не заставил долго себя ждать. Двадцатого июля 1708 года подошел к Царицыну полковник Левингстон со своим отрядом, насчитывавшим до тысячи солдат. Жители города и булавинцы оказали ему упорное и организованное сопротивление. Но когда удерживать Царицын стало бессмысленно, атаман Павлов отдал распоряжение его защитникам сесть в лодки и Волгою покинуть город. Поднявшись вверх по реке верст сорок, повстанцы затопили все суда, чтобы они не стали добычей противника, а сами, как и Некрасов, ушли на Дон.

В это же время к Дмитриевску из Казани направляется многочисленная армия, которую возглавлял князь Хованский. Небольшой отряд булавинцев, находившийся в этом городе, узнав о ее приближении, захватив с собою пушки и порох, ушел из Дмитриевска. С ним вместе ушли почти все его жители.

Заняв Дмитриевск и Царицын, царские войска учинили здесь жестокую расправу над всеми, кто так или иначе причастен был к восстанию. Все тот же астраханский воевода Апраксин пишет, что им отдано было распоряжение о взятых в плен мятежниках: заводчиков приводить к нему в Астрахань, а жителей Дмитриевска, которые с Павловым и Некрасовым приходили под Царицын, для пущего устрашения других вешать вокруг, города и по донской дороге.

Но дворянской карательной армии не так-то легко было умиротворить восставший край. Отряд атамана Павлова, насчитывавший более трех тысяч человек, состоявший из волжских бурлаков и жителей Дмитриевска и Царицына, продолжал долго еще оказывать сопротивление и не раз наносил довольно чувствительные удары царским войскам.

Так жители Дмитриевска и Царицына, теперь Камышина и Волгограда, приняли участие в Булавинском казацко-крестьянском восстании.

 

БУРЛАКИ

Старая Волга. Бурлаки. Великий русский поэт-демократ А.Н. Некрасов так писал о тяжелом труде бурлаков:

 

 

Выдь на Волгу, чей стон раздается

Над великою русской рекой?

Этот стон у нас песней зовется,

То бурлаки идут бечевой.

Незабываема и картина непревзойденного мастера кисти И. Е. Репина «Бурлаки». На этом полотне художник со всею силой своего таланта запечатлел широкие, уходящие вдаль, волжские просторы, берег реки и согбенные фигуры бурлаков, идущих бечевою.

Издавна Волга была для русских людей широким, привольным путем к синему Каспийскому морю. Но его хозяевами они стали лишь в XVI столетии, когда воины царя Ивана Четвертого разгромили татар и Московскому государству подчинены были их Казанское и Астраханское царства. С этого времени и следует считать начало русского судоходства на Волге. Без особых инструментов и хитрых приспособлений строили русские мастера-умельцы самые разнообразные суда. Наиболее распространенными из них были большие, длиною до двадцати метров и свыше, досчаники, несколько меньше их, от двенадцати до шестнадцати метров, струги и насады и еще меньше — кладные и плавные лодки, неводники, однодеревки и ботники. Чаще всего на Волге встречались струги. Этим названием иногда обозначали вообще всякое большое судно. Струг поднимал до пяти­десяти, а досчаник и насад до восьмидесяти тысяч пудов груза. Все эти суда были гребными. Почти всегда при попутном ветре они вниз по течению шли под парусами. Вверх же тянули их бурлаки.

Появление бурлачества нужно отнести к концу XVI — началу XVII столетий. Занимались им жители сел и деревень, расположенных по берегам самой Волги и ее многочисленных притоков. На каждые десять тысяч пудов груза требовалось тридцать—сорок бурлаков. В первой половине прошлого столетия во время расцвета бурлачества их насчитывалось на Волге до четырехсот тысяч человек.

Снаряжение бурлака несложно, лямка — широкий ремень, надеваемый через плечо. Она имела хвост — веревку, на конце которой укреплялась шашка для захлеста прочной бечевы, употреблявшейся для тяги судов. Бечева же крепилась за мачту или за установленный специально для этого на судне шест и придерживалась особой снастью с блоком — бурундуком. При помощи его бечева могла быть повышена или понижена. К числу предметов, означавших принадлежность к определенной профессии, была и особая, так называемая бурлацкая шляпа — простой шпилек, валянный из шерсти и имевший форму, несколько напоминавшую обычный глиняный горшок.

Как известно, бурлаки образовывали артели с особым и своеобразным бытом, специальным распределением труда между ее членами. Главой артели, ее начальником, которому подчинялись бурлаки, был водолив. На его попечении находился и весь груз. У водолива хранились также деньги, на которые он покупал бурлакам харчи, и их документы. Кроме того, водолив производил всю мелкую починку судна во время его пути и следил за его состоянием. Каждый водолив обязательно был и неплохим плотником. Не меньшее значение на судне имел и лоцман, которого бурлаки называли букашником или дядею. Он во время пути управлял судном. Лоцман нанимался хозяином отдельно от артели и обязан был в совершенстве знать на память без всяких карт Волгу, ее фарватер, иначе судно могло бы сесть на мель. В XVII веке лоцманов называли носниками, так как они во время работы находились на передней части судна, на его носу.

Для ведения хозяйства артели, защиты ее интересов перед хозяином и всяких переговоров с ним, бурлаки выделяли еще одно лицо — артельщика. Среди остальных рядовых бурлаков особое место занимал самый сильный, который шел в лямке первым. Его называли шишкой. Он же был и запевалой бурлацких песен. Два бурлака, которые шли позади всех, именовались косными. На них лежала обязанность ссаривать — сбрасывать бечеву, за которую крепятся лямки, с кустов и деревьев. Самый младший в артели, почти всегда мальчик одиннадцати-двенадцати лет, был кашеваром, который и готовил бурлакам их нехитрую пищу.

Всю свою дорогу по Волге бурлаки называли путиной. Она называлась дальней, если от Астрахани до Нижнего Новгорода или до Рыбинска, а все другие, менее продолжительные, считались короткими.

Для того, чтобы пройти весь путь от Астрахани до Нижнего Новгорода, обыкновенно требовалось семьдесят—семьдесят пять дней. На место назначения бурлаки были обязаны прибывать в строго установленный срок. Чаще всего это был Ильин день —20 июля по старому стилю.

Для того, чтобы суда тянуть лямкой вдоль берегов Волги, а также и других рек, где пользовались услугами бурлаков, отводилось пространство шириною в десять сажень, которое носило наименование бечевника. Оно служило местом прохода для людей, а там, где применялась конная тяга, и лошадей, которые тянули суда. Использовался бечевник также для отдыха бурлаков, для конопатки, осмолки и ремонта судов, разгрузки и хранения товаров, устройства пристаней и других надобностей судоходства. В городах и селах ширина бечевника иногда сокращалась и была значительно меньшей. За пользование им никто — ни частные лица, ни городские и сельские власти — не имели права взимать платы, а за порчу с лиц, виновных в этом, брали штраф в пользу казны.

Там, где берег не позволял бурлакам идти лямкой, судно передвигалось при помощи завозных якорей. На небольшой лодке-завозке вывозили и бросали впереди якорь. Потом его канат бурлаки воротом втягивали на судно, и оно постепенно подвигалось вперед. Когда канат весь бывал втянут, якорь опять завозился, и бурлаки его тянули вновь. Так продолжалось до тех пор, пока судно уже можно было тянуть лямками с берега.

Заработок бурлаков был не постоянен. Он колебался из года в год. За переход от Астрахани до Нижнего Новгорода лоцман получал до ста двадцати рублей, водолив — до шестидесяти, а рядовой бурлак — до сорока рублей. При плохом заработке бурлаки, возвращаясь домой, обычно нищенствовали, просили милостыню. При благоприятных условиях они по три-четыре человека нанимали для себя и своей клади у крестьян подводу, от одной деревни до другой, платя каждый по десять-двадцать копеек за перегон в восемнадцать—двадцать верст.

Главным центром найма бурлаков был Нижний Новгород. Отсюда они весною шли на судах вниз в Астрахань. Там их нагружали товарами и обратно тянули уже бечевой. В Нижний Новгород ранней весной со всего Поволжья стекались сотни бурлацких артелей. Это были беднейшие крепостные крестьяне, отпущенные помещиками на заработки. Особенно много было бурлаков из Пензенской губернии, которую тогда так и называли — бурлацкой губернией. Всякий, кто желал наняться в бурлаки, выходя на рынки и пристани, носил отличительный знак: деревянную ложку, заткнутую за ленту своей войлочной шляпы.

Изнурителен и тяжел был труд бурлака. Надо было иметь очень крепкое здоровье и быть физически сильным человеком, чтобы свершить этот нелегкий и дальний путь. Для того, чтобы поспеть в срок к месту назначения, бурлаки должны были прилагать невероятные усилия. О камни сбивали они босые ноги, портили их, а от долгой ходьбы по песку страдали растяжением жил. От постоянного напряжения и наклона головы к ней приливала кровь, и поэтому нередко бурлаки теряли зрение, слепли. Многие из них никогда не возвращались в родные села и деревни. От тяжелого и непосильного труда немало умирало бурлаков в пути. А отсюда и волжская бурлацкая пословица: кому Волга-мать, а кому и мачеха.

Кроме Волги, бурлачество было развито также и в других местах, правда, в значительно меньших размерах. Бурлаки были на Дону, Днепре и на водном пути от Москвы через Сухону и Северную двину в Архангельск.

Царское правительство всегда считало бурлаков самым неспокойным и мятежным элементом в Поволжье. Их было немало у Степана Разина, но особенно деятельное участие они приняли в крупнейшем крестьянском восстании XVIII столетия, во главе которого стоял Емельян Пугачев. Значительное число их вступило как в армию самого Пугачева, так и в отряды его сподвижников. Когда Пугачевым был взят Саратов, то к нему там явилось более сотни бурлаков и сообщили, что ими на Волге захвачено судно с господским добром и деньгами.

Подавлено восстание Пугачева было с исключительной жестокостью. Немало сложили своих буйных голов и бурлаки. Захваченных в плен рядовых пугачевцев казнили по жребию из трехсот — одного человека, а остальных всех секли плетьми, затем наказанных заставляли целовать крест и евангелие, после чего крестьян-пахарей отпускали домой, а холопов, в том числе и бурлаков, рассылали по городам и крепостям на каторжные работы.

В первой половине XIX столетия для тяги судов стали применять лошадей. Конно-машинные суда тогда в просторечии называли коноводками. На них бывало от шестидесяти до двухсот рабочих и от восьмидесяти до двухсот лошадей, которых запрягали в конную машину. Приводя в движение кабестон, они подтягивали судно к завезенному вперед якорю. Ходили эти суда между Астраханью и Рыбинском. Имели длину от семнадцати до двадцати трех и ширину от четырех до семи сажень. В сутки такое судно проходило пятнадцать—тридцать верст. Широкого применения на Волги они не получили, и только лишь во второй половине прошлого столетия бурлацкий промысел начинают вытеснять пароходы.

В 1851 году число бурлаков сократилось до ста пятидесяти тысяч человек. Суда старого типа — досчаники, насады, струги и другие оказались непригодными для буксировки их пароходами и сменяются баржами. Но до самой Великой Октябрьской социалистической революции судовладельцы в известной мере пользовались дешевым трудом бурлаков. Над великою русской рекой, как и прежде, можно было слышать широко известную бурлацкую песню.

 

Эй, дубинушка, ухнем!

И только уже при Советской власти изнурительный труд бурлаков окончательно был заменен машинами.

Теперь все это в прошлом, и просторы великой русской реки Волги оглашают не песни бурлаков, похожие на стоны, а гудки могучих пароходов, которые ведут караваны барж с десятками тысяч пудов различных грузов. Они везут их для городов, сел и новостроек, для мирного и созидательного труда нашей социалистической родины.

 

ЧУМАКИ-СОЛЕВОЗЫ

Более ста лет просуществовал в Заволжье чумацкий промысел. Для перевозки соли с озера Эльтон правительство учреждает особые гужевые тракты, из которых один шел на Саратов, другой к Камышину. Первый имел протяженность 263 версты (278 километров), второй 129 верст (136 километров). На всем их протяжении примерно через равные расстояния вырыты были колодцы и устроены форпосты, в которых содержались небольшие гарнизоны для охраны и защиты от набегов кочевников — калмыков и татар, а также и от разбойничьих шаек, которых тогда было немало в Заволжье.

Правительство, зная, что украинцы у себя в родных местах являются опытными солевозами и что многие из них издавна занимаются этим промыслом, переселяет несколько сот их семейств на берега Волги. На луговой стороне ее, в степи против Саратова и Камышина устраиваются соляные городки со специальными складами-магазинами для хранения в них соли. Эти городки охранялись солдатами. Около них возникли поселения чумаков-солевозов, слободы: против Саратова — Покровская, теперь город Энгельс, и против Камышина — Николаевская, теперь город Николаевск. В конце XVIII столетия последняя называлась Зауморской или Зауморье. Теперь это уже забытое название слободы свидетельствует о крайне тяжелом, изнурительном труде рабочих соляных промыслов и чумаков-солевозов.

Каждый год с первого апреля по первое ноября в течение семи месяцев чумаки-солевозы обязаны были возить соль. Раннею весной выезжали и тянулись по тракту их обозы. Медленно и важно шли волы, запряженные в телеги-фуры, направляясь к озеру Эльтон. На ночевки чумаки останавливались прямо на тракте вблизи хуторов, состоявших из трех-четырех дворов, так называемых уметов.

Любопытно отметить, что в большинстве случаев уметы носили названия по имени, отчеству и фамилии их владельцев. На солевозном тракте от озера Эльтон до Камышина были уметы Ивана Трофимовича, Василия Трофимовича, Николая Тимофеевича и Ивана Мартыновича Крахмалей. На тракте на Саратов известны также Крахмалев умет и поселок. Иногда к названиям некоторых уметов присоединялось еще и указание профессии, рода занятий или национальности их владельца — умет стрельца Ильина, чеботаря Сидора Филипповича, грека Порфирия Андреевича, чумака Данилы Никитовича.

Остановившись на ночлег, чумаки принимались не спеша раскладывать костер, и в огромном котле на всю свою артель готовили жидкую кашу, заправляя ее пшеном и соленым свиным салом. А волы тут же паслись вблизи дороги. На ночь старший обоза выделял дозорных, на которых возлагалась обязанность следить за тем, чтобы волы не ушли куда-либо и чужие люди, проезжавшие по тракту, не подходили к возам. Во время летней жары чумацкие обозы шли в ночное время, а также в часы утренней и вечерней прохлады. В июне и июле привалы на отдых чумаки делали почти на весь день, с десяти-одиннадцати часов, и трогались вновь в путь уже тогда, когда спадал зной, и солнце начинало клониться к закату. Труд чумаков был нелегок. Им приходилось испытывать все тяготы своего вынужденного путешествия. Летом их жгло жаркое и беспощадное солнце, а ранней весной и глубокой осенью они мокли под дождем и дрогли от суровых холодных ветров. К тому же на обратном пути, когда возы были тяжело нагружены солью, чумаки почти все время шли пешком рядом со своими волами и только изредка садились на подводы для того лишь, чтобы чуть-чуть передохнуть. Кроме того, на озере Эльтон, а также слободах Покровской и Николаевке они выполняли обязанности грузчиков, наваливая соль на фуры и сгружая ее в склады.

За свой труд чумаки-солевозы не получали никакой платы. Для них перевозка соли была своего рода государственной повинностью. За выполнение ее чумаки освобождались от податей и рекрутских наборов. За счет казны им отпускался только деготь для подмазки колес и выдавались циновки из рогожи, чтобы они укрывали ими в пути соль от пыли и дождя.

После прекращения добычи соли на озере Эльтон оба солевозных тракта как на Камышин, так и на Саратов закрылись. Не нужны стали и возчики, а поэтому перестало существовать чумачество, как промысел, в заволжских степях.