Проблемы детей подросткового возраста

И.Г. Батюшка, хотелось бы поговорить с Вами о подростках из христианских семей. Пока дети маленькие, их вера чистая и замечательная. Но вот приходит время, и начинаются бурные внутренние процессы, которые сильно меняют их духовную жизнь. Это очень трудный период жизни, когда они уходят от детской веры, а взрослой еще не обрели. Обычно они продолжают ходить в церковь, потому что там много знакомых, друзей. Но это происходит скорее по инерции, и многие подростки говорят, что они не понимают, что им делать в Церкви. Если они не находят реального живого общения с Богом, то начинают гоняться за авторитетами в этом мире, искать бога среди людей. И, нередко, ломают себе судьбы…

Как можно помочь им в таких ситуациях?

О.В. Подросткам важно познакомиться с самими собой. Это может произойти во время общих встреч, на которые собираются вместе и молодежь, и кто–то из старших. Обычно в этом возрасте авторитет родителей уже не работает. Поэтому нужен помощник из членов Церкви. Очень много зависит от того, как поведет себя этот старший человек. В таком возрасте нельзя систематически учить богословию. Важно создать спокойную, дружелюбную обстановку. Можно устроить чаепитие, поговорить об обыденных вещах, а потом разговор может перейти на духовные темы, и у человека вдруг открываются свои проблемы. Не надо задавать какую–то специальную тему, («сегодня мы будем говорить о…»), этим можно испугать. О Боге можно говорить, не произнося этого слова, пусть ребята сами Его назовут.

Однажды к нам приезжали скауты из Риги. Мы сидели за столом, и разговор зашел о том, «встретились ли вы с Богом»? Каждый свидетельствовал: «Нет, не встретился». Хотя по некоторым рассказам видно было, что Господь прикоснулся к ним, а они Его просто не узнали. Это была очень хорошая, открытая беседа, никто ничего из них не вытягивал, они сами дополняли друг друга: «А вот у меня…», «А у меня…».

И.Г. Отец Виктор, а как помочь молодым людям войти в опыт соприкосновения с Богом? Наверное, это самая главная задача христианской педагогики для подростков. Ведь встречу с каким–то иным духом они могут принять за Встречу подлинную.

О.В. Это опять же часто происходит через человека. Кто–то должен им помочь прийти к Богу.

Правда, бывают случаи, когда Господь открывает Себя не через человека. В книге «Свет и жизнь» есть стихотворение «Письмо к Богу». Я читал его в советское время в самиздате и даже помню имя автора — Александр Зацепа. А в книге имя не обозначено, просто написано в подзаголовке: «Стихотворение найдено в шинели солдата, убитого во время Великой Отечественной войны». Там есть такие строки:

Послушай, Бог, я никогда с Тобою не говорил,

но сегодня мне хочется беседовать с Тобой.

Мне с детских лет твердили, что Тебя нет,

но каким, оказывается, жестоким может быть обман!

Вот сегодня я лежал в яме, вырытой гранатой,

Смотрел в звездное небо, и мне все открылось.

На полночь мы назначены в атаку, и бой будет очень жестоким.

И если я сегодня к тебе постучусь,

Ты примешь меня? Прощай, мой Бог, мне было хорошо с Тобой.

Но, кажется уже я плачу.

Сигнал. Пора. Иду.

Но теперь я смерти не боюсь[34]

Произошла Встреча.

Безо всякой подготовки, без катехизации, без религиозного воспитания в семье. Автор этих строк принял Господа так, как Его принял разбойник на кресте, который всю жизнь занимался душегубством, служил не Богу. Все может произойти в один миг, и вечность присутствует тут, в глубине мига жизни. Но случай этот — исключительный.

В жизни это относится к человеку любого возраста. В ребенке эта Встреча с Богом может «записаться» где–то в подсознании и потом прорасти. А взрослый человек может ее запомнить, он будет думать о ней.

М.Г. Вы сказали, что все может произойти в один миг. Значит, надо уметь жить в этом конкретном миге. А молодые люди часто блуждают по времени: либо они мечтают, строят планы, либо вспоминают, но сосредоточенное пребывание «здесь и сейчас» для них не характерно. Эта склонность есть у всех, но в молодости она прорывается постоянно.

О.В. Да, раньше такое отрывание от действительности называли романтизмом, а сейчас — виртуальностью. Люди живут призрачной жизнью. Задача — вернуть их, чтобы они общались не с призраками.

В наше время общение во многом призрачное — это не друзья, а просто сокурсники, сотрудники, а иногда — собутыльники, «соукольники» и т. д. Молодые люди выходят из реальности, а потом, когда возвращаются в нее, то мучаются. Они не хотят участвовать в реальной жизни, не хотят ее преображать к лучшему. Это беда. Обвинять их в этом невозможно, потому что всегда надо смотреть, в каких условиях воспитывался такой человек. Если ему не было дано, какой может быть спрос? Жестоко требовать с него. Он не может ничем ответить. Это вина его родителей.

Эту встречу с Богом, конечно, нельзя искусственно устроить. Нельзя сказать, например: «Я — священник, ты встретился со мной, я тебе буду говорить о Боге, и через меня ты сейчас обязательно должен встретиться с Богом!»

Митрополит Вениамин (Федченков) задавался вопросом: почему, когда произносится одно и то же слово «Бог», то из уст одного оно звучит так, что ты знаешь, что это Бог, а когда то же слово произносит другим, то это — просто слово, за которым — ничего?

Конечно, детей с такими проблемами нельзя оставлять без внимания. Нельзя отмахнуться, сказать:

- Раз ты не хочешь, то — все, я не буду с тобой об этом говорить.

С другой стороны, не оставлять без внимания — это не значит, что к подростку надо применять насилие, приступая с вопросом:

- Почему ты не читаешь Евангелие? Почему ты не ходишь в церковь?

Он считает, что ему это не нужно, и он ведет себя искренно.

Нужно уважать его нынешнее состояние — состояние духовного голода, которое он сам может не осознавать. Да, как ни странно, он голоден. Если человек голоден физически, то он это ощущает и стремится к тому, чтобы насытится. А когда человек имеет духовный голод, он часто его не ощущает. Он старается заполнить некую пустоту в душе суррогатами. И, насытившись ими, уже не может почувствовать нужду в настоящей пище — в общении с Богом.

М.Г. Очень часто молодому человеку нужен пример для подражания. Иногда он говорит:

— Я не иду в церковь, потому что не вижу там людей, на которых хотелось бы быть похожим.

О.В. Он прав, конечно. Потому что пример убедителен. Можно говорить о Боге и быть в Боге. Это — разные состояния. Один святой говорил: вода и уксус имеют один и тот же цвет, но гортань различает их вкус. Это в нас заложено от Бога такое «чувствилище». «Ты ходишь в церковь — ну и что, как это отражается на твоей жизни»?

М.Г. Наступает время, когда подростки начинают проверять и взрослых: «А такова ли твоя вера, о которой ты нам говорил? А так ли ты живешь, как ты нас учил?» Если раньше взрослый еще мог спрятаться за свой авторитет, то сейчас дети остро чувствуют всякую фальшь.

И.Г. Да, получается, что это самый трудный период для жизни людей в церкви. Помню одну встречу с группой французских христиан, лет около 20 назад. Было много священников и мирян, которые спрашивали французов, как устроена жизнь в их церкви во всех ее проявлениях. Ответы были очень интересными: и про малышей, как их учат, и про старушек, как о них заботятся. Картина их церковной жизни вырисовывалась просто замечательная, почти идеальная.

Потом был задан вопрос:

- А как обстоят дела с подростками?

Они сразу сделались грустными и честно сказали:

- В этой области у нас полный провал. После двенадцати–четырнадцати лет дети уходят из Церкви.

И сейчас ситуация почти не изменилась. Мы недавно были в Бельгии, и там священник и его прихожане говорили то же самое.

Наш московский друг–протестант, замечательный человек, недавно сказал:

— У нас это называется: дети верующих родителей, сокращенно ДВР. И это — провал в жизни нашей церкви.

Когда мы на службе молимся о плавающих, путешествующих — это прекрасно, но, может быть, еще надо молиться о юных ищущих душах, о подростках? Может быть, нужна особая молитва Церкви о молодых людях? Складывается впечатление, что сегодня Церковь как бы не замечает этой проблемы, не замечает, как они мучаются от противоречий в душе, не обретя еще опыта, чтобы сделать правильный выбор.

О.В. Я вынужден вернуться к более раннему возрасту: если нет фундамента, то, что можно построить? Нужно ставить вопрос о том, чтобы начать духовно воспитывать ребенка еще до его зачатия. И воспитывать его во время плодоношения. Все внимание уделить самому нежному периоду жизни, когда закладывается этот фундамент. Иногда можно как–то помочь в старшем возрасте, и пример такого взрослого обращения — этот солдат, о котором я говорил. Но это исключительный случай! Часто же мы встречаемся с результатом почти непоправимой ошибки взрослых.

И.Г. Да, было бы замечательно воспитывать каждого ребенка еще до его рождения, но реальность такова, что в настоящее время взрослые люди приходят к Богу часто не в юном возрасте, а имея детей, нередко уже не маленьких. И вот, почти не имея никакого своего опыта жизни в Церкви, они приводят в туда и своих детей. И, слава Богу, что приводят! Как мне видится, проблема в том, что духовно и церковно родители нередко находятся в том же возрасте, что и их дети.

Надо как–то помогать этим людям, которые оказались в этой ситуации. Господь призвал их сейчас, и надо сейчас помогать им и их детям. Неужели все безнадежно?

О.В. Может быть и безнадежно, но может и получиться. Однозначного ответа здесь нет. Известны случаи, что даже в семье священников дети становятся атеистами. Я такой видел пример в одном из эстонских приходов. Мальчик, сын священника, рос верующим, прислуживал в алтаре. А потом, когда вошел в возраст, друзья сказали однажды:

– Тебя в тюрьме держат! — и включили магнитофон с музыкой, которая его опьянила. Он тут же устроил дома скандал. Мне рассказывал об этом его отец–священник со слезами на глазах. Значит, были изъяны в воспитании, традиция до времени несла по течению, а потом…

М.Г. Отец Виктор, что Вы посоветуете родителям, если однажды подросток говорит, что не хочет больше ходить в церковь?

О.В. Ну, пусть так. Самое главное — не говорить, что «тебе нужно идти в церковь», иначе мы его сразу отбросим. Например, можно сначала устроить чаепитие с друзьями, которые ходят в церковь. Если он от своего сверстника услышал бы в разговоре: «Я сегодня был в храме», — то это прозвучало бы без всякого назидания.

Во всяком случае, нужно стремиться сохранить общение со сверстниками. Человек в Церкви должен жить не формально, а реально. А реально жить — это, значит, видеть друг друга и реально общаться.

Конечно, взрослым тоже надо общаться с подростками, но при этом надо уметь терпеливо ждать, как будет созревать душа. Всякое насилие, давление будет детей отпугивать.

Такое терпеливое ожидание может показаться нам неплодотворным. Нам хочется видеть результат сразу. Но он непредсказуем. Важно, чтобы в период жизни вне Церкви подросток не совершал тех скверных дел, которые мог бы делать, не имея церковного опыта.

М.Г. В наше время очень часто подростки, выросшие в Церкви, по отсутствию этических принципов ничем не отличаются от нецерковных.

О.В. Может быть, когда–то по отношению к ним проявили насилие. За ребенка хотели молиться, за него хотели причаститься, все — вместо.… Это не принесло ожидаемых добрых плодов. Это ущербная педагогика, и она не приводит к цели.

И.Г. Иногда бывает, что родители превращают церковные таинства, например, исповедь, в полицейский участок, палку для наказания. И дети начинают ее бояться. Исповедь для них — это не радость очищения и встречи со Христом, а наоборот.

О.В. Если к священнику на исповедь пришел, например, подросток, то надо порадоваться, что он уже пришел. Не обязательно принуждать его: «Кайся!» Можно ограничиться просто исповедальной по духу беседой, которая не будет исповедью. Тогда подросток увидит, что с ним разговаривают как с другом, на равных, священник не над ним, а с ним.

Часто проблемы с подростками возникают из–за того, что родители сами не показывают им примера христианской жизни. Там, где органично развивается христианская жизнь, дети переходят из возраста в возраст более спокойно. Они приходят на исповедь и в период подростковых «ломок». Но это бывает редко. Потому что родители, впадая в нерадение, сами расцерковляются. Детям это передается. Они видят такое отношение и не могут понять, зачем им идти в церковь, когда можно жить и без нее.

Но даже если с родителями дела обстоят хорошо, то, возможно, было какое–то упущение в общении со сверстниками: родители в определенный период взяли все на себя и не позаботились о том, чтобы окружить детей общением со сверстниками. Ребенок не должен чувствовать, что на свете существуют только один тип отношений: родители и он. А потом неожиданно возникает «улица», и он не знает, как там себя вести.

Общение со сверстниками может родиться через общение семей, когда дети, приходя в подростковый возраст, общаются вместе друг с другом и со взрослыми.

Иначе получается, что дети живут без общения, а родители говорят:

- Ну, это такой возраст, что с ними сделаешь?

Можно и в этом возрасте уйти от тупиков и срывов, если создать нормальное общение. Но это нужно тщательно продумывать, заботиться заблаговременно, а не тогда, когда ребенок уже вступил в переходный возраст.

И.Г. Не могли бы вы привести из вашего пастырского опыта примеры благополучных прохождений такого возраста?

О.В. Например, Георгий, молодой человек из села Малнава. Ему сейчас уже 21 год, он на наших глазах стал юношей. Я знаю его уже давно, и не видел никаких срывов в его характере. Он органично прошел все возрасты. Не появились в его жизни ни сигареты, ни вино, ни наркотики. Его мать ходит в церковь, хотя и не завершила катехизацию. Я не могу сказать, что все то, что Георгий имеет, ему дала мать. Он получил это благодаря своему желанию быть в церкви. Он всегда приходит на воскресные богослужения, помогает в работе с детьми. Хорошо также то, что он трудолюбивый, родители привили ему трудолюбие. Он не гнушается никакой работой. Сейчас работает в коровнике.

Но таких примеров мало. Многие же его сверстники не ходят в храм. Им кажется, что Бог у них хочет что–то отнять — радость, свободу. Но Он ничего не отнимает, только дает. Тут нельзя объяснить словами, это будет только теория. Человек должен в своей среде увидеть радость. Со сверстниками он может и поспорить, и посоветоваться.

С другой стороны, это общение со сверстниками — не единственный выход. Тут важна и домашняя среда. Нужно быть очень внимательными к этому переходу и готовиться заранее, предвидя опасности, которые могут возникнуть. Должна быть совместная домашняя молитва, хотя в таком возрасте дети уже могут стесняться молиться вместе с родителями. Поэтому включать ребенка в общую молитву надо заранее, еще до подросткового возраста.

Проживание своего возраста

О.В. Каждый человек должен вполне проживать свой возраст. И не смешивать эти границы. Переходить из одного возраста в другой надо очень плавно, тогда человек ощутит полноту жизни и радость. В противном случае он нанесет себе ущерб, который оставит след на всю жизнь.

Сейчас молодежь часто выходит из границ своего возраста. Пятнадцатилетняя школьница, жизнь которой только началась, уже имеет во чреве. В каком статусе она находится? Она не чувствует себя матерью, потому что в ней еще не развиты необходимые душевные качества, но она уже не считает себя ни девочкой, ни девушкой.

Недавно я прочитал двухтомник писем отца Иоанна Крестьянкина. В нем много писем от молодых супругов, у которых расстроился брак. Отец Иоанн, познакомившись с их жизнью, объясняет им причину, почему через три–четыре года семья разрушается. «С чего начался ваш брак? Вы встретились и начали жить вместе, не получив благословение на это ни родителей, ни Церкви. Все началось с греха. А на таком основании не может родиться что–то жизненное, здоровое, духовно–правдивое. Вы ранили свою любовь. До этих отношений нужно созреть. Они — следствие любви».

Соединение — это знак любви, но не дело плоти. Нарушая естественные законы природы, созданные Творцом, молодежь закладывает мины замедленного действия в свое будущее.

Важно, чтобы ребенок в отроческом и юношеском возрастах очищал свою совесть, хранил себя в чистоте и уклонялся от зла. Зло нападает на людей всех возрастов. Когда человек преждевременно выходит из своего возраста, то он уже не живет органичной жизнью, он изломан и страдает от этого, потому что берет на себя непосильную жизненную ношу. Конечно, чтобы соответствовать своему возрасту, нужно прилагать усилия, нужен подвиг, труд. Жить в своем возрасте — большая радость, человек имеет полноту жизни.

И.Г. Сейчас инфантилизм, отставание от своего возраста, встречается все чаще. Что делать и можно ли как–то помочь?

О.В. Наверное, полностью невозможно. Но стремиться исправить положение нужно, однако при условии, что инфантильный человек будет развиваться духовно, воцерковится. Тут поможет Церковь. У воцерковленного человека уже есть ответственность. Привести его в Церковь это значит найти подходящий способ и помочь, но без всякого давления. Надо делать попытки. Господь — Владыка невозможного.

Нежелание ребенка учиться

И.Г. Сейчас во всем мире снижается уровень образования. В начале 20–го века ребенок понимал, что надо учиться, и трудился для этого: учил многие тексты, правила, стихи. А сейчас что–то выучить — целая трагедия для ребенка. Например, по свидетельству специалистов, существует гигантская пропасть между уровнем знаний выпускников средней школы во Франции в начале XX века и в конце века.

Дети все меньше ориентированы на учение, им это скучно. Потеряна радость от получения новых знаний, все больше возникает нацеленность на непрерывное развлечение. На Западе поэтому вынуждены придумывать все новые и новые развлекательные методики. Это становится своего рода наркотиком.

О.В. Ребенок должен учиться в двух школах: и в светской школе и в школе Христа. Мир, к сожалению, учит только в светской школе, и к тому же, как Вы сказали, делает это уже плохо.

Если говорить о девятнадцатом веке, то тогда была система домашнего обучения. Встречаясь с людьми старшего поколения, я слышал от них, что самой уютной фигурой в жизни детей был домашний учитель, который давал универсальные знания. Он преподавал все науки — и математику, и географию, и ботанику, и языки. Форма занятий была очень живой. Пытались развить и ум, и сердце, и воображение ребенка — получалось очень гармоничное образование.

Тогда и в светских школах преподавался Закон Божий. Правда, я думаю, что преподавать Закон Божий — очень сложная вещь, Закон этот лучше познавать опытом церковной жизни. Потому что иначе все превращается в мозговой катехизис, а ребенок — в попугайчика. Память у детей цепкая, лучше, чем у взрослых. Он может ответить бойко на все вопросы, но, в то же время, мало что понимая из того, что говорит.

Родителям следует заботиться о духовном образовании ребенка еще до того, как он начнет учиться светским наукам. Если такое образование началось, то и к светским наукам его отношение будет совсем другое. Он будет учиться по совести, а не по обязанности, потому что его принуждают к этому. Он поймет, что Божий мир, который ему дан, нуждается в изучении.

В образовании нужно начинать с познания Высшего мира. А потом уже приступать к изучению низшего мира. А у нас делают наоборот, и отсюда — непредсказуемые провалы, промахи. Поэтому никакая методика, разработанная учеными мужами, не спасет. Это тщетные усилия, и мир это видит.

М.Г. Термин «духовное образование» в основном используется в смысле получения суммы знаний о Боге и Церкви. Хотелось бы уточнить: под понятием «духовное образование», которое надо начинать еще до школы, Вы имеете в виду «воспитание в духе» или что–то другое?

О.В. Да, именно воспитание. Чтобы в ребенке стал виден образ Божий. Для меня слово «образование» все же связано со словом «образ» — конечно же, образ Божий. А у нас думают образование — это сумма знаний. Говорят: «У меня высшее образование». Нет, у вас низшее образование! Вы кончили светский ВУЗ!

И.Г. Когда спрашивают у детей:

– Тебе нравится школа?

то почти все говорят:

– Нет, там скучно, там не интересно.

О.В. Мы должны помогать детям учиться, осваивать науки.

– Если ты завтра пойдешь в школу с невыученными уроками, это будет нервировать и угнетать тебя. Зачем тебе это надо?

М.Г. Да, это стимул важный. А что вы думаете насчет другого модного сейчас стимула — материальная заинтересованность в результатах приготовления уроков? Получил пятерку — получи рубль, получил двойку — заплати штраф. Детей вводят в мир бизнеса.

О.В. Это сомнительный стимул.

Иногда я объясняю детям:

– Будешь плохо учиться — у тебя не будет будущего. В нашей жизни мы нуждаемся в настоящих мастерах, профессионалах. Мы не поручим работу людям, которые испортят ее. Если ты ничего не будешь знать, у тебя не будет средств, чтобы питаться, одеваться, как ты будешь жить?

И.Г. Помогает?

О.В. Не знаю, я только семена сею.

Иногда очень важно найти хорошего репетитора, если, конечно, позволяют средства. Часто требуется очень небольшое время, чтобы заполнить пробелы, которые образовались из–за пропущенных занятий или по лени, но, когда они вовремя не заполняются, у ребенка наступает угнетенное состояние.

Когда к нам из Риги приезжает одна сестра, шахматист и математик, то она занимается с отстающими детьми математикой. И она делает это так интересно, что они стремятся к ней на занятия. Помню, я увидел девочку, которая бежит по направлению к церкви, рядом с которой ее ждали ребята. Я спрашиваю:

– Дарья, ты торопишься с ребятами купаться?

– Нет, я бегу на математику!

Эта сестра в живой, доверительной беседе пыталась выявить у ребят пробелы и помогала их заполнять. Дети не боялись выглядеть не очень умными, не боялись задавать вопросы. Она вела себя так, что они раскрывались в своей немощи, и тогда она давала им восполнение.

Любящий свой предмет преподаватель может зажечь ребенка. Встреча с таким человеком, пусть он даже не профессиональный преподаватель, а просто человек, который хорошо знает предмет, может пробудить в ребенке интерес к этому предмету. Эту встречу можно устроить и для одного ребенка, и для нескольких.

Часто причиной, по которой ребенок теряет интерес к учебе, является то, что взрослые не смогли выявить, какой он имеет дар, какие наклонности: гуманитарное направление, техническое, музыкальное или какое–то иное. Ребенку не должно быть интересно все в равной мере.

Нужно показать ему что–то такое, на что он откликнется. Может быть, этот интерес присутствует в нем в зачаточном виде. А если он встретится с человеком, который в состоянии развить этот дар, заинтересовать, то мы увидим плоды. И тогда можно уже помогать ему формировать эти интересы.

М.Г. Большинство родителей рассуждают так: мой ребенок, очевидно, «гуманитарий», потому что он — не «технарь». Если у него с математикой и физикой полный ноль, то он гуманитарий. Или наоборот.

О.В. Но если у него нет интереса к наукам, техническим или гуманитарным, то есть и другие области. Все дарования прекрасны. Не надо бояться профессии плотника или краснодеревщика. Мастер своего дела — не важно, какого — значим в этой жизни и востребован, как сейчас говорят.

Мамы обычно думают, что самое главное — чтобы их дети получили престижные специальности. Не нужно сталкивать лбами «высокую» науку и другие профессии. Главное, как мы это исполняем. Важно, не кем будет ребенок, а каким. С этого надо начинать. А они начинают с профессии. Это — ошибка. В Царстве Небесном Господь не спросит, какое у тебя было образование. Он спросит: «Каким ты был? Что ты выбрал: добро или зло?»

М.Г. Получается, что провал в воспитании — это не тогда, когда ребенок не получил высшего образования, а когда он не нашел себя. Но как часто родители пугаются, если ребенок пошел в училище вместо института! Или вообще никуда не пошел, а просто учится ремеслам. Это считается позором для родителей.

О.В. Тут действует стереотип. Он возник и тиражируется, люди его принимают. Если бы человек смотрел на это глазами христианина, он бы все ценности распределил так, как должно их распределить, и ставил бы на первое место не то, что ставит этот мир.

Стяжание чужой славы

И.Г. Иногда бывает, особенно в «элитных школах», что ребенок не очень любит учиться, но он точно знает, что школа у него — лучшая. В нем уже поселился этот дух элитарности: «У нас — лучший класс в школе!» Он пользуется славой школы, класса, хотя сам — очень слабый ученик.

Я замечал, что, если этому не противодействовать, то иногда так говорят и о церкви. «У нас — лучший храм!» «У нас — лучший батюшка!» Это становится подчас серьезной проблемой.

О.В. Любовь скромна, смиренна, кротка. Пусть Господь прославляет. Церковь у нас одна — Христова. Когда человек так гордится, он должен обратиться на себя. Потому что Церковь — это мы, и каждый в отдельности. Если человек говорит, что у нас лучше, то он как бы говорит о себе, что я — такой. А это уже непозволительно.

Самый страшный грех — гордыня, она разрушает человека. Надо боятся этой гордости. Самое скверное, когда люди сами себя хвалят. Это — первый признак, что за этим ничего нет. Это болезненное чувство, чтобы компенсировать пустоту.

Церковь — это собрание кающихся грешников. Когда человек начинает хвалиться, он говорит нетрезвенно, потому что совершенно не понимает природу Церкви, а видит только ее оболочку — форму, эстетику.

Об опыте преподавания

И.Г. Я знаю, батюшка, Вы несколько лет работали преподавателем в средней школе. Не могли бы Вы рассказать о своей педагогической деятельности?

О.В. Я преподавал литературу и русский язык. Это были дети разных возрастов, старшие классы. Время было такое, что идеология стояла на первом месте. Однажды я спросил у одного специалиста по творчеству Маяковского, почему в литературе и поэзии XIX века слово «душа» присутствует, а в поэзии Маяковского его уже не встретишь? Он мне задал встречный вопрос: «Вы что, хотите сказать, что ее у него не было?» Я говорю: «Нет, она была, но — какая?»

Самое главное, что я старался делать, это пробудить у ребят интерес к чтению, чтобы узнавали себя в тех людях, о которых читали, чтобы воспринимали писателя как учителя жизни.

Важно было дать представление о личности писателя, поэтому надо было расширить контекст учебника, преподнести эту личность в духовном измерении. Тогда, в советский период, люди часто задумывались о жизни не так, как их приучали думать. Но это было делать очень сложно. Например, невозможно было рассказать правду о смерти Пушкина. Конец его жизни был духовный, а в советских учебниках: убит на дуэли, и все. А ведь самое главное — это конец жизни поэта.

И.Г. Как Вы это делали?

О.В. Пытался «пробудить чувство доброе». Я хотел, чтобы они увидели красоту в пейзажной лирике, увидели, как она облагораживает человека, возвышает его. Важно было пробудить такие благородные чувства, что в человеке все должно быть прекрасно — и душа, и тело, и мысли. Как Некрасов говорил: «Сейте разумное, доброе, вечное». Все же эти слова еще не были вымараны в школьных хрестоматиях. И, когда они звучали в школьном классе, то в эти минуты я испытывал большую радость.

Конечно, о Боге говорить было нельзя. Да я и сам тогда был не настроен. Это уже во время преподавания в институте я мог говорить о сокровенных вещах. А в школьный период, конечно, пытался больше внимания сосредоточить на красоте, благородстве, на том, чтобы стать человеком, личностью, чтобы жить по совести. Это могло быть услышано.

Может быть, мое преподавание шло только на высокоэтическом уровне, когда духовное, сокровенное уходило. Это было потому, что время такое было, и потому, что меня Господь еще не поставил на это служение, не дал мне вдохновения искать в трудных ситуациях тот выход, какой я находил уже потом.

И.Г. Батюшка, что Вам дали эти годы преподавания, годы учительства? Какой опыт вы вынесли из них?

О.В. Прежде всего — общение с детьми и с коллегами. Я чувствовал, что дети жаждали правды, но сами они не знали, чего жаждут. Некоторые вещи они не воспринимали и даже не хотели читать, что было иногда в программе. Я очень снисходительно относился к этому. Помню, когда надо было уже принимать вступительные экзамены в ВУЗе, и я узнавал, что человек не читал по программе какие–то вещи соцреализма, то просто закрывал на это глаза. Для меня самое главное было — умеет ли он мыслить, рассуждать, и что он выбрал в жизни. Если я видел способность человека отвергнуть ложь и принять правду, я очень радовался. Молодые люди очень чувствительны: не читали, значит, они не хотели этой лжи, и я это ценил. Но это ценить надо было тайно, это показывать было нельзя.

Мои коллеги были разные, были даже те, которые занимались еще и «тайной деятельностью». Но Господь как–то давал на них терпения. Я старался с ними ладить, не соглашаясь с теми идеями, которые они произносили, но какая–то надежда была. Все равно, человек может потом или под старость узнать что–то, что выше идеологии.

И.Г. Батюшка, где Вам было интереснее преподавать: в средней школе или в институте?

О.В. Среда разная была, но интересно было и там, и там. Потому что всюду — люди, и многие были жаждущие. Самый главный трагизм был в том, что они жаждали правды, потому что всех окутала ложь, и было очень больно видеть, когда жертвами лжи становились лучшие преподаватели, мои друзья. Это была для меня большая рана.

И.Г. У многих преподавателей есть свой любимый возраст: кто–то любит больше с маленькими работать, кто–то — со средними, кто–то, наоборот, с взрослыми студентами обсуждать уже серьезные вещи. А Вам кому было интереснее преподавать?

О.В. Я думаю, каждый возраст интересен по–своему. Но во всех я видел жажду отрицания лжи. Конечно, были примеры иные — люди верили в ложь, и были активисты, которые соглашались с ложью. Но их было меньшинство.

Все же большинство людей в моей среде было тех, которые жаждали правды. Это помогало жить. Можно было вне школы, вне института говорить совершенно свободно с теми, кто мог разделить твои мысли.

И.Г. В институте Вы преподавали после окончания обучения в аспирантуре и успешной защиты диссертации. Какая у Вас была тема диссертации?

О.В. Я писал по драматургии. Это был период психологических пьес. Такой был драматург Алексей Арбузов, он написал пьесу «Таня». Пьесы были все одинаковые, он отдавал дань времени. Но все же он шел в направлении чеховской драматургии. Я встречался с ним. Это был талантливый человек. Но, конечно, если бы он получил духовное развитие, его талант, может быть, засверкал еще ярче. Но, к сожалению, этого не произошло. Потом я хотел заниматься Волошиным, посидел несколько лет в архиве, мне был очень близок Серебряный век. Но к тому времени я уже ушел в монастырь.