Глава 11 Алтайские пасторали

 

Ехали в горы долго – несколько часов. Понятное дело – если уж бывать за городом, то забираться надо подальше, какой смысл тусоваться в пригороде? Зимовье оказалось крепко сколоченной избушкой, окруженной редким частоколом. Набитой, по обыкновению, всякой почти антикварной рухлядью, свезенной из городских квартир на такие вот дачи. Недавно выпавший снег уже стал заметать ее, но подъехать удалось без проблем.

Как всегда при ясной погоде, ударил мороз. Такой редко бывает в первопрестольной. Никита, знавший погодные условия теплого Кавказа, слегка растерялся. Однако переносился этот холод в сухом алтайском воздухе куда легче, чем в сырой, волглой Москве, с ее «гнилыми зимами и декоративными морозами, где «‑25» воспринималось как конец света. Да и утеплились ребята на совесть: Настя так вообще была похожа на медвежонка, по‑мультяшному одетого в ярко‑оранжевую куртку‑дутик и мохнатую мужскую шапку‑ушанку.

А вот Данила даже в наворотах современного – не то охотничьего, не то горно‑лыжного – снаряжения все равно выглядел Иван‑царевичем из сказки. Казалось, рядом с ним вот‑вот появится свора борзых, он одним махом вскочит в седло породистого скакуна и затрубит в усыпанный самоцветами рожок, сзывая верных слуг и вассалов. Шитая золотом попона, узорчатые стремена, лай, ржание, дым костров – в общем, все старинные дела.

Дым мангала, правда, не заставил себя долго ждать. Петро, по давнишней устоявшейся традиции, решил угостить столичных гостей для начала шашлычком, целую кастрюлю которого Аннушка затомила еще с вечера. Но когда на древнем дубовом столе появилась вереница бутылок «беленькой», и Настя сделала «страшные глаза», Никита решительно пить отказался. Типа, после вылазки в горы – пожалуйста. Данила, привыкший к тонким (и, надо сказать, «жиденьким») винам Италии и Франции, исконно‑русского спиртного не понимал и вовсе не обратил на бухло никакого внимания, чем несколько обескуражил хозяина. Зато к умопомрачительному запаху мяса «князинька» принюхивался кровожадно! Бедный Петро! Он так хотел оторваться, оказавшись вне бдительного контроля супруги, по части запрета на выпивку бывшей просто «смершевкой» и фашисткой в одном лице! Но не в одну же харю наливаться!

Несмотря на безмятежные красоты природы и радушие принимающей стороны, нашего командира не покидала тревога. Слишком далеко они оказались от всего привычного, чтобы расслабляться совсем уже безбашенно. Синий камень по‑прежнему слабо посверкивал. «Готовился к неведомому»?

Пригубить водку все же пришлось – не обижать же человека! Шашлык был вкусен так, что Данила готов был проглотить мясо вместе с шампуром. А еще ему понравилось «жие» – вяленая конина, нарезанная тончайшими ломтиками. Она неожиданно напомнила шедевры французской кухни, с ее пряными фантазийными гастрономическими «симфониями»…

После обеда решили прогуляться неподалеку: красотища вокруг стояла – глаз не отвести! Только отошли по склону горы вверх, всего на полкилометра, как расслышали вдалеке шум мотора. Два каких‑то мужика, озираясь по сторонам, вылезли из черного джипа, издалека напоминающего жука‑навозника. Один невысокий и плотный, другой длинный и тощий, оба под странными островерхими капюшонами, лиц толком не разглядеть. Чего только не напялят на себя местные жители!

Они вроде как о чем‑то стали говорить с хозяином. Петро, уже захмелевший, пригласил их к столу, стал угощать. «Видно, заблудились маленько. Только как‑то скованно держатся: сидят как истуканы», – подумал Никита, оглядываясь и шагая бодрой походкой в сторону купы деревьев, покрытых инеем. В стороне Настя с Данилой затеяли играть в снежки. Хотя они плохо лепились на морозе: снег был легким, рассыпчатым, но охота же – пуще неволи! Молчаливое спокойствие затерянной в горах делянки огласилось радостными возгласами. Настя вроде стала побеждать – попадала чаще и увертывалась ловчее, разряд по гимнастике чего‑нибудь да значит! Глядя на друзей, и Никита не смог устоять – начал обстреливать Данилу, да и Настю заодно. Но незваных гостей из виду старался не выпускать. А они уже расположились возле избушки, выпивали, и временами ветер доносил обрывки разговора, неразборчивые, как почерк участкового терапевта. Ветер, надо сказать, к вечеру стал крепчать, и поземка началась, а малиновое солнце потихоньку садилось в тучи – к непогоде.

Что‑то в длинной темной фигуре, бесплотно скользившей по снегу, царапнуло цепкую память Никиты… И тут Настя вскрикнула – крепкий снежок сильно ударил ей прямо в лоб. Ребята подбежали, ничего не понимая. Растерянный Данила клялся и божился, что не глядя бросил свой рассыпчатый «снаряд», и он не мог так навредить. На лбу девушки была серьезная ссадина, и уже стал наливаться багровой синевой бланш. Никита решил, что друг просто не рассчитал силы и вдарил, что называется, «не по‑детски».

– Знаешь, мне показалось… что снежок прилетел не со стороны Данилы, я же боком к нему стояла! – Настя показала направление на те самые деревья, к которым ребята направлялись, да так и не дошли, расшалившись.

Но там никого не было видно, да и начинало смеркаться. Полнеба заволокло тучами, а там, где еще наполнялась фиолетовым светом высокая синева, уже зажглись первые звезды… Однако зоркий Данила углядел‑таки рядом с девушкой кусок ледышки – его точно не он бросил. Ребятам стало понятно, что убежать от проблем не удалось, и что кто‑то здесь хулиганил совсем не случайно… Зачем вот только?

За всей этой возней Никита пропустил момент, когда незнакомые гости исчезли. Когда он торопливо вернулся на зимовье, Петро отвечал, что неизвестные искали дорогу до урочища Асу‑Булак, но это совсем в другой стороне. И что именно туда он хотел отвезти ребят завтра, там можно будет и поохотиться, ружья у него есть. Только вот погода, мол, не подвела бы.

– Может, ну ее, эту охоту? – тихо и робко спросила Настя. – У меня что‑то голова кружится и подташнивает… Здесь завтра погуляем и все…

– Еще чего! Да вы не представляете себе, как там здорово! А синяк – «до свадьбы заживет»! – воскликнул Петро и озорно подмигнул Никите, которому было не до игривых намеков. Парни сумрачно переглянулись. Одна и та же мысль пришла им на ум: отсюда надо сваливать, и чем скорее – тем лучше!

– Насть, давай поедем, не бойся, зато охоту настоящую увидишь! – Данила говорил с преувеличенным воодушевлением. Но при слове «охота» Настю передернуло. Ее, как всякую горожанку, воспитанную на гуманистической любви к «меньшим братьям», эта старинная мужская забава нисколько не привлекала – скорее пугала. Милых зверюшек, всех этих мишек, лисичек и зайчиков, – спасибо добрым детским мультикам! – было ужасно жалко. Да и показалось ей, что друзья слишком уж увлеклись и забыли о грозящей опасности! Вспомнилось тут же и пушкинское знаменитое:

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

Но счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

 

А еще почему‑то вспомнилось, как отец однажды обронил, что последняя запись в лабораторном журнале неуемного химика Шееле касается «описания вкуса синильной кислоты…» Надо бы напомнить этот исторический анекдот ее «настоящим мужчинам»! Горе‑любителям всяческих «острых ощущений». Но, видя горящие азартом глаза спутников, девушка сдалась и, вздохнув, согласилась ехать. Оставаться одной было еще страшнее.

На сон грядущий пропустили – так и быть, не пропадать же добру! – по стаканчику горячительного, дабы расслабиться и уснуть. Нервы‑то вновь натянулись – аж звенели! Даже Настя смилостивилась и сделала глоточек. Тут же, правда, поперхнулась и закашлялась – водку пила второй раз в жизни.

Ночевали вповалку в жарко натопленной избушке в старых спальниках, и Данила все чихал – у него оказалась аллергия на пыль.

 

Глава 12 Алтайские призраки

 

А рано утром Петро поднял команду и они поехали в урочище Асу‑Булак – самую красивую котловину на подступах к священной горе Белухе. День обещал быть ветреным и пасмурным, вот‑вот должен был пойти снег – резко потеплело и небо висело низко, а на дне ущелья стелился туман.

Вооруженные скорее для забавы, чем для настоящей охоты с выстрелами, дичью и томительным выжиданием, парни с интересом слушали наставления старого чекиста, оказавшегося еще и опытным охотником. Он показал на заснеженном склоне цепочку следов группы диких свиней и сказал, что зверь этот крайне опасен и путать его с домашними хрюшками категорически не стоит!

Данила – истый бой‑скаут – тут же обратил внимание и на цепочку человеческих следов, убегающую вверх по склону. И вновь Никиту царапнуло смутное воспоминание: нога у этого человека была непривычно огромной… Петро присвистнул:

– Если бы не обувки, подумал, что снежный человек или как там его – «бигфут» – тут прошел! Но не это страшно – снежных людей не бывает, – а вот не дай Бог встретить здесь Хранительницу Гор! Говорят, она изредка появляется, обычно перед бедой какой, словно упредить хочет…

– Это что еще за Хранительница? – Настя в миг забыла об усталости: все мистическое притягивало ее, как магнит.

– Да вроде живет тут старуха, не то призрак, вроде Хозяйки Медной Горы, не то из последних шаманок местных… Мало кто ее лично видел, а тем, кто говорит, что видел, особой веры нет. Со страху да по пьяни не то еще привидеться может! Здесь же все на грудь принимают, прежде чем в горы идти, и для сугрева, и для храбрости. Да только разве есть на свете горы, чтобы без всех этих «черных альпинистов» и прочей нечисти дело обошлось?

Обычно немногословный Петро весело рассмеялся.

– Н‑да… Это ж надо было такие «лыжи» отрастить! Но это уж точно не «Хранительница» ваша непонятная тут бродила, – бормотал себе под нос Данила, карабкаясь вверх. Особо, впрочем, таинственными призраками и необычными следами не заморачиваясь. Ну, следы и следы, мало ли тут еще охотников бродит? Вон, в стороне и нормальные следы видны – двое недавно проходили. Но Никита еще больше напрягся и стал внимательно озирать окрестные склоны. Однако ничего странного или неожиданного так и не заметил.

А охотничий азарт уже гнал Петра все дальше, ребята едва поспевали, а Настя и вовсе стала задыхаться и отставать. Горы высились вокруг уже не радостно‑мажорно, как на поздравительной новогодней открытке, а мрачно, даже зловеще. «Ведь Новый Год скоро! – пронеслось в голове Никиты. – Совсем забыли мы о нем среди всего этого кошмара…» Свистел ветер, и тучи, казалось, цеплялись клочковатыми краями за скалистые вершины.

Вдруг начальник маленькой экспедиции внезапно остановился и приказал тихим голосом:

– Стоп! Видите там, впереди? Да вон там, у деревьев! Кабаны… Молодые совсем, почти поросята…

И точно: за редкими кустиками на полянке рыли стылую землю мощными клыками – искали коренья? – пара заросших черной редкой шерстью животных, с виду таких мирных и не особенно‑то огромных. Даже и мелких каких‑то. Ветер дул с их стороны и запаха человека они не почуяли. Зато запах почувствовал Никита – тот, леденящий! Он начал озираться, пытаясь понять, откуда может нагрянуть опасность. Но сумеречное ущелье молчало, казалось, ничего ужасного и неожиданного произойти не могло. Просто мрачно и как‑то странно тихо было…

Петро неслышно сдернул с плеча ружье, вскинул его, прицелился и… Раздался треск выстрела, показавшегося оглушительным. Один из кабанчиков пронзительно взвизгнул и ткнулся рылом в снег, а другой, испуганно хрюкая, опрометью кинулся напролом в кусты. Раскаты прогремели по горам, где‑то глухо заворчало, сначала едва‑едва, потом все сильнее… По ставшему серым лицу наставника молодые охотники поняли: что‑то не так! Вернее, Никите смотреть на лицо старого особиста нужды не было: за минуту до выстрела вдруг почувствовал, как перстень под меховой варежкой резко отяжелел, стиснув палец и завибрировал. И запах, металлический, мерзкий запах беды, принесенный ветром сверху – он стал нестерпимым, перехватывал дыхание и щипал глаза…

– Лавина! – прошептал Петро сдавлено. – Вот ведь! Не надо было стрелять мне, старому дураку! Но не бывает же в это время лавин, а здесь их и вовсе сто лет не было! Быстро все назад, к машине!!

Но безбашенно‑бесстрашному Даниле было запад ло бросить добычу вот так, почувствовав лишь тень опасности. Как это – князь вернулся с охоты без добычи?! Подумаешь, лавина! Вот тьфу на нее, – отбежим, да и переждем! Так часто бывает, когда опасность не похожа на придуманный тобой «образ врага». Европа тоже когда‑то настолько боялась коммунистов, что не захотела поверить в истерическую злобу и гнусь нацизма.

И «светлейший» бросился к кабаньей тушке, схватил ее за ногу и потащил за собой, отдуваясь.

– Брось, брось немедленно! – голос особиста зазвенел гневом. – Скорей, уходить надо! Нас же здесь заживо лавина похоронит! Вы что, ничего об этой напасти не слыхали?!

Никита бросился к другу.

– Брось тушу, чучело кабинетное! Я на Кавказе был, там страшные лавины случались! Это дико опасно, понимаешь! Брось все, быстро!

А треск и грохот нарастали и только оставалось непонятно, куда бежать – вперед или назад? Решили все же – назад, не так далеко ведь от машины ушли.

Уже казалось, что опасность позади, хотя все ущелье наполнилось оглушительным гулом. Вот‑вот станет видна машина, оставленная за этим поворотом… Или за вон тем? Никита подхватил обессилевшую и смертельно напуганную Настю на руки и бежал, то и дело оскальзываясь на тропинке. Данила замыкал шествие, оглядываясь в тревоге: до него дошло наконец, что дело нешуточное!

И вдруг страшный треск раздался впереди – там, где нависала гигантская скала. Ребята еще полчаса назад любовались ее причудливым силуэтом… Петро уже успел скрыться за громадой, он торопился добежать до машины первым и завести ее. Сквозь этот дикий грохот ребята едва услыхали крик, совсем недалеко… Мимо, ломая деревья и кусты, неслась чудовищная масса снега вперемешку с валунами и стволами деревьев. Она погребла под собой их несчастного гостеприимного хозяина… Он никак бы не успел проскочить…

Вперед дороги не было. Лавина унеслась вниз по склону и постепенно гул ее затих на дне ущелья, словно ничего такого не случилось, словно Петро вот‑вот вернется и скажет, весело щурясь: «Ну, что, испугались?! Пронесло!»

Никита медленно опустил драгоценную ношу на землю и стянул с взмокшей головы шапку… Данила, бледный, как смерть, последовал его примеру… А Настя навзрыд заплакала, причитая: «Вот как знала, знала! Не хотела я этой охоты вашей дурацкой! Ой, мамочка, что ж теперь делать‑то‑о…» Начавшийся снегопад равнодушно заглушал ее рыдания.

Никто из ребят не смог бы сказать, сколько прошло минут?., часов?.. Когда затих первый приступ отчаяния, стало понятно, что надо как‑то выбираться, надо попасть обратно на зимовье, а потом в город, сообщить о трагедии и… Бедная ласковая Анна, как, как ей сказать?

Но до города было далеко.