Глава 18 Итальянский след Реликвий (Сокровище венецианских дожей)

 

А Зло в глубоких подземельях в это время неистово металось: один за другим планы и замыслы рушились, рассыпались.

Вновь Серый Мастер стоял перед Хозяином, склонив повинную голову. Отсечь от носителя перстня его спутников пока не получилось. Он пытался объяснить, что во владениях Хранительницы гор трудно действовать, как заблагорассудится. Что вокруг маленького войска Никиты орудуют силы, с которыми приходится считаться. Что порождаемые фантомы остаются бесплотными фантомами, и он в одиночку вынужден сражаться с целой, как оказалось, армией. Что ФСБ не соратник ему, а соперник…

Но Хозяин только отмахивался от аргументов. Покинув излюбленное кресло и бормоча проклятия, черная тень не находила себе места под необъятными сводами каменного зала… Языки пламени в камине вспыхивали, яростно терзая огромные поленья. Серый Мастер с тоской обреченности понимал, что теперь наказание неизбежно.

Тень вдруг замерла, из‑под капюшона блеснули красным злобные глаза:

– Ничтожество, ты научился дешевым трюкам и возомнил себя всемогущим, а оказался неспособным выполнить даже такой простой приказ! Гнить бы тебе на дне Черной Воды, но только горе мне: остальные – не лучше… Остальные еще глупее и тщеславнее… – молчание вновь повисло в затхлом сыром воздухе подземелья. Серый Мастер поднял голову – мелькнула надежда, что и в этот раз его простят и отдадут новый приказ. Хотя… Какая надежда может возникнуть в иссушенном ненавистью сердце? Ведь она – первое, что отнимается у человека Злом. Могущество не дается просто так – за него приходится платить дорогой ценой. Страшной ценой…

Но существо вдруг резко остановилось, проговорив с отвращением:

– Я знаю, ты – женоненавистник… Так быть тебе отныне в женском обличье! Может быть, в нем ты добьешься большего! Нарекаю тебя Лилит, как праматерь человеческую, от которой и пошло крапивное семя таких как ты, уродов! Не людей и не демонов… И пусть это имя напоминает о неминуемой расплате! Не выполнишь приказа – обращу в змею, прах свой поедающую, как когда‑то в нее обратили коварную Лилит! Хозяин взмахнул рукавом плаща, огонь в камине на мгновение съежился до едва мерцающих угольев, сгустилась жуткая тьма, а когда пламя вспыхнуло с новой силой, фигура Серого Мастера разительно изменилась… Рост, конечно, несколько уменьшился, нескладная тощая фигура приобрела стройность и соразмерность, из‑под капюшона выбились буйные рыжие кудри, безобразное грубое лицо стало ослепительно прекрасным. На нем застыла брезгливая гримаса – Господин знал, что делает, и выбрал самую унизительную, отвратительную кару. Лучше вечно гнить в маслянистой Черной Воде!

– Прочь с глаз моих! Ступай и отыщи следы еще остальных Реликвий! Завладей свитками, хотя бы раз принеси мне победу! Теперь тебе будет легче действовать, красотка! – и Тень закатилась неудержимым гулким хохотом, больше похожим на смех гиены.

Такова уж природа Зла: когда у него нет возможности насладиться поражением Добра, приходится довольствоваться издевательством над слугами.

Обольстительная ведьма, в которую превратился Серый Мастер, с поклоном отступила в сумрак. Ее трясло от затаенной ненависти и отвращения: там, где нет настоящей любви, все мнимо, и прежде всего – преданность. Ценою за могущество, даруемое Хозяином, был вечный, неизбывный страх…

Покинув мрачную пещеру, Лилит – теперь ей действительно больше подходило это имя – скинула мужскую хламиду и переоделась в женское, на всякий случай кем‑то когда‑то припасенное в преддверии подземелья. Вот только от ботинок 39‑го размера пришлось отказаться – оказались безнадежно малы. Тут даже магия оказалась бессильна…

Неприметная дверь в служебных лабиринтах московского метро на станции «Площадь Революции» тихо отворилась… Назначения ее не знали даже работавшие по сорок лет, ключи давно были потеряны. Поговаривали, что дверь эта якобы ведет в секретный бункер, выстроенный прежним владыкой страны… Из угольно‑черного проема выскользнула тень, мгновенно исчезнувшая в паутине коридоров.

А через день в бухгалтерию метрополитена, где работал несуразно длинный, нелюдимый мужчина – предмет вялого интереса тамошних дамочек, – поступило письмо с объяснениями личного характера, к которому прилагалось заявление «по собственному желанию». Сам сотрудник так и не появился перед светлыми очами начальства, куда‑то спешно уехал… А еще через два дня на ту же должность устроилась красивая молодая женщина, с несколько странным именем Лилия Серая, немедленно ставшая предметом жгучей неприязни тех же дамочек разного возраста и веса. Особенно когда они узнали, что новенькая – без году неделя как работает, шалава! – а уже едет с начальством в командировку. И не в Грусть‑Каменодырск какой‑нибудь, а в Италию!

По прибытии в Домодедово произошла неприятная сцена: на выходе с рейса сопровождавших Никиту и его спутников попытались окружить люди в штатском, отсечь от Серафима. Но старец грозно выступил вперед, да и его верные боевые товарищи не дремали: образовали живой кордон и провели ребят к машине, всем видом показывая, что в обиду никого не дадут. Неприятель не осмелился действовать в толпе, отступил и затаился. В московской квартире, устало рухнув на старенький диван, Данила наконец поделился своими догадками и открытиями: скорее всего, еще один древний пергамент с указаниями и отгадками может находиться в архивах Ватикана. Так что Хранительница верно советовала ехать в Рим!

И Рюрикович убежал – хотел скорее собаку свою забрать, небось, стосковалась псинка по хозяину…

Наверное, на свете нет человека, чье сердце не забилось бы чаще при этом слове! Оно преобразило серенький слякотный день. Ужасные события последних дней невольно отступили в тень: вновь Муза Дальних Странствий звала в поход – трубили трубы, гремели барабаны! Ребятам показалось, что уж там, под благословенным небом Апеннин их не найдет Враг, и путешествие будет увлекательным и полным радостных впечатлений. Что же, «блажен, кто верует…»

Настя, пытавшаяся что‑то приготовить на ужин, застыла в радостном изумлении. Сразу запросилась в магазины: мягкая зима в Италии – это вам не сибирские морозы! И Рим – не Барнаул, туда в нелепом ярком «дутике» ехать – себя не уважать! А прелестные старинные города – не страшные Алтайские горы, где лавины уносят друзей, а за каждой скалой подстерегает еще более леденящая опасность. Где чувствуешь себя легкой добычей, тем самым беззащитным кабанчиком…

Вернувшийся Данила впустил в квартиру пса: радостных повизгиваний и вылизанных физиономий хватило всем! Но бедняга нутром чуял: скоро предстоит новая разлука. Трезор подходил ко всем по‑очереди, заглядывал в глаза, словно спрашивая: «А может, я там пригожусь? Возьмите меня с собой!»

Окунулись на пару дней в московскую суету, прошвырнулись по бутикам, экипировались для Европы, привели нервы в порядок. Но, когда Данила вновь попытался достать свои «платиновые» и «брильянтовые» кредитки, Никита решительно оттеснил его от кассы со словами: «Мы что, снова богаты? Остынь, я тоже не нищий!»

За ними – повсюду и незримо – следовали охраняющие. Серафим отдал строгий приказ, понимая, что борьба предстоит не на жизнь – на смерть. Он не отступил.

Через пару дней были получены новые документы, и поездка в Италию обрела стремительность неизбежности. Но случилось непредвиденное…

Рано утром троица села в ладу, любезно предоставленную ГРУ, и отправилась в сторону Настиной дачи. Слежка выехала с некоторым опозданием (какие‑то случились неполадки в моторе), но, быстро догнав своих подопечных, спокойно следила за передвижением, как вдруг за очередным крутым поворотом машина ГРУ, потеряв управление, съехала в кювет, перевернулась и…

Взорвалась.

Следившие с ужасом смотрели на факел, представляли, что будут докладывать, и потихоньку крестились с облегчением: слух о крайней опасности этой оперативной разработки уже прошел среди сотрудников. Теперь можно было спокойно доложить о закрытии дела. На руке одного из обгорелых неузнаваемых трупов нашли перстень с синим камнем, доставили начальству, но извлечь какую‑либо информацию из безделушки так никто и не смог. Синий камень весело поблескивал, переливался, но никаких чудес, как ни бились, не явил…

Проницательный митрополит Дамиан, крайне озабоченный подготовкой избрания нового Предстоятеля, лишь мельком глянул на таинственную и столь, казалось бы, вожделенную реликвию, тут же вернув ее генералу ФСБ – с просьбой не беспокоить по пустякам и не тратить его драгоценное время на ювелирный ширпотреб. В чем в чем, а в украшениях пастырь толк знал.

А пока ФСБ разбиралось, анализировало, делало стратегические выводы и, как всегда, выясняло «кто виноват?», в здание аэропорта Шереметьево вошли два парня, столь вызывающе ярко и ультрамодно одетые, что даже самому наивному человеку стало ясно – это парочка из богемной тусовки с ее «сомнительными нравами». Одни только мелированные локоны одного и бритая наголо голова другого чего стоили! А уж их сережки, свитерки и шарфики… Параллельно паспортный контроль и досмотр проходила молодая женщина – по виду учительница, в мешковатом пальто (с горжеткой!) и нелепой шляпе с начесом, видимо, наконец‑то осуществившая заветную мечту: увидеть Венецию… Так что процедура отождествления промелькнула быстро и без лишних вопросов – лишь с ехидными ухмылками «служителей таможенно‑пропускного культа» в адрес парочки (прилюдно за руки держатся, бесстыдники!), и насмешливо‑презрительным взглядом в сторону крыжопольской дамочки (и чего она суетится, все роняет, а еще очки напялила огромные!) Впрочем, таможня видела и не такое. И благопристойно‑обыденную делегацию сотрудников метрополитена пропустили без сучка‑задоринки.

В самолете друзья освободились от гей‑камуфляжа, горжеток и обилия украшений, быстро переодевшись в комнатке с неистощимыми запасами пресловутой «синей жидкости». С особым удовольствием Настя сняла безобразные очки, жутко ей мешавшие. Но самолет – еще и самое лучшее место для бесед, если не одолевает сон или пресловутый «страх полета». Однако, после пережитого и то, и другое не имело к ребятам никакого отношения.

Настя попыталась собрать в горсть все, что еще ей было известно о перстне… Особенно занимала мысль об одном венецианском мистическом обряде, повторявшемся на протяжении десяти веков в этой своеобразной средневековой республике. Ибо летели они именно в Венецию.

– Обручение Венеции с морем… Дож – высшее, но довольно церемониальное лицо в венецианском государстве, – ну, типа как президент Израиля или ФРГ. Сразу после избрания, на пышно украшенных лодках, в сопровождении цвета нации, он выплывал в море и бросал в воду перстень. Понятно, в купеческой республике от моря зависело многое, если не все. Но вот перстень… Не воспоминание ли это о нашем сокровище, которым когда‑то Венеция владела, и который своей непонятной силой позволил ей подняться с колен, сбросить византийский диктат, сохранить самостоятельность в разгар борьбы гвельфов и гибеллинов… – при этих словах Никита как‑то по‑детски жалобно пискнул. Культурный Данила ткнул его локтем в бок, но Настя смилостивилась и разъяснила:

– Гвельфы – в средние века была такая партия сторонников Папы Римского. Гибеллины – те поддерживали императоров Священной Римской империи. Не путай ее с Древним Римом, это было вполне германское государство! Папы всегда претендовали не только на духовную, но и на светскую власть. Даже в наши дни Ватикан остается настоящим, хотя и крошечным, государством – с флагом, гербом, армией. Интересно, а гимн есть?

– Есть, – сказал Данила, в чьей голове бултыхались тонны обширных и порой самых неожиданных знаний. – Шарль Гуно музыку написал, между прочим!

– Да ты что?! Так вот, Венеция как бы отдавала морю самое дорогое, свою святыню! Разумеется, бросаемый в волны перстень должен был быть лишь копией нашего, утраченного Византией вместе с итальянскими землями. Память о нем стерлась, но возник ритуал «обручения с морем».

– Ну, можно много чего придумать… – протянул разочарованно Никита. – Какая же ты фантазерка все‑таки!

Он мыслил предметно и конкретно: «где доказательства?». Данила же проникся Настиными предположениями, он вообще легко загорался идеями. Правда, и остывал быстро, – в отличие от своего товарища, который если уж решал идти, то шел до конца. Настя тем временем продолжила свои исторические экскурсы.

– Так перстень оказался в сокровищнице царьградских императоров, так он попал потом к Софье Палеолог, а через нее – в Россию… Неужели мы сейчас увидим Венецию? – это был ответ на заявление экипажа «пристегнуть привязные ремни».

Но прежде собственно Венеции они увидели Местре – материковый район «города на воде», его, так сказать, «черёмушки». Впрочем, вполне симпатичные, со всякими средневековыми штучками.

Гостиница, по счастью, находилась в гуще венецианских каналов, окруженная мостиками и разнокалиберными палаццо. С неистребимо сырыми простынями… Но до простыней ли им было: ребята, покидав в номерах вещи, кинулись тратить остаток ветреного, но ясного вечера на кружение по опустевшим улочкам, то и дело прерываемым каналами… А в номер напротив вселился скромный незаметный мужчина, выскользнувший за нашими путешественниками бесплотной тенью. Приказ Серафима был строг: не оставлять друзей ни на миг.

Туристов оказалось немного – по меркам Италии, конечно. Так что удалось спокойно рассмотреть и площадь Сан‑Марко с византийским Дворцом Дожей, и Собор с дивными мозаиками. Вид на лагуну и колоколенку церкви на островке Сан‑Джорджо заворожил… Все‑таки второго такого места нет в мире!

Знаменитый мост Вздохов – ажурный, прелестный, романтичный, – оказался, по словам Данилы, переходом из зала суда в тюрьму. Никто там не томился в любовных грезах и не пел серенады‑баркаролы! Осужденные плакали и стенали в отчаянии – об ужасной тюрьме со свинцовой крышей, где летом невыносимо жарко, а зимой смертельно холодно, ходили жуткие слухи… Вот вам и «вздохи»!

Когда стало темнеть, осторожность велела возвращаться в отель.

Они шли по Венеции, сверялись с картой, долго ища редкие мостики для перехода через каналы, а тьма сгущалась, и уже зажглись фонари, разгоняя туман испарений, и перстень начал покалывать током руку Никиты, и Настя пугливо прижималась к парню. Бывавший в Венеции Данила, как верный чичероне, следовал за ними по пятам, но не столько рассказывал или любовался мрачной красотой дворцов, сколько тревожно оглядывался кругом: темные взоры окон не сулили ничего хорошего, город мрачно наблюдал за тремя заблудившимися русскими и словно выжидал, когда можно будет нанести удар…

Ведь этот странный, ни на что не похожий город был, по сути, «мертвым городом» – там толком давно уже никто не жил. Даже не верилось, что вся эта удивительная картина – не бутафория к очередному голливудскому фильму. Судя по гнетущей атмосфере – к триллеру…

Ни души – звуки шагов гулко разносились над стылой гладью каналов… Похолодало, начал идти мелкий снег, сквозь который дворцы выглядели совсем уж нереально…

Конкретному Никите пришла в голову мысль потренироваться в управлении перстнем: он никак не мог взять в толк, как же тот влияет на людей. И не только, как оказалось, на людей… Сосредоточившись, он стал представлять, что некто сейчас должен выйти из‑за угла и приблизиться. Каково же было его изумление, когда и в самом деле на крохотном тесном перекрестке вдруг возникла неясная фигура… Настя резко остановилась и шепотом спросила:

– А это еще кто? Только что пусто было…

– Scusi, signora! – воскликнул Данила, разглядев в фигуре женщину, судя по всему, молодую и стройную. Далее он намеревался куртуазно спросить, как добраться до их отеля, но дама сама заспешила навстречу, громко и с видимым облегчением тараторя:

– Ой, я по‑итальянски не понимаю, скажите, а по‑русски вы не говорите? Я тут так заблудилась, прямо ужас, гуляла‑гуляла, а потом смотрю – фонарь‑то не тот и мостик тоже! А в этой карте ничего понять не могу и спросить не у кого!

Никита перевел дух: «Уфф, совпадение, просто человек, как и они, заплутал в переулках… Как это по‑нашенски: положиться на авось!» Напряг быстро сменился удивлением: к ним спешила совершенно очаровательная особа: светло‑серое замшевое пальто красиво оттеняло огненно‑рыжие кудри, разметавшиеся по плечам из‑под черного бархатного берета, каблучки дробно стучали по камням мостовой. И все же на автомате парень мысленно приказал: «Стой на месте!» Но незнакомка женщина продолжала приближаться танцующей походкой. «Не действует…» – и слегка разочарованный Никита окончательно успокоился, списав тревожное подергивание перстня на причуды малоизученной магии, а свое поражение – на усталость, а вовсе не на удивление и чисто мужской интерес, мешающие сконцентрировать силу мысли.

Словоохотливая раскованность красотки явно зашкаливала. Она что‑то возбужденно говорила, сыпала вопросами, перескакивала с темы на тему… Настя, так вдохновенно предвкушавшая поездку, с таким вкусом одевшаяся, почувствовала себя неуютно. Тем более, что красотка вела себя так, словно никакой Насти рядом и в помине не было.

 

«В ресторане набралась, что ли, а потом гулять ее разобрало? Точно – набралась, вон как подпрыгивает на каждом шаге, «огневушка‑поскакушка»! И какой у нее странный русский – не Москва и не провинция, – как автоответчик… И лицо – точь‑в‑точь венецианская карнавальная маска», – подумала филолог Настя с какой‑то непонятной неприязнью. Впрочем, русские за границей чаще всего испытывают это светлое чувство по отношению к соплеменникам. Заслышав родную речь, делают «морду тяпкой», норовя – «сторонкой за сугроб»…

Не остался равнодушен к прелестям дамочки и утонченный Данила, быстро разобравшийся в карте и выяснивший, что ее отель – в двух шагах. С мальчишеским пылом он предложил проводить, и это еще больше разозлило Настю: «Не, мужики все же козлы, правильно моя маман про них говорит! Стоит только юбке мимо прошуршать… И этот туда же, а еще – Светлость!» Вспыхнувшая ревность подставила плечо филологии.

А незнакомка, назвавшись Лилей, только что не порхала вокруг стройного любезного Данилы. Осторожный Никита мог бы почувствовать запах опасности, но с каналов несло промозглой затхлостью, и он даже не вспомнил об этой своей способности. Так что непробиваемый однолюб лишь пробурчал, что они с Настей пойдут в номер и будут ждать друга там.

Прощаясь, Настя демонстративно поцеловала Данилу в щеку – пусть Дамочка не думает, что он бесхозный какой! То, что при двух парнях девушка может выглядеть несколько странно, ей, чистой сердцем, и в голову не пришло. А вот Лилечке явно пришло – она иронично усмехнулась, глядя на целомудренный поцелуй.

«Пойдут в номер»… Это было самым деликатным обозначением старого дедовского способа сушить‑утюжить сыроватые простыни.

А незаметный мужчина за углом нахмурился, вычисляя, что это за дива появилась, и что ей могло понадобиться от ребят на самом деле…

«Их Светлость» вернулся не скоро – практически под утро, смущенный и довольный одновременно. Но клялся, что просто новая знакомая никак его не отпускала: оказалась на редкость общительной. А так – ни‑ни, «чист как цветок»! То есть она‑то намекала недвусмысленно и всячески, только оказалась совсем не во вкусе князя. Настя впервые задумалась: а кто мог бы оказаться во вкусе?

– Представляете: они завтра летят в Рим вместе с нами одним рейсом! Лиля тут в командировке, начальство московского метрополитена сопровождает… Такая болтушка! – говорил князь, заметив хмурый взгляд Насти. – Взяла с меня слово, что я ей Рим покажу…

– Мы туда, между прочим, не по городу шастать едем! – добродушно заметил Никита, исполненный мужской солидарностью с товарищем. Как старший на целых три года, он упивался ролью мудрого и опытного наставника. – Насть, да не злись ты так! Ну, дело молодое… И перстень успокоился, глянь! – он показал потемневший почти непрозрачный камень.

– А я и не злюсь, – пожала плечами девушка. – Только что‑то не нравится мне эта неизвестно откуда выскочившая… Лилечка, да? Уж больно ее много… «Зона бикини» ходячая! Тревожно как‑то… И я никак не пойму, сколько же ей лет? Временами то ли свет так падает, то ли что, но она кажется намного старше… И злее!

– Эффектная телка, чего уж там, но мне она тоже что‑то не нра! – и тут же получил от благовоспитанной девушки сначала по кумполу, а потом нежный поцелуй в щечку. Ведь ревность еще никто не отменял!

– Да ладно, ладно, мы тихо растворимся в аэропорту, как… как яд миледи в бокале Констанции Бонасье! Я все понимаю! – отшутился смутившийся Данила.

А Настя подумала: «Мы изучаем древние языки, расшифровываем античные тексты, читаем всякие умные книжки, а любим при этом романы Александра Дюма. Все вы, Милославские, дети, и нет между вами старца…»

Но избавиться от Лилии просто так не получилось: утром она вытянула из чересчур воспитанного кавалера адрес их римского отеля, совсем задурила ему голову и только после решила наконец‑то уделить внимание своей делегации, продолжая при этом все время говорить.

А когда вещи уже были собраны, Никита, заглянув к Даниле, нашел на тумбочке забытый впопыхах листок бумаги, исписанный стремительным почерком…

Игрушечные улочки Венеции,

Гондола тихо скользит по воде,

И я никак не пойму: здесь венец ли

Самой красоты, или краше где

Найдется город? И я воочию

Смогу сравнить через никогда,

Что вправду есть? Только не очень‑то

Верится… Небо, дворцы, вода,

И день, что в лучшие я пожалую,

И мимо, мимо, скорей, пока

Его, как бабочку небывалую,

К листу не приколет моя рука.

 

Как бывший спецназовец, Никита в поэзии не разбирался и никогда ее не читал, но как человек – поразился, что рядом есть кто‑то, пишущий стихи. Надо же! Он аккуратно сложил листок и спрятал его в карман. Мелькнула мысль: «И когда только князь успел? Небось, всю ночь корпел… Интересно, а почему он вчерашний день считает лучшим? Он же уже бывал в Венеции и не раз…»

Перелет в Рим занял немного времени – и вот уже их везли по Вечному Городу, до которого дотянулась и дорога Насти с Никитой… Уже и памятник Виктору‑Эммануилу II проехали. Настя с Никитой прилипли к окнам автобуса, но Данила этот величественный «грандиозо‑монументо» пренебрежительно обозвал «челюстью»… Стоило сказать, и ребята покатились с хохоту: ну, точно – челюсть! Замок Святого Ангела – бывшая гробница римского императора Адриана – показался простеньким, да и маленьким… Ну, чего от гробницы и ждать? Любящая оперу Настя вспомнила трагический финал «Тоски»: несчастная обезумевшая певица, невольная предательница возлюбленного, бросается в Тибр со стен этого замка… До Тибра надо было лететь на дельтаплане. Да и сама знаменитая река, вроде как италийский аналог нашей Волги‑матушки, произвела убогое впечатление: «по камешкам, по камешкам чего‑то там течет, поганка мутно‑серая, воды наперечет». На водопровод ее разобрали, что ли?

Остановились в отеле на виа дель Кастро. Не самый центр, но и не задворки. Пока туда‑сюда, наступил вечер.

В дверь номера Данилы, одевшегося «на выход», постучали: на пороге нарисовалась Лилечка. Распахнутый жемчужно‑серый плащ, бледно‑лиловое платье, огненные локоны, вызывающий раскрас точеного личика… Бедного князя явно брали в нешуточный оборот с матримониальными перспективами… Но Его Светлость эротический крючок не заглотил, памятуя о наставлениях друзей, и от общения отказался, сославшись на слабое здоровье и… хм… мигрень: чисто школьный приемчик, так от физ‑ры отлынивать хорошо. Правильно Настя говорит: «дитё‑дитём»!

Разочарованная дама вертелась в номере, хватая и разглядывая все, что попадалось под руку. Уходить не торопилась. Щебетала.

– А если Ваша мигрень пройдет, найдете для меня часок? А вы всегда болеете в костюме и галстуке? Ой, а что это за футлярчик прикольненький? Я всегда мечтала такой иметь… А там буквы или как их… Иероглифы? А это у вас фамильный перстень? Вы и в самом деле князь? Никогда настоящих князей не видела! Вокруг одни крокодилы! – Лиля была из породы тех дам‑щебетуний, что небрежно роняют перлы наподобие: «я пью вино и одновременно красивая».

Данила со страдальческой миной наблюдал за ней, проклинал тот час, когда с деланной скромностью сообщил о своем благородном происхождении, но вдруг обратил внимание на то, что не сразу бросилось в глаза: дивной длины и стройности ноги имели несоразмерно огромные ступни, просто лыжи какие‑то… Высокий рост Лилечки скрадывал этот недостаток, но все же…

«Номер ее ботинка был слишком велик и в точности передавался голосом», – вспомнилось парню, любившему русскую литературу. «Где я такое читал? У Мандельштама?» Голос Лили, и правда, совсем не годился для женского щебета: низкий, с изумительными бархатными переливами, – просто Аманда Лир, если бы все это акустическое совершенство периодически не срывалось на какой‑то глухой лязг при смене регистров…

Раздался очередной стук: в дверях возник – шире проема – тщательно одетый умопомрачительный Никита. Костюм на нем сидел как влитой – Настя выбирала! – но в целом богатырь все равно выглядел смущенно и непривычно, словно его дали в нагрузку к светскому прикиду. Впрочем, «непривычно» не значит – «не органично»! Вдруг вылезло то, что еще Хранительница заметила давеча: порода. Поморщился украдкой от слишком резкого и очень «вечернего» аромата духов. Еще одна Лилина странность.

– Здрассьте. Ну, так мы идем? – спросил «свежий кавалер», на что Их Светлость сделали страшные глаза.

– Ой, а Даниил у нас болеет, мигрень! – шаляпински‑задушевно пропела кружившая по комнате рыжекудрая фея, которой сильно не хватало лыжных палок.

– Так, аристократ хренов, быстро оделся и построился! Мы же договорились! – командирским голосом рявкнул мигом нашедшийся Никита, привыкший называть вещи своими именами. – Мигрень у него! Ты еще эту… как ее… подагру вспомни! Через минуту жду на выходе!

Лилия расхохоталась и, восхищенно глядя на «батяню‑комбата», вдруг нараспев произнесла:

О, как мне кажется, могли вы

Рукою, полною перстней,

И кудри дев ласкать, и гривы

Своих коней…

– Кудри дев, как я понимаю, отменяются? Вас ждут «гривы»? Скажите, Никита, а вы тоже князь? Или граф? И куда вы направляетесь? – Я‑то? Принц‑герцог, – нашелся парень, ничего, кроме Стругацких, не читавший.

– Принц? Герцог?! То‑то вы с князем так разговариваете… – попыталась пошутить разочарованная особа.

– У нас важная деловая встреча.

– Встреча… Понятно. Зато у вас перстень – точно фамильный!

Что‑то неуловимо изменилось в ее голосе и взгляде. Только тут покрасневший Никита почувствовал, как напряженно ведет себя «источник всех проблем»: покалывает, пульсирует, светится. «Еще подумает, что я этот… нетрадиционный!» – читалось в его смущенных глазах. Парень спрятал руку за спину, пробормотав, что «это – так…» Ай, да пусть думает, что хочет. Невелика птица.

Эксперименты с реликвией ни к чему не привели: «по щучьему веленью, по моему хотенью» сапфир ничью волю подчинять не собирался, а делал это неожиданно и до обидного произвольно. Он напоминал сложный прибор, руководство к пользованию которым было утрачено.

Значит, эта вечно квохчущая курица, взятая в делегацию для антуража, разглядела перстень! Странно. Еще более странной казалась реакция реликвии. И перед глазами окаменевшего Никиты вдруг опять пронеслось видение: жуткая Тень в средневековом капюшоне, нависшая над телом Алексия… Только в этот раз призрак внезапно обернулся и остро глянул в прямо в душу Никите. Парня как током ударило! Глаза у призрака были точь‑в‑точь как у Лилечки: огромные, жуткие… Но видение вмиг рассеялось. Прошло всего десять дней, а сколько воды утекло…

Пронзительный прищур интересантки вновь стал прежним взглядом похотливой коровы, глупой курицы и прочих аналогичных представителей животного мира. Ну, по крайней мере, таким он казался Никите, замечавшему рядом только одну женщину – Настю. Он уже знал, что видения перстень насылает в крайних случаях, но никак не мог понять, что же сейчас послужило причиной? Где смертельная опасность? Вот эта размалеванная мамзель?!

Данила же едва не выронил заветный футляр, который взял в руки от греха подальше. Бабенка, уж на что навязчива и болтлива, – типичное длинноногое украшение офиса, – а Марину Цветаеву цитирует влегкую! И так к месту! А она вовсе не проста, эта странно и внезапно возникшая Лилечка…

С этим сумбуром в голове друзья простились с загадочной соплеменницей и, провожаемые долгим взглядом, поспешили в Ватикан на встречу с неким важным лицом. Аудиенцию загодя испросил Данила, чьи связи, происхождение и богатство могли открыть не одну дверь!

Друзья были молоды, наивны и не понимали, что недооценивать своих недругов так же глупо, как переоценивать друзей …

Кабинет кардинала Федерико Гаэтани был огромный и обставленный с ненавязчивой роскошью. Тяжелая мебель, неярких расцветок ковер, резные дубовые панели, стулья с высокими спинками, мягкий свет… Портрет какого‑то светильника церкви в епископской митре, напоминавший Насте пожилую буфетчицу в московском Доме актера – мать когда‑то в детстве часто брала ее туда.

«Сам кардинал принимает все‑таки, это вам не баран чихнул!», – подумал Никита с гордостью, довольно смутно себе представляя значение у католиков высшего после Папы духовного сана. Тем более, что друг назвал его как‑то странно: «кардинал‑диакон». Про диаконов наш воин знал только то, что они ниже попов по званию и, как правило, обладают потрясающими певческими голосами. В представлении Никиты, «кардинал‑диакон» звучало приблизительно также, как «академик‑аспирант». Или даже как «министр‑дворник».

Впрочем, и об академиках, и об аспирантах парень тоже знал немного. Равно как о министрах. Видел лишь растерянность этих бывших райкомовцев при встрече с Алексием: то ли перстень в поклоне облобызать, то ли по плечу патриарха похлопать. Зато самонадеянно, – как и все мы! – полагал, что имеет о дворниках полное представление. Потом, правда, мы делаем большие глаза, если какой‑то незаметный дядечка с метлой оказывается вдруг великим поэтом…

Ладно, дьякон – так дьякон, кардинал – так кардинал! Главное, чтобы высший сановник при Папском Престоле не запел густым диаконским басом католические песнопения, а быстренько дал разрешение на работу в библиотеке Ватикана!

Прелат, – пожилой мужчина, но вовсе еще не древний старец, каковым представляется обывателю любой церковный иерарх, – был одет в скромную черную сутану с красным поясом. Тонзуру – ее скорее все‑таки выстриг возраст, чем ножницы – прикрывала алая шапочка. Умное узкое лицо его светилось ласковой улыбкой, очки в золотой оправе поблескивали живым интересом. Он хорошо знал семью Данилы и охотно согласился на встречу, которую кто‑то иной добивался бы полжизни. Разговор велся на итальянском, ни Насте, ни тем более Никите не понятном.

– Ваше Высокопреосвященство, разрешите представить Вам моих коллег и близких друзей… (далее сообщалось «кто, чего, зачем»). Мы смиренно просим разрешения поработать в библиотеке, получить доступ к архивам древних манускриптов.

Кардинал кивнул, задал вежливые вопросы о грядущих планах и здоровье светлейших родителей князя. Он нисколько не выказал своего крайнего удивления: Настя еще туда‑сюда, среди студенток и красотки бывают, но вот Никита категорически не напоминал научного работника. Хотя «верительные грамоты» ГРУ подготовило – «комар носа не подточит»! Поэтому, когда встреча подошла к концу и ребята откланялись, получив высочайшее разрешение, монсеньор набрал внутренний номер и коротко приказал разузнать, что за спутники у «принца Милослаффски», да и проследить за ними повнимательнее, хотя в просьбе Данилы вроде бы не было ничего сверхъестественного. И все‑таки, и все‑таки, и все‑таки…

Но яркий и крупный синий камень, равно как и старинную простоту перстня на руке огромного «коллеги» русского князя кардинал Гаэтани заметил сразу – настолько украшение не вязалось с обликом здоровяка. Таких еще в охране сицилийской мафии можно встретить (познания и опыт светильника церкви были более чем обширны), но не за изучением же древних манускриптов! Саркастичная улыбка скользнула по наидобрейшему лицу прелата. В мафии, кстати, перстни тоже любят… Нет‑нет, надо будет подробнейшим образом выяснить, что это за «научный работник» такой…

Вот потому кто‑то становится кардиналом и так далее, а кто‑то – и умный, и всячески образованный, и преисполненный искренней веры, – остается простым кюре… Эту харизму рукоположением не приобрести.

Маленький отряд вышел из приемной, тихо обсуждая свой визит. – Ой, а я как в рот воды набрала, так растерялась Могла бы чего‑то и по‑английски сказать, он наверняка на нем тоже говорит…

– И хорошо, что ты не влезла: к кардиналам не принято обращаться – лишь отвечать на их, можно сказать, «августейшие» вопросы.

– Нет, Данила, прилагательное «августейший» применимо только к царствующим особам, а никак не к вопросам! – терпеливо объясняла Настя.

– Ну, вот и хорошо, что он ничего у нас не спрашивал! А то я бы ему рассказал, как надо проводить боевую операцию по выбиванию из села террористов… – подключился Никита, переводя дух. Он волновался больше всех. Как впоследствии оказалось, не зря…

– Ничего, все прошло нормально, теперь бы раздобыть недостающий пергамент. Завтра прямо с утра идем в хранилище! Лилечку бы только отсечь, что‑то она прилипла… как это? А, «как банный лист к заднице»! – и Данила рассмеялся своей шутке, довольный, что кстати применил забавную идиому.

– Ш‑ш‑ш… Ты в Ватикане все‑таки! – девушка дала князю легкий подзатыльник.

– Да, Лиля эта явно не просто так возникла, – очень серьезно ответил Никита. – Есть в ней что‑то неприятное, только оно не в поползновениях на твой, Данила, счет! Темное в ней что‑то и хитро… хм… наверченное. Ее явно перстень заинтересовал. Надо бы от этой девахи подальше держаться!

– А я что сразу сказала?! – вмешалась Настя, невероятно довольная, что и до ее мальчиков наконец дошло: «прекрасная незнакомка» – особа сомнительная, мутная и доверия не внушает.

– Хорошо, что я, уходя, сунул футляр с нашим манускриптом в карман. Машинально вроде, а теперь понимаю – инстинктивно!

Поймав такси, ребята доехали до отеля. За раздвижными стеклянными дверями острый ревнивый глаз Насти углядел Лилю. Та явно приготовилась по‑новой взять Данилу в оборот: одежды были разэтакие, грим – индейцам, с их тропой войны, «семь верст чем‑то там плыть». Не выходя из машины, князь приказал ехать в район Трастевере – он знал там один приличный ресторанчик.

Их усадили за стол с кипельно‑белой скатертью и таким количеством вилочек и ложечек, что Никита, моментально заалевший, как закат над Тибром, никакие решался начинать есть. Выглядеть пентюхом не хотелось, а что куда, он не знал. Но, наблюдая за Их Светлостью, быстро наловчился имитировать благовоспитанность. Настя умирала со смеха, глядя на его великосветские потуги. Она особо приборами не заморачивалась, вела себя естественно, если не знала – спрашивала. Может быть, в этом и заключается хорошее воспитание? Подавали настолько вкусные блюда, с такими затейливыми названиями, что про хорошее воспитание не грех было бы и забыть! А уж их вино! Русский человек ведь больше по водочке специалист, тонкие вина – не его национальный напиток. О портвейне «777» – ни слова! Но то, что вышколенный официант наливал в бокалы, было умопомрачительным! Са<