Научность как проблема философии науки

Довольно большое место в современной философии науки занимает проблема демаркации (от англ. demarcation - разграничение) - проблема нахождения критериев, которые позволили бы отделить науку, научное знание от ненауки, от псевдонауки, от идеологии, от религии, от философии.

Впервые четко зафиксировали эту проблему и попытались ее решить неопозитивисты. При этом они исходили из того, что эмпирическая проверяемость – один из важнейших и почти общепринятых критериев науки. Если в чувственном опыте, в эмпирии невозможно указать какие-либо объекты, которые это понятие означает, то оно лишено значения, оно является пустым звуком. В XX в. у неопозитивистов это требование получило название критерия верификации: понятие или суждение имеет значение, если только оно эмпирически проверяемо, проверяемо в чувственном опыте. По их мнению, наука всегда стремится подтверждать свои гипотезы, законы, теории с помощью эмпирических данных (фактов наблюдений, экспериментов). Во многих ситуациях этот критерий позволяет в первом приближении отделить научные суждения от спекулятивных конструкций, псевдонаучных учений и шарлатанских апелляций к таинственным силам природы. Однако он начинает давать сбои в более тонких случаях. Например, когда мы имеем дело с ненаблюдаемыми объектами науки (например, электрон, атом, кварк и т.п.). В камере Вильсона мы видим не движение электрона, а то явление, которое путем теоретического истолкования осмысливаем как его траекторию.

Наиболее последовательно попытался доказать ограниченность эмпирической проверяемости К. Поппер, настаивая на отказе от поисков абсолютно достоверной основы познания. Критерием демаркации науки и не-науки, по его мнению, является не критерий верификации, а критерий фальсификации - принципиальная опровержимость любого утверждения, относимого к науке. Чем в большей степени теория подвержена возможности ее опровержения, тем большую ценность, с точки зрения этого принципа, она имеет для науки. Если теория устроена так, что ее невозможно опровергнуть, то она стоит вне науки. Именно неопровержимость психоанализа, астрологии и т.п., связанная с расплывчатостью их понятий и умением их сторонников истолковывать любые факты как не противоречащие и подтверждающие их взгляды, делает эти учения ненаучными.

Настоящая же наука не должна бояться опровержений: рациональная критика и постоянная коррекция фактов является сутью научного познания. Опираясь на эти идеи, Поппер предложил весьма динамичную концепцию научного знания как непрерывного потока предположений (гипотез) и их опровержений. Подлинно научные теории должны допускать рискованные предсказания, т.е. из них должны выводиться такие факты и наблюдаемые следствия, которые, если они не наблюдаются в действительности, могли бы опровергнуть теорию. Развитие науки он уподобил дарвиновской схеме биологической эволюции. Постоянно выдвигаемые новые гипотезы и теории должны проходить строгую селекцию в процессе рациональной критики и попыток опровержения, что соответствует механизму естественного отбора в биологическом мире. Выживать должны только «сильнейшие теории», но и они не могут рассматриваться как абсолютные истины. Все человеческое знание имеет предположительный характер, в любом его фрагменте можно усомниться, и любые положения должны быть открыты для критики.

Осознание ограниченности критериев верификации и фальсификации привело к формированию так называемого парадигмального критерия (Т. Кун). В каждой науке существует одна (иногда несколько) парадигма, которой в определенный период придерживается научное сообщество и, опираясь на которую, отделяет научное знание от ненаучного. Парадигмой в концепции Куна называется совокупность фундаментальных теоретических принципов, законов и представлений, образцов выполнения исследований, методологических средств, которые принимаются всеми членами научного сообщества. Парадигма задает общий контур решения проблемы, а ученому остается показать свое мастерство и изобретательность, решая частные и конкретные проблемы (решая «головоломки»).

Например, в рамках механистической парадигмы научная рациональность идентифицировалась с механистическим пониманием природы, с возможнос- тью построения механистических объяснительных моделей. И напротив, невозможность вписывания каких-либо представлений в канонизированную картину мира рассматривается как однозначный показатель нерациональности и/или ненаучности таких представлений. Это дает основания считать псевдонаучными те знания и убеждения, которые не соответствуют господствующей в данную эпоху научной рациональности. К такого типу знаниям в ХХ веке относят алхимию, астрологию, парапсихологию и т.п.

Однако мы вынуждены отметить, что попытки установить «демаркацию» между наукой и не-наукой не увенчались успехом. Дело не в том, что философы, занимавшиеся этим делом, были недостаточно изобретательны или проницательны, а в том, что поиски критерия демаркации заводят в логический круг: чтобы определить границы научной рациональности, нужны критерии, которые не могут быть установлены до того, как эти границы будут проведены. Наверное, всю историю философии науки в ХХ столетии можно было бы изобразить как серию попыток разорвать этот круг, но, кажется, только сейчас приходит понимание, что лучше не попадать в него, избирая иные пути гносеологических исследований.

Отталкиваясь от «демаркационизма», легко впасть в противоположную крайность: поставить границы научного познания в слишком прямую зависимость от вненаучных факторов (неисчерпаемый резервуар которых обычно называют «культурным контекстом»). Стратегия антидемаркационизма выглядит заманчиво: вместо непреодолимых барьеров исследовать проницаемые мембраны, скорее соединяющие, чем разъединяющие науку и прочие виды духовной и практической деятельности. Но как реализовать эту стратегию? Не превратится ли «рациональность без берегов» в зыбкую топь? Это было бы неминуемо, будь такая стратегия сведена к примитивному релятивизму. Но релятивизм не хочет быть примитивным, то есть откровенным. Чаще он принимает завуалированные формы, а иногда привлекает сторонников звонкими лозунгами. Например, П. Фейерабенд, развенчивая миф об Универсальном Методе и Единой Рациональности, призывал к «методологическому анархизму» и связывал это с необходимостью остановить духовное вырождение и подавление свободы. Идея жесткого метода или жесткой теории рациональности, - заявлял он, - покоится на слишком наивном представлении о человеке и его социальном окружении. Если иметь в виду обширный исторический материал и не стремиться «очистить» его в угоду своим низшим инстинктам или в силу стремления к интеллектуальной безопасности до степени ясности, точности, «объективности», «истинности», то выясняется, по мнению Фейерабенда, что существует лишь один принцип, который можно защищать при всех обстоятельствах и на всех этапах человеческого развития, - «допустимо все» («anything goes»).

Возвращаясь к вопросу о причинах усиления в современной культуре ненаучных знаний и антисциентистских настроений, следует обратить внимание на те факторы и причины, которые способствуют этому. Развитие теоретического знания, усложнение используемых методик и становление специализированных языков науки, привело к осознанию иллюзорности надежд на достижение ученым полного знания «обо всём». Узкая специализация приводит к тому, что сегодня даже специалисты, работающие в рамках одной дисциплины, воспринимают окружающий мир по-разному. Например, физик, исследующий макро- механические системы, может не понимать результат, относящийся к поведению микрочастиц. Кроме того, теоретизация научного поиска приводит к постоянно растущему разрыву между мышлением и знанием специалиста - теоретика и так называемым здравым смыслом. Стремление упростить представление о чрезвычайно сложных структурах научной деятельности, наглядно изобразить теоретические конструкты, перевести текст с языка профессионального сообщества на языки обыденной коммуникации, существенно меняет смысловые аспекты транслируемого сообщения. При этом, чем абстрактнее модель, тем больше искажений возникает при попытках найти для нее наглядно-образный эквивалент.

Еще А. Эйнштейн обратил внимание на трудности, с которыми сталкивается любой популяризатор, стремящийся сделать сложную теоретическую концепцию доступной для всех. Читателям при этом предлагаются ее поверхностные аспекты, смутные намеки, создающие впечатления понятности. Так формируется весьма обширный слой людей, носителей «полузнания», которое бывает гораздо опасней простого незнания. Некритически усваивая сведения, заимствованные из разных источников, вырывая их из реального контекста и произвольно соединяя в причудливые конструкции, такие люди оказываются чрезвычайно агрессивными, не допуская и мысли что они могут быть не правы. В результате возникают «фантомные» концепции, широко распространяемые средствами массовой информации в силу своей экзотичности, а значит, и сенсационности.

Таким образом, попытка найти единый, неизменный и универсальный критерий научности наталкивается на значительные трудности. Предполагается, что наряду с критериальным подходом к определению научной рациональности, необходим «критико-рефлексивный подход», состоящий в том, что любые критериальные системы могут быть изменены и перестроены. Самотождественность науки определяется не в одноразовом проведении неких «демаркаций», а в постоянном процессе сопоставлении критериев рациональности с реальной практикой науки.

Историзм в понимании науки

Историзм — принцип познания вещей и явлений в их становлении и развитии, в органической связи с порождающими их условиями. Историзм означает такой подход к явлениям, который включает в себя исследование их возникновения и тенденций последующего развития, рассматривает их в аспекте как прошлого, так и будущего. В качестве определённого способа теоретического исследования историзм есть фиксация не любого изменения (пусть даже качественного), а такого, в котором выражается формирование специфических свойств и связей вещей, определяющих их сущность, своеобразие. Историзм предполагает признание необратимого и преемственного характера изменений вещей.

Принцип историзма первоначально был выдвинут и разрабатывался в философских системах Дж. Вико, Вольтера, Ж. Ж. Руссо, Д. Дидро, Г. Фихте, Г. Гегеля, А. Сен-Симона, А. И. Герцена. В 18 и 1-й половине 19 вв. его развитие шло в форме философии истории, которая возникла в борьбе с бессодержательным эмпиризмом исторической науки средневековья и провиденциализмом теологии. Философия истории просветителей 18 в. рассматривала человеческое общество как часть природы; заимствуя из естествознания понятие причинности, она выдвинула идею «естественных законов» истории, единства исторического процесса (Гердер), разработала теорию прогресса как движения от низшего к высшему (французские материалисты) и т. д. Ограниченность этих концепций историзма состояла в механицизме, а также в том, что в них место действительных связей, присущих объекту, занимали связи, измышленные самими философами и носящие спекулятивный характер.

Взгляд на историю общества как на внутренне закономерный, необходимый процесс развивали представители немецкого классического идеализма. Однако и они привносили эту необходимость в историю извне, из области философии. Высшим этапом развития принципа домарксистского историзма была философия Гегеля; по словам Ф. Энгельса, «он первый пытался показать развитие, внутреннюю связь истории…» [1]. Философия истории Гегеля сочетает идею специфичности каждой исторической эпохи с признанием общей поступательности общественного развития в целом. Вместе с тем историзм Гегеля находился в непримиримом противоречии с идеалистической сущностью его общей концепции; с позиции этого историзма конкретно-исторический анализ явлений действительности оказывался невозможным.

Огромную роль в утверждении принципа историзма сыграли успехи конкретных наук — науки об обществе (например, А. Барнав, французские историки периода Реставрации) и естествознания (И. Кант, Ч. Лайель, Ч. Дарвин). Принципу историзма до К. Маркса было чуждо понимание развития как борьбы внутренних противоречий, что приводило к господству эволюционизма.

Последовательно принцип историзма был разработан К. Марксом, Ф. Энгельсом и В. И. Лениным. Выражая сущность марксистского понимания этого принципа, В. И. Ленин писал: «…Не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» [2].

Отличительная черта марксистского историзма состоит в том, что он распространяется на все сферы существования объективной действительности — природу, общество и мышление. «Мы знаем только одну единственную науку, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс, — науку истории. Историю можно рассматривать с двух сторон, её можно разделить на историю природы и историю людей. Однако обе эти стороны неразрывно связаны; до тех пор, пока существуют люди, история природы и история людей взаимно обусловливают друг друга» [3]. В качестве всеобщего принципа подхода к действительности историзм находит свое всестороннее подтверждение в ходе развития науки. За последнее столетие историзм утвердился как необходимый научный способ рассмотрения применительно к самым различным объектам, в том числе к тем, которые представлялись неподвижными, лишёнными истории. Историческими науками являются не только политическая экономия, история общества, история науки, но и геотектоника, антропология, языкознание, космогония, геоморфология, генетика, эволюционная биология и многие другие.

Марксистский историзм исходит не просто из движения объективного мира, не просто из его изменяемости во времени, но именно из его развития. Такой подход означает, что объект должен рассматриваться, во-первых, с точки зрения его внутренней структуры, причём не как механическое множество отдельных элементов, связей, зависимостей, а как органичная совокупность этих структурных составляющих, как внутренне связанное и функционирующее целое, как система; во-вторых, с точки зрения процесса, т. е. следующих друг за другом во времени совокупности исторических связей и зависимостей его внутренних составляющих; в-третьих, с точки зрения выявления и фиксирования качественных изменений в его структуре в целом; наконец, с точки зрения раскрытия закономерностей его развития, законов перехода от одного исторического состояния объекта, характеризующегося одной структурой, к другому историческому состоянию, характеризующемуся другой структурой. При этом отличительной чертой марксистского историзма является признание единства и борьбы противоположностей, противоречий как ядра и внутреннего механизма процесса развития.

В соответствии с принципом историзма процессы развития объективного мира должны рассматриваться в том виде, в котором они протекали в действительности. Любое явление, любой предмет могут быть поняты и правильно оценены лишь при условии рассмотрения их в конкретных исторических условиях и связях. «Весь дух марксизма, — писал В. И. Ленин, — вся его система требует, чтобы каждое положение рассматривалось лишь (α) исторически; (β) лишь в связи с другими; (γ) лишь в связи с конкретным опытом истории» [4]. С позиций марксистского историзма грубо ошибочными являются случаи архаизации или модернизации, когда объект характеризуется с помощью понятий и категорий, свойственных не данной ступени исторического развития, а ступеням, исторически предшествующим или позднейшим по сравнению с рассматриваемой.

Марксистский историзм качественно отличается от аналогичных по терминологии представлений домарксистской и современной буржуазной философии. Ненаучный характер принципа историзма, выдвигавшегося до Маркса, заключался в том, что ни один из философов не мог подняться до понимания подлинной диалектики развития объективного мира и его познания: под развитием понималось или изменение внешней формы объекта, или его механическое движение. Неспособность этих философов раскрыть и понять роль внутренних противоречий в процессе развития объекта приводила к плоско-эволюционному пониманию принципа историзма.

Одна из характерных черт современной немарксистской философии и социологии — отрицание принципа историзма, борьба против него или же такое истолкование, которое выхолащивает из него материалистическое и диалектическое содержание. Основной смысл философско-исторических концепций неокантианства (Г. Риккерт, В. Виндельбанд), крочеанства (Б. Кроче), философии жизни (В. Дильтей), экзистенциализма (К. Ясперс), прагматизма, неопозитивизма (К. Поппер), неогегельянства, а также теорий последователей этих концепций в сфере конкретных наук — так называемой «исторической школы» в политической экономии, «позитивной школы» в истории и др., состоит как раз в отрицании возможности подхода к объективной действительности с точки зрения раскрытия закономерного процесса её развития, в подмене принципа историзма релятивизмом. Противопоставляя общее и единичное, естествознание и науку об обществе, новые и новейшие западные философы истории и социологи скатываются к прямому иррационализму. Они отрицают не только возможность познания законов исторического развития, но и самое существование этих законов. История для них есть нечто абсурдное, бессмысленное, поэтому они сводят смысл исторического подхода к действительности к простой регистрации субъективных «переживаний» или единичных и неповторимых фактов, к описанию отдельных, не связанных друг с другом и не поддающихся научному анализу исторических «ситуаций», исключающих понимание внутренней связи исторического процесса. Для этих философов характерно, по словам Ленина, «отчаяние в возможности научно разбирать настоящее, отказ от науки, стремление наплевать на всякие обобщения, спрятаться от всяких «законов» исторического развития, загородить лес – деревьями…» [5]. Ограниченно понимают историзм представители и тех буржуазных концепций истории, которые сводят процесс развития к чередованию одних и тех же «циклов» (А. Тойнби), к серии не связанных друг с другом «стадий роста» (У. Ростоу) и т. д.

Критерии научности

1. Основная задача научного познания — обнаружение объективных законов действительности: природных, социальных (общественных), законов самого познания, мышления и др. Отсюда ориентация исследования главным образом на общие, существенные свойства предмета, его необходимые характеристики и их выражение в системе абстракций, в форме идеализированных объектов.

2. Непосредственная цель и высшая ценность научного познания — объективная истина, постигаемая преимущественно рациональными средствами и методами, но, разумеется, не без участия живого созерцания и внерациональных средств. Отсюда характерная черта научного познания — объективность. Однако надо иметь в виду, что активность субъекта — важнейшее условие и предпосылка научного познания.

3. Наука в большей мере, чем другие формы познания, ориентирована на то, чтобы быть воплощенной в практике, быть «руководством к действию» по изменению окружающей действительности и управлению реальными процессами. Жизненный смысл научного изыскания может быть выражен формулой: «Знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы практически действовать», и не только в настоящем, но и в будущем.

4. Научное познание есть сложный противоречивый процесс воспроизводства знаний, образующих целостную развивающуюся систему понятий, теорий, гипотез, законов и других идеальных форм, закрепленных в языке — естественном или, что более характерно, — искусственном (математическая символика, химические формулы).

5. В процессе научного познания применяются такие специфические материальные средства, как приборы, инструменты, другое так называемое «научное оборудование». Кроме того, для науки в большей мере, чем для других форм познания, характерно использование для исследования своих объектов и самой себя таких идеальных (духовных) средств и методов, как современная формальная логика, диалектика, системный, кибернетический, синергический и другие общенаучные приемы и методы.

6. Для научного познания характерны строгая доказательность, обоснованность полученных результатов, достоверность выводов. Вместе с тем здесь немало гипотез, догадок, предположений, вероятностных суждений и т.п.

7. Для науки характерна постоянная методологическая рефлексия. Это означает, что в ней изучение объектов, выявление их специфики, свойств и связей всегда в той или иной мере сопровождается осознанием самих исследовательских процедур, т. е. изучение используемых при этом методов, средств и приемов, при помощи которых познаются данные объекты.

В современной методологии выделяют различные уровни критериев научности, относя к ним, кроме названных, такие, как внутренняя системность знания, его формальная непротиворечивость, открытость для критики, свобода от предвзятости, строгость и т.д. В других формах познания рассмотренные критерии могут иметь место (в разной мере), но там они не являются определяющими.

Вненаучное знание. Кроме научного, существуют и другие формы знания и познания, которые не укладываются в вышеперечисленные критерии научности. О некоторых из них уже ранее шла речь — обыденное, философское, религиозное, художественно-образное, игровое и мифологическое познание. Кроме того, к вненаучным формам познания относят также магию, алхимию, астрологию, парапсихологию, мистическое и эзотерическое познание, так называемые «оккультные науки» и т.п. А это значит, что теория познания не может ограничиваться анализом только научного знания, а должна исследовать и все другие его многообразные формы, выходящие за пределы науки и критериев научного знания.

В современной теоретико-методологической литературе (Т. Г. Лешкевич, Л. А. Мирская и др.) определяют следующие формы вненаучного знания:

1. ненаучное, понимаемое как разрозненное, несистематизированное знание, которое не формализуется и не описывается законами, находится в противоречии с существующей научной картиной мира;

2. донаучное, выступающее прототипом, предпосылочной базой научного;

3. паранаучное как не совместимое с имеющимся гносеологическим стандартом. Широкий класс паранормального (от греч. пара — около, при) знания включает в себя учения о тайных природных и психических силах и отношениях, скрывающихся за обычными явлениями;

4. лженаучное как сознательно эксплуатирующее домыслы и предрассудки. Лженаука представляет собой ошибочное знание;

5. квазинаучное знание ищет себе сторонников и приверженцев, опираясь на методы насилия и принуждения. Оно, как правило, расцветает в условиях строго иерархичной науки, где невозможна критика власть предержащих, где жестко проявлен идеологический режим;

6. антинаучное как утопичное и сознательно искажающее представления о действительности. Приставка анти- обращает внимание на то, что предмет и способы исследования противоположны науке. Это как бы подход с «противоположным знаком»;

7. псевдонаучное знание представляет собой интеллектуальную активность, спекулирующую на совокупности популярных теорий, например, истории о древних астронавтах, о снежном человеке, о чудовище из озера Лох-Несс.