Из статьи Эмиля Золя «Экспериментальный роман» (1880)

«…Обратившись к роману, мы видим, что романист является и наблюдателем, и экспериментатором. В качестве наблюдателя он изображает факты такими, какими он наблюдал их, устанавливает отправную точку, находит твердую почву, на которой будут действовать его персонажи и развертываться события. Затем он становится экспериментатором и производит эксперимент - то есть приводит в движение действующие лица в рамках того или иного произведения, показывая, что последовательность событий в нем будет именно такая, какую требует логика изучаемых явлений» (Э.Золя. Собр. соч. в 26 т., Т. 24, с.244).

«Конечная цель - познание человека, научное познание его как отдельного индивидуума и как члена общества» (с. 245).

«Экспериментатор - это следователь, изучающий явления природы. Мы же, романисты, - следователи, изучающие людей и их страсти… Мы исходим из подлинных фактов, действительность - вот наша несокрушимая основа; но чтобы показать механизм фактов, нам нужно вызывать и направлять явления, и тут мы даем волю своей творческой фантазии» (с. 246 – 247).

«Экспериментальный метод целиком основывается на идее, возникшей из наблюдения, и на сомнениях в ней» (с.247).

«Словом, мы должны экспериментировать над характерами, над страстями, над фактами личной и социальной жизни человека так же, как химик или физик экспериментируют над неодушевленными предметами, как физиолог экспериментирует над живыми существами. Повсюду господствует детерминизм» (с.252).

«…наследственность оказывает большое влияние на интеллект и страсти человека. Я придаю также важное значение среде» (с.253).

«В этом и состоит суть экспериментального романа: овладеть механизмом явлений человеческой жизни, добраться до малейших колесиков интеллекта и чувств человека, которые физиология объяснит нам впоследствии, показать, как влияет на него наследственность и окружающая обстановка, затем нарисовать человека, живущего в социальной среде, которую он сам создал, которую повседневно изменяет, в свою очередь подвергаясь в ней непрестанным изменениям» (с.254).

«Итак, я пришел к следующим выводам: экспериментальный роман есть следствие научной эволюции нашего века; он продолжает и дополняет работу физиологии, которая сама опирается на химию и физику; он заменяет изучение абстрактного, метафизического человека изучением человека подлинного, созданного природой, подчиняющегося действию физико-химических законов и определяющему влиянию среды; словом, экспериментальный роман - это литература, соответствующая нашему веку науки, так же как классицизм и романтизм соответствовали веку схоластики и теологии» (с.256).

«Одним словом, мы - моралисты-эспериментаторы, показывающие путем эксперимента, как действует страсть у человека, живущего в определенной социальной среде. Когда станет известен механизм этой страсти, можно будет лечить от нее человека, ослабить ее или, по крайней мере, сделать безвредной. Вот в чем практическая полезность и высокая нравственность наших натуралистических произведений, которые экспериментируют над человеком, разбирают на части и вновь собирают человеческую машину, заставляя ее функционировать под влиянием той или иной среды» (с.258). (Курсив наш – Л.Т.).

«Мы - работники, мы предоставляем жрецам отвлеченного мышления разрешить вопрос почему, над которым они тщетно бьются веками, а сами займемся другим неведомым - вопросом, каким образом, область которого благодаря нашим исследованиям сокращается. Для нас, романистов-экспериментаторов, должен существовать лишь один идеал - тот, который мы можем постигнуть» (с.268).

«Прежде всего, хочется подчеркнуть безличный характер экспериментального метода…. В натурализме не может быть ни новатора, ни главы школы. Тут есть только работники, одни более, другие менее сильные» (с.273).

«Мы теперь заражены лиризмом и некстати воображаем, будто прекрасный стиль порождается возвышенным смятением, которое, того и гляди, низринет нас в хаос безумства, - нет, логика и ясность, вот что создает прекрасный стиль» (с.275).

«Метафизический человек умер, все наше поле наблюдений преобразилось, когда на него вступил живой человек, интересный и для физиолога. Разумеется, гнев Ахилла, любовь Дидоны останутся вечно прекрасными картинами; но вот у нас явилась потребность проанализировать и гнев и любовь, увидеть, как действуют эти стасти в человеческом существе. Совсем новая точка зрения - и роман становится экспериментальным вместо философского» (с.280).