Государственное хозяйство и финансовое управление Уфимским уездом во второй половине XVII – начале XVIII века.

Однако уфимские власти не могли рассчитывать на значительные поступления от косвенных доходов. Торговые пошлины не давали значительного пополнения уфимской казны, поскольку большая часть населения Уфимского уезда в соответствии с условиями подданства была освобождена от таможенных и конских налогов. Правительство в течение всего XVII века делало попытки отменить таможенные привилегии жителей Уфимского уезда. Так, в 1618 году состоялся указ уфимского воеводы Г.В.Хлопова о сборе таможенных пошлин с торговли башкир Балакчинской волости и других волостей с русскими людьми на реке Ирене медом и воском. Решено было брать с башкир по 1 алтыну с батмана меда, с русских по 1 грошу с рубля, т.е. 2%.[502] Однако данная мера являлась исключением из проводимой налоговой политики.

В документах, направляемых в таможни Уфимского уезда предписывалось «не взимать с башкирцев таможенных и конских пошлин, а также пошлин с продажи зверей». В начале 70-х годов XVII века была сделана попытка распространить таможенный сбор на все торговые сделки башкир. Немедленно в Москву была послана коллективная челобитная башкир всех дорог с требованием отмены таможенного сбора, поскольку «…как зачалась город Уфа ни с каких своих продажных товаров пошлин не плачивали, а платили торговые люди, которые те товары покупают». В результате указом 20 декабря 1674 года таможенный сбор был с них снят.[503]

Тем не менее, внутренняя торговля башкир не избежала таможенного обложения. Сбор с так называемой домовой продажи являлся важной статьей уфимских доходов. Для его организации создавались специальные таможни, иногда передвижные, которые существовали до 1737 года. В 1737 года В.Н.Татищев писал о деятельности таможенных целовальников следующее: «Повсягодно посылаются от воеводы толмачи или целовальники для сбора по деревням пошлин с продаж скота и прочего, то башкирцы между собой и проезжающим продают. Но понеже целовальники на то большей частью накупаются у воевод, посылаемы, того ради ездят, чинят великие убытки и разорения, ибо они приехав в деревню, всякого допрашивают что, кто продал, и если хозяин запамятует, что гуся продал, а другой на него донесет, то не милостиво бьют и не только цену проданного, но в двое больше правят и берут».[504] Постоянными были таможни Варзинская и Талламасская на Казанской дороге, Уранской на Осинской дороге, Бакинская на Сибирский дороге. В 1674 году уфимский конный стрелец Ф. Лутохин и посадский человек В. Тарпанов откупили все эти таможни вместе с уфимской за 599 рублей 15 алтын в год.[505]

В начале XVIII века таможенный оклад этих таможен увеличился не значительно: Варзинская таможня приносила в казну Уфы 124 рубля, Талламасская - 184 рубля, Уранская - 111 рублей, Бакинская - 89 рублей 37 копеек.[506] Уфимская таможня давала в казну 310 рублей.[507] В 1727 году общий таможенный оклад Уфимской провинции составлял всего 1558 рублей.[508]

Определенный доход в уфимскую казну приносили конские пошлины, собираемые с продажи лошадей. Однако после правительственных экспериментов с медной монетой в начале 60-х годов XVII века эти сборы упали до 200 рублей в год.[509] И лишь в 1701 года общий сбор пошлин с конской продажи достиг суммы в 951 рубль.[510]

В 1734 году все таможенные сборы Уфимской провинции составили 2089 рублей.[511] Впрочем, И.К.Кирилов, обследовавший состояние городских доходов в 1735 году, с сомнением отнесся к этой сумме. Он писал в Сенат: «А самим делом гораздо меньше сбирается, что можно смотреть. По такой обширности и многолюдству, и великим в уезде торгам бываемым, надлежало быть 10 или более тысяч».[512] По мнению начальника Оренбургской экспедиции, в Уфимской провинции таможенные сборщики распоряжаются правилами по своему усмотрению: «…им дана полная мочь, такая как и в настоящей таможне, выписи в другие города дают и привозные очищают, в чем обличены, что того в книги не вносили».[513]

Водочная регалия являлась одной из самых доходной статей российской казны. В 1680 году в городах, подведомственных Приказу Казанского дворца, кабацкие и таможенные сборы давали более 65 % всех доходов.[514]

В Уфимском уезде в 1680 году отдавались на откуп три кабака, Уфимский за 123 рубля, Шугуровский - 84 рубля и Пьяноборский - 64 рубля.[515] Не вызывает сомнений, что откупные суммы были многократно занижены. Известно, что в конце XVII века в Уфимском уезде по распоряжению властей производилось до 2 тысяч ведер вина в год.[516] В 1670-х годах ведро хлебного вина обходилось казне в среднем в 60 копеек, а продавалось ведрами – по 1 рублю, кружками по 1 рублю 50 копеек, а чарками - 2 рубля ведро.[517] Даже с учетом собственной прибыли откупщиков и неизбежных взяток приказных людей кабацкие доходы Уфимской уезда должны были составить сумму в пределах 1000 – 1500 рублей, но ни как не 271 рубль. Едва ли производство вина в Уфимском уезде было рассчитано на вывоз. В середине XVII века на получение 1 ведра простого вина требовалось 1,6 – 1,7 пудов ржи. Таким образом, чтобы «выкурить» 2000 ведер необходимо было иметь 425 четвертей хлеба, что в два раза превышало хлебные подати всех дворцовых крестьян Уфимского уезда в начале XVIII века.

Следует принять в расчет то, что кроме вина казенные кабаки Уфимского уезда торговали еще и пивом и медом. Например, в 1662 году уфимская администрация поручила иноземцам братьям Тихону и Кондратию Климентьевым Колесниковым сварить пива для кабаков 5000 тысяч ведер.[518] По-видимому, масштабы злоупотреблений в кабацкой торговле опережали все другие статьи казенного предпринимательства.

В 20-е годы XVIII века в Уфимском уезде потреблялось около 4000 ведер вина.[519] Контракты заключались на поставку в Уфу, Бирск и Пьяный бор. Доходы казны от винной продажи составляли более 800 рублей. При этом себестоимость хлебного вина с 70-х годов XVII до 30-х годов XVIII века изменилась не существенно. В 30-е годы XVIII века Уфимская провинциальная канцелярия заключала контракты с частными производителями на поставку вина в кабаки провинции по ценам от 65 до 78 копеек за ведро.[520] Несмотря на инфляцию начала XVIII века, затраты на производство хлебного вина к 30-м годам XVIII фактически остались на уровне 70-80-х годов XVII века.

Однако вино входило в список запрещенных товаров при торговле с башкирами, ногайцами и калмыками. Продажу вина в Уфимском уезде ограничивало и негативное отношение к кабакам местных жителей. Так, в 1645 году по настоянию башкир всей Байлярской волости был уничтожен устроенный в их владениях казенный кабак. Уфимскому воеводе было указано: «…кабаку у них в Байлярской волости кабаку не быть и подвод и никаких запас и дров на кабак не имать и продаж не чинить».[521] В 1667 году башкиры Минских волостей потребовали от администрации ликвидировать кабак в Шугуровской деревне.[522]

Оброчные статьи Уфимского уезда так же являлись важной статьей государственных доходов. Казенные земли, сенокосы, рыбные ловли, мельницы, перевозы отдавались на оброк на срок не больше 5 лет. В некоторых южных уездах России в середине XVII века эти оброчные статьи давали самую значительную часть поступлений в казну. К примеру, в середине XVII века более 85% всей территории Воронежского уезда приходилось на угодья, которые отдавались на откуп.[523] В 1680 году оброчные выплаты принесли Приказу Казанского дворца более 45% всех денежных поступлений.[524]

Однако в Уфимском уезде почти все земли были поделены между башкирскими волостями. Если и находились угодья, не записанные в ясачные книги, то это не делало их казенными.

Самой значительной оброчной статьей Уфимского уезда в XVII веке были рыбные ловли по обеим берегам Камы и Белой. Однако в 1656 году они были исключены из оброка и пожалованы во владение Саввы-Сторожевскому монастырю. До этого временим уфимская казна получала с них оброк в размере 159 рублей 11 алтын в год.[525] В начале XVIII века угодья вновь были изъяты у монастыря в казну и вновь стали отдаваться на оброк. В 1704 году их откупал казанец гостиной сотни И. Сингонов за 320 рублей в год.[526] Почти полвека башкиры разных волостей Казанской, Осинской и Ногайской дорог требовали возвращения им этих угодий, потому что они «искони их вечные были прадедов дедов и отцов их башкирские». Между вотчинниками и новыми владельцами не редки были вооруженные столкновения. При этом сумма недоимки Сингонова за 5 лет составила 439 рублей, т.е. больше чем откупная сумма рыбных ловель за 1 год.[527]

Уфимская администрация располагала оброчными городскими землями, однако желающих арендовать их было не много. В 60-е годы XVII века под предлогом отсутствия охотников, уфимские власти передали значительную часть городской оброчный пашни в поместное владение безземельным дворянам. Так было в 1663 году, когда С.И.Куровской добился отвода ему в поместье 50 четей в поле оброчной земли по Уфе реке, «потому что та оброчная земля долгие годы лежит впусте, а они дети боярские дети люди скудные и безхлебные, а хлебного жалования нынешние годы нет».[528]

В 60-70-е годы XVII века все оброчные статьи Уфимского уезда приносили в казну города в среднем от 200 до 250 рублей.[529] В начале XVIII века эти доходы увеличились до 500 рублей в связи с тем, что прибыльщики записали в оброчные статьи башкирские мельницы и наиболее доходные рыбных ловли.

В XVII – начале XVIII веке государственная соляная монополия была одной из главных статей казенных доходов. В России в 1720 году доходы от соляной торговли равнялись сумме всех таможенных сборов и значительно превышали сборы от торговли вином.[530] Уфимская администрация так же не осталась в стороне от этого источника казенного дохода. Уже в начале XVII века в Уфимском уезде действовали дворцовые варницы Табынского усолья, расположенные около Соловарного острожка. В конце 20-х годов XVII века они были перенесены к новому месторождению, которое находилось под Черными горами. Тогда же промыслы были переданы на откуп казанскому посадскому человеку А.И. Жегулеву. В 1647 году за ним числились две варницы, на которых было занято 59 человек.[531] Примечательно, что этого количества работных людей с избытком хватило бы для обслуживания не двух, а четырех варниц. К примеру, в эти же годы в соседнем Самарском уезде в Надеинском Усолье, принадлежавшему Савва-Сторожевскому монастырю, на 4 варницах трудилось 44 человека, включая водоносов и заготовщиков дров.[532] Принимая во внимание, что около варниц Жегулева находился острожек, можно предположить, что часть его людей охраняла промыслы. Не случайно, подьячие, производившие перепись населения промыслов, отметили среди «наемщиков» Жегулева 14 отставных стрельцов и 3 служилых иноземцев.

Насколько доходными для уфимской казны были промыслы у Соловарного острожка? В Башкирии местное население не подлежало законам о продажи соли, которые действовали в других областях России в XVII – первой половине XVIII века. Башкиры казенной соли не покупали, поскольку имели доступ к Илецким месторождениям. Трудность ее доставки заключалась в опасной близости калмыцких кочевий. Нередко уфимская администрация закупала илецкую соль у местного населения. В 1649 году уфимский стрелец И.Лутохин привез в Москву уфимской соли на 120 пудов да Илецкой купленной соли на 20 пуд.[533]

Доступ к Илецким месторождениям был открыт для башкир всех волостей и дорог.[534] В 1645 году башкир Безан Бакширин подал в Москве челобитную, в которой «выступая всего Уфимского уезда башкирцы» потребовал отменить произведенную уфимской администрацией замену соляного ясака медовым.[535] В итоге Приказ Казанского дворца указал: «В съезжей избе выписать и сыскать – с которого года с них на Уфе начали собирать мед за соль и по государеву указу им по воеводскому высмотру».[536] В 1640 году ясачные башкиры Минской волости Ногайской дороги писали в Приказ Казанского дворца, что платят ясак кунный и медвяной и за каменную соль медом дают.[537] Таким образом, до 1645 года ясак солью платили все башкиры Уфимского уезда.

При этом башкиры запрещали пользоваться Илецким месторождением не только пришлому населению, но и представителям уфимской администрации. В 1718 году была предпринята попытка установить правительственный контроль за Илецкими промыслами. Для обследования их был послан с Уфы дворянин А.Аничков, но башкиры не объясняя причин, не пропустили его дальше реки Яика.[538] По этому случаю в доношении в Сенат уфимский обер-комендант И. Бахметьева писал: «… башкирцы и тарханы … дали оному Аничкову письмо, в котором по переводом написано, что из Уфы прислали дворянина Матвея Аничкова, и что он впредь бы не приезжал, ибо они е.и.в. верные слуги и в такую землю, где неприятели всегда бывают и воются не могли отвезти».[539]

Сами башкиры илецкой солью снабжали соседние уезды, нанося немалый ущерб казне. В 1744 году оренбургский губернатор И.И.Неплюев сообщал в Сенат: «В Казанском и в других уездах разных сел и деревень иноверцы, новокрещены и русские покупают в Уфимском уезде на деньги, а иные меняют на хлеб у башкирцев илецкую».[540]

Удивительно, но при таком широком распространении башкирской илецкой соли, казенная уфимская соль стоила довольно дорого. В 1681 году входе описи пограбленного имущества уфимского служилого иноземца С. Кулакова 135 пудов его похищенной соли были оценены в 17 рублей, т.е. более 12,5 копеек за пуд.[541] Между тем, в ближайшем к Уфе Самарском Надеинском Усолье цены на соль колебались от 7,3 копеек за пуд в 1678-79 годах до 5,7 копеек за пуд в 1684-1687 годах.[542] По утверждению И.К. Кирилова, башкиры в начале XVIII века платили соляной ясак из расчета 40 копеек за батман (4 пуда) соли, т.е. по 10 копеек за пуд.[543]

Сравнительная дороговизна уфимской казенной соли была вызвана большими затратами по обеспечению безопасности Табынских соляных промыслов. После восстании 1662-1664 годов уфимский воевода ежегодно направлял для защиты промыслов сотню пеших стрельцов во главе с головой из уфимских дворян. При этом починка Соловарного острожка и содержание уфимских стрельцов производились из средств солепромышленников.[544] В частности, только на жалование стрельцам требовалось более 400 четвертей хлеба и 420 рублей в год.

Материалы крепостных книг Уфимской провинциальной канцелярии свидетельствуют о том, что оплата труда на Табынских промыслах была очень высокой. В 1700 году «подрядился гулящий человек Петр Бакшеев у гостиной сотни Ушакова у приказчика его Якова Попова варить в Соловарном городке соль, и быть там на одну варницу, где он прикажет с того числа впредь на один год, а рядил он Петр у него Якова 10 рублей и наперед дал он 5 рублей а достальные деньги взять по сроке»[545]. На ближайших к Табынским промыслам варницах Надеинского Усолья в Самарском уезде даже квалифицированные работники получали в среднем 4-5 рублей в год.[546]

К затратам на производство и содержание вооруженной охраны необходимо добавить и расходы, связанные с арендой башкирских угодий. В 1730 году когда возникла необходимость возобновить здесь добычу соли, Камер-Коллегия задалась вопросом: «Тот завод на каких землях построен, на свободных или на населенных и с каким договором?» Из Уфимской провинциальной канцелярии был получен следующий ответ: «Оброку де с земли и с россолу башкирцам платится в год: деньгами — по 2 рубли, да с кузницы — по топору, по ножу, по косе, по брешу, чем они борти делают, и делается из их башкирского железа; и к укладу на которое дело — за уголье и кузнецам за работу — в даче бывает по 13 рублев. Итого по 15 рублей».[547]

С середины XVII до начала XVIII века Табынские промыслы четырежды полностью уничтожались башкирами и калмыками - в 1648, 1663, 1684 и 1708 годах. После разрушения варниц во время восстания 1662 – 1664 годов администрация изъяла соляные промыслы у А.Жегулева и передала их уфимским посадским людям Первишиным. В 1671 году правительство продало право на пользование угодьями московскому садовнику Федору Клушину и Ивану Осокину.[548] В конце XVII - начале XVIII века варницами владела промышленная компания, в которую входили «москвич Федор Антонов и сын ево Борис Клушин, да Уфимской посадкой человек Прокофей Михайлович и сын ево Илья Кафтановы; гость, ярославец Семен Астафьев сын Лузин, да гость Иван Иванов, да брат его Алексей Ушаковы».[549]

В 1690 году на пяти ключах Усолки стояло 4 варницы, по две с правой и две с левой.[550] В 1696 году на промыслах было произведено 21138 пудов соли.[551] В конце XVII века была установлена государственная пошлина на продаваемую соль по 4 алтына с рубля.[552] Таким образом, при средней цене соли по 12 – 13 копеек за пуд уфимская казна получала от 300 до 330 рублей в год. Однако в середине XVII века в Табынском усолье работало не четыре, а две варницы. Соответственно меньше был и объем производимой соли, и денежные поступления в казну.

В 1708 году башкиры полностью уничтожили Табынские промыслы. Уфимская администрация была вынуждена заключить контракт с соликамским посадским человеком И. Суровцевым на поставку в уфимскую казну соли-пермяки по 7 копеек за пуд.[553] Таким образом, уфимская казна в начале XVIII века в среднем продавала по 7000 пудов в год, на приобретение которой она затрачивала около 490 рублей. Если бы соль продавалась по 13 копеек за пуд, то городские доходы составили бы 420 рублей. Но реальные поступления были меньше, поскольку не учтены издержки, связанные с организацией торговлей казенной солью. Очевидно, что в Уфимском уезде второй половины XVII – начала XVIII веков солеваренный промысел не давал такой выгоды, как в соседних Пермском или Самарском уездах. Об этом говорит и тот факт, что многие открытые в Уфимском уезде источники не были разработаны. В 1672 году уфимским иноземцем Б. Мысовским были открыты новые соляные ключи на реке Белой. Он пометил все перспективные источники и договорился с башкирами об аренде месторождения и прилегающих лесных угодий. Территория площадью 7 на 5 верст была отдана ему в оброк всего за 10 куниц, т.е. 4 рубля в год.[554] Но сам Мысовский не приступил к освоению промыслов. В 1676 году Уфимская приказная изба отдала эти угодья кадашевскому купцу Ф.Силину в аренду «без переоброчки», с условием соблюдения прежней договоренности с вотчинниками.[555] Но Силин промыслы осваивать не стал. Неудачей завершилась и попытка Савво-Сторожевского монастыря основать свой солеваренный промысел в Уфимском уезде на реке Ик. К этом времени монастырю принадлежало Надеинское Усолье под Самарой, на котором вырабатывалось по 35 тысяч пудов соли ежегодно. Стало быть, монастырь не испытывал затруднений в средствах и в квалифицированных мастерах. Соляные ключи на Ике были пожалованы обители вместе с рыбными ловлями. Однако монахи после первых опытов с производством соли в Уфимском уезде, ограничились занятием земледелием и рыболовством.[556]

Примечательно, что табынские солепромышленники не считали нужным отдавать промыслам все средства и время. А.И.Жегулев, руководивший работой промыслов с 1630 года, в 1662 году поверстался в уфимские дети боярские.[557] Если учесть, что за 30 лет своего руководства производством А.Жегулев пережил двукратное уничтожение промыслов в 1648 в 1663 годах станет ясно, что подобным образом он стремился «избыть» от тягла.

Случай А. Жегулева не был уникальным. Многим посадским людям Уфы было свойственно стремление выйти из своего сословия. Они старались поверстать членов своих семей в служилые люди иноземного списка или, по крайней мере, устроить в приказную избу подьячим. Более состоятельным горожанам это удавалось сделать быстрее. К примеру, сравнительно зажиточный уфимский житель М.Л.Кинишемцов в 1647 году имел за собой деревню на реке Чеснаковке, где находилась его пивоварня.[558] Ее мощность позволяла выполнять казенные заказы на производство 3000 ведер пива в год.[559] На Кинишемцова работало пятеро гулящих людей. К 1660 году все его братья сыновья и племянники числились в уфимских служилых иноземцах и новокрещенах. Участник Земского собора 1649 года посадский человек Н.Рукавишников добился того, что все трое его сыновей были поверстаны в служилые иноземцы. Один из его внуков А.И. Рукавишников за службы в крымских походах был пожалован записью в уфимские дети боярские.[560] Один из самых состоятельных купцов А.Тарпанов в 1708 году поверстался в служилый иноземский список.[561] Однако, что то помешало его военной карьере и в 1722 году он значился как один из двух первостатейных купцов города Уфы.[562] Крупный кредитор из посадских людей С.Власьев дослужился дворянского звания. В 1711 году он был записан в служилые иноземцы, в 1722 году служил писарем Семеновского полку, а в 1730 году состоял в дворянских ротах Уфы.[563]

Табынские солепромышленники не видели необходимости вкладывать в производство все свободные денежные средства. Материалы крепостных книг Уфимской провинциальной канцелярии показывают, что в начале XVIII века интересы солепромышленной компании в Уфимском уезде представлял приказчик С.А.Лузина - М.И. Колчин. С 1701 по 1708 год в Уфе он заключил 65 сделок разного рода, большинство из которых (57) на предоставление займа. Общая сумма кредита Колчина составила 1340 рублей. Обращает на себя внимание, что 956 рублей (70%) было передано дворянам, подьячим, священникам, которые не имели никакого отношения к солеварению. На приобретение рабочей силы приказчик за семь лет потратил не более 270 рублей. Причем, только в двух актах прямо указано на оплату труда работника, занятого на производстве соли.[564] В трех случаях Колчин сужал гулящих людей с целью отработки долга в его собственной деревне на пашне. В отдельные годы (1702 и 1703) Колчин расходует на непроизводственные цели от 300 до 600 рублей. Таким образом, большая часть свободных средств представителя компании солепромышленников не вкладывалась в производство, а направлялась в ростовщические операции.

Примечательно и то, что после уничтожения промыслов в 1708 году ни казна, ни частные лица не восстанавливали промыслы на протяжении 30 лет.

Денежные поступления с дворцовых сел в уфимскую казну в середине XVII века составляли сумму 263 рубля. Причем основная часть доходов шла из Чалнов (187 рублей) и только 76 рублей платили все дворцовые крестьяне сел Богородского с деревнями, Бирь и Добрынина.[565]

Определенные доходы поступали в уфимскую казну с промыслов, торгов и лавок уфимских посадских людей. В XVII веке центром торговли в Уфе служил базар, расположенный на берегу Белой у подножья кремлевского холма и работавший по воскресным дням. Первые достоверные сведения о его существовании относятся к 1619 году, когда уфимский жилец К. Степанов просил администрацию отвести ему место под лавку в торговом ряду. Место ему предоставили, причем соседями его оказались служилые люди.[566] В конце столетия на базаре насчитывалось около 50 лавок и открытых прилавков, из которых только 17 принадлежали посадским людям, остальные находились в собственности служилых людей и клира.[567] В 1726 году в Уфе насчитывалось 64 лавки, но за купцами оказалось только 15 лавок. Общий годовой торговый оборот в Уфе был невелик. Только торговый человек гостиной сотни Д. Осипов имел в 20-х годах XVIII века оборот в 500 рублей; обороты же остальных купцов, как правило, не превышали 20-25 рублей.[568] В 60-е годы XVII века со всех городских промыслов, лавок и торгов собиралось не более 30 рублей.[569] В начале XVIII века эта сумма составляло около 70 рублей.

Доходы от торгово-промышленной деятельности в Уфимском уезде были крайне незначительными. В первую очередь это связано с тем, что уфимский посад был создан правительством искусственно главным образом для удовлетворения казенных интересов. Самостоятельная предпринимательская инициатива допускалась администрацией только в том случае, если она не препятствовала выполнению государственных задач. С самого начала своего возникновения уфимский посад формировался за счет административного перевода посадских людей из других городов. Например, в 1635 году вместе с воеводой Н.М.Вельяминовым в Уфу были направлено деловых людей 42 человек и посадских 9 человек. В 1636 году в Уфу направляется П.Ф.Волконский, а с ним цренной мастер, саловар, сторож, винокур.[570] Уфимская администрация смотрела на них как на своего рода служилых людей. Примечательно, что и сами посадские люди Уфы в своих челобитных нередко писали что, на посаде они «служат», а не «сидят», «работают» или «платят». Одна из коллективных челобитных уфимского посада XVII века начинается со слов: «Служили великому государю в посаде многие годы».[571] Причем рост посадского населения в Уфе значительно отставал от увеличения всех других категорий городского населения. Перепись 1647 года отметила 17 посадских дворов, в которых обитало 74 человека.[572] В 1718 году в Уфе насчитывалось всего 29 дворов посадских людей, в которых проживало 168 человек обоего пола.[573] По численности посадское население Уфы уступало даже городскому клиру.

Кроме того, Уфа не имела развитых экономических связей с населением Уфимского уезда. По определению Б.Н. Миронова российский город XVII-XVIII веков отличается от других типов поселений тем, что «организует в хозяйственном отношении тяготеющую к городскому центру сельскую округу, объединяя ее в единый государственно-хозяйственный механизм».[574] Однако в Башкирии, где город был русским, а сельское население - нерусским, организовать прилегающую к городу округу в хозяйственном отношении было непросто. По этой причине, по утверждению Р.Г. Букановой, городообразование здесь шло очень медленно и специфично.[575]

Насколько активно башкиры участвовали в экономической жизни города лучше всего рассмотреть на материалах крепостных книг Уфимской провинциальной канцелярии за первые три года XVIII века.[576] Акты 1701 – 1703 года были составлены в условиях более или менее мирной обстановки. К тому же, с начала XVIII века башкиры почти полностью перешли на выплату ясака деньгами. Это принуждало их более активно участвовать в торговых и кредитных операциях. С конца 1703 года в Уфимском уезде начинаются волнения башкир, что отразилось на интенсивности заключения сделок с жителями Уфы.

За три года Уфимской провинциальной канцелярией было зафиксировано 575 разного рода актов, среди которых 79% составили кредитные обязательства. Однако башкиры участвовали только в 36 сделках, т.е. менее чем в 6% всех видов договоров. В 9 случаях башкиры имели дел<