Азнабаев Б.А. Интеграция Башкирии в административную структуру Российского государства (вторая половина XVI – первая треть XVIII в.в.) Изд-е Башкирского ун-та. Уфа, 2005. 200 с. ISBN

В книге рассматриваются проблемы адаптации существующих традиционных институтов башкирского общества к государственной структуре Российского государства. В процессе исследования автор приходит к выводу, что Российское правительство на протяжении XVI – первой трети XVIII веков применило несколько вариантов решения башкирского вопроса: от невмешательства в дела родоплеменного самоуправления с сохранением самостоятельной военной организации (конец XVI – первая половина XVII века) до прямого военного принуждения (начало XVIII века). И только в конце 30 - начале 40-х годов XVIII века были сформулированы оптимальные принципы управления Башкирией, устранявшие главные причины башкирских восстаний. В книге предпринята попытка рассмотреть такие малоизученные вопросы, как специфика военного и финансового управления Уфимским уездом XVII – начала XVIII в.в., организация службы по охране границ края XVII века, взаимоотношения башкир с калмыками в 30-60-е годы XVII века.

Книга предназначена для научных сотрудников, преподавателей, студентов и краеведов.

Научный редактор: зав.кафедрой историогрфии и источниковедения БашГУ д-р ист. н. Р.Г Буканова.

Рецензенты: зав. отделом истории ИИЯЛ УНЦ РАН д-р ист. н. М.И.

Роднов.

Доцент кафедры историографии источниковедения БашГУ к.и.н. Р.Н.Рахимов

ISBN © Башкирский государственный университет, 2005 г

Введение

Одним из малоисследованных вопросов отечественной истории XVI – XVIII веков является проблема интеграции кочевых народов в административную структуру Российского государства. Башкиры были первыми кочевниками, включенными в состав государства в качестве особого сословия. Российское правительство в XVI веке столкнулось в Башкирии с социальными отношениями, которые не позволяли использовать традиционные методы управления путем включения наиболее лояльной части местной элиты в состав служилого сословия России. Башкирская кочевая знать не владела землей отдельно от общинных структур, легитимность ее власти не зависела от российского правительства. К тому же, будучи кочевниками, башкиры занимали пограничные территории, что создавало реальную угрозу откочевки новых подданных к калмыкам, кучумовичам или казахам.

Процесс поиска наиболее целесообразной системы управления башкирами занял не менее двух столетий. Российское правительство на протяжении XVI – первой трети XVIII веков применило несколько вариантов решения башкирского вопроса: от невмешательства в дела родоплеменного самоуправления с сохранением самостоятельной военной организации (конец XVI – первая половина XVII века) до прямого военного принуждения (начало XVIII века). И только в конце 30 - начале 40-х годов XVIII века были сформулированы оптимальные принципы управления Башкирией, устранявшие главные причины башкирских восстаний. В результате военных и административных преобразований этого периода были созданы условия для превращения края из пограничной территории с особым законодательным статусом во внутреннюю область государства.

Под интеграцией мы понимаем процесс социальной адаптации, т.е. приспособление существующих традиционных институтов башкирского общества к государственной структуре Российского государства. Интеграция Башкирии в административную структуру Российского государства предполагала решение трех основных задач управления: во-первых, создания низовой администрации из башкир, зависимой от правительства; во-вторых, подчинение организации племенного ополчения непосредственно местному военному командованию; в-третьих, приведение вотчинного права башкирского населения в соответствии с существующим в середине XVIII века законодательством о частном землевладении, что позволяло открыть регион для свободной помещичьей, крестьянской и заводский колонизации.

Данная тема не была предметом специального изучения. Исследователи либо разрабатывали вопрос о характере и условиях

присоединения Башкирии к Русскому государству, либо посвящали свои работы вопросам управления краем в период XVII – XVIII веков. При подобном подходе исследовать проблему преемственности форм и методов управления Башкирией на протяжении XVI – XVIII веков не представляется возможным.

Специфика исследования избранной нами темы заключается в том, что первоначально разработкой её основных вопросов занимались не историки, а представители местной администрации. В 1744 году по заданию правительства П.И. Рычков закончил отчет о деятельности Оренбургской экспедиции. Впоследствии этот отчет лег в основу «Истории Оренбургская по учреждении Оренбургской губернии ». Первоначально П.И. Рычков не рассчитывал на публикацию своей работы. Он полагал, что написал своего рода справочник или пособие для будущих администраторов Оренбургской губернии, не знакомых с спецификой местного управления. П.И. Рычков даже предлагал правительству ежегодно дополнять собранные им сведения новыми материалами: «…чтоб на каждый год собрать и впредь содержать особые краткие записи, означивая в них знатные и достопамятные приключения как по заграничной, так и по внутренней экспедициям, такие ежегодные записи не только ради любопытства служить, но и вправлении губернских дел немалую пользу принесть могут определяемым вновь в ту губернию командирам и служителям, потому что они им будут наставлением и всегдашним напоминанием, дабы в настоящих делах, не впоследовало каких ошибок и упущений».[1] Изложение исторических фактов подчинено главной цели исследования – рассмотреть предисторию той или иной административной проблемы. По этой причине события, предшествующие организации Оренбургской экспедиции, излагаются П.И.Рычковым схематично и небрежно. П.И. Рычков не считал необходимым подтверждать приводимые факты ссылками на конкретные источники. Вместе с тем, будучи главным бухгалтером и секретарем Оренбургской экспедиции, П.И. Рычков обладал неорганичным доступом к огромному количеству документов, в том числе и секретных. П.И.Рычков описал особенность социальной структуры башкирского общества. Исследователь попытался выделить основные особенности психологии башкир, указав на различное отношение к верховной власти башкир и казаков.

Как и предполагал П.И. Рычков, исследование края для практических нужд местной администрации было продолжено в первой половине XIX века. В 30-50-е годы XIX века были изданы труды чиновника по особым поручениям при оренбургском военном губернаторе И.В.Жуковского, оренбургских гражданских губернаторов И.Л. Дебу и Я.В. Ханыкова, преподавателя уфимской семинарии В.М. Черемшанского.[2] Все эти работы были написаны по инициативе и при поддержке губернской администрации, однако по широте и разнообразию источниковой базы, точности излагаемых фактов они уступают трудам П.И. Рычкова.

Во многом благодаря энциклопедическому масштабу работ П.И. Рычкова в конце XVIII – начале XIX века интерес ученых к Оренбургскому краю и его истории заметно снижается. Руководитель академической экспедиции первой половины 70-х годов XVIII века И.И. Лепехин признавал, что в Оренбургской губернии П.И.Рычковым было обследовано и описано многое из того, что интересовало петербургских ученых.[3] В целом XVIII век – период интенсивной работы по сбору научной информации и ее обобщению, систематизации в виде словарей и топографических описаний. Башкирия, ввиду огромного интереса к ее природным богатствам, оказалась в центре внимания Сената, Академии наук и других государственных учреждений.

Следующий этап в исследовании проблемы связан с публикацией во второй половине XIX века фундаментальных трудов по Российской истории, в которых освящались события, происходившие в Башкирии в XVI – XVIII веках. Интерес историков к этому краю был обусловлен масштабами колонизационного процесса, сложностью и противоречивостью процесса интеграции нерусских народов края в административную структуру Российского государства. Следует отметить, что именно в 60-80-е годы XIX века происходило активное проникновение России в Казахстан и Среднюю Азию, что рассматривалось исследователями как продолжение колонизационного процесса восточных земель, начатого после падения Казани.

Профессора российских университетов Н.Н. Фирсов, Г.И. Перетяткович, С.В Ешевский стремились охарактеризовать расширение юго-восточных владений России с позиций интересов народной колонизации. Знание прошлого, по мысли последователей этого направления, должно было помочь народу осознать свое настоящее положение и стремиться к его улучшению.

В своей работе ««Инородческое население прежнего Казанского царства в новой России» профессор Казанского университета Н.Н.Фирсов впервые в отечественной историографии определил особенности правового положения башкирского населения в XVII – XVIII века.[4] Выделив беспрецедентные привилегии башкир, Н.Н. Фирсов указал на то, что они были обусловлены не добровольным характером присоединения, а противоречивостью позиции самого российского правительства по вопросу управления Башкирией. По мнению Н.Н. Фирсова, в башкирском обществе XVI – XVIII веков не было социального антагонизма между «низами» и «верхами». Включение башкир, как и других народов Поволжья, в сферу зависимости от Москвы производилось постепенно, чтобы избежать противодействия. Московское государство «желало действовать наверняка». Все же, «при недостатке должного умственного и общественно–экономического развития», взаимный контакт русского народа с башкирами не мог обойтись без столкновения и насилия. В этом заключалась причина постоянных войн, часто вопреки намерениям верховной власти. Путь к решению башкирского вопроса, по мысли Н. Н. Фирсова, состоял в замене «полузависимости инородческих союзов полным холопством через насильственное уничтожение их внутренней самобытности».

С позиций естественного процесса колонизационного продвижения русского народа рассматривал присоединение Башкирии к России Г.В. Перетяткович. В своей докторской диссертации, посвященной колонизации Поволжья, он доказывал, что присоединение к России Казанского ханства и Башкирии позитивно отразилось на хозяйственном и экономическом положении нерусских народов.[5] Не отрицая факта добровольного принятия российского подданства башкирами, Г.И. Перетяткович указал на специфику понимания подданнических отношений кочевыми народами: «Легкость принятия московского подданства объясняется тем, что кочевые народы полагают принятием подданства выиграть четыре процента на один, поэтому при случае они даже соперничают в готовности подданства. Клятву они считают средством выиграть, а клятвопреступление пустыми словами».[6] Г.И. Перетяткович, как и Н.А. Фирсов, отрицал возможность интеграции кочевых народов в административную структуру Российского государства без разрушения их кочевого быта.

В своем исследовании Г.И. Перетяткович затронул и проблему инкорпорации в состав служилого сословия России представителей местной инородческой знати. На основании изучения земельных отводов и поместных окладов служилых новокрещен и служилых татар, Г.И. Перетяткович сделал вывод об отсутствии у правительства намерения включить эти категории служилого населения в состав российского привилегированного служилого сословия.

В отличие от Г. М. Перетятковича, профессор русской истории Московского и Казанского университетов С. В. Ешевский утверждал, что с начала своего исторического пути русский народ мирным путем проникал на землю местных племен.[7] Правительство лишь закрепляло те территориальные рубежи, которые были достигнуты народной колонизацией. С.В. Ешевский обратил внимание на то, что нередко дворцовые села на юго-восточной окраине страны возникали раньше укрепленных центров. С.В. Ешевский отметил и значительную роль в российском освоении территории Южного Урала монастырской колонизации.

Таким образом, представители университетской науки второй половины XIX века, во-первых, выявили причины, предопределившие присоединение Казанского ханства и Ногайской орды к Русскому государству. Во-вторых, они исследовали основные направления и формы колонизации территории Поволжья и Приуралья. В-третьих, впервые были рассмотрены социальная структура и хозяйство населения колонизуемых регионов. Однако нельзя не отметить, что наиболее важные концептуальные положения историков не опирались на соответствующую источниковую базу. В данном случае сказалось влияние методологических принципов государственной школы, отдававшей предпочтение законодательным материалам, что в наибольшей степени было свойственно исследованию Н.А. Фирсова.

Наряду с университетскими учеными изучением истории Башкирии XVI – XVIII веков активно занимались местные исследователи. В последней четверти XIX века появляется целая плеяда историков-краеведов, которые ввели в научный оборот источники из губернских архивов, а так же документы из семейных собраний. Во многом столь значительный интерес к истории Башкирии XVI – XVIII веков был вызван юбилейными датами основания Уфы и Оренбургской губернии.

Предводитель уездного дворянства В.А. Новиков посвятил свою работу о уфимском дворянстве 300-летию основания Уфы.[8] Преподаватель уфимской гимназии В.А. Ефремов написал небольшую работу по истории Уфимского края в XVI – XVII веках.[9] Автор воспользовался архивными материалами, собранными по инициативе городских властей для издания фундаментального исследования по истории Уфы. Священник и член Оренбургской ученой архивной комиссии Н.М. Модестов обратился к истории Табынска, сыгравшего главную роль в деле промыслового освоения Уфимского уезда в XVII веке.[10] Н.В. Ремезов, занимавший должность землемера Уфимского по крестьянским делам присутствия, собрал обширный архивный материал для своего исследования, посвященного земледельческой колонизации Башкирии XVI – XIX веков.[11]

Местные исследователи обратили внимание на то, что с Башкирией и Оренбургским краем оказались связаны судьбы многих выдающихся ученых, общественных и государственных деятелей. В Уфимских губернских ведомостях за 1880-1882 годы были опубликованы статьи историка-краеведа Р.Г. Игнатьева о начальниках Оренбургской экспедиции И. К. Кирилове, В. Н. Татищеве и В. А. Урусове.[12] Казанский историк В.Н.Витевский свою монографию «И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 года» посвятил первому губернатору Оренбургской губернии И.И.Неплюеву.[13]

Благодаря расширению источников базы местным исследователям удалось добиться более объективного изучения некоторых ключевых вопросов присоединения Башкирии к России и управления Уфимским уездом.

На рубеже XIX - XX веков объектом внимания историков оказываются вопросы, связанные с колонизацией Башкирии: русско-казахские отношения, башкирские восстания, история Оренбургской епархии, история яицкого казачества и другие.[14]

Во время революции и гражданской войны были утеряны многие архивные документы, которыми пользо­вались дореволюционные исследователи. Полностью был утрачен архив Уфимского дворянского собрания, пропала и основная часть рукописного фонда Уфимского краеведческого музея, в котором были сосредоточены материалы семейных архивов уфимских дворянских и посадских родов.

В соответствии с общими принципами марксистской методологии в работах, посвященных истории Башкирии XVI – XVIII веков, решающее значение придавалось изучению башкирских восстаний и колониальной политики царизма в ущерб исследованию проблем интеграции и сотрудничества. Характерно то, что до начала 60-х годов XX века практически не было монографических исследований по истории Башкирии, в названии которых отсутствовало упоминание о восстаниях XVII – первой половины XVIII веков.

Именно этому вопросу были посвящены работы А.П.Чулошникова, Н.В.Устюгова, В.И.Лебедева и Н.Ф.Демидовой, написанные в 30-50-е годы.[15] Несмотря на то, что все перечисленные исследователи разделяли основные положения теории «кочевого феодализма», они по разному характеризовали процесс интеграции Башкирии в административную структуру Российского государства.

А.П.Чулошников, отрицая добровольный характер присоединения Башкирии к России, указывал на то, что основная часть Башкирии фактически была завоевана Россией в течение XVI – XVII веков. Н.В. Устюгов писал, что в уже в XVI столетии Башкирия переживала период феодальной раздробленности, поэтому вхождение Башкирии в состав России приобрело форму феодального вассалитета: «Принятие башкирами русского подданства было по сути дела переходом башкирских биев на службу к более сильному сюзерену – московскому государю. Каждый башкирский феодал принимал подданство лично».[16] Н.Ф.Демидова указала на то, что башкирскому феодализму XVII – XVIII веков были присущи сильные пережитки родовых отношений, в то время, как русский феодализм в начале XVIII века находился на ступени, предшествующей его разложению. Это столкновение не могло разрешиться прямым включением Башкирии в общую систему феодальных отношений, так как развитие феодальных отношений в Башкирии не только отставало от их развития на основной территории России, но и шло по своему своеобразному пути, не дававшему на данной стадии т.е. начала XVIII века возможности для такого включения.[17]

Среди работ 30-50-х годов XX века особое место занимает фундаментальное исследование М.К. Любавского «Обзор истории русской колонизации с древнейших времен до XX века».[18] В специальной главе М.К. Любавский рассматривает колонизацию Башкирии в XVI – XVIII веках не как завоевание или захват, а как процесс хозяйственного освоения территории населением из центральных районов страны. По сути даже в 30-е годы XX века М.К.Любавский оставался верен основным положениям государственной школы. Государство принимало активное участие в колонизации Башкирии, выполняя функции главного регулятора переселенческих потоков. М.К.Любавский отметил, что для Российской империи военная экспансия, как принцип присоединения территорий, была не характерна. Основная часть территории Башкирии была колонизована путем освоения земель крестьянами-земледельцами, методом «народной колонизации». После того, как первоначальное освоение земель произошло, государство, решая проблемы безопасности своих границ, продолжает начатую колонизацию, руководствуясь уже экономическими соображениями или политической целесообразностью.

Вместе с тем, М.К. Любавский не разграничивает два различных процесса – демографическое заселение территории и ее интеграцию в административную и правовую структуру государства. В процессе колонизации Башкирии происходило не только переселение земледельческого населения, но и приспособление существующих социальных институтов и структур башкирского общества к государственным порядкам Русского государства. Рассмотрение колонизационных процессов только в ракурсе земледельческого освоения территории не может объяснить специфику управления Башкирией и существование особого правового статуса башкирского общинного землевладения.

В 60-90 годы XX века исследователи обратились к изучению вопросов социально-экономического развития башкирского общества XVI – XVIII века. Н.Ф.Демидова опубликовала несколько статей, характеризующих систему управления Башкирией в XVII – первой трети XVIII веков.[19] И.Г.Акманов исследовал изменения, которые произошли в системе государственных повинностей башкирского населения на протяжении XVI – XVIII веков.[20] С.М. Васильев посвятил свою работу исследованию форм землепользования пришлого населения Башкирии в конце XVII – начале XVIII веков.[21] У.Х. Рахматуллин разрабатывал вопросы, связанные земледельческой колонизации территории Башкирии в XVII – XVIII веков.[22] Ф.А.Шакурова, впервые в отечественной историографии, рассмотрела правовой статус башкирской поземельной общины.[23] В монографии «Земельная политика царского правительства в Башкирии» А.И. Акманов проанализировал основные этапы земельной политики царизма в Башкирии XVI – XIX веков.[24]

Ключевой проблемой всех перечисленных исследований является вопрос о существовании вотчинного права, т.е. земельного законодательства, осуществлявшегося в Башкирии со времени присоединения к России. Дело в том, что вотчинное право не только предопределило уникальный правовой статус башкирского общинного землевладения, но и повлияло на все важнейшие социально-экономические процессы в крае.

Н.Ф. Демидова отмечает, что в XVI – XVII веках Башкирия сохраняла особую систему управления и ряд привилегий для местного населения. Эта специфика была вызвана стремлением правительства переложить охрану границ края на башкирское племенное ополчение. Таким образом, в основу управления Башкирией в XVI – XVII веков было положен принцип сохранения самостоятельности внутрифеодального управления башкирских общин и признание правительством вотчинного права башкир на землю.

С.М. Васильев указал на то, что наличие обширных земельных запасов, принадлежавших башкирской общине на основе вотчинного права и сохранение самоуправления башкирской общины создавали благоприятные условия для притока в Башкирию пришлого нерусского населения.

Признавая существование вотчинного права у башкир, И.Г. Акманов подчеркивал ограниченность этого института: «Не только отдельный общинник, но и община, не могли распоряжаться собственной замелей. Община не могла не продавать, ни сдавать в аренду на длительный срок свои владения».[25]

У.Х.Рахматуллин поставил под сомнение факт пожалования правительством Ивана IV башкирам особых прав на землю. Считая что вотчинного права на землю в реальности никогда не существовало, У.Х.Рахматуллин призывает отказаться от употребления термина башкирские земли как методологически неверного. Он предпочитает использовать термины «государственные», «великокняжеские» или «казенные» земли. Будучи монопольным собственником, государство по своему усмотрению наделяло землями своих как привилегированных, так и феодально-зависимых поданных, расселявшихся по башкирской земле. У.Х. Рахматуллин придерживался идеи о том, что система управления Башкирией в XVI – XVIII веков не отличалась от других областей государства. На нее распространилась та же политика, которая была рассчитана на расширение социальной опоры правительства за счет верхушечных слоев местного населения.

Противоположного взгляда придерживается Ф.А. Шакурова. Сопоставив вотчинное права башкир с правовым статусом землевладения других сословий и народностей России, Ф.А. Шакурова пришла к выводу, что башкирские земли представляли собой исключительный вид вотчинного землевладения, который существовал в России де факто и де юре наряду с такими категориями владельческих земель как дворцовые, помещичьи, казенные и т.д. В отличие от И.Г. Акманова, Ф.А. Шакурова характеризует башкирские волости XVI– XVII веков не только как поземельные организации, но и субэтносы, имеющие форму протогосударственных образований.

А.И.Акманов установил, что российское правительство уже в XVI – XVII веках защищало вотчинные права башкир только в тех случаях, когда эти права нарушались частными лицами или земледельческими общинами. При этом, уже в XVI –начале XVII века царское правительство произвело масштабные изъятия вотчинных земель под строительство крепостей и основание дворцовых волостей на территории Башкирии. А.И.Акманов проводит мысль о том, что правительство рассматривало башкирские вотчинные земли в качестве своеобразного резерва.

Таким образом, исследователи 60-90-х годов XX века пришли к выводу о том, что специфика интеграции Башкирии в административную структуру Российского государства предопределялась существованием особого земельного законодательства – вотчинного права башкирского населения. Однако перечисленные авторы не ставили перед собой задачи выяснить происхождение этого института. Н.Ф. Демидова отметила лишь, что вотчинное право сложилось у башкир задолго до принятия российского подданства.

Вместе с тем, до работ Р.Г. Кузеева, А.Н. Усманова, Н.А. Мажитова и В.В. Трепавлова в отечественной историографии отсутствовали исследования, посвященные периоду господства в Башкирии золотоордынских ханов и ногайских биев.[26]

Р.Г. Кузеев сформулировал положение, согласно которому ногайские правители в Башкирии претендовали на золотоордынское политическое наследство, на власть над башкирским племенами. Он подчеркнул, что мирное соседство и сотрудничество чередовалось с враждой и столкновениями; но конфликтность стала преобладать лишь к середине XVI века.

На основании сведений башкирских шежере А.Н. Усманов сделал вывод о том, что вотчинное право сложилось у башкир в период создания монгольской империи. После присоединения Башкирии Российское правительство не изменило порядка землевладения, закрепив за башкирами исконные их владения, оставив за ними права вотчинников.

Согласно исследованию Н.А. Мажитова и А.Н. Султановой, вотчинное право возникло у башкир в результате договора о союзе, который был заключен между вождями башкирских племен и правителями Монгольской империи. Н.А.Мажитов указал на то, что владение землями было обусловлено определенными обязательствами башкир, среди которых главную роль играли ясак и военная служба.

Благодаря введению в научный оборот комплекса документов из фонда «Ногайские дела» В.В.Трепавлову удалось воссоздать систему управления Башкирией правителями Ногайской орды. В.В.Трепавлов доказал, что территория Башкирии не была разделена между улусами Ногайской орды, а представляла особое наместничества, подати с которой поступали в общую казну Ногайской орды.

В процессе исследования истории городов на территории Башкирии Р.Г. Буканова впервые в отечественной историографии рассмотрела вопрос о принадлежности земель, на которых были построены правительственные центры в Башкирии в XVI – XVII века.[27]

Весь комплекс источников подразделяется на законодательные акты, делопроизводственные документы, акты и источники личного происхождения.

По причине отсутствия четких критериев для отделения законов от прочих распоряжений верховной власти историки на практике относят к законодательным актам второй половины XVII – XVIII веков то, что было отобрано в качестве законодательных актов составителями Полного собрания законов Российской империи.[28] Однако из всех законодательных актов, вошедших в это издание, относящихся к XVII веку, только один указ связан с Башкирией. Это грамота 1662 года пермскому воеводе М. Голенищеву о сборе в Пермском уезде ратников против возмутившихся башкир и татар.[29] При этом, только за первую треть XVIII века вышло 47 указов, касающихся управления Башкирией. Данная диспропорция объясняется следующим обстоятельством. В XVII веке башкирское население Уфимского уезда не подпадало под сферу действия общероссийского законодательства. Отношения между правительством и башкирами строились на основании правовых норм жалованных грамот, в которых закреплялись взаимные права и обязанности. В инструкции 1728 года уфимскому воеводе П.И. Бутурлину указано, что в отношении с башкирами «поступать по данным от предков наших Великих Государей жалованным грамотам».[30] Жалованные грамоты вручались представителям башкирских племен в ходе добровольного принятия российского подданства. Тексты грамот хранились в Приказе Казанского дворца и Уфимской приказной избе, поэтому башкиры могли судиться только в Москве и Уфе. В расследовании Сената 1741 года было отмечено, что «о содержании башкирцев в Уфе имеются указы особые, а в тех местах не имеется оных, поступая с ними равномерно как с прочими русскими людьми, от чего им может происходить не без отягощения».[31] Однако почти все жалованные грамоты к моменту составления Полного собрания законов были утрачены. В 1701 году московский пожар уничтожил основную часть архива Приказа Казанского дворца. Через 50 лет полностью сгорел архив Уфимской провинциальной канцелярии. В 1766 году оренбургский губернатор А.А. Путятин объясняя Сенату причины, которые привели к утрате жалованных грамот, полученных башкирами от Ивана IV, писал: «…башкиры по разным причинам жалованных грамот на свои земли не имеют, а сохранившиеся копии жалованных грамот в Уфимской провинциальной канцелярии уничтожены пожаром 1759 году».[32]

В 1721 – 1735 годах выходят указы, дающие возможность реконструировать некоторые положения жалованных грамот XVI – начала XVII веков. Это сенатский указ 6 сентября 1732 года «О поступании в содержании суда и расправы в Уфимской провинции между иноверцами», в котором утверждается судопроизводство над башкирским населением, которое существовала до восстания 1704 – 1711 годов.[33] В именном указе 27 июля 1728 года, адресованном башкирам всех дорог и волостей провозглашается, что возврат к прежнему порядку управления Уфимской провинцией был произведен по просьбам самих башкир «выборных челобитчиков, «башкирцов Яркея Янчурина с товарищи».[34] В данном указе говорится об отделении Уфимской провинции от Казанской губернии с последующей передачей Уфимской провинции в непосредственное ведение Сената. Кроме того, правительство восстановило право башкир обращаться с челобитными в Сенат.

Ряд указов первой трети XVIII века свидетельствует о том, что особые права и привилегия башкирского населения приносили значительный материальный ущерб казне государства. Сенатский указ 9 июля 1725 года «О расположении по Башкирскому рубежу полка для удержания беглецов»[35] ссылается на доношение полковника вологодского драгунского полка Доригния, в котором отмечено, что башкиры принимали у себя ясачных татар, бежавших из Казанского уезда после введения подушной подати. Сенатский указ 10 февраля 1732 года «Об определении в Уфимскую провинцию для смотрения за продажею соли из отставных офицеров»[36] свидетельствует о том, что башкиры Уфимской провинции, имея привилегию беспошлинной разработки Илецкого месторождения, тайно провозили соль в Поволжские уезды.

О радикальном изменении правительственной политики в отношении Башкирии говорят указы, принятые в период организации и деятельности Оренбургской экспедиции. Проект обер-секретаря Сената И.К. Кирилова «Изъяснение о Киргиз-кайсацкой и Каракалпакской орда» после высочайшей резолюции, последовавшей 1 мая 1734 года, приобрел силу именного указа.[37] В соответствии с планами правительства все вопросы управления Уфимской провинцией и башкирами должны были подчинены задачам экспедиции. В «Инструкции статскому советнику Ивану Кирилову, отправленному для постройки города при устье реки Орь» от 18 мая 1734 года правительство заявило о прекращении практики взятия у башкир аманатов.[38]

11 февраля 1736 года, в условиях начавшегося башкирского восстания, был утвержден указ, который представлял собой долгосрочную программу постепенной интеграции башкирского населения в систему российского законодательства и административного управления.

Кроме установления собственно правовых норм законодательные источники содержат важную информацию, связанную с обстоятельствами издания того или иного указа. Например, большинство указов 20-х годов XVIII века были приняты по коллективным челобитным башкир. Принятие указов по челобитным башкир представляло собой восстановление традиции XVII века, когда для уточнения или развития тех или иных положения башкирского подданства в Москву периодически отправлялись посольства, представлявшие всех башкир Уфимского уезда.

Законодательным актам периода деятельности Оренбургской экспедиции свойственна форма высочайше утвержденных проектов, доношений и предложений И.К. Кирилова, В.Н. Татищева и В.А. Урусова. Эти источники, как правило, содержат обширную нарративную часть, предназначенную для обоснования необходимости тех или иных преобразований в сфере управления и правовых отношений.

В отличие от законодательных актов, делопроизводственные материалы позволяют выявить изменения в системе административного управления Башкирией, происходившие в XVII веке. Наибольшую важность для нашей темы имеют документы, оформлявшиеся в виде наказов и инструкций. Единственный, из полностью сохранившихся текстов наказов уфимских воевод (наказ Ф.И. Сомову от 15 января 1664 года) содержится в фонде дел Сената по Оренбургской губернии.[39] В материалах фонда Сената по Казанской губернии содержится полный текст инструкции 1728 года уфимскому воеводе П.И. Бутурлину.[40]

Наказы уфимским дворянам, назначенным воеводами Соловарного городка представляют интерес с точки зрения выявления источников финансирования охраны Табынских промыслов.[41] Для изучения управления дворцовыми волостями Уфимского уезда необходимо обратиться к наказам, которые давались приказчикам сел Каракулино, Пьяного Бора и Иванцова.[42]

В инструкции Сената уфимскому воеводе И. Бахметьеву от 11 октября 1719 года перечислены все должности штата провинциальной администрации.[43]

Организация станичной службы в Уфимском уезде в XVII – начале XVIII века рассмотрена на основании сведений наказов, которые давались уфимским станичным и заставным головам.

Сохранился лишь один полный текст наказа уфимскому стрелецкому голове Д.А. Гладышеву от 1669 года.[44] Этот документ позволил сделать вывод о сравнительно большой самостоятельности и более широких полномочиях уфимских стрелецких голов по сравнению с аналогичными обязанностями стрелецких голов центральных городов страны.

Для исследования политики правительства в отношении башкирского населения Уфимского уезда XVII века необходимо обратиться к указам, которые были приняты Приказом Казанского дворца по челобитным башкир. В материалах фондов Печатного Приказа, Уфимской приказной избы и Сената нами обнаружено более 370 подобных документов. Появление большинства указов Приказа Казанского дворца (213) было вызвано нарушением вотчинных прав башкирских общин. При получении челобитной от башкир Приказ Казанского дворца направлял уфимскому воеводе грамоту, на основании которой уфимский воевода обязывался русских и служилых чинов «крепко наказать». В свою очередь уфимский воевода сам выдавал башкирам конкретных волостей, чьи права подверглись нарушению, воеводскую память как гарантию сохранения прав башкир. Сопоставление численности башкирских челобитных с количеством подобных указов свидетельствует о том, что в XVII – первой трети XVIII века правительство и местная администрация реально препятствовали захватам башкирских земель.

Сравнительно небольшая часть указов Приказа Казанского дворца (67) подтверждала тарханское звания служилых башкир. Эти документы свидетельствует о преимущественно наследственном характере тарханского звания. Отдельные указы о пожаловании тарханства позволили уточнить служебные обязанности тархан. Ряд указов (28) Приказа Казанского дворца свидетельствует о сопротивлении башкир введению новых сборов. Некоторые указы были вызваны злоупотреблениями отдельных представителей низшей администрации – ясачных сборщиков, заставных голов, толмачей и дворцовых приказчиков. Большой интерес представляют указы начала XVIII века, свидетельствующие об изменении системы ясачного сбора в Уфимском уезде, когда вся ясачные книги были переданы из Уфы в Казань, а ясак с башкир стали собирать приказные и служилые люди, присылаемые из Казани.[45]

С 1722 года уфимские воеводы связываются непосредственно с Сенатом, минуя Казанскую губернскую канцелярию. Доношения в Сенат уфимского воеводы И. Бахметьева содержат сводные данные о денежном жаловании администрации и войск, расположенных в Уфимской провинции, источниках формирования денежных и хлебных окладов.[46] Эти материалы позволили проследить изменения, которые происходили в системе ясачных, пошлинных таможенных сборов.

Для исследования преобразований в системе управления Башкирией, произошедших в 30-е годы XVIII века, необходимо обратиться к комплексу делопроизводственных документов Оренбургской экспедиции, перед которой ставились не только военные и административные, но и исследовательские цели. Доношения в Сенат главы Оренбургск