Родословная роща Мананковых,

любовно возделанная двумя садовниками - Петром Павловичем (это одна поисковая ветвь) и Мананковыми – Рудскими ( со стороны деда Никиты), которых собрал около себя Николай Машков.

Весной четырнадцатого года получил я от Петра Павловича (от Мананкова Пети) электронное, рукописное, но, тем не менее, отсканированное письмо на шести листах. Само письмо состояло из первой приветственной строчки и двух строчек прощальных пожеланий. Вся остальная печатная площадь была отведена под родословие. Если автор составлял его по памяти, то такая память вызывает неподдельное изумление, равно как вызывает безграничное восхищение скрупулезность, точность, добросовестность и потрясающее терпение составителя… Мананковы, кто бы и где бы вы ни были, поздравляю вас всех искренне и завидую вам белой завистью - у вас, у ваших родов есть исключительно талантливые и ответственные лето- и – родописцы! Несите к их ногам братские свои поклоны и благодарения.

Петр Павлович, прими и мои неподдельные восторги по поводу блестяще выполненной работы. Если не побояться высоких слов, то дело, сделанное тобой, сработано на вечность, на неумирающую память. Но и скажу, что работки ты мне, Петр Павлович, задал изрядно. Не менее шести- восьми раз подступался я к чтению твоей «криптограммы», когда перед моим мысленным взором воскрешались картины и отношения прошлого. Я, например, не сразу догадался, что Раиса Павловна это и есть Рая Комагоркина, а две Полины ( мне кажется, всё-таки, Пелагеи) - это твоя матушка тётя Поля и бабушка Поля Комагорка. Благодаря тебе, я разгадал загадку, что в Омск уехали всё-таки Мананковы, а не Ефремовы. А Ефремовы они постольку, поскольку ваша семья – Палпалчевы. Я несказанно рад приоткрытой тайне, что родные сестры – тётя Мотя Стрепеткова и тётя Таля Ерохина в девичестве были Мананковы. А я ведь вспомнил, честное слово, вспомнил, что тетя Таля и Иван Дорофеевич крепко роднились. И как тетя Таля оплакивала гибель на войне сына Ивана Дорофеевича Ивана. Благодаря твоим изысканиям и воспоминаниям, мне кажется, что я вспоминаю дом Семёна Мананкова, стоящего между домами Ивана Дорофеевича и Стародубцевых. А сколько, Господи, испытал я восторгов, когда ты заставил меня вспомнить Оничкиного сына Виктора, а я, в свою очередь, восполнил твой пробел и поставил в строку имя Вали, про которую ты почему-то забыл.

Новейшая история установления на встречных курсах новых родственных связей ветлянских Мананковых и зареченских Полянских и Рязанцевых , а равно, Рязанцевых с Кутка выписана исчерпывающе хорошо. Для полноты картины мне не хватает прозвища зятя Мананковых В. Полянского. А у него хорошее прозвище было, запоминающееся. Кроме того, к великой своей досаде, я не могу вспомнить фамилию Ефима Андреевича, в зятья к которому ушёл твой, Петя, брат Ваняка. Некоторые, и весьма обширные лакуны удалось заполнить, когда ко мне пошла информация, причем, информация исключительного свойства, от Мананковых, наследников – Максимовичей, и которую под один общий знаменатель подводит крайне ответственная и талантливая бригада сподвижников под водительством Николая Машкова. Представить только - к памяти подняты и осмыслены следующие факты:

жизнь и судьба четырёх братьев Веденеевичей: Никиты ( это наш дед Никита), Филиппа, Ефима, Дмитрия; их близкое родство с Карловыми. Тетя Нюра Карлова, оказывается , родная дочь Дмитрия Веденеевича и, естественно, племянница трем другим братьям.

Странно, что мимо общественного внимания прошёл приезд в Щигры в пятидесятых годах Полного Георгиевского кавалера Ефима Веденеевича с двумя сыновьями. Остановились они в доме у Карловых, у племянницы Нюры, в девичестве Анны Дмитриевны Мананковой…

Очевидно, что клан Мананковых мало в чём уступит клану Мысят. Да ни в чём и не уступит. Та же - под сто или даже за сто человек – многочисленность рода, та же напористость по части выбора жен и мужей. За щигровскими Мананковыми оказались замужем десять, а то и более, карловских девиц из Мало-Архангельского. В брачные сети к Мананковым попали Рязанцевы, Стрепетковы, Ерохины, Шабановы, и сколько других, которых мы сегодня не можем вспомнить.

Лично во мне родословие Мананковых мощно провернуло жернова памяти и я уж которую счастливую ночь сердечно встречаюсь с людьми, с которыми наши жизненные пути разошлись почти три четверти века тому назад.

Трудно поверить, но встречаемся мы со слезами радости узнавания, говорим и не можем наговориться, вспоминаем, и, оказывается, воспоминаниям этим нет ни конца, ни края…

Мананкову роду нет переводу…

(по письмам Николая Машкова)

Минувшим летом, сидя в деревне, я счастливо работал над книгой; электронной почты около меня не было, а когда вернулся домой, меня ждала новая порция документов. Они в значительной мере и уточнили, и дополнили почти готовую рукопись и я с наслаждением внес в неё новые данные. Но сначала – несколько слов об авторе писем Николае Машкове. Мои представления о нём остаются по - прежнему предельно скудными, но, судя по тому, что он делает (и как!) - он цельный и сильный человек. Я знал, верил, надеялся и эти веру, знание, надежду закладывал в текст книги, возможно на подсознательном уровне - я полагал, что на мой замысел обязательно кто-то откликнется и, как говорится, подхватит знамя памяти и дело моей жизни будет продолжено, что бы со мной не случилось. Тем более, что люди типа Машкова в моей судьбе не редкость и на этих страницах они представлены более чем достойно. Но сегодня моим другом - собеседником становится Николай Машков. Да, о себе он почти ничего не рассказывает, но это не мешает мне знать его так же хорошо, как я знаю себя. Человек труда, чести, совести, достоинства, познавший невыносимый груз страдания, он не озлобился, не сломался, не возненавидел весь этот белый свет. Вот и сейчас он пишет не о себе, пишет о других, прошедших раньше него самого дорогами испытаний и крестных мук. Смерть юной дочки - это ли не крестная мука?!

Он пишет о двух ветвях щигровских Мананковых, ведущих своё начало от Никиты Веденеевича. Господи, мог ли я думать, что через шестьдесят, семьдесят лет буду писать не о Брежневе, Горбачёве, Ельцине, каждого из которых видел на расстоянии руки и даже с некоторыми сидел за одним столом, а о деде Миките, полубезумном старике, подвязывающим к кольям плетня какие-то весёлые тряпки и погремушки? И вот теперь Николай Машков, а вместе с ним далёкие потомки деда Никиты ведут со мной исповедальные разговоры, ворошат угли в притухших кострах истории и судьбах своих предков, давших им жизнь и, обжигая душу, вспоминают, стараются понять, почувствовать, рассказать о них, формируя при этом новое понимание самих себя в мире людей.

В моём детстве эта ветвь Мананковых была практически изолирована в щигровском обществе. Я был почти уверен, что от этого племени ничего и никого не осталось и в одном из первых своих рассказов под названием «Щигровский погост» я попрощался с могилами Лисухи, Еньки, их зятя и мужа Николая Рудского. И мой обход погоста начинался именно с них, потому что покоятся они у самого входа за ограду. А род, оказывается, живёт, и живёт крепко, уверенно, дружно, а Николай Машков и его семья оказались именно теми людьми, кому ныне здравствующие Мананковы открыли сердца, доверили потаённые кладовые души и негасимой памяти. Спасибо им, новым поколениям Мананковых, давших, через рассказ о судьбе своего рода, фактически безукоризненно точный портрет века, в котором уместились и четверть века царской службы, и чапаевский грабёж подворья, и гулаговские лагеря, и немецкий плен, и советские психушки. Сейчас, век почти спустя, можно только позавидовать их родовой силе духа, взаимовыручке, жизнестойкости и несломленности…

Лично передо мной теперь открывается исключительная возможность дополнить родословие Мананковых, выполненное Петром Павловичем и заполнить оставленные им лакуны. Сейчас передо мной, как на ладони, раскрыты родовые линии: - Никита Веденеевич --- его дочь Елисавета Никитична и продолжение этой линии. Никита Веденеевич ---его сын Максим Никитович и продолжение этой линии, а также линия – Черновых- Рудских… И исследование этих родовых линий получается эмоционально предельно насыщенным…

Вот я, например, получаю документ ещё об одном Мананкове, судьбу которого я считал описанной достаточно подробно. Речь в данном случае идёт о Григории Филипповиче, славном защитнике Родины, павшем смертью храбрых, если верить газетной заметке райвоенкома Тарана от 9 мая 1970 года, в сорок первом году под Новгородом Великим… И, вот, десятилетия спустя, я вчитываюсь в присланную мне страничку протокола военного трибунала и глазам не верю. Уроженец дер. Щигры Мананков П.Ф. осуждён в сорок втором году военным трибуналом и приговорён к десяти годам лагерей…

Это обстоятельство совершенно в ином ключе высвечивает судьбу жены и матери Мананковых, нашей Машихи, по прозвищу Голтуниха… Кстати, здесь названо имя дочери Петра Филипповича Насти. Прозвище «Кривушка» я как бы смутно – смутно вспоминаю…

А новые открытия и подробности , а вместе с ними вопросы, вопросы, вопросы… сыплются, как из рога изобилия. Я, например, с глубочайшим огорчением писал и пишу о разорванности связей родословного древа Ерохиных. Я и сейчас не знаю, как соотносятся между собой шесть щигровских ветвей Ерохиных – от деда Ивана по прозвищу Махов, от деда Ивана малого, отца моего отца Ефима Ивановича, от Лаврентия Ильича (все будущие Тихоновичи и Андреевичи), от Петра Константиновича, от какого рода ведут своё начало Кирилл Данилович Ерохин и Ерохин с Кутка, отец ныне здравствующего Владимира Ерохина.

Мне прислан также «аусвайс» Шталага, в котором окончил дни своей мученической жизни Мананков Алексей Максимович точь - в - точь, как и мой несчастный отец. И умерли они почти в одно время, и лежат в чужой земле почти что рядом, в предгорьях Рура. Мною получены уникальные фотографии, к примеру та, где перед фотоаппаратом стоят мои драгоценные ветлянские тёти и бабушки, ласковое прикосновение рук которых помнит моя благодарная душа. Трудно поверить, но эту фотографию выложила в компьютере Ольга Мананкова из Омска, о существовании которой я не имею ни малейшего представления. Но мне ясно и понятно, что фото опубликовала продолжательница рода Мананковых, которые жили в Щиграх под именем Ефремовы. И которые уехали всей семьёй когда- то в город Омск. В семье Ефремовых росли пять братьев, один из них женился на Переверзевой или Нине, или Вале. И то, что на карточке запечатлены именно ветлянские бабоньки, наводит на мысль, что Ольга может оказаться продолжательницей двух наших щигровских родов – Мананковых, которые Ефремовы и Переверзевых, в архиве которых и хранится эта карточка. Кажется мне, что Ольга вскоре отзовётся и догадки наши станут непреложным фактом истории деревни…Оля, жду непременной родственной весточки. Почему родственной? Да потому, что я наверняка помню и знаю твоих мать и отца, твоих дядьёв и тёток. Я с ними дружился… Я признаюсь, что со мной почудесней истории случались. Вот одна из них. Перед вылетом на Кубу (в этот раз я вёз туристов), получал я деньги на всю группу во Внешторгбанке. Получил… Распишитесь,- говорят. И тут я вижу, что поименован я в расчётном ордере Алексеем. Получатель - Ерохин Алексей Ефимович.

От изумления, ошеломления я рот раскрыл, а закрыть не могу… На самолёт скоро, люди меня с деньгами ждут… И в этот момент к окошечку подлетает до крайности взъерошенный, блондинистый, кудреватый мужичок и вопит, что есть мочи, что его с кем - то перепутали и выдали обменную сумму, оформленную на чужое имя… Что тут началось!...

Алексей Ефимович также летел на Кубу, также руководил группой туристов из Мурманска, где он был профсоюзным деятелем. Позже мы с ним установили, что его предки, также как и мои, родом из курской провинции, из щигровского уезда… А мне всё чудилось, что Алексей - копия моего отца - ладненький, ухватистый блондинчик с немного мелким, как бы птичьим, лицом… Надо мне здесь остановиться, а то договорюсь, дофантазируюсь…. А вообще говоря, на моём письменном столе лежит стопка уникальных документов и фотокарточек, которые и составят драгоценные страницы готовящейся книги.

Историческое, даже грандиозно историческое, полотно выписано надёжной памятью поколений Мананковых. Я хочу вписаться в это полотно и довести до сведения Мананковых, что тоже являюсь их роднёй. Соломенной, но роднёй. Дело в том, что в голодовку, то есть в двадцатые годы, дед Микита и моя бабка по отцу Мидцева Анна Андреевна сходились для совместной жизни. Но что-то у них для совместного житья не сложилось, не заладилось... Но и другое не забыть заметить - карловские Кривоножкины с родом Мананковых и родом Ерохиных роднились не единожды. Про Мананковых – Кривоножкиных уже сказано, а, вот, Ерохины. Моя тётка по отцу Анна Ивановна вышла замуж за Кривоножкина Петра Михайловича, Николай Тихонович Ерохин женился на Марии Кривоножкиной. Судя по всему, девки и парни Кривоножкины считались достойными кандидатами в жёны и мужья, и породниться с ними было незазорно…

Ну, а теперь читаем подлинники и рассматриваем копии подлинных документов. Я их даю так, как они ко мне поступили, а в тексте позволил только минимальные редакторские правки.

Мананков Никита Веденеевич 25 лет отслужил в царской армии, в кавалерии, со службы прибыл на двух собственных конях с позолоченными стременами, их-то и облюбовал потом Чапаев. Имел небольшой золотой запас, который привез домой, схоронив его в клубке ниток, на это золотишко и разжился, дом построил, работников наемных имел. О лошадях знал все, зимой коней поил- вырубал корыта изо льда. По характеру веселый, работящий, выпивал маленько. Первая жена умерла, второй раз женился на карловской девушке Любе, нажили четверых детей: Елисавету, Максима,Николая , Анастасию. Из всех внуков любил Еню ( росла без отца) « …надявал на ние тулуп, сажал у сани и вез в Ивановку, на ярмынку. Показывал джигитовку: вертушку, пятак с земли на скаку подымал, барьеры брал…Едуть назат одной рукой Женю держа, а другой-приз – ящик водки.» Был раскулачен, перерыли весь дом, лазили в подпол искали мельницу под домом, перевернули огород. Когда отправили в ссылку, он бежал, прятался в Щиграх, у Максима. Дом сломали, золото покоя не давало. Самого трепали, трепали потом вернулся и жил в землянке. « Так плетешок у него был, а он на каждый колышек всякие штуки вешал.» Много денег у него пропало царских, красные цветом они были, он ими стены оклеивал и Лисухины внуки в них играли..Последняя жена хохлушка, толстая такая была.

Умер в Щиграх в возрасте 91 г., у дочери Анастасии, немощного забрала к себе.

Из воспоминаний:

- П.Н. Юлина ( 07.09.1919 г.р.) ;

- внука Мананкова Виктора Максимовича (1935-2013 гг.);

- внучки Андреевой (Рудской) Марии Николаевны 1950 г.р.

Чернова, в девичестве Мананкова Елисавета Никитична (02.09.1888-10.06.1970) прожила 82 года.

Родители: Мананков Никита Веденеевич и Мананкова Любовь

Елисавета Никитична вышла замуж за ивантеевца Матвея Чернова, жили в Чернаве, родила трех дочерей: Евдокию, Клавдию, Евгению (15.07.1918г-2002 гг). Семейная жизнь не сложилась, Матвей ушел от нее, в Ивановку, к другой женщине. Так как в Ивановке была школа, старшие девочки Евдокия, Клавдия переехали к отцу и стали жить с мачехой. А Елисавета Никитична с младшей Евгенией перебралась в Щигры, стали жить вдвоем, в землянке. Между собой сестры поддерживали отношения всю жизнь и среди потомков связь эта не потеряна. Во время войны: Евгения была на рытье окопов, в Саратове, а мать переживала, часто ночами казался стук в окно – Еня вернулась. Работала на тракторе с дядей Леней Проскуровым.

В 1942 году Евгения вышла замуж за Рудского Николая (24.03.1918-17.03.-1993гг.) поляка, уроженца г. Дорогобыч Львовской области, в 1941 году призвали в армию, затем война, был прислан ( Или сослан?) на строительство железной дороги (Саратов-Самара (строилась во время войны) в Арбузовку, затем их расселили по селам района, он и Тур ( тоже поляк) приехали в Щигры. Жил на квартире у Полянских Ивана Федоровича («Лихача») и т. Насти.

Стали жить в Ениной землянке с тещей Елисаветой, в 43-м родилась старшая дочь, Валя.

Николай Федорович был вновь призван на фронт, освобождал Кенигсберг. После войны вернулся к семье, в Щигры. Жили очень бедно, Еня часто болела, лежала в больнице, за ребятишками (Валентина-1943, Виктор-1947год, Лидия-1948год, Мария-1950 год, Татьяна-1954 год) ухаживала бабушка Елисавета. « Растает проталинка возле ихой землянки, Лисуха выйдет, ножки на снег поставит, а сама сядет на проталинку и Витьку нянчиет…»

Мананков Алексей Максимович (08.03.1920г.р.-06.03.1942г.) - лейтенант 73-го стрелкового полка. Ушел одним из первых на фронт. «Назначены были проводы на войну, а отец(Максим) пас колхозных телят, с работы не отпустили. На бригаде сказал: «Что ж за власть такая - с сыном проститься не дадуть!».Слышал отец Ивана Васильевича Ерохина, звали его в Щиграх «тайная полиция» и уехал Максим чуть не вперед сына на 8 долгих лет в пугачевскую тюрьму.» (Из воспоминаний Мананкова Виктора Максимовича)

Дата пленения Алексея 25.07.1941 года, лагерный номер 4576 офлаг XIIID(62), похоронен : Германия, земля Бавария, Нюрнберг, могила №93-1010.

Мананков Иван Максимович (1924г.р. - участник войны, женился на карловской- Насте Кривоножкиной, отстроили дом в Щиграх, жил с родителями, уехали на пятый, переехали в Ивантеевку, много внуков у него и похоже, все озорные…. Дочь певица ( метка у них, у Мананковых, идет, от Веденея - на глаз меченые - и певица, и Евгения Рудская, и тетьНастя «Кривушка», дочка Петра Филипповича).

Мананков Михаил Максимович (1930 г.р) - жизнь его тоже не была долгой, до армии жил в Щиграх. Из воспоминаний Ерохиной (Котовой) Марии Васильевны 1934г.р. «..дружил с Раманихой (Марией Романовной Поповой (Савенковой)) проводили в армию и не вернулси домой, удушилси в армии Михаил.»

Мананков Виктор Максимович (1935-2013гг.)- во время службы ходила Анюта в госпиталь к сыну, как ходила к мужу, в тюрьму 8 долгих лет. Попал Виктор в психиатрическое отделение, привязан был к койке, а врач, сказал, смотри не плачь, не кричи,. «А каково было мне, матери? Я что есть мочи стиснула зубы и терпела, а когда вышла оттуда, лицо все на нервной почве раздулось, выдернули два здоровых зуба, что бы кровь сошла и лицо опало». (Из воспоминаний Андреевой (Рудской) Марии 1950г.р.)

Бог миловал, Виктор Максимович возвратился. Женился, как все они, Мананковы на карловской девушке Надежде, красавице с цыганскими корнями. Купили дом у тетки Анастасии Никитичны, на Кутке, перестроили его. Виктор Максимович был лучшим конюхом всех времен и народов. – Это говорит Николай Машков (Н.Е.). Жили долго и счастливо: вырастили трех сыновей и дочь, ухаживали за родителями - стариками, доживавшими свой век в их доме. И сами ушли друг за другом с разницей в несколько месяцев.

Подношение от наследников

К счастью для нас в Щиграх собралась сплочённая и очень толковая команда наследников рода Мананковых и Рудских, которые продолжают подсыпать в жернова нашего повествования полновесные зёрна истории, представленной нам через судьбы людские. В этот раз живые воспоминания земляков выводят нас на Мананкова Ефима Веденеевича и его семью…

Из воспоминаний П.Н. Юлина ( 07.09.1919 г.р.):- «Из армии пришел, жил недалеко, через дорогу. Стройный, строгий, симпатичный. Работников не имели, ни на кого не надеялись, все делали своей семьей, со своими детьми. Жена его Люба строгая была, работящая, детей в строгости держала. Домишко у них маленький был, а потом большой отстроили, на все Щигры был дом. Да что Щигры! В Чернаве лучше не было дома!

Небольшой магазинчик в Щиграх у них был…Очень порядочные они были люди, работящие. Зимой Люба на печку ставила прялку и пряла, минуты без дела не сидела.

Их дети: Василий, Иван, Петр, Александр, Николай, Вера. Дружил я с ними.

- А про его награды в деревне знали?

-Знали, конечно, в кадетском полку Ефим служил, в Щиграх звали их Кадетовыми .

Раскулачили их. Ефим Веденеевич знал, что его искали, скрывался. Прятался у нас. День на полатях лежал, а на ночь к себе домой уходил. А тут как сплошная волна пошла, схватили его… Пригнали подводы, пожитки грузить стали. Ребятишек дома не было, они за погостом бахчу пололи. Меня послали позвать их домой. Прибежал к ним: - идите домой, за вами приехали. Увезли их в Казахстан. Потом они в Ковров попали, много там потом щигровских и чернавских людей оказалось.

- А раскулачивать кто приезжал? Из Пугачева, Ивантеевки?

- Нет, местные были активисты: Болгов Иван Сергеевич, Федяинов, Юриков, Полуэктова, Мананков Павел Дорофеевич.

Во - время высылки сын их Петр убежал, как-то сумел вернуться в Пугачев, там у них родня была: - дед - инвалид да бабка Резвушкины. Обосновался Петр недалеко от Пугачева, в Краснопартизанском районе.

Здесь следует сделать одно уточнение, что старики Резвушкины являлись дедом и бабкой Петра Ефимовича по материнской линии…

От себя добавлю также, что фамилия Резвушкиных встречается у Коновалова П.И. –«Из краткой истории села Чернава» - «… за антисоветскую деятельность члена эсеровской партии Резвушкина Григория Герасимовича арестовали в 1929году»…

А вот запись с сайта: «Подвиг Народа»: - Мананков Петр Ефимович, год рождения 1917, гвардии сержант, в РККА с 1941года. Место рождения Саратовская обл. Ивантеевский р - н, село Щигры

№ записи1377014406 Перечень наград: 1) 17/н 12.08.1944г.Орден Красной Звезды 2) 9/н 28.02.1945г. Орден Красной Звезды 3) № записи 34834027 Медаль за отвагу

Из воспоминаний Ерохиной (Котовой) Марии Николаевны, 1934 г.р. - «С моим братом Василием они в госпитале в Саратове после войны вместе лежали, у него позвоночник болел, он в корсете был».

Из воспоминаний Романовой (Белочкиной) Валентины Алексеевны:- «У Марии Никифоровны Мананковой (Рязанцевой) жених был Петя Мананков, не будущий муж Петя, а другой - высокий, стройный, красивый Петя Мананков – Кадетов. Тетка моя Груша, мамина сестра, все их сводила, хотела, чтобы они поженились, но что - то у них не сложилось».

Из воспоминаний Мананкова Николая Ивановича: - «В пятидесятых годах, когда ездили за лесом в Балаково, всегда у него останавливались, в Горном, спина у него больная была».

Вот когда по Щиграм был нанесён – это моё глубокое убеждение - очередной, после революции, сокрушительный удар, вот когда деревня начала оскудевать на людей – в годы раскулачивания. Подумать только – самые крепкие хозяйства, самые работящие мужики, опора и основа любого государства были разграблены, изгнаны, сосланы, уничтожены. Но в них, раздавленных, униженных и оскорблённых сохранялась совершенно невероятная живучесть – дети из раскулаченных семей боролись, цеплялись за любую возможность жизни, чтобы через десять с небольшим лет сразиться не на жизнь, а насмерть с фашистским врагом и лечь костьми за свою поруганную и осквернённую врагом землю. Как когда-то у отцов Мананковых, у сыновей тоже вся грудь – в орденах. Хорошие, видать, вояки были эти Мананковы! Почти все - и прославленные, и абсолютно безвестные - почти все защитники Отечества двух поколений навеки легли в землю… И это был ещё один, теперь уже непоправимый, удар по будущности русской деревни. Выбитыми подчистую с двух сторон - со стороны своей власти и со стороны фашистского врага – оказались два поколения русских людей…

И ещё об одном немаловажном – во всяком случае, лично для меня немаловажном - факте.

Когда я вчитывался в строчки воспоминаний земляков, во мне дрогнула, забилась болезненной жилкой разбуженная память и вернула мне имена тех, кто раскулачивал людей. Вспомнились чернавские фамилии - Болгов, Юриков - они долго потом были на слуху - то активисты, то руководители, и наши щигровские - Полуектова, Мананков, который Павел Дорофеевич. Евдокию Андреяновну я не забывал никогда, да она и сама себя забыть не давала. А, вот, имя Павла Дорофеевича всплыло ясно и отчётливо, как лицо на фотокарточке. И мне стали понятны мотивы крайне сдержанного отношения односельчан, особенно ветлянцев, к семье, к дому бабушки Поли Комагорки, если по-нашему, по уличному. Не простили ей люди «подвигов» мужа, не простили… Да и лично ей не забыли неумной, косноязычной агитации за подписку на новый заём…

Я решаюсь здесь привлечь внимание читателя к первоначальным страницам моего романа «По эту сторону печали», где описана сцена раскулачивания. И места, между прочим, там описаны наши. Совпали, оказывается, полностью – моё художественное воображение и убийственная реальность, раздавившая, в конце - концов, могучий крестьянский род Мананковых…

 

Родословие Ерохиных,

выбранное из общего родословия Ерохиных, Шабановых, Путятиных и многих других…

Слава Богу, филигранное, до запятой выверенное, родословное древо имён составлено Ерохиной (Путятиной) Галиной Васильевной. Нашей, между прочим, щигровской, ерохинской невесткой.

Графическую схему она выбрала необычную, годовые и поколенческие кольца на ней идут в обратном порядке. – В сердцевину древа она поставила своих детей, у которых у самих скоро будут внуки. И куда прикажете тогда сжиматься или расходиться кругами родословным кольцам? Или так и надобно рисовать схему? Вновь вступившие в сердцевину родословного древа будут неторопливо, год за годом, век за веком вытеснять старые слои на обочину, к краям схемы, чтобы дальше окончательно теряться в глубине времён. Доверимся же точному математическому расчёту Галины Васильевны… Но прежде, чем начать погружаться в колодцы времён, хочу сразу сказать, что ныне наличные фамилии щигровских Ерохиных по жизни не были связаны между собой так прочно, как, например, Рязанцевы, Мананковы, Говоровы… Я насчитываю пять ветвей щигровских Ерохиных: - от деда Ивана Ивановича,по прозвищу Махов. Его брата Ивана по прозвищу Малой (это мой родной дед по отцу) , третьего брата Петра: далее следует многолистная ветвь Лаврентия Ильича, и, рядом - ветвь Петра Константиновича Ерохина ( деда Петрухи). Нам неизвестно, как, какими сторонами соотносились по отношению к друг другу эти два рода. Нам ничего неизвестно о ветви Ерохиных, к которой принадлежит Ерохин Кирилл Данилович. А ведь есть ещё одна малозаметная веточка, которая кустилась и плодоносила на Кутке. Тетя Маруся Ерохина с сыновьями, один из которых живёт на Заречке и является мужем Марии Николаевны Котовой. Я просто кляну себя, что в нашу последнюю встречу не порасспросил на этот счёт супругов поподробнее.

Мне сказывали, что у нашего фамильного летописца Галины Васильевны имеется поминальная книга, куда записаны четыреста или более родных ей, а стало быть, и нам, имён. Такой характер у неё, натура у неё такая…

Ох, как она меня однажды своей дочкой Еленой Николаевной Ерохиной осчастливила! По роду деятельности мы с Леной приписаны к высшей школе. И рано или поздно, но наши пути должны были пересечься. И пересеклись. Была она моей, нашей, если говорить про Дон, гостьей. Уехала она через пару дней, а мне ещё долго-долго завидовали вслух, причём, с нажимом, с нескрываемым намёком: -ох, Ефимыч, и девочка у тебя, ох, и умница, ох, разумница… А тактична, а культурна, а сдержанна…

Как отказаться от воображаемого отцовства?

А никак. У меня и сейчас нет-нет, а и спросят:- как там дочка - то? Как живёт - поживает Елена Николаевна Ерохина?

Думаю, что профессорствует, - отвечаю,- в Самаре. Но в точности не знаю…

И слышу в ответ: - служить сейчас в высшей школе тяжело и бедно, может, молодые как то и выберутся, а уж мы?! На свалку истории мы, вот куда… Пожалуй, не поспоришь…

А Галина Васильевна с давних уже пор самый главный мой , самый нужный, самый надёжный человек в Ивантеевке, семья которой даёт мне кров, гостеприимство, терпит от меня все неудобства и хлопоты. Вся семья, и её глава, прощают мне всё за моё умение и всегдашнюю готовность попеть. Галя слушает и подпевает, подпевает и слушает. Лицо у неё делается трогательно беззащитным, а глаза - готовыми плакать и смеяться одновременно.

Это состояние души такое… Когда я пою, а Галя слушает, я чувствую себя едва ли не Лемешевым…Возможно, это и есть минута короткого, неподдельного счастья?

Возвращаясь к подробностям родословия , нельзя не увидеть, что оно на порядок скуднее родословий других, о которых здесь много сказано-рассказано. Я сильно надеюсь, что письмо Виктора Васильевича Ерохина, равно как и письмо Раисы Яковлевны Говоровой и многих других моих конфидентов - корреспондентов восполнят наши родословия и блестяще дорисуют исторический и социальный портрет ушедшей и уходящей эпохи, на которую пришлась большая часть жизни и нас, и наших Щигров.

Река времён…

Река времён в своём стремленье

Уносит все дела людей

И топит в вечности забвенья

Народы, царства и царей.

Так писал, так считал Гавриил Романович Державин, такой он выносил приговор в пространстве времени человеку и человечеству. Но думается мне, что не был он безоговорочно правым в своём беспощадном приговоре. Во всяком случае, щигровские родословия , вынесенные на страницы этой книги, убеждают, хотя бы только меня, в обратном. Ну, что ж, услышав Державина, послушайте меня…

И начну я издалека.

Если бы я вёл историческое исследование, я должен был снова и снова адресоваться к своим корреспондентам, добиваться от них уточнений, пояснений, напоминаний, подтверждений. Так я и намеревался поступить с самого начала. А потом рассудил иначе. – Я делаю не строго научное историческое исследование, я пишу о том и о тех, кто сохранился в памяти сердца, а теперь, благодаря листам с родословными связями, и о тех, кто вернулся ко мне, оживил и одушевил мою самую сокровенную частицу, принадлежащую ей - памяти сердца. Я, конечно, не пройду мимо замеченных или непонятых мною биографических неясностей, лелея при этом светлую надежду, что этим самым всколыхну память авторов бесценных родословных страниц, подтолкну их к продолжению поиска и уточнению биографических данных наших и предков, и современников, а там, глядишь, и чей - то молодой ум загорится праведным любопытством к истории рода, продолжателем которого он сам и является и чья-то неравнодушная рука и душа любовно исследуют и поставят на пустующее место родословного древа родные имена, уходящие корнями в историю, тьму времён, забвения, вечности. В святой этой надежде нам оппоненты не нужны, зато понадобятся все те, кто видит, понимает и чувствует историю людей как свою собственную историю жизни. Я же при работе с родословными листами большей частью пользуюсь средствами художественными, которые для моего гипотетического, но и предельно при этом пристрастного исследователя - последователя, вполне возможно, что и обернутся средствами науки.

Я далеко не уверен, что вычерпал до дна наш щигровский родовой колодец, что из - под серых крыш мазанок, едва возвышающихся над землёй, вывел к завалинке отдохнуть «в холодочке» всех щигровских старух, которым было тогда, от силы, сорок, сорок с небольшим лет. Зато я уверен в другом. В том, что нить повествования находится в наших руках и в протяжённости или хотя бы в чувстве протяжённости истории, подвластному нашему кровному любопытству, она становится путеводной.

А теперь, благословясь, приступим к некоторым уточнениям и биографическим неясностям…

На родословном листе Рязанцевых мне пришлось сделать одну весьма важную и принципиальную правку.. Сопоставив данные древа Ерохиных, я добавил к перечню имён детей Моисея имя его дочери Евдокии Моисеевны, ставшей женой Лаврентия Ильича Ерохина, с которым родили они четверых детей – Тихона, Андрея, Пелагею, Серафиму ( Ефимию). Этот как бы неоспоримый факт открывает перед нашим мысленным взором ещё одну линию очень близкого родства Ерохиных (Лаврентьевичей) и Рязанцевых (Мысят) по материнской линии. При моём щигровском периоде жизни мне никто и ничто не указывал и не указывало, что молодые Тихоновичи и Андреевичи являются двоюродными братьями и сёстрами всем зареченским «Мысятам». Другая очевидная неясность. – Под цифрой «девять» значится имя Груши - жены Петра Рязанцева, который, в свою очередь, заявлен как брат Маруси Переверзевой. Что здесь истина? Кто здесь прямой или потомок или наследник Моисея? Или Никифора Моисеевича? Если Груша – дочь, то почему она записана как Шабанова? Если Петр – сын, а его жена Груша, то кто тогда здесь, при этом раскладе, Маруся Переверзева?

Хорошие, скажу я, вопросы, побуждающие к действию, к активному поиску.

Но, как бы то ни было, исследуемое и описываемое нами генеалогическое древо обнаруживает и высвечивает исключительно близкие линии родства с Рязанцевыми двух ветвей Ерохиных- ведущих своё продолжение от Лаврентия Ильича и – параллельная ветвь - от Петра Константиновича, а также двух ветвей Рязанцевых - одних с Заречки, других – с Кутка. Мы также видим включение в родовое гнездо Рязанцевых фамилий Головиных, Шабановых, Говоровых, Чирковых, Переверзевых, Мананковых, да практически всех мало - мальски заметных щигровцев.

Неодолимую тягу я к ним питаю и жажду родства. Кстати, моя покойная сестра Валя питала подобные чувства к твоей дочери, которую знала и привечала.

Нет у тебя ответа? А у меня есть. Это говорит во мне голос крови, над которым не властны ни людское забвение, ни тьма времён, ни расстояния. Никто, кроме моих родных племянниц и твоих детей не занимает столько места в моей душе, в моём чувственном восприятии окружающего меня молодого мира. Путешествуя по лабиринтам тобой составленной схемы кровно-родственных связей, помни об этих моих словах. Я уверен, что рано или поздно, но они прорастут сквозь время и предъявят миру достойные и добрые плоды…

Получилось не родословное древо, а нечто грандиозное, некое событие, вернувшее миру имена и живые образы не только деда Никиты, а и трёх его братьев, один из которых оказался полным Георгиевским кавалером, их героических детей, которых сначала раскулачили, а потом послали спасать родину, других наследников, которые своими мученическими судьбами писали историю страны на всех её вековых путях и перепутьях.

Весь этот, растревоженный в памяти, улей Мананковых убеждает нас и вселяет уверенность в наши, поруганные временем, души, что человек, что люди всё могут выдержать, всё пережить, выстоять и не сломаться, как это показали лучшие и сильнейшие из рода Мананковых.

Путеводитель по именам, составленный Петром Павловичем и письма Николая Машкова, которые я прилагаю в этой книге, дадут пищу для ума любому, кто пожелает вникнуть в историю Щигров, которая и есть не что иное, как составная и наиважнейшая страница истории страны…

Ты помнишь, читатель, державинские строчки, которыми начинался этот раздел книги? У них есть продолжение:

А всё, что кроме остаётся

Чрез звуки лиры и трубы,

То времени жерлом пожрётся

И общей не уйдёт судьбы.

Как же я рад, что всем нам - авторам и соавторам , энтузиастам и подвижникам, искателям и правдолюбцам удалось выдернуть, выхватить из жерла, из пасти времён дорогие нам имена пращуров – земляков, отцов и матерей, братьев и сестёр, всех тех, кто был, есть и будет на вечной, бессмертной земле. Не слишком ли пафосно звучат мои заключительные строки? Не слишком, ничуть, нисколько, ибо этими строками и страницами, говоря словами классика, «дышат почва и судьба».

А остальные немноголюдные фамилии и были, и оставались приезжими, заезжими, принятыми в щигровское родственное сообщество. У нас будет ещё возможность назвать их и поговорить о них. Здесь только укажем, что фактически угасли или почти угасли родовые племена Полянских, Савенковых, Панкратовых, Проскуровых, Переверзевых, Епифановых, Полуектовых, Шабановых, Шандаковых, Головиных, Карловых, Кулясовых, Ломовцевых, , Панковых, Чирковых, Куземиных, Котовых, Юлиных, Стародубцевых…

А те из них, кто не побоялись сорваться с насиженных мест, те живут и из истории уходить не собираются. Многие укоренились в Чернаве, Самаре, Саратове, Омске, Пензе, Киеве, Ивантеевке, Перелюбе…

В Ростове – нет, не укоренились. Не судьба. Я – последний в своём роду, вместе со мной отсохнет последняя живая веточка нашего рода по мужской линии. У меня есть две замечательные племя