Столкновения в день 10-й годовщины Октября

В день 10-й годовщины Октябрьской революции 7 ноября 1927 года в 8 часов утра тысячи студентов заполнили двор старого здания Московского университета на Моховой улице. С крыльца университета зазвучали первые речи. С приветственной речью «от имени китайских трудящихся масс» выступил одетый в кожаную куртку комсомолец-студент китайского университета в Москве им. Сунь Ятсена, приемный сын Чан Кайши — Елизаров. Восторженно встреченный слушателями, Елизаров на русском языке произнес темпераментную и зажигательную оппозиционную речь. Толпа бушевала. На крыльцо один за другим поднимались студенты-оппозиционеры: Аганесов, Слетинский и др., произнося короткие и гневные антисталинские речи. В толпу полетели с крыльца тысячи оппозиционных листовок.

«Долой сталинских душителей революции!» «Долой аппаратчиков!» «Требуем внутрипартийной демократии и тайного голосования!» «Выполним завещание Ленина!» «Да здравствуют верные соратники Ленина: Троцкий, Каменев, Зиновьев и др.!» — гласили листовки и выступления ораторов. Эти открытые выступления оппозиционеров на беспартийном митинге застали сталинцев врасплох. Не имея возможности пресечь их, сталинцы дали сигнал к построению в колонны. Сосредоточившись в конце огромной университетской колонны, оппозиционеры развернули и высоко подняли несколько больших красных транспарантов: «Против травли оппозиции», «Выполним завещание Ленина» — кричали надписи с полотнищ. Вокруг транспарантов оппозиции росли толпы демонстрантов. Иные просто глазели на лозунги, другие становились в ряды оппозиционеров. Громко перекликались студенты. Одни приглашали своих друзей оставить оппозиционеров и перейти в общую колонну, другие, наоборот, приглашали примкнуть к оппозиционерам.

— Вася, ты чего туда забрался, оставь их, — обращался к приятелю студент.

— Отстань, сталинский холуй, — свирепо огрызался Вася.

— А беспартийной сволочи можно, товарищи, к вам? — весело и громко обращалась к оппозиционерам девушка.

— Иди, становись, всем места хватит, — приглашали ее.

Наконец многотысячная студенческая масса самоопределилась. Каждый участник демонстрации определил свое место и пестрая многотысячная огромная колонна выползла за ворота на Моховую. Впереди колонны полоскались красные полотнища со сталинскими лозунгами — «Против раскольников и дезорганизаторов», а сзади ее шли и сами «дезорганизаторы». Чтобы не допустить демонстрантов-оппозиционеров на Красную площадь, по указанию Маленкова вся университетская колонна с Моховой улицы повернула на улицу Грановского, удаляясь от своей цели. Вдоль колонны шныряли работники Московского комитета партии, шушукались с руководителями университетской парторганизации, изредка выкрикивали лозунги и старались не допустить к колонне иностранных фотокорреспондентов. Дважды вдоль колонны шагом проехала, цокая подковами, сотня бородатых старых Кубанских казаков. Помахивая короткими нагайками они тупо смотрели на демонстрантов. Увидев идущего по улице навстречу колонне секретаря ВЦИК Тимофея Сапронова, оппозиционеры бурно приветствовали его.

— Да здравствует старая большевистская гвардия! Ура! — Сапронов помахал рукой и прошел дальше.

Поднявшись вверх по улице Грановского до здания Семинарской библиотеки, колонна надолго остановилась. Наконец снова появился Маленков. Взяв под руку секретаря университетского партбюро Снопкова и отведя его в сторону, Маленков что-то ему сказал и сейчас же ушел. После этого Снопков предложил оппозиции немедленно убрать свои транспаранты. Получив отказ, он дал сигнал, по которому «дружинники» и активисты ринулись на оппозиционеров, пытаясь силой отнять и уничтожить их транспаранты. Оппозиционеры бешено дрались, защищая свои знамена. Несколько раз они переходили из рук в руки, в конце концов, оппозиционеры отбили нападение и сохранили свои транспаранты. Подоспевшая милиция арестовала по указанию сталинцев трех оппозиционеров, но по дороге к участку их догнала группа товарищей и, угрожая револьверами, освободила из-под ареста. (Нужно сказать, что многие оппозиционеры, идя на демонстрацию, брали с собой револьверы. Коммунисты и комсомольцы тогда еще не были разоружены). Между тем колонна стояла на месте уже несколько часов. По всему было видно, что из-за оппозиционеров всю университетскую колонну не выпустят на Красную площадь. Решив действовать, оппозиционеры оторвались от общей колонны и двинулись на Воздвиженку, чтобы прорваться силой на Красную площадь. В нашей колонне было три-четыре тысячи человек. По дороге к нам непрерывно присоединялись группами и в одиночку москвичи.

Колонна наша двигалась быстро, но еще быстрее действовали сталинцы. Когда мы достигли Воздвиженки, выход из нее к Манежу был прегражден. Мобилизованные для этой цели слушатели военной академии им. Фрунзе, в большинстве орденоносцы, плотно держа друг друга за руки, двумя рядами преграждали улицу. Дальше, у Манежа, из тяжелых грузовых автомашин было также сооружено заграждение. На углу Моховой и Воздвиженки ожидали контрдемонстрантов несколько старых большевиков, посланных Центральным Комитетом, чтобы уговорить нас разойтись.

Низенький, с большой бородой, подобно гному, старый большевик Сергей Малышев, став на выступ фонарного столба и держась обеими руками за столб, обратился к нам:

— Товарищи, что вы делаете? На вас Европа смотрит...

— Сталинский лакей! — крикнула в ответ стоявшая рядом студентка и сочно плюнула в открытый рот Малышева. Оторвавшись от столба, Малышев, чертыхаясь, долго отплевывался стоя в стороне. Время от времени в разных концах нашей колонны слышались антисталинские лозунги и в воздух летели оппозиционные листовки. Внезапно шеренга академиков расступилась, пропуская идущую с Моховой автомашину. В открытом кузове ее стоял одетый в военную шинель с четырьмя ромбами в петлицах секретарь Московского комитета партии Угланов (Секретари обкомов по положению были и членами Реввоенсовета округов). Остановив машину у края нашей колонны, Угланов, пытаясь говорить, махал руками. При виде его демонстранты с угрожающим ревом бросились к автомашине. Шофер рванул, от неожиданного толчка Угланов точно мешок свалился в автомашину. Сопровождаемая громким смехом и свистом машина дала задний ход и скрылась.

Взяв друг друга под руки, тесно сомкнув ряды, демонстранты всей массой ринулись на заграждение. Первая цепь была прорвана. Смятые «академики» отошли ко второй цепи. Поощренные успехом, студенты устремились на вторую цепь, но когда она дрогнула, попятилась и разомкнулась, появился конный отряд милиции. Сомкнутые сплошной массой, тренированные лошади, крупами стали теснить людей. Люди оказывали упорное сопротивление, но шаг за шагом лошади все больше теснили их. За это время «академики» оправились и снова образовали за лошадьми плотные цепи.

В то время как мы делали бесплодные попытки прорвать заграждение, рядом с нами в четырехэтажном доме на углу Воздвиженки и Моховой более успешную борьбу вели наши вожди. Сначала немногие, а затем все мы являлись свидетелями этого любопытного зрелища. На уровне третьего этажа вдоль стены, обращенной к Воздвиженке, были выставлены три больших портрета. В центре красовался портрет Троцкого, справа от него портрет Зиновьева и слева — Каменева. Портреты были наклеены на длинном плотном картоне или фанере. Чтобы снять эти портреты, несколько сталинцев забрались на крышу дома и вооружившись длинными шестами с крючьями на конце, пытались зацепить их. Но всякий раз, когда шесты приближались к портретам, из окон четвертого этажа их отбрасывали в сторону. Активную оборону своих портретов вели оригиналы. Вооруженный половой щеткой с длинным черенком Троцкий энергично отбивал атаки. У второго окна, с разметавшимися кудрями защищая правый фланг, стоял Зиновьев с какой-то палкой в руках. Всякий раз, когда они удачным выпадом отталкивали шест, наши люди награждали их аплодисментами и веселым ревом.

До омерзения было неприятно смотреть, как трибун революции и вчерашний председатель Коминтерна ведут унизительную борьбу за собственные портреты, которые, по-видимому, сами же они и выставили. Было обидно, что эти люди, отдавая приказ о выходе на улицу, сами отсиживаются дома и даже не сделали попытки хотя бы из окна обратиться с приветственным словом к своим сторонникам. Видимо, горечь разочарования почувствовали и другие участники нашей контрдемонстрации. В разных концах колонны люди оживленно заговорили и, придя к заключению, что здесь не прорваться, решили попробовать счастье в другом месте. Колонна повернула снова на улицу Грановского, надеясь обойти Манеж слева и проникнуть на Красную площадь. Но, достигнув Моховой, мы увидели и здесь заграждение. Попытки прорвать его были безуспешны и усталые люди стали расходиться.

В Москве в этот день антисталинская демонстрация была организована не только студентами нашего университета. Студенты других вузов и рабочие ряда фабрик и заводов также демонстрировали против Сталина. Демонстрации и публичные выступления лидеров оппозиции в разных районах Москвы сопровождались потасовками и эксцессами.

С балкона гостиницы на углу Моховой и Тверской выступил с речью старейший большевик член ЦК — оппозиционер Е. Преображенский. Организованные Маленковым дружины хулиганов, пытаясь сорвать выступление, стали бросать в Преображенского помидоры, тухлые яйца и, наконец, камни. Камнем ранили Преображенскому голову. Кровь залила ему лицо и сорочку. Продолжая речь, Преображенский воскликнул:

— Сталин жаждет крови. Сегодня он всунул в руки своих хулиганов камни, завтра он вооружит их орудиями истребления.

Все эти демонстрации были обречены на неудачу уже потому, что они носили характер внутрипартийной борьбы. Боролись две фракции одной и той же коммунистической партии. Лозунги оппозиции не захватили широкие массы московских трудящихся. И если все же в демонстрации принимали участие беспартийные люди, они, нужно полагать, преследовали свои цели и выступали в качестве третьей силы. Не могла также эта борьба захватить и увлечь широкие народные массы против кремлевской олигархии и потому, что был расцвет нэпа с его изобилием, а реальная заработная плата трудящихся впервые за все годы превысила дореволюционный уровень. И «музыка социализма» и пятилеток еще не звучала, она только замышлялась кремлевскими композиторами.

Сталину удалось без особого труда изолировать и не допустить на Красную площадь сравнительно небольшие и разрозненные группы оппозиционеров, вышедших на улицы Москвы. Если бы все эти группы были стянуты на один сборный пункт, они составили бы более внушительную колонну, которой, возможно, и удалось бы, увлекая по пути сочувствующих и недовольных режимом москвичей, проникнуть на Красную площадь. Это, конечно, доставило бы больше неприятностей Сталину и его клике, но и в этом случае не решило бы исход внутрипартийной борьбы. Вероятно, такая демонстрация могла иметь далеко идущие последствия, если бы она состоялась несколькими годами позже, когда антинародный и реакционный характер сталинской политики стал очевиден. Но в этом случае трудящиеся столицы в своих требованиях, нужно полагать, пошли бы гораздо дальше куцых лозунгов внутрипартийной оппозиции.