Культурный подъем в республиканской Испании

 

Есть область, где, по единодуш­ному мнению историков граждан­ской войны в Испании, итоги дея­тельности сражавшейся республи­ки были бесспорно от начала и до конца положительными. Это ее деятельность в сфере культуры и искусства.

Тридцать два военных месяца были периодом животворного ин­теллектуального и творческого подъема. Это исключительное по­ложение не было случайным. Оно явилось следствием возникновения новых политических и социальных структур, нового порядка, устано­вившегося после июльского воен­ного мятежа.

Когда на смену существовавшей власти к рычагам управления при­шли антифашистская правитель­ственная коалиция и народные в полном смысле этого слова орга­низации, в республиканской зоне выстроилась целостная, по-своему стройная концепция культуры и ис­кусства, которая нашла свое отра­жение в официальных программах и конкретных делах.

Эта общность взглядов в понима­нии проблем культуры стала пока­зательной для всех разноречивых политических тенденций, пестрота которых была столь характерна для Испанской республики.

Создалось впечатление, что над различиями и трениями по тем или иным второстепенным проблемам, над всею подчас то здесь, то там проявлявшейся на практике несхо­жестью позиций преобладало еди­нодушие по существу философских и теоретических принципов, разде­лявшихся всеми.

Существо этих принципов мож­но лучше всего выразить как новое определение человека и общества, которое впервые в истории Испа­нии стало реальностью государ­ственной политики и побуди­тельным стимулом к действию.

На чем же оно основывалось? Несомненно, на самой высокой и самой положительной оценке чело­века, который становился целью всех усилий и забот. Наука, откры­тое для всех знание, разум — вот что лежало в основе всей культурной политики того времени.

Речь шла не только о том, чтобы построить мир, в котором мерой всему станет этот новый человек, живущий в более справедливом и гуманном обществе, но и о том, чтобы предоставить каждому, на­сколько это было возможно, духовные средства для содействия расцвету его личности, его энергии и творческой свободы.

То была весьма амбициозная, иногда страдавшая некоторой на­пыщенностью программа, но она охватывала все области деятельно­сти.

В ней несомненно присутствова­ло упоение словом и идеей большо­го дела, она стремилась быть на высоте проповедуемого идеала в условиях (национальных и интер­национальных — роста сил между­народного фашизма), когда многие предчувствовали, что судьба чело­века может оказаться в опасности.

Для осуществления этой про­граммы республиканская Испания располагала многочисленной и де­ятельной интеллигенцией. Следует отметить, что такая согласован­ность, такая атмосфера взаимной поддержки редко когда царила в отношениях между деятелями культуры и искусства и народными массами страны (которые логикой гражданской войны были вовле­чены в ряды Народной армии и профсоюзов).

Большинство ученых, исследова­телей, университетских преподава­телей, писателей и деятелей искус­ства, охваченные стихийным поры­вом, встали на защиту «народного дела». (Слова эти служили подза­головком великолепного ежемесяч­ного журнала «Ора де Эспанья», который издавался Альянсом ан­тифашистской интеллигенции.)

Во франкистской зоне, несмотря на ряд отдельных усилий, картина была далеко не столь блестящей. Вдобавок к тому, что деятелей культуры и искусства было здесь количественно гораздо меньше, причем это были в основном малоизвестные лица, сама доктрина, вернее, доктрины движения разде­ляли общее для европейского фа­шизма недоверие и пренебрежение к знанию и культуре, которое про­являлось в бесчисленных случаях сожжения книг на площадях Гер­мании, где на глазах у всех горели труды самых крупных ученых и деятелей культуры Европы, от Альберта Эйнштейна до Фрейда, от Томаса Манна до Ромена Роллана.

Подводя итоги культурной ра­боты республики, можно выделить два ее направления, во всем допол­няющие друг друга.

С одной стороны, это приобрете­ние и применение на практике зна­ний и культуры огромным числом людей. С другой — значительный творческий подъем, который имел место, несмотря на крайне небла­гоприятные условия военного времени.

 

Формы и средства

 

До мятежа, поднятого генерала­ми-заговорщиками в июле 1936 го­да, престиж испанской культуры во

290

всем мире был весьма высок. Твор­чество сменявших друг друга поко­лений писателей и деятелей искус­ства (их именовали соответственно поколениями 1898 года, 1927 года и Второй республики) наложило от­печаток на все сферы культурной жизни.

Испанская поэзия переживала в то время один из моментов своего высочайшего подъема, что позво­ляло говорить о ее втором «золо­том веке», представленном столь славными именами, как Антонио Мачадо, Рафаэль Альберти, Хорхе Гильен, Федерико Гарсиа Лорка и

т. д. Перечень этих имен был весь­ма пространным.

В области прозы (драматургия, эссеистика, роман) проводился энергичный поиск новых путей.

Преподаватели, исследователи, ученые, критики развернули кипу­чую деятельность, за успехами ко­торых следило все большее число людей, в том числе и людей, поль­зующихся мировой известностью.

В живописи — Пикассо и Миро, а среди композиторов — Мануэль де Фалья находились на передовом рубеже творческих поисков в Евро­пе.

Но этим поколениям творцов была присуща еще одна существен­ная особенность. Они чувствовали, что такая лихорадочная, внешне динамичная активность в силу своей элитарности уязвима и хруп­ка. Ибо в целом, а также с точки зрения статистики Испания в куль­турном отношении оставалась еще весьма отсталой страной: уровень неграмотности был высок, отста­вание чувствовалось повсюду, что отнюдь не беспокоило правящие классы. Но все больше станови­лось таких интеллектуалов, ко­торые, покинув свою «башню из слоновой кости», «выходили на улицу» (выражение, бывшее в моде в годы, предшествовавшие войне).

Если взглянуть на историю ис­панской культуры и искусства ме­жду 1900 и 1936 годами, то станет очевидной их все ускорявшаяся и необратимая радикализация. Лите­ратура и искусство вовлекались в борьбу, сражались, пропитывались идеологией. Астурийское восста­ние 1934 года стало новым и важным этапом этого процесса. Оно вынудило всех занять те или иные политические позиции, при­чем партии и профсоюзы левой ориентации добились при этом впечатляющего роста своих рядов. И если верно то, что в целом куль­турная горячка того времени не за­тронула широких слоев народа, то

причиной тому было отсутствие необходимых условий.

Когда же началась война, на­родные массы вышли на авансцену политической борьбы, вся эта ин­теллигенция самым активным

Карандашные наброски, изображающие участников II Международного конгресса писателей в защиту культуры в Валенсии и Мадриде.  — немецкая писательница Анна Зегерс,  — американский публицист Малкольм Коули, — французский публицист Жюльен Бенда и — датский писатель Мартин Андерсен Нексё.

291

образом устремилась в револю­цию. Она заняла свой «пост» (как тогда говорили) и оказалась перед лицом войны и всех тех проблем, которые в ходе войны решались. И по мере того, как все четче опреде­лялись ее социальные и идеологи­ческие позиции, деятельность и воздействие ее на все стороны жиз­ни в свою очередь становились все более определенными и глубоки­ми.

Мария Тереса Леон в своей книге «Общая хроника гражданской вой­ны» (" Cronica general de la Guerra civil ") с полным основанием отме­чала в 1937 году: «Поэты, которые были прежде попутчиками испан­ского пролетариата, стали сегодня его товарищами по оружию».

Оценивая значение новых орга­низационных структур, в рамках которых интеллектуалы-республи­канцы сосредоточили свою

деятельность во время гражданской войны в Испании, следует при­знать, что наиболее оригинальной и, несомненно, наиболее действен­ной из всех этих организаций стал Альянс антифашистской интелли­генции.

Он был основан в Париже во вре­мя Международного конгресса пи­сателей в защиту культуры, прохо­дившего с 21 по 25 июня 1935 года. После выборов в феврале 1936 года испанский альянс развернул свою работу, полностью встав на пози­ции Народного фронта. В июле 1936 года его ряды были еще до­вольно малочисленными (в нем тогда насчитывалось примерно пятьдесят членов). Но затем он стал пополняться и вскоре превра­тился в центр притяжения для большинства республиканских дея­телей искусства и интеллектуалов.

Один из классиков испанской ли­тературы XX века, поэт Антонио Мачадо, отмечал по этому поводу в журнале «Моно асуль», который стал выходить сразу же после нача­ла военного мятежа: «Они [интел­лектуалы. — Ж. С] осознали, что подлинной ценностью Испании был ее народ, открыв, таким обра­зом, эту истину, которая столько раз обнаруживалась на протяже­нии нашей истории... Народ при­шел в Альянс интеллектуалов, чтобы помочь им, направить в рус­ло нужной деятельности [их энер­гию] и воплотить в конкретные де­ла это открытие».

В Альянсе антифашистской ин­теллигенции собрались люди самых различных убеждений: от католика Хосе Бергамина (предсе­датель) до коммуниста Рафаэля Альберти (генеральный секре­тарь); в нем же состоял и будущий великий мастер мирового кино Луис Бюнюэль. Лишь анархисты воздержались от участия в альянсе.

На фронте вместе с рядовыми бойцами бок о бок находились та­кие выдающиеся поэты, как Ми­гель Эрнандес, Антонио Апарисио, Антонио Санчес Барбудо, Педро Гарфиас, который всю войну был политическим комиссаром в Анда­лусии, Лоренсо Варела, принадле­жавший к группе «Бронепоезд», ро­манист Рамон Сендер. Другие ин­теллектуалы по всей стране развер­нули кампанию по борьбе с негра­мотностью. Альянс антифашист­ской интеллигенции действовал по­всюду: в казармах, госпиталях и даже на фронте.

Альянс активизировал свою дея­тельность на всей территории рес­публики; издавал журналы (такие, как «Буке рохо» ("El Buque rojo ") и другой, уже упоминавшийся и на­иболее известный, «Моно асуль»,

Участники II Международного Конгресса в защиту культуры. Алексей Толстой,  Жан Ришар Блок и на с. 293 — Эрнест Хемингуэй.

292

который бесплатно распространя­ли среди бойцов на фронтах); про­водил просветительные кампании, используя для этих целей афиши, лекции, выставки рисунков на самые различные темы, будь то умение обращаться с огне­стрельным оружием или курс поли­тического образования, разъяс­няющий принципы, которыми ру­ководствовался Народный фронт.

В преамбуле звучного Манифе­ста, опубликованного альянсом в первые недели войны, ничто не сковывало ораторского пыла и не ограничивало размаха взятых на себя обязательств.

«Мы, — говорилось в Манифе­сте, — писатели, деятели искусства, ученые-исследователи, посвятив­шие себя интеллектуальной дея­тельности, объединились против фашизма... чтобы защитить куль­туру, ее национальные и всемирные ценности — ценности непреходящие и ценности, находящиеся в состоя­нии непрерывного созидания. Мы заявляем о нашем полном и актив­ном единении и отождествлении с народом».

Это «отождествление» интеллек­туалов с Народным фронтом и его различными правительствами, со­хранялось и не ослабевало вплоть до конца войны.

Так, например, 258 наиболее славных своими именами людей в Испании поддержали большую речь доктора Негрина, произнесен­ную им 28 февраля 1938 года; они подписали Манифест, в котором можно было прочесть следующее:

«Мы — ученые, писатели и худож­ники — полны решимости публично и самым торжественным образом вновь подтвердить нашу поддерж­ку Испанской республики».

Среди тех, кто поставил свою подпись и тем самым выразил свое доверие республике, были и прожи­вавшие вне Испании известный профессор, историк и эссеист Америко Кастро и художник Хоан Миро.

Одним из наиболее впечатляю­щих мероприятий, проведенных альянсом, была, без всякого сомне­ния, организация II Международ­ного конгресса писателей-антифа­шистов в защиту культуры. Откры­тие его состоялось 4 июля 1937 года в Валенсии, но вскоре его ме­стопребывание было перенесено в Мадрид, где в то время шла подго­товка к Брунетской операции. Здесь, в Мадриде, несмотря на бомбардировки и почти полное окружение столицы неприятелем, конгресс продолжил свою работу. Затем совсем ненадолго он пере­ехал в Барселону и закончил свою работу 10 июля 1937 года в Пари­же.

Успех конгресса был необычайно велик; на нем собрались вместе на­иболее известные всему миру ин­теллектуалы, которые уже самим фактом своего участия в конгрес­се наглядно продемонстрировали свою поддержку делу Испанской республики.

Напомним лишь некоторые из наиболее известных имен: Жюльен Бенда, Жан Ришар Блок, Андре Шамсон, Джон Дос Пассос, Илья Эренбург, Николас Гильен, Эрнест Хемингуэй, Ленгстон Хьюз, Ми­хаил Кольцов, Андре Мальро, Ху­ан Маринельо, Пабло Неруда, Октавио Пас, Людвиг Ренн, Густав Реглер, Алексей Толстой, Тристан Тцара и другие.

На заключительном заседании в Париже присутствовали Луи Ара­гон, Эльза Триоле, Генрих Манн.

Инициатива проведения конгрес­са, принадлежавшая Альянсу анти­фашистской интеллигенции полу­чила полную поддержку со сто­роны Международного комитета борьбы против войны и фашизма, которым руководили тогда такие писатели, как Ромен Роллан, Ан­дре Мальро, Джон Дос Пассос и Генрих Манн.

Отклик, который получил II

Международный конгресс писателей-антифашистов в защиту культуры, во всем мире был весьма значи­тельным.

Самим фактом открытия кон­гресса в Испании и в еще большей степени перенесением его место­пребывания в Мадрид — город-му­ченик, являвшийся символом все­го республиканского дела — альянс продемонстрировал всему миру, что все духовные, творческие, гу­манистические силы без всяких ого­ворок поддерживают Испанскую республику. Тем самым все эти си­лы открыто осудили франкистскую авантюру.

Оценивая деятельность испан­ских интеллектуалов, как тех, кто находился в республиканской зоне, так и тех деятелей искусства и на­уки, которые оказались за рубежом (Пикассо, Миро и другие), можно с полным основанием, без обиняков

293

и преувеличения сказать, что своей активностью, занятой ими пози­цией они в громадной степени со­действовали созданию в глазах все­го мира (и особенно у очень чув­ствительной к проблемам куль­туры общественности демократи­ческих стран Европы) благородно­го образа Испанской республики и наиболее благоприятных о ней представлений.

Иными словами, всеохватываю­щая деятельность испанских интел­лектуалов, их международный пре­стиж явились своего рода диплома­тическим представительством Ис­пании, которое одновременно эф­фективно и динамично проводило свою работу во всех уголках земно­го шара. (Кстати, некоторым из них действительно доводилось вы­полнять дипломатические поруче­ния.)

Не будет преувеличением ска­зать по этому поводу, что испан­ские деятели культуры играли свое­го рода роль катализатора между­народной солидарности писателей с республиканской Испанией, а та­кая солидарность в свою очередь помогала республиканскому делу за рубежом и даже оказывала воз­действие на межгосударственные отношения.

В первую очередь эта солидар­ность проявилась в Южной Амери­ке, где Испанская республика бла­годаря своим тесным связям, суще­ствующим между испаноязычными деятелями культуры, получала столь многочисленные проявления симпатии и поддержки, что все это вынудило реакционные правитель­ства латиноамериканских стран держаться в рамках нейтралитета.

Мировая слава, которую имели наиболее известные из испанских интеллектуалов, способствовала росту престижа и статуса республи­канского правительства, предста­вителям которого официальные круги за рубежом зачастую оказы­вали плохой прием.

С другой стороны, следует еще раз подчеркнуть, что интеллек­туалы, выполняя свою культурную миссию в самой гуще нового обще­ства, служили своего рода связую­щим звеном между различными слоями населения. Одновременно они обеспечивали народной плю­ралистической республике столь необходимую ей поддержку извне; в равной мере поддержка ими ре­спубликанского дела в глазах всего мира служила гарантией привер­женности республики идеалам гу­манизма, того самого гуманизма, в ненависти к которому столь изощ­рялся фашизм. По-своему, и осо­бенно в тех вопросах, которыми они были озабочены, их поддержка служила гарантией правоты народ­ного дела. Совсем особое значение имело участие деятелей культуры в войне, и они сами, очевидно, хоро­шо отдавали себе в этом отчет.

Заслугой Испанской республики, ее гражданских и военных ответ­ственных лиц, а также такого ее формирования, как Пятый полк, являлась деятельность по защите народного достояния, которому угрожало уничтожение. Особенно активной она была на первом этапе войны.

Превратности конфликта (воз­душные бомбардировки, артилле­рийские обстрелы, бои на улицах городов и т. д.) подвергали вели­чайшей опасности памятники архи­тектуры и искусства Испании. С другой стороны, франкистские пропагандисты, хорошо сознавав­шие, насколько мощный отзвук могут породить за рубежом сооб­щения об уничтожении произведе­ний искусства, распускали и под­держивали на этот счет самые фан­тастические слухи.

Помимо сообщений о «система­тическом уничтожении и надруга­тельстве над произведениями рели­гиозного содержания», они регу­лярно объявляли о том, что про­изведения искусства из музея Пра­до были «распроданы русским», что «милисьянос с наслаждением громили хранилища произведений искусства в Прадо или во двор­це Лириа» (бывшая мадридская резиденция герцога Альбы), кото­рый, кстати, был подвергнут бом­бардировке германской авиацией в ноябре 1936 года. Словом, ими распускались всевозможные небы­лицы, предназначенные отнюдь не для изображения действительного положения вещей, но лишь для дискредитации республики каким угодно способом.

Тем не менее эта кампания кле­веты вызывала озабоченность в странах Европы, и особенно в Ве­ликобритании. Опровержение по­добных слухов стало настоятель­ной необходимостью. С этой целью правительство республики пригласило в Испанию английскую комиссию, которая должна была на месте убедиться в лживости франкистской пропаганды и, на­оборот, в значительности достиже­ний республики.

Видными членами этой комис­сии были сэр Фредерик Кенион и Джеймс Дж. Манн, получившие возможность побывать везде, где им хотелось. По возвращении в Англию в своих отчетах они рас­сказали, с какой ревностной забо­той республиканские власти ведут работу по защите национальных богатств страны.

Памятники архитектуры, ко­торые, естественно, нельзя было вывезти из района боев, старатель­но укрывались слоями мешков с песком. Все произведения искус­ства, которые можно было эвакуи­ровать, перевозились в относитель­но безопасные места. Самые зна­менитые собрания картин Прадо, тщательно упакованные в огне­упорные материалы, были эвакуи­рованы в Валенсию. Пятьсот кар­тин, среди которых находилась и величественная картина «Мени­ны» Веласкеса, укрыли в одной

294

из двух башен замка Серранос, чьи стены были способны выдер­жать бомбовые удары. Бесцен­ные произведения, украшавшие дворец Лириа, были спасены от по­жара и эвакуированы милисьянос. В подвалах Прадо, Археологиче­ского музея и церкви Сан-Франци­ско было спрятано более 5 тысяч картин из государственных и частных собраний. Некоторые коллекции были все-таки вывезены за рубеж, где об их сохранности по­заботилась Лига наций.

В подвалах здания Националь­ной библиотеки сохранялось 40 ты­сяч уложенных в стальные ящики редчайших книг. Этот перечень можно продолжать до бесконечно­сти.

Генералидад Каталонии делал также все, что было в его силах, чтобы сохранить памятники искус­ства на своей территории.

Правда, в первые дни после воен­ного мятежа множество памятни­ков пострадало здесь от слепого и мстительного гнева фанатизированных антиклерикалов. (Согласно Пабло Аскарате, который в то вре­мя был послом республики в Лондоне, в результате подобных дей­ствий погибло до 60% произведе­ний средневекового каталонского искусства и искусства барокко.) Однако в дальнейшем на протяже­нии всей войны в Каталонии про­водилась постоянная и весьма значительная работа по сохранению максимально большего числа па­мятников.

Бывший советник по культуре Генералидада Каталонии Пи Суньер в своих мемуарах пишет: «Если некоторые обезумевшие от гнева люди и подожгли какое-то количе­ство церквей, то другие тут же принимались тушить пожары, спа­сая алтари и церковные сокрови­ща». Однако результаты этих уси­лий по спасению церквей и алтарей даже в Барселоне были малоуте­шительными.

Чтобы противостоять этим ико­ноборческим по своему характеру действиям, гражданские и военные власти стали проводить в войсках, привыкших смотреть на церкви скорее как на символ угнетения, чем как на памятники прошлого, разъяснительную и просветитель­ную работу.

Они стремились внушить уваже­ние ко всему, что являлось на­родным достоянием. Повсюду, и особенно тщательно в Мадриде, с помощью министерства народного просвещения и Пятого полка со­ставлялись списки наиболее ценных памятников искусства и предпринимались усилия для обес­печения их сохранности.

В провинциях создавались «Ко­митеты защиты художественных и исторических ценностей» (по край­ней мере именно так назывался со­ответствующий комитет в Аликан­те). В каждой деревне комитет этот представляла «хунта делегатов» (" junta delegada ").

В целях сохранения художествен­ного достояния Каталонии Генера­лидад организовал проведение крупных выставок средневекового каталонского искусства в Париже и Нью-Йорке. В свою очередь цен­тральное правительство республи­ки организовывало передвижные выставки, проводившиеся в рам­ках деятельности «культурных мис­сий». Благодаря такого рода вы­ставкам жители многочисленных небольших городов получили воз­можность увидеть картины Гойи или Берругете.

С другой стороны, тысячи про­изведений искусства после кропот­ливого процесса инвентаризации были отправлены на хранение в удаленные от театра военных дей­ствий города, такие, как Олот, Жерона, Вик и т. д.

Именно под углом зрения береж­ного отношения к национальным богатствам следует напомнить об одном любопытном и весьма пока­зательном событии, в ходе которо­го обнаружилось, насколько испан­ский народ почитал все, что в его восприятии олицетворяло культу­ру. В первые дни битвы за Мад­рид в ноябре 1936 года Альянс анти­фашистской интеллигенции с по­мощью Пятого полка эвакуировал в провинцию Левант престарелых или больных деятелей науки и искусства, чтобы оградить их от чрез­мерно тяжелых условий мадрид­ской жизни с ее ежедневными бом­бардировками и артиллерийским обстрелом. Тогда этому мероприя­тию придумали название «Эвакуа­ция мозгов». После торжественной церемонии проводов сотни эвакуи­руемых заняли свои места в ваго­нах специального поезда и напра­вились в Валенсию.

 

Зримый расцвет

 

Параллельно с деятельностью, развернутой интеллигенцией (а за­частую и под ее воздействием), ре­спублика предпринимала весьма значительные усилия для преодо­ления неграмотности и распро­странения знаний в массах. Действительно, всеобщее образование, а также повышение культурного уровня населения в целом являлись одной из первоочередных задач, которые республика ставила перед собой.

В «Тринадцати целях войны» правительства Негрина по этому поводу говорилось следующее: «Обеспечение культурного, физиче­ского и морального подъема наро­да будет одной из основных забот государства».

Нет ничего удивительного в том, что эта забота побудила республи­ку осуществить целый комплекс целенаправленных мер. Неотлож­ность их становилась вполне оче­видной хотя бы потому, что в 1930 году, по данным последней из про­веденных перед войной в Испании

295

переписей, уровень неграмотности оставался очень высоким. И как об этом свидетельствуют взятые из

официальных статистических мате­риалов и приводимые в таблице данные, уровень неграмотности снижался весьма медленно.

Напомним для сравнения, что в 1940 году процент неграмотных в США составлял 2,9%, во Фран­ции — 3,4%. В Италии по переписи 1931 года он равнялся 21,6%, в Гре­ции (по данным 1928 года) и в Португалии  — 50,4%.

Таким образом, накануне гра­жданской войны почти половина населения Испании была неграмот­на. Особенно высоким был уровень неграмотности среди крестьян, а также в некоторых отдельных про­винциях. Напомним, что именно из крестьянской среды Народная ар­мия черпала свои самые значи­тельные контингенты. И не случай­но поэтому «культурная милиция» уделяла столько внимания учебе призывников. Перед ней ставилась задача повсюду, даже в сражаю­щихся армейских частях, распро­странять начатки знаний. Декрет министра народного просвещения Хесуса Эрнандеса от 30 января 1937 года привел лишь к официаль­ному признанию школ, фактически действовавших на фронтах с сентя­бря 1936 года.

Во втором, более подробном де­крете от 18 мая 1937 года определя­лись средства для осуществления этого обширного замысла. Был со­здан штаб «культурной милиции», в состав которого входили гене­ральный инспектор, три его заме­стителя, фронтовые инспектора, ее представители в дивизиях, бригадах и батальонах. Все это свиде­тельствует о том, какое значение придавалось культурной работе.

Для содействия открытию новых школ в деревнях и на фронтах и для покупки учебников министерство народного просвещения предоста­вило кредит в 7 миллионов песет. Для работников «культурной ми­лиции» оно выпустило «Школьное пособие антифашиста». Первое из­дание книги разошлось в течение месяца, что побудило выпустить ее вторым тиражом.

Плакат на каталанском языке: «Новая школа — свободный народ».

Впечатляющими были уже пер­вые итоги деятельности работ­ников «культурной милиции» (по данным различных источников, их численность колебалась от 1500 до 2000 человек). За один месяц ими было создано на фронтах 800 школ, в которые поступило 150 ты­сяч книг.

Более основательно итоги их ра­боты были подведены годом поз­же, в составленном в январе 1938 года отчете, который был опубли­кован в журнале «Хувентуд» от 4 февраля 1938 года и затем перепе­чатан другими журналами. (Это один из последних отчетов, ко­торыми мы располагаем.) Вот его данные:

Было организовано 2047 солдатских школ.

20 военных училищ и интернатов.

167 солдатских клубов.

Выпущено 4223 стенные газеты (в тран­шеях или казармах).

Проведено 531 585 коллективных и 281 361 индивидуальных занятий.

Организовано 183 подготовительных курса для офицеров.

Проведено 20077 бесед и лекций.

На фронтах было проведено 608 кино­сеансов и показано 68 представлений куколь­ного театра. Кроме того, прямо на фронте проводились художественные выставки. Существовала и такая форма работы, как бе­седы с неприятелем, которые велись через громкоговоритель из траншей прямо с пере­довой.

Проведено 200 радиопередач. В госпиталях и казармах создано 1000 библиотек.

В соответствии с различными, но согласующимися между собой оценками до 60 тысяч солдат на­учились читать и писать.

Вернувшись из своей поездки по республиканскому фронту, предсе­датель Социалистической партии города Женевы Леон Николь за­явил по этому поводу: «Никогда еще ни в одной из войн и ни в одной армии мира не было откры­то такого количества школ, как в траншеях республиканской Испа­нии».

296

И даже Робер Бразильяк в своей «Истории войны в Испании», до­вольно посредственной апологии франкизма, замечает по поводу этого феномена, который он назы­вает «школа в траншеях»: «Сколь бы ни были преувеличенными публикации, следует признать, что на протяжении 1938 года в этом на­правлении предпринимались уси­лия, которым присуще нечто тро­гательное».

В действительности же это был могучий рывок к культуре, множе­ство свидетельств которому можно найти в военной прессе того време­ни. Иллюстрацией того, как реша­лась проблема духовного форми­рования бойцов, служат многочис­ленные фотографии, запечатлев­шие милисьянос, которые в пере­рывах между двумя боями, ли­шенные каких бы то ни было усло­вий для учебы, погружались в нее с головой.

В этой общенациональной кам­пании по распространению

 

Битва за Мадрид пробудила интерес к чтению у полуграмотных крестьян. Газеты давали сводки с фронта .

культуры участвовали выдающиеся деятели испанской литературы. Их частые выезды на фронт или же по­стоянное там присутствие, как это было, например, с писателем Ми­гелем Эрнандесом, побуждали бойцов еще сильнее стремиться к знаниям.

Отныне культура становилась своего рода новым национальным кумиром; тяга общества к культу­ре была поразительна по своей интенсивности.

В книге «Военный дневник сол­дата» Висенте Салас Виу пишет:

«В занимаемой нами траншее, которую отделяет от неприятеля лишь пространство в несколько ме­тров, солдаты штыками вырыли в земле нишу, в которой они устано­вили небольшой, забитый книгами шкаф. Перед ним из песка сооруже­на скамья, на которой они усажи­ваются, когда хотят почитать. Ря­дом же на доске вывешена стенная газета. На ней — фотографии, ло­зунги, статьи наших политических лидеров или писателей, где они анализируют борьбу, которую мы ведем, и мотивы, которыми мы руководствуемся».

Культ знания и образования не ограничивался рамками фронта. Тыл от фронта в этом отноше­нии ничуть не отставал. Редко слу­чалось, чтобы мероприятия го­сударственных властей и инициа­тивы на местном уровне содейст­вовали друг другу, а не осуществ­лялись вразнобой, как это столь часто имело место в других слу­чаях.

И если в республике снизилось промышленное производство, ес­ли в некоторых районах резко упала урожайность земли, то шко­лы повсюду работали без пере­боя.

Бюджет министерства народно­го просвещения за 1937 год свиде­тельствовал о масштабности уси­лий, предпринимавшихся в обла­сти образования:

В соответствии с декретом от 21 ноября 1936 года создавались ра­бочие институты, учащимися ко­торых могли стать люди в возрасте от 15 до 35 лет, направленные на учебу профсоюзными или моло­дежными организациями. В этих институтах в течение двух лет их готовили к экзамену на степень бакалавра.

Такие рабочие институты, препо­давание в которых было, разумеет­ся, бесплатным, открылись в горо­дах Валенсия, Барселона, Сабадель, Линарес и др.

Дополнительным декретом от 6 сентября 1937 года «всем выход­цам из народа» в целях предоста­вления им возможности получить высшее образование выделялись стипендии. На эти цели предпола­галось выделить из бюджета до 25 миллионов песет. Каждый студент получал от 200 до 300 песет в ме­сяц, и это при том, что он не обязан был оставлять работу, если тако­вая у него имелась. Те же из студен­тов, которые, начав учиться, были вынуждены оставить работу, получали стипендию в размере своей последней зарплаты.

Школы открывали повсюду. На­пример, в Алкое, в провинции Али­канте, только с сентября 1936 года по март 1937 года было открыто 9 школьных классов для мальчиков, 8 — для девочек, создано 17 детских садов. Всего же число школьных классов в городе возросло с 36 до 109.

В учредительных статутах созда­вавшихся тогда многочисленных сельских и промышленных коллек­тивов один или несколько парагра­фов обязательно отводились про­блемам культуры (школ, библио­тек и т. д.).

За годы гражданской войны чис­ло обученных чтению и письму лю­дей в республиканской зоне дости­гло 300 тысяч.

Другим феноменом, свидетель­ствовавшим о происходящем куль­турном подъеме, стал спонтанный рост числа печатных изданий. По­сле 18 июля 1936 года число прежде издававшихся газет и журналов со­кратилось незначительно. Правда, на имущество газет, известных своим реакционным направлением, был наложен арест, а затем эти га­зеты были переданы в распоряже­ние профсоюзных организаций и политических партий. Любопытно отметить тот факт, что, несмотря на трудности с обеспечением бума­гой, некоторое количество низко­пробных, если не сказать пустей­ших, изданий все же продолжало выходить в свет.

Но главное заключается в том, что появились сотни новых изда­ний. Захлестнувший всю республи­канскую Испанию поток числа из­даний особенно затронул фронто­вую прессу.

Первые печатные органы народ­ной милиции вышли в свет уже в конце июля 1936 года. Это были га­зета «Авансе», которая издавалась

298

в колонне Мангада, и ежедневная газета Пятого полка «Милисиа популяр».

Своя газета выходила не только в каждом армейском корпусе, ди­визии, бригаде, но и почти в ка­ждом батальоне и даже во многих ротах. Правда, зачастую это при­водило к тому, что газету выпуска­ли случайные люди и подручными средствами.

Военный комиссариат, как, впро­чем, и военное командование со­действовали развитию этого само­произвольного в своей основе про­цесса, поскольку воздействие фрон­товой прессы сказывалось на двух важнейших аспектах.

С одной стороны, фронтовая пресса позволяла везде и повсюду распространять информацию воен­ного и политического характера, освещать любые темы, предназна­ченные поддерживать и укреплять моральный дух и физическое здо­ровье солдата. (Ведь во фронтовых газетах можно было встретить ста­тьи на самые разные темы, начиная от личной гигиены и кончая анали­зом политической ситуации.)

Другим и, несомненно, наиболее важным аспектом деятельности фронтовой прессы было то, что она являлась средством самовыра­жения и тем самым приобщения к целям общей борьбы для всех, на­чиная с простого солдата (и в первую очередь именно для него) и кончая высшим командным соста­вом.

В тех или иных формах, будь то статьи, рисунки, стихи, сказки или что-либо другое, в этих газетах и журналах, создававшихся солдата­ми и для солдат и порой печатав­шихся в походных типографиях в каких-нибудь нескольких метрах от фронта, требовалось участие и со­трудничество всех.

Суть этих изданий как раз и со­стояла в том, чтобы передать дух этого сотрудничества, саму духов­ную атмосферу, присущую данной военной части.

И народ, приобщаясь к знаниям, понимал, что он получил теперь доступ к слову, что он наконец-то может использовать по своему ус­мотрению органы массовой ин­формации.

Чтобы осознать, насколько вели­ко было значение военной прессы, достаточно указать, что количе­ство учтенных исключительно ар­мейских изданий в течение всей войны перевалило за 500 наимено­ваний. Конечно, продолжитель­ность жизни каждой такой газеты была невелика, а технический уро­вень издания не слишком высок (хотя порой встречались удиви­тельные издания). Но все эти тех­нические трудности, так же как и профессиональная слабость мно­гих публиковавшихся материалов, имели сугубо второстепенное зна­чение. Действительно, фронтовой прессе не хватало настоящих жур­налистов, бумаги, технических средств, а передвижение военных частей отнюдь не способствовало делу регулярного выпуска газет. Но главное состояло в том, что ты­сячи солдат получили возможность писать, публиковать свои мате­риалы, поддерживать свою боевую активность авторитетом печатного слова, которое, по их мнению, при­давало