Переворот в Мадриде и капитуляция

В ночь с субботы 4-го на воск­ресенье 5 марта 1939 года семеро заговорщиков, из которых один был высокопоставленным воен­ным, а шестеро других — политиче­скими деятелями, причем один из них — весьма известным, проникли незадолго до полуночи в обширное подземелье министерства финан­сов. Это здание в Мадриде было построено архитектором Франсиско Сабатини еще в период правле­ния Карла III, и во времена бурбонской монархии в нем размещалось правление центральных тамо­жен королевства.

Семеро заговорщиков, которые долго совещались между собой, прежде чем привести в исполнение свой план, направились в малень­кую комнату, в которой находился микрофон, связанный с радиопере­датчиком «Радио-Мадрид», откуда всего два с половиной года тому назад генерал Миаха призывал жи­телей Мадрида превратить столи­цу Испании в «могилу фашизма».

Когда на часах пробило полночь, диктор мадридского радио, обыч­но читавший ежедневную военную сводку о положении на фронтах, которую миллионы испанцев в тот вечер ожидали с особой тревогой из-за бесчисленных слухов относи­тельно подлинных перспектив со­противления, монотонным голо­сом изложил ее содержание.

«За исключением бомбардиров­ки вражеской авиацией Валенсии, Сагунто, Аликанте и нескольких деревень этой же провинции, — ска­зал он — нет никаких новостей, за­служивающих упоминания».

Эта обычная формулировка бы­ла не более чем уловкой.

Затем, согласно весьма много­численным свидетельствам, диктор вдруг начал говорить голосом зна­чительным и торжественным, в ко­тором чувствовалось волнение.

«Граждане! — сказал он, — мне предстоит сейчас довести до ваше­го сведения весьма важное заявле­ние».

И взяв в руки три машинописные страницы, которые ему протянули, он стал не спеша зачитывать их со­держание. Чтение это началось звучным обращением: «Испанские труженики! Антифашистский на­род!»

В заявлении, пересыпанном не­благозвучными эпитетами в адрес правительства Негрина, открыто отрицалась его законность.

Правительство Негрина обвиня­лось в том, что «оно не выполнило ни одного из обещаний, данных им после падения Каталонии».

Отождествив президента респуб­лики Мануэля Асанью, который, находясь во Франции, только что сложил с себя свои высокие полно­мочия, с Хуаном Негрином и ми­нистрами, которые вместе с ним прибыли в Центрально-южную зо­ну, заявление обвиняло этих поли­тических деятелей, или, как там бы­ло сказано, «руководителей сопро­тивления», в том, что они «покину­ли свои посты и подготавливают себе позорное бегство, чтобы спа­сти свои жизни ценою бесчестья».

Эта преамбула имела целью оправдать принятое заговорщика­ми решение, которое в тексте за­явления раскрывалось в следую­щих выражениях:

«Чтобы предупредить этот по­зорный акт и не допустить дезер­тирства в настоящий, столь ответ­ственный момент, был создан На­циональный совет обороны. Во­одушевленные чувством ответ­ственности за ту миссию, которую мы решили возложить на себя, во­одушевленные полной уверен­ностью, которую нам придает на­ше прошлое, настоящее и будущее, мы обращаемся ко всем трудящим­ся, ко всем антифашистам, ко всем испанцам, чтобы сказать им от имени Совета обороны, который принял на себя все полномочия в тот момент, когда правительство Негрина позорным образом от них отказалось ( sic ! ), что, преиспол­ненные сознанием своего долга, мы им гарантируем, что никто не сможет уклониться от исполнения своих обязанностей и избежать от­ветственности... Мы не дезерти­руем, и мы не потерпим дезертир­ства... Мы усилим сопротивление, чтобы наше дело не было запятна­но позором и презрением... «Или мы спасемся все вместе, или же погибнем все». Эти слова доктора Негрина Национальный совет обороны намеревается осуществ­лять на деле. Вот почему мы обра­щаемся к вам за помощью и со­трудничеством. Мы будем безжа­лостны к тем, кто откажется вы­полнить свой долг».

Здесь диктор прервал чтение и объявил, что Хуан Бестейро, «ко­торого мне нет нужды представ­лять вам», выступит с кратким обращением.

Старый вождь Испанской соци­алистической рабочей партии,

274

который на протяжении всей войны не переставал проповедо­вать «почетный мир с генералом Франко», согласно многочислен­ным свидетельствам, начал гово­рить «энергичным, но дрожащим голосом».

«Дорогие сограждане! Настал час объявить правду и освободить нас из тенет лжи, которыми нас опутали... Правительство Негрина, со свойственной ему манерой скры­вать правду, с его полуправдами, его лживыми обещаниями, не имеет иной цели, кроме как вы­играть время... Эта политика от­срочки в решении проблем, ко­торые всех нас занимают, ставит перед собою цель поддерживать извращенное убеждение в том, что осложнение международной обста­новки разрешится всемирной ката­строфой, в которой, вместе с наши­ми, пролетарские массы несколь­ких наций найдут свою гибель».

Начав с обвинения правитель­ства Негрина в том, что оно ни много ни мало стремится распро­странить испанскую трагедию в масштабах всей планеты, старик добавил, что в результате отказа Мануэля Асаньи от своих функций главы республики республика была «обезглавлена», а правительство Негрина не имеет больше никакой «законной основы» и поэтому не

Развалины Университетского городка в северной части Мадрида, где шли ожесточенные бои.

275

может «ни под каким предлогом претендовать на то, что оно пред­ставляет граждан Республики».

«Республиканская обществен­ность по горло сыта этим ката­строфическим фанатизмом... Я об­ращаюсь к вам из города Мад­рида... который с достоинством перенес свое мученичество... я за­являю вам сегодня, что именно в момент поражения следует дока­зать... свое моральное мужество, которым мы, безусловно, обла­даем. Можно проиграть, но проиграть с честью и достоинством... Я утверждаю, что моральная побе­да такого рода стоит больше, чем материальная, достигнутая ценою маневров и унижений. Вот почему, взывая к вашему чувству ответ­ственности, я прошу вас в этот тяжелый момент поддержать, как мы и сами стремимся это сделать, за­конную власть Республики, кото­рая временно сосредоточивается в руках военных властей».

Свидетель этой сцены, X. Гарсиа Прадас, вспоминает в своих мемуа­рах «Как завершилась война в Ис­пании», что, закончив выступление несколькими эффектными взмаха­ми «своих рук в крахмальных ман­жетах», Хулиан Бестейро «зарыдал».

Диктор тут же передал микро­фон командующему армии Центра полковнику Касадо, который заго­ворил без околичностей.

Не утруждая себя рассуждения­ми конституционного характера, которые были выдвинуты в заявле­нии и речи Хулиана Бестейро, он не сделал даже намека на возмож­ность сопротивления.

Ключевым словом его выступле­ния было слово «мир».

Слово это, прозвучавшее в ис­кусно организованной обстановке смятения, становилось полюсом притяжения для части республи­канской общественности и для многих частей Народной армии, которым не разъяснялось, на каких условиях наступит мир.

Если целью полковника Касадо было заключение мира любой це­ной, то для подполковника Сиприано Меры, который сменил его на волнах «Радио-Мадрид», это бы­ло не так.

Командуя IV армейским корпу­сом, который прикрывал фронт под Гвадалахарой, Мера согласил­ся присоединиться к заговору, ду­шой которого был Касадо, веря и надеясь, что каудильо согласится заключить «почетный мир».

И он говорил об этом в таких вы­ражениях, которые по прошествии времени показывают нам беспоч­венного мечтателя.

«С этой минуты, — вскричал он, — Испания располагает правитель­ством и берет на себя высокую цель: добиться мира, почетного мира, основанного на незыблемых принципах справедливости и брат­ства ( sic !), мира без унижений и слабости... Если же, к несчастью, предложение такого мира, кото­рого мы хотим, упрется в стену непонимания, я торжественно за­являю вам, что тогда мы будем действовать, как подобает солда­там, и будем находиться на своих боевых постах до самой смерти, с тем чтобы защитить независи­мость».

Далее наступило молчание.

И сразу же как те, кто взял на се­бя инициативу проведения государ­ственного переворота, так и те, кто остался на стороне Негрина и ми­нистров, верных принципу мини­стерской солидарности и своему мандату, развернули лихорадоч­ную активность, целью которой было или заключение мира любой ценой (то есть, по сути дела, капи­туляция), или же продолжение со­противления с задачей нахождения такого выхода из войны, который не был бы бедствием для Испан­ской республики и для сотен тысяч бойцов, еще находившихся под ружьем.