Олег куприн                                     ОН БЫЛ СОЛДАТОМ

Дорога петляет по лесу. Колея едва угадывается, заросла травой. Трава рыжая, примятая дождями. Видно, мало кто здесь ездит. Забытый путь. Или опасный...

Тихо. Только слегка поскрипывают подводы. Закроешь глаза — и ви­дишь детство, другую осень и другую дорогу, но обязательно что-нибудь мирное. Хорошая тишина, добрая и большая. В такой тишине можно услы­шать тысячи звуков. Шорох моря. Чуть слышные шаги матери. Даже безмолвие падающего снега.

— Федор Иосифович, вы были на Каспийском море?
— Нет, Володя. А что?

— Родился я там, а вот не помню. Интересно, какое оно...

— Соленое.

Володя лежит на спине, смотрит в серое небо, на ветки деревьев с баг­ровыми листочками. Листочки чуть трепещут на легком ветерке, словно прощаются с этим миром. Дунет чуть посильнее, и летят они вниз, падают в лужи и отправляются в грустное осеннее плавание маленькие кораблики.

Где-то в стороне хлопнул винтовочный выстрел. За ним второй, тре­тий. И опять тихо. Только теперь тишина другая, зловещая, военная тиши­на. И думать нужно не о том, что было в прошлом, а о том, что ждет тебя через минуту, вот за тем очередным поворотом лесной дороги.

Они едут уже не первые сутки. Пять партизан-подрывников держат путь в штаб соединения. Они в разных отрядах, и дела у них в штабе разные. Федор Иосифович Кравченко торопился за взрывчаткой, а Володя Бондаренко просто не хотел расставаться с командиром. Да и потом мало ли что может случиться. Лишний автомат в таком путешествии не помешает.

Места по дороге от лагеря подрывников до штаба соединения знакомые, да только неизвестно, кто там хозяйничает. Может, немцы, может, партизаны, а может, ни одного вооруженного человека не встретишь на пу­ти. Случается и такое.

Впереди верхом трясется Володя Казначеев. Вроде как авангард и раз­ведка в одно и то же время. Уезжает вперед, возвращается. Перекинется с кем-нибудь словечком, закурит — и рысцой опять вперед. Вот снова едет навстречу.

— Товарищ командир, сейчас будет опушка. Дальше Любешов. Нико­го не видно.

— Далеко? — спрашивает Кравченко.

— С километр.

Подъехали к опушке. Остановились. Надо посмотреть, что к чему.

Дорога выходит из леса и, распрямившись, бежит к селу. У домиков никого не видно. Вдоль дороги несколько островков кустарников. Обходить село далековато. Решили ехать прямо. Казначеев поскакал вперед.

Первая очередь прозвучала, когда село уже было совсем близко. Воло­дя Бондаренко отчетливо видел, как из придорожной канавы вдруг подня­лось десятка два человек, а Казначеев свалился с лошади и, пригнувшись, побежал к кустарнику.

Бондаренко спрыгнул с подводы. Рядом оказался Воловик. Оба они бросились вперед. Кто-то из них крикнул на ходу:

— Мы прикроем... Уходите!

Подводы рванулись в сторону. Кравченко, не отрываясь, смотрел назад, туда, откуда гремели очереди. Лошади, перепуганные стрельбой, нес­лись, не разбирая дороги. Впереди показался лесок. Для партизан это, счи­тай, дом, здесь каждое дерево помогает. Но Кравченко по-прежнему смот­рел назад. Там все еще шел бой.

— Держатся ребята, — донеслись до него слова Михайлова, комисса­ра соседнего отряда подрывников.

— Продержатся, — отвечал Кравченко. — Володька не в таких пере­делках бывал. Сейчас придут.

Кравченко верил, что именно так и будет. Через несколько минут спо­койный и молчаливый Володя займет свое место на подводе рядом с ним. На вопросы будет отвечать нехотя и односложно. И Федору Иосифовичу, как всегда, захочется сказать ему какие-то хорошие и нежные слова, как сыну или младшему брату, но он их не скажет...

Подводы въехали в лесок. Как ни прислушивался Кравченко, выстре­лов слышно не было. Снова тишина.

— Подождем? — спросил Михайлов.

— Немного, — отозвался Кравченко.

Если бы только от него зависело, он бы простоял здесь час, два, сут­ки. Нет, он пошел бы навстречу. Даже не так, он бы остался с Володькой в прикрытии. Но он командир. Где-то поблизости штаб, а у железной до­роги его отряд остался почти без мин.

Поехали. Тут близко. Из соединения вышлем отряд на поиски ребят. Может, они раньше нас до штаба доберутся. Трогай!

... Почти три года назад Кравченко впервые увидел Володю. Парень тогда был новичком в отряде. Прибился недавно. В первые же дни войны ранило. Долго несли его товарищи на восток, пытались догнать своих. Володе становилось все хуже и хуже. Решили оставить его в каком-то глухом селе на попечение одной старушки. Она выхаживала Володю, как могла: прятала от карателей, когда те приезжали в село. Стало парню как будто лучше, ра­ну затянуло.

Володя начал подниматься, ночью выходил подышать воздухом. Вдруг снова беда. Тиф! Подобралась хворь к солдату, опять свалила. И снова старушка не знала покоя. И снова выкарабкался солдат. Выжил, хоть и вра­чей поблизости не было.

Едва стал на ноги, собрался уходить.

— Куда же ты, сердешный... — причитала старуха... — Погляди, ша­тает тебя.

— Не волнуйтесь, мамаша. Спасибо вам за все.

— Помрешь ты один в лесу-то. Остался бы на недельку.

— Нет. Пойду. Некогда отлеживаться. Война... Сама ведь понимаешь. И немец куда дошел — неизвестно. Не могу я тут...

И он ушел... Не шел — ковылял, опираясь на палку. Встретил бы кто из своих, не узнал бы Володьку Бондаренко в этом изможденном человеке.

Партизаны нашли его недалеко от своего лагеря. Он уже не шел и уже не полз. Думали, что мертвый. Склонился кто-то над ним, приложил ухо к груди и услышал, как бьется Володькино сердце. Притащили в землянку, стали лечить.

Так стал Владимир Бондаренко партизаном.

До войны в армии был Володя поваром. Пока было мирное время, ни­чего плохого в этой профессии он не видел, а теперь воспринимал её, как насмешку. Люди под пули идут, а ты знай себе кашу стряпай. Короче гово­ря, с первого военного утра Володя расстался со своей профессией. Но в партизанском лагере пришлось, однако, вспомнить кулинарные познания. Тем более, что и сил еще было маловато.

Тут в лагере и встретил Володю Бондаренко Федор Иосифович Крав­ченко. Часто беседовали они вечерами или просто молча думали, сидя вме­сте. А в то время было о чем думать. Начиналась весна сорок второго года. Фашисты рвались на восток.

Тем временем собрался Кравченко со своей группой в путь. Володя уже успел привязаться к нему. Было что-то в Кравченко такое, что в дру­гих он не замечал. Душевность или особая теплота. Не хотел Володя рас­ставаться с разведчиками, завидовал им. Разведчики шли на настоящее боевое дело, опасное и важное. Шли на участок железной дороги Гомель— Брянск выполнять задание Москвы.

Вечером пришел Володя в землянку к москвичам.

— Мрачный ты сегодня, Володя. Здоровье опять шалит, да?

— Нет, здоровье в порядке... Да вот спросить у вас хочу...

— Спрашивай.

— С вами бы ушел. Возьмете?

— А отчего же не взять? Взять можно. Только трудно там будет, тут спокойнее. Окрепнешь, вот тогда бы...

— Фашистов бить хочу. Возьмите.

— Ну раз так, пойдем.

И они ушли вместе. Три десятка партизан отправились выполнять задание.

Не легко было выполнить то задание. Рация принимала неплохо, а вот с передачей не клеилось. Ни разу не поймал радист подтверждения, что сведения, переданные на Большую землю, получены. Но что бы там ни бы­ло, едва вышли к железной дороге, начали действовать. Облазили все окре­стные станции, деревушки, нашли верных людей и вскоре были уже в курсе всех событий.

Прошло время, и Володя Бондаренко переквалифицировался из повара в подрывника. Первую мину он заложил на подходе к станции Закопытье. Состав разорвался пополам.

... Бондаренко лежал в зарослях кустарника. До полотна железной до­роги метров тридцать. Мину нужно заложить прямо на глазах у маши­ниста, когда поезд подойдет так близко, что затормозить уже невозможно. Раньше минировать нельзя. Вдруг объявится какая-нибудь захудалая дре­зина — зря взрывчатку потратишь и шум лишний ни к чему.

Но вот рявкнул за лесом гудок. Значит, идет эшелон, о котором раз­ведчики узнали накануне, везет на фронт технику и солдат из Германии.

Володя выскочил на насыпь, не закапывая, поставил к рельсе заряд, вставил взрыватель. А паровоз уже чуть ли не в ухо пыхтит. Три немецких автоматчика на передке. Так опешили, что даже не стреляют.

— Назад! Быстрее! — это голос командира.

Бондаренко бросился опрометью к кустарнику. Не добежал. Сзади грохнуло. Упал. Ничего, как будто не задело. Только после взрыва навали­лась мертвая тишина.

Осмотрелся. Паровоз лежит под насыпью, вагоны лезут друг на дру­га — зрелище для начинающего подрывника роскошное!

Фашисты, успевшие выскочить из вагонов, открыли стрельбу. Авто­матных очередей Володя не слышал, только видел, как запрыгали у насы­пи огненные точки. Кто-то дернул за рукав: пошли, хватит любоваться. Бондаренко побежал вслед за товарищами в лес.

Хороший был взрыв!

Враги всполошились. И после того, как полтора десятка поездов, от­клонившись от немецкого расписания, пошли по расписанию партизанско­му — под откос, немцы начали прочесывать лес. Но фашисты плохо рассчи­тали. На каждый день у них был намечен определенный квадрат, и каждый день партизаны знали — какой именно. Разведка работала четко. Лагерь почти каждый день перекочевывал на новое место.

Партизан найти не удалось, взрывы прекратились. Гитлеровцы, уве­ренные, что избавились от неугомонных соседей, решили даже поохотиться в тех лесах, что прочесали их солдаты. Знатная была охота — два десятка уток. Но домой оба гитлеровца не вернулись. Партизанам досталось два отличных охотничьих ружья. А из тех уток Володя состряпал роскошный прощальный ужин. Отряд отправлялся в путь, чтобы влиться в соединение Алексея Федоровича Федорова.

Ехали, как всегда, на подводах. Днем отдыхали в лесу. Как только на­чинало смеркаться, продолжали свое опасное путешествие. Володя старал­ся все время быть с Кравченко. Сначала некоторые посмеивались над этой его привязанностью, но вскоре привыкли. И Федор Иосифович уже не удив­лялся, если обнаруживал, что у него вдруг оказывалась заштопанной руба­ха или выстиранными портянки. По настоянию Володи в отряде кухарили все по очереди, но для Кравченко, страдавшего язвой желудка, за обедом подавались диетические блюда, сделанные рукой специалиста. И никто уже а отряде словно не замечал этой трогательной детали.

Однажды в сумерки отряд вышел на опушку. Вдали виднелось неболь­шое село, через него проходило шоссе. На разведку вызвался идти Бондаренко и еще четыре партизана. Из леса было видно, как они добрались до крайней хаты, а оттуда бегом бросились к центру села, но не по улице, а огородами. Скрылись. Послышалось несколько автоматных очередей. И в это время на шоссе показались грузовики с немецкими солдатами. Ма­шины двигались к селу. Партизаны с опушки открыли огонь по немцам. За­вязалась перестрелка. Длилась она недолго. Машины дали задний ход, солдаты, отстреливаясь, попятились за ними. Фашисты то ли не рискнули завязать бой с отрядом, численность которого не знали, то ли решили сде­лать это утром, но убрались восвояси.

Село тем временем уже утонуло в темноте, выстрелов не стало слышно В отряде забеспокоились — что с разведчиками?

Вдруг прямо перед собой партизаны увидели забавное шествие. Впере­ди два силуэта, идут руки в боки. За ними несколько человек в белом, ка­кая-то повозка.

— Приготовиться, — шепотом скомандовал Кравченко, а через минуту громко: Стой! Кто такие?

— Это мы,— послышался из темноты голос Володи Бондаренко, и один
белый призрак направился прямо к Кравченко.

— Вот это вам, Федор Иосифович, трофей...— Володя протянул коман­диру крынку молока и кофейник. Кравченко был страстным любителем кофе, и все знали эту его слабость. На Володе был белый полушубок, делав­ший его похожим в темноте на загадочного призрака.

 

— Кого привел? — спросил Кравченко.

— Полицаев.

— А ну давай их сюда.

Те подошли. И сразу стало ясно, почему они так странно шли: развед­чики срезали пуговицы у штанов полицаев, и они держали их руками. Изда­ли казалось, что они идут, положив руки на бока. Старый прием — чтобы не убежали.

Бондаренко рассказывал:

— Они, значит, впереди немцев ехали. Сами-то здешние, а жить в своем селе боялись. Здесь опасно, говорят. Лес рядом. А раз немцы сюда собра­лись, так и решили воспользоваться оказией. Прикатили раньше, чтобы собрать свои манатки и свести кое с кем счеты. А мы тут как тут!

До соединения Федорова, в Клетнянские леса, отряд добрался благо­получно. Полицаи оказались неплохими проводниками.

Настало время прощаться с командиром. Кравченко улетал для докла­да в Москву, Бондаренко оставался. Володя провожал командира до са­молета...

— Вот письмо... В Москве опустите, — сказал он так, словно извинялся.

— Матери?

—  Жене.

Казалось, все знал Кравченко о Володе, но то, что он женат, для него было новостью. Он был хорошим солдатом, этот молчаливый парень. И вер­ным другом. И хорошим семьянином. Но семья осталась там, далеко на востоке. Тут были рядом враги, напавшие на его Родину, посягнувшие на самое дорогое. Это было главное. И он стал солдатом своей страны. Дока­зывал это делом, без лишних слов и клятв, молча. Ненависть он носил в се­бе. И любовь тоже. А говорить о своих чувствах и привязанностях не умел, даже фотографию жены показать друзьям считал излишней сентименталь­ностью.

А самолет уносил на восток тоненькое письмо, в котором, наверное, все-таки были нежные слова.

Через несколько недель такой же самолет доставил в Москву и самого Бондаренко. С аэродрома машина увезла его в госпиталь. Обидно было. Ну ладно бы уж ранили, так нет — опять болезнь, грозившая на этот раз пол­ной инвалидностью.

Длинные дни, томительные недели госпитальной жизни. Завтраки, обе­ды, ужины. Сводки Совинформбюро. «Партизанский отряд, где команди­ром товарищ К., взорвал еще...» И мысль: «Может, это наши? Может, Кравченко и есть товарищ К.?» Раз в неделю приезжает жена из Орехово-Зуева. Завтра снова приедет. Будет утешать. А сегодня врач сказал:

— Ну-с, Бондаренко, для вас война кончилась. Скоро домой. Дешево отделались. Работать будете, воевать нет.

За госпитальным забором живет напряженной военной жизнью Мо­сква. Забор ничего, солидный. Только раньше разве такой стал бы для неге препятствием? А сейчас? Можно проверить. Подошел. Подтянулся на ру­ках. Перебросил ногу. Тяжеловато, но ничего. Пошел гулять по улице, пря­мо как был, в госпитальной пижаме.

И вдруг сзади кто-то по плечу ударил.

— Володька? Ты? Ну и встреча!

— Федор Иосифович! Товарищ командир!
Обнялись.

— Так ты тоже здесь? Вижу в раненых ходишь?

— Хуже. В больных. Пустяки. Ваши как дела?

— Дела в порядке. Через три дня обратно. К Федорову.

— Ну! Тогда я с вами. Где встретимся?

— А ты что? Выздоровел? Выпишут скоро?

— Врач сказал скоро и лесной воздух прописал. Сейчас бы с вами ушел, только надо завтра встретиться... Ну, в общем, с одним человеком.

Встреча произошла во дворе госпиталя. У неё настроение почти празд­ничное, зато он мрачнее обычного.

— Ты знаешь, Володенька, врач сказал, что тебя отпускают домой. Понимаешь, домой. Навсегда!

— Знаю.

— Даже не верится, что так получилось.

— Не получится... Я хотел тебе сказать... Я уезжаю обратно. Туда,..

— Как? Нет, нет... Тебе нельзя. Слышишь? Ты не имеешь права. Ты хорошо воевал. Орденом тебя наградили. Ты не можешь...

— Я должен... Нет... Ну как тебе объяснить?.. Я не могу сейчас дома... Не умею я говорить.,. Короче, так надо. И мне, и тебе, и всем.

Она плакала, уткнувшись в его плечо, Она была женой. Он был солдатом.

А на следующий день по коридорам штаба партизанского движения бродила странная личность в госпитальной пижаме. Как он прорвался че­рез часовых у входа, никто не знал.. Через несколько часов он получил ве­щевой аттестат, а вечером уже гулял по весенней Москве в синем штатском костюме и с меховой шапкой в руке — других головных уборов на складе не оказалось, а интендант уверял, что в Средней Азии в таких шапках ходят все лето. Еще через два дня Бондаренко уже был по ту сторону фронта, на партизанском аэродроме в Западной Белоруссии. Тут неудача: федоровцы ушли. Пришлось догонять.

Почти две недели пробирались по немецким тылам втроем—Кравченко, Бондаренко и один попутчик, врач Гнедаш.

Федоров встретил их, как родных, и в знак особого уважения решил создать специальное подразделение под громким названием: отдельный спе­циальный диверсионный отряд особого назначения имени Богуна. Кравчен­ко назначили командиром, а Бондаренко — старшиной.

В отряд собрали людей, как говорится, с бору по сосенке, хотя приказ был строгий. Да какой командир отпустит от себя лучших людей? Потому и оказались в распоряжении Кравченко в основном новички, которые и мин-то толком не видели, а взять их в руки считали настоящим геройством.

Бондаренко стал главным инструктором. Сначала пришлось «познако­миться» самому. Теперь у партизан появились новые мины замедленного действия, разобраться в которых даже опытному минеру было не так-то просто.

Володя сказался больным, взял себе «творческий отпуск» на один день. Подальше от лагеря отряда поставил палатку, с утра до вечера колдовал там над новыми минами. Новички обходили палатку стороной. «А ну как рванет...»

На следующее утро Володя сказал командиру:

— Все. Теперь можно работать.

Он так и сказал — работать. Должно быть, точно так же говорил, ког­да до войны окончил в Орехово-Зуеве школу ФЗО и пришел в арматурный цех завода. Он выбирал профессии, которые нужны были его Родине, и к каждой относился по-деловому и, как казалось многим, без излишних эмоций. Но это только казалось.

В лагере устроили краткосрочные курсы подрывников. Володя обучал новичков обращаться с минами и делал это серьезно, основательно. Потом отряд отправился на линию железной дороги Ковель—Брест, и началась та работа, к которой Володя готовился.

Гитлеровцы здорово охраняли железнодорожное полотно — устроили вдоль него завалы, заминировали их. Круглые сутки на насыпи маячили патрули.

Обо всех этих преградах Бондаренко распространяться не любил. и если кто-то заводил о том разговор, он обрывал равнодушно.

— Ничего нового тут нет. Ну, завалы... Ну, патрули... Все это было.

Около шестидесяти эшелонов взорвал отряд имени Богуна, многие по­дорвались на бондаренковских минах. Вот тебе и строгий медицинский приговор: работать — да, воевать — нет.

Дела на линии Ковель—Брест шли неплохо, партизаны работали, как говорят, с перевыполнением плана. Вот только запас мин таял слишком быстро, снабженцы не поспевали за темпами диверсантов. Тогда-то и ре­шил Кравченко отправиться к самому Федорову, чтобы уладить снабжен­ческие дела, и Володя Бондаренко с ним.

И теперь его нет, и неизвестно, что с ним.

До передовых отрядов Федорова оказалось совсем недалеко, несколько километров. Сразу же выслали боевую группу на поиски Бондаренко и Воловика.

Группа возвращалась утром. Кравченко ждал её за селом, на опушке леса. Он еще издали пытался различить знакомую Володину фигуру и не находил.

... Ему не было тридцати. Многое не суждено ему было ни увидеть, пи узнать. Так и не посмотрел он еще на родное Каспийское море, не слышал победных московских салютов и не знал, что его, Владимира Илларионо­вича Бондаренко, родина наградит самой высокой наградой — Золотой Звездой Героя Советского Союза.

Анатолий ванин    КОМАНДИР „СОРОКАПЯТКИ"

Нa подступах к Будапешту, северо-восточнее села Либнер, старший сержант Мирза Давлетович Велиев совершил бессмертный подвиг —  такая запись была сделана в журнале боевых действий 309 гвардей­ского Белградского ордена Суворова стрелкового полка 6 ноября 1944 года.

... В первый же день войны комсомолец Велиев явился в военкомат. Ему не было еще восемнадцати лет. Сейчас уже трудно установить, как это произошло, но ровно через месяц Мирза уже воевал на Южном фронте, Был наводчиком в орудийном расчете. В первом же бою тяжело ранило командира орудия. Мирза принял командование расчетом, и в этой долж­ности прошел всю войну.

Наши бойцы любили небольшую и неказистую на вид пушечку, а фа­шисты страшно ее боялись.

Бойцы называли эту пушку «сорокапяткой». Хоть и мало 45-миллимет­ровое орудие, но с ним не спрячешься в воронке, не закопаешься быстро в землю. Вражеские снайперы и пулеметчики, танкисты и минометчики прежде всего избирали мишенью эту пушку и ее прислугу. Вот почему не было, пожалуй, опаснее военной специальности, чем артиллерист-сорокапятчик.

За время войны Мирза Велиев был пять раз ранен. И каждый раз он неизменно возвращался к своей пушке.

Как-то пытались его перевести в гаубичное подразделение, но Мирза категорически отказался.

— Я же специалист по немецким танкам, — вполне серьезно гово­рил он.

Мирза, в самом деле, был специалистом по немецким танкам. Собствен­но, его орудие и было предназначено для борьбы с танками. Оно стояло на прямой наводке н первым вступало в борьбу с вражескими бронированными машинами.

Одна из ожесточенных схваток произошла в предгорьях Кавказа. Слу­чилось так, что Мирзе пришлось прикрывать подступы в родные горы от фашистских захватчиков.

В долине у небольшой высотки севернее Орджоникидзе окопался со своим расчетом Мирза. Фашисты не щадили своих солдат и техники, пы­таясь прорваться к шоссе, что вело в глубь Кавказских гор. Мирза тогда подбил танк и бронетранспортер. Но вражеская машина ворвалась на пози­цию артиллеристоЕ, и орудие Велиева было подмято ее гусеницами. Мирза уцелел только благодаря глубокому окопу. Он взялся за карабин и продол­жал вести огонь.

Я помню, как уже на Украине, прямо в окопе, Мирзе была вручена медаль «За отвагу». Накануне он отличился в наступлении, а потом при отражении вражеской контратаки. Это было севернее Мелитополя в дни ожесточенных боев на реке Молочная. Тогда на батальон, которым коман­довал капитан Иван Нестеренко, впоследствии Герой Советского Союза, наступало тридцать танков. Орудие Мирзы, как обычно, стояло на прямо!! наводке, тщательно замаскированное. У Мирзы было правило не спешить, вести огонь наверняка. Так и на этот раз. Первым же выстрелом он повре­дил гусеницу фашистского танка. Тот повернулся, и Мирза добил машину вторым снарядом.

В этом бою Мирза был ранен.

Когда он вернулся в свою часть, его товарищи сражались в Юго­славии.

В нескольких километрах от югославской столицы развернулись крово­пролитные бон. Ветераны хорошо помнят село Ритопек, где наши гвардейцы уничтожили много живой силы и техники врага. Перебравшись через Дунай ночью, артиллеристы неожиданно для противника вышли к его тыло-

Солдат мира.

 

вой дороге. По ней немцы перебрасывали свои части к Белграду. Огромная колонна автомашин шла на полной скорости. Наши расчеты открыли по машинам огонь. Кажется, еще никогда Мирза так стремительно не вел огонь, как в этот раз. Гитлеровцы подбросили сюда танки и артиллерию, пытаясь оттеснить гвардейцев от важного для них шоссе. Но наши артил­леристы решили исход боя. Противник был уничтожен. Через несколько дней вместе со стрелками они вошли в Белград. За храбрость, проявленную в этом бою, Мирза был награжден орденом Славы III степени.

4 ноября полк входил с боями в венгерский город Сольнок. Отсюда открывался путь на Будапешт. Гитлеровское командование ввело в бой крупные танковые силы. Перед нашими гвардейцами и, в частности, артил­леристами была поставлена сложная задача: остановить танковую колонну врага,

В сырой и туманный день 6 ноября 1944 года стрелковый батальон гвардии капитана Галины отразил несколько танковых контратак против­ника. В батальоне не было молодых неопытных солдат. Все они побывали во многих сражениях. Поэтому, когда немецкие танки прорвались на пози­ции батальона, никто из солдат не дрогнул. В ход было пущено все: грана­ты, бутылки с зажигательной жидкостью, противотанковые ружья. Стрел­ки и пулеметчики вели огонь по смотровым щелям машин и отсекали враже­скую пехоту, пытавшуюся продвигаться за танками. Но, конечно, главной ударной силой были наши артиллеристы. Наводчик Жуков первым поджёг немецкий танк, потом расчеты лейтенанта Мухортова остановили еще две вражеские машины и один «фердинанд». Отличился и сержант Буртненко, который из противотанкового орудия вел огонь, пока расчет не вышел из строя. Несколько танков и бронетранспортеров подожгли расчеты лейтенан­та Овчаренко. Орудию Велиева, прикрывавшему фланг батальона, пришлось выдержать наиболее ожесточенный бой. Девять танков шло на пози­цию батальона. Первый из них Велиев подбил, когда машина вынырнула из-за лесопосадки. Снаряд попал в моторную часть. Машина вспыхнула факелом. Велиев сам стоял за наводчика, которого накануне ранило. Вто­рую машину Велиев подбил с двухсот метров.

Гитлеровцы обнаружили орудие и повели по нему сосредоточенный огонь. Один за другим от осколков снарядов, рвавшихся вокруг, выходили из строя бойцы расчета.

Мирза был ранен, когда на позицию батальона вырвался третий немец­кий танк и стал утюжить наши окопы. С расстояния в какие-нибудь тридцать-сорок метров Мирза послал в него снаряд в упор.

Танки врага не смогли прорваться и выйти в наш тыл.

Под прикрытием дымовой завесы гитлеровцы пустили бронетранспор­теры с пехотой. Один из таких бронетранспортеров вынырнул неподалеку от орудия Велиева. Старший сержант, истекая кровью, с трудом поднялся, дослал снаряд и, выждав мгновение, когда машина оказалась на прямой со стволом орудия, сделал последний выстрел. Бронетранспортер не дошел не­сколько метров до пушки. Сам Мирза тут же замертво упал на станину орудия. Это был его последний бой.

Командир полка майор Пеньков на его могиле сказал, что отважный коммунист лезгин Мирза Велиев много раз в боях показал чудеса храбрости и свято, до конца выполнил перед Родиной свой солдатский долг.

С.Т. Яковлев                                  ИВАН ГОРБАЧЕВ-

ГЕРОЙ Вислы

Старший лейтенант Сбитнев вернулся из штаба полка уже в сумерках. Немедленно вызвал командиров взводов. Они собрались в не-^^^я!5»»»Л большом окопчике на самой вершине высокого берега. Перед ними, подернутая дымкой, спокойно несла свои воды Висла. В наступающей тем­ноте заканчивался последний июльский день сорок четвертого года, смутно проглядывали очертания противоположного низкого берега, вдоль которого протянулась защитная дамба. Там — фашисты. Первая линия их окопов— на дамбе.

По самой середине реки, разделяя её на два рукава, вытянулся узкий продолговатый остров, покрытый мелким кустарником. Течение в этих ру­кавах быстрое, шумное.                    ,

Против южной оконечности острова в Вислу впадает небольшой то­ропливый ручеек...

— Рассмотрели местность? Теперь слушайте внимательно... Андрей Сбитнев — коренастый, широкоплечий, подтянутый — посмотрел на каж­дого своими острыми, широко посаженными глазами. — Слушайте внима­тельно, — повторил он.

... В последних числах июля войска 1-го Белорусского фронта, сделав мощный бросок от Западного Буга, широким фронтом вышли на Вислу. Вме­сте с войсками 8-й гвардейской армии под командованием генерала Чуйкова одной из первых на правый берег главной польской реки вышли части 57-й гвардейской стрелковой дивизии. Ей предстоит форсировать Вислу и, укрепившись западнее местечка Магнушев, создать плацдарм для всей армии.

— Командир дивизии наметил деэ пункта переправы: один на участке нашего 170-го гвардейского полка, другой — на участке 172-го. 174-й полк составит вторую линию. Начало форсирования назначено на разное время, чтобы заставить противника метаться от одной переправы к другой... Ротный сделал паузу, еще раз оглядел каждого.

— Главную задачу в осуществлении этого плана решает наш полк, со­сед будет играть второстепенную роль. Командир полка подполковник Дронов принял решение: создать для форсирования передовой отряд из пятнадцати взводов стрелков, автоматчиков и пулеметчиков. Командовать этим отрядом будет командир первого батальона капитан Гореглядов. Наша
рота автоматчиков выступает первой. Через час-два сюда будут доставле­ны лодки...

Сбитнев умолк. Снял фуражку, вытер высокий лоб. Повернулся к ре­ке. Быстро наступившая темнота скрыла левый берег.

Там изредка вспыхивали ракеты, время от времени оттуда протягива­лись яркие струи наугад пущенных трассирующих пуль, и снова наступила тишина.

— Младший лейтенант Горбачев! — резко повернувшись, позвал ротный.

— Есть!

— Распределите своих людей по трем лодкам. Ваш взвод пойдет пер­вым. Задача: по возможности бесшумно, прикрываясь островом, выйти на середину реки, рывком достигнуть того берега и с ходу атаковать противни­ка, уничтожить его в районе хутора Терновский. Если сил не хватит, закре­питься западнее хутора и обеспечить переправу остальных взводов и всего передового отряда. В порядке усиления вам придаются противотанковые ружья и станковые пулеметы. Задача понятна?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Взводу быть готовым к четырем ноль-ноль. В нашем распоряже­нии...— ротный взглянул на светящийся циферблат часов — пять часов. О готовности доложить.

Вернувшись в свой взвод, Иван Горбачев собрал автоматчиков. Рас­сказал о поставленной задаче и высказал свое соображение: на лодки погру­зиться здесь, сзади нашего переднего края, спуститься по ручью к реке, выйти на стремнину и, воспользовавшись быстрым течением, без весел обой­ти остров. А там — дружным рывком проскочить вторую половину реки и — на вражеский берег. Все вещи оставить, как можно больше взять с со­бой боеприпасов...

Дивизионные саперы скоро подвезли лодки. Горбачев распределил, кто в какую сядет, назначил старших. Оставалось еще время до начала боя — еще раз можно все проверить, поговорить с каждым, выяснить, хорошо ли автоматчики поняли задачу.

Во всех подробностях вспомнилось в эти минуты младшему лейтенанту другое форсирование — совсем недавно, неделю назад. Тогда наступление дивизии развивалось настолько успешно, что её части, совершив 50-кило­метровый марш, первыми вышли на государственную границу — на восточ­ный берег Западного Буга.

Первым тогда переправился через реку тоже взвод Горбачева. Об этой переправе он вспомнил сейчас с невольной улыбкой...

Незадолго до этого Горбачев прибыл в полк из фронтового резерва, куда его направили из госпиталя. Народ в роте автоматчиков, где предстоя­ло теперь ему воевать, собрался бывалый — смелый, находчивый. Грудь многих украшали боевые ордена и медали.

Только Иван Горбачев принял взвод и сразу — в бой. Вот тогда и при­шлось ему вместе со своими новыми друзьями-автоматчиками форсировать Западный Буг.

Взвод вышел на открытый высокий берег реки. На той стороне, на не­большом пригорке, стояла деревня. Спрятавшись за её строениями, немцы вели беспорядочную стрельбу. Автоматчики залегли и открыли ответный огонь. Враг притих. Взвод спустился к реке. Переправляться решили вброд — благо глубина небольшая. По команде Горбачева бойцы сняли верхнюю одежду, привязали её к головам и поплыли.

Было совсем светло — шесть утра, и немцы, заметив переправу, откры­ли отчаянный огонь. Под непрерывный свист пуль автоматчики достигли вражеского берега. Огонь не ослабевал. Автоматчики снова залегли, неся потери. Надо что-то предпринимать: долго под огнем, на открытом месте, где даже головы нельзя поднять, не пролежишь. Единственный выход — вперед. И младший лейтенант вскочил:

— Вперед! Ур-ра!

Вслед за ним поднялся весь взвод. Немцы были ошеломлены — не столько дружным натиском наших солдат, сколько их необычным видом: автоматчики бросились в атаку в ... одном нижнем белье. Одеваться было некогда...

И враг бежал из деревни. А сзади начали переправу остальные под­разделения полка. Так взвод Ивана Горбачева первым с боем пересек госу­дарственную границу и вступил на польскую землю. За этот подвиг моло­дой офицер был награжден орденом Красной Звезды.

... Под утро над Вислой опустился густой туман. Боевое настроение солдат еще больше поднялось: можно не опасаться вражеской авиации, есть шансы подкрасться к противоположному берегу незаметно.

Четыре часа. Автоматчики уже сидят в лодках. Старший лейтенант Сбитнев тихо отдает команду:

— Вперед!

Одна за другой лодки отталкиваются от берега и отправляются вниз по течению узкого, быстрого ручья. По мере приближения к устью ручей расширяется. Вот и спокойная гладь Вислы. В тумане чуть виден силуэт низкого, поросшего кустарником острова. Рулевые направляют лодки вправо. Весла сложены, ни единого всплеска. Тишина. Только изредка разда­ются пулеметные очереди, шипение невидимых в тумане ракет, которые нем­цы пускают на западном берегу.

Иван Горбачев сидит в передней лодке. За несколько минут, которые отделяли его от боя, перед глазами промелькнула вся его недолгая жизнь:

Детство. Кубань. Потом приезд в Махачкалу, к старшему брату Васи­лию, который работал слесарем на одном из заводов. Здесь Иван окончил семилетку, после чего мальчика пристроили учеником токаря на Махачка­линский машиностроительный завод. Здесь он освоил профессию, которая очень нравилась ему.

В те предвоенные годы все мальчишки грезили подвигами героев граж­данской войны, Хасана, Халхин-Гола. Не был исключением и Иван Горба­чев. Он с удовольствием посещал военные секции, хорошо изучил винтовку. В тридцать восьмом вступил в комсомол. Мечтал попасть в авиацию. Даже как-то пошел в аэроклуб. Там сказали:

— Твое, хлопец, все еще впереди. Подрасти надо!
И вот — война.

Главная тяжесть военных заказов, которые стал выполнять завод, легла на плечи ребят. Работали по двенадцать часов в сутки, нередко по нескольку дней не выходили из цеха — тут и спали, сваленные усталостью. Немало свободного времени отдавали военному делу: строевым занятиям, стрельбе, штыковому бою.

Иван хорошо работал и скоро стал руководителем «фронтовой брига­ды» в цехе. Вытачивали на станках корпуса артиллерийских снарядов — дело тонкое, ответственное. Ребята успешно справлялись с ним. Но мечта попасть на фронт не оставляла их. Много раз обивали они пороги Махачка­линского военкомата — им неизменно отвечали:

— Надо работать. Здесь ваш фронт.

А тут на завод прислали большую группу девчат, их надо обучать. В военкомате Горбачеву так и сказали:

— Подготовишь замену, тогда будем разговаривать...

И только в марте сорок второго, когда Ивану пошел уже девятнадца­тый год, его направили в Тбилиси, в школу младших командиров войск связи. Освоил радиодело, изучил несколько видов радиостанций, а воевать по специальности так и не довелось. В августе того же сорок второго его на­правили в Москву, в авиадесантное соединение. Прыгал на парашюте с са­молета, с аэростата. Потом дивизию срочно бросили под Старую Руссу. Там командир стрелкового отделения сержант Иван Горбачев и принял боевое крещение. Его отделение было посажено на танк. Жестоким был этот бой. Наши части понесли большие потери. Получил тяжелое ранение и сержант Горбачев. Около трех месяцев лежал в одном из госпиталей Казани.

Когда вылечился, направили в запасной полк, а оттуда в Московское стрелково-минометное училище, которое и окончил в июне 1944 года, получив звание младшего лейтенанта. Так оказался Иван Горбачев на Первом Белорусском фронте.

... Близится рассвет. Лодки быстро скользят по течению, прижимаясь к острову. Впереди и сзади, под пеленой тумана, блестит гладкая лента висленского рукава. Неожиданно подул ветер. Это насторожило командира взвода. Небо начало быстро светлеть, туман стал расходиться. Плохо.

Северную оконечность острова обогнули еще незамеченными: клочья тумана