Положение народа при Петре I

 

Налоги. Общеизвестно, что русский народ заплатил дорогую цену за реформы Петра, прорубку «окна в Европу» и строительство Петербурга. Расхождения касаются оценки урона. Свои грандиозные планы Пётр осуществил за счёт ресурсов небогатого и слабо населенного Московского государства. Полновластным правителем он стал в 1694 г., после смерти матери, Натальи Кирилловны. В России тогда жило от 13 до 14,5 млн. человек при годовом доходе казны в 1700 тыс. руб. или 65 тонн серебра (рубль содержал 38 г. серебра). По численности населения страна соответствовала Италии (13,6 млн.), далеко уступая Османской империи (35 млн.) и Франции (22,6 млн.). По годовому доходу Россия была в 2,5 раза беднее Швеции (169 тонн серебра при 3 млн. населения) и в 15 раз беднее Франции (более 1000 тонн серебра).[181]

Первая война с Турцией, потребовавшая напряжения воинских и финансовых сил страны, завершилась взятием Азова. Время было удачное: правители Османской империи, воевавшей против Габсбургов, Венеции и Речи Посполитой, не сочли нужным отвлекаться на отдаленную пограничную крепость, отложили месть и заключили мир на условиях сохранения Азова за Россией (без выхода к Чёрному морю). Мир был заключен 3 июля 1700 г., а 9 августа русские войска уже двигались к шведским границам. Азовское взятие и подготовка войны со Швецией обошлись в большие деньги. Пётр их изыскивал из разных источников: тратил прежние накопления, прибег к порче денег, чеканя в полтора раза более легкие серебряные монеты; к 1698 г. стоимость счётного рубля составила 70 % от счётного рубля царевны Софьи. По совету «прибыльщиков», придумывавших новые косвенные налоги, в 1699 г. царь издал указ о гербовой бумаги для заключения сделок и ввёл налог на бороды. Как и предшественники, Пётр осторожно повышал прямые налоги, но все изменилось после разгрома шведами русской армии под Нарвой 19 (30) ноября 1700 г. Оказалось, что Россия к серьёзной войне не готова. После Нарвы армия была полностью расстроена, русские лишились всей артиллерии. К счастью для Петра, шведский король решил, что с русскими покончено и повернул в Саксонию против короля Августа.

Пётр полностью использовал передышку – учредил новые заводы, заново создал и оснастил армию. Все это требовало доселе небывалых расходов, и Пётр нашел для них деньги. В 1701 г. в казну поступило 2,86 млн. рублей, в 1702 г. – 3,15 млн., в 1703 г. – 2,73 млн. Доля военных расходов в бюджете составляла в 1702–1703 г. 76–77 %, в 1705 г. достигла 96 %, а в последующие годы– 80–83 %.[182] Увеличение бюджета было достигнуто путем резкого роста прямых и косвенных налогов. В 1701 г., налоги с поместных крестьян возросли с 5 до 40 коп, в хлебном исчислении – с 0,7 до 1,9 пуда на душу. В 1705 г. были введены чрезвычайные налоги, и в 1707–1710 гг. прямые налоги на поместных крестьян достигли 2,3 пуда на душу.[183] Автор расчётов, С. А. Нефёдов, пишет: «Петр сломал старую государственную традицию, предусматривавшую щадящее обложение крестьян налогами. Именно этот «фискальный скачок» позволил царю резко увеличить армию и создать военную промышленность».

Продолжали вводить все новые косвенные налоги. Ввели налоги на рыбную ловлю, увеличили оброк с торговых бань и лавок, с домашних бань установили оброк по 3 руб. с бояр и гостей, по 1 руб. с дворян и купцов, по 15 коп. с крестьян. Для сбора налогов были установлены канцелярии – банная, рыбная, мельничная, постоялая, медовая, конская, ясачная. Собирали налоги со свадеб, с русской одежды, извозчичьих хомутов, водопоев, ледоколов, перевозов, речных судов. В Башкирию послали «прибыльщиков» для сбора ясака с 72 новых сборов. Позже башкиры жаловались, что сборщики ввели налог на глаза: с чёрных глаз – по 2 алтына, с серых – по 8 денег (4 коп), но сборщики это обвинение отрицали.[184] В 1705 г. была взята в казённую продажу соль. Теперь её продавали вдвое дороже и половину с продажи забирала казна. Дороговизна соли привела к сокращению её потребления; соляные варницы запустели; сообщается о гибели людей от нехватки соли.

Продолжалась порча денег – снижение содержания серебра в монетах, выпуск медных денег. В 1718 г. вышел указ «рублевики, полтинники и гривенники делать из серебра против 70‑й пробы; алтынники и копейки делать из меди против 38‑й пробы, а двухрублевики делать из золота против 75 пробы». За петровское царствование в результате монетных манипуляций казна получила за счёт населения 42,7 млн. руб. Русский рубль по покупательной силе снизился почти в 2 раза (1,88 раз) и вдвое поднялись цены.[185]

В 1710 г. провели перепись, показавшую «пустоту» (убыль) дворов в 19,5 % по сравнению с 1678 г. Пётр отказался переписи верить. Чтобы отличить «пустоту правдивую» от «неправдивой» в 1715 г. затеяли новую – «ландратскую», перепись. Перепись показала меньшее число дворов, но больше людей, чем в 1710 г. Тогда от дворов, как податной единицы, решили отказаться, и в 1719 г. была начата подушная перепись всех лиц мужского пола «до самого последнего младенца». Учитывали людей всех званий, кроме дворян; за утайку «душ» угрожали казнью. В 1724 г. была введена подушная подать, заменившая подворовый налог; с поместных крестьян стали брать по 74 коп. с «души», с государственных крестьян на 40 коп. больше, и по 1 руб. 20 коп. с посадских. Была сохранена соляная пошлина: покупая соль, крестьяне платили 12 коп. с души. По расчётам Нефёдова, подушная подать и соляная пошлина отнимали у крестьян 3,9 пуда хлеба с души. Нефёдов заключает:

«Таким образом, количественное выражение петровских реформ дается следующими цифрами: увеличение налогов на поместных крестьян в 5–6 раз и увеличение расходов на армию в 2,5 раза».

Заключение Нефёдова об увеличении Петром налогов с поместных крестьян в 5–6 раз не согласуется с его же пересчётом прямых налогов в пуды хлеба с души: 0,9 пуда при Наталье Кирилловне[186] в 1688–1696 гг., 2,5 пуда в 1723–1725 гг.[187] Значит, Пётр увеличил прямой налог с крестьян в 3 раза. По Нефёдову, косвенные налоги (соляная подать) в 1723–1725 гг. равнялся 1,4 пуда хлеба с души. Но ведь такие же налоги были в 1680 г. (рис. 3.5 у Нефёдова).[188] Получается, что в конце XVII в. поместные крестьяне платили прямых и косвенных налогов 2,3 пуда хлеба с души, а к концу царствования Петра – 3,9 пуда. Увеличение в 1,7 раза, а не в 5–6 раз как утверждает Нефёдов. Стоит вспомнить и данные Милюкова, показавшего, что налоги при Петре I возросли в 2,6 раза.[189]

Со сбором подушной подати непосредственно связано задуманное Петром размещение армейских полков по уездам на «вечные» квартиры. Полковой командир с офицерами являлись как бы параллельной властью в уезде: они должны были надзирать за порядком, удерживать крестьян от побегов, защищать население от мздоимства губернских чиновников и, что немаловажно, собирать подушную подать. Население с ужасом ожидало прихода полковых команд, проводивших сбор. Воинские команды были разорительней самой подати. Вооруженные сборщики, по полгода живущие за счёт обывателей, собирали подать и проводили взыскания и экзекуции. Эта новация Петра вызывает у Ключевского возмущение: «Создать победоносную полтавскую армию и под конец превратить её во 126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по десяти губерниям среди запуганного населения, – во всем этом не узнаешь преобразователя».

 

Повинности и побеги крестьян. Огромные налоги не исчерпывает тяготы подданных Петра I. Народ ещё платил «налог кровью» – поставлял рекрутов. За 15 лет (1699–1714) были взяты в солдаты свыше 330 тыс. рекрут, главным образом, крестьян. С 1705 г. и до Полтавской битвы (1709) брали ежегодно по одному рекруту с 20 дворов. В 1714 г. нормы наборов снизились – брали уже одного рекрута с 40 дворов, а в 1715 г. – с 75 дворов.[190] На плечи крестьян легли натуральные повинности (поставки продовольствия, леса, подвод) и мобилизации на работы. Крестьян и ремесленных людей посылали на строительство портов, каналов и, особенно, на строительство Петербурга. Начиная с 1704 г., в Петербург ежегодно требовали по 40 тыс. человек. Людей посылали со всей России, даже из Сибири. Только в 1718 г. прекратили отправлять крестьян на работы в Петербург, ограничив эту повинность крестьянами Петербургской губернии.

От невыносимых поборов, правежа и повинностей крестьяне ударялись в бега. Бежали семьями и целыми селениями. В 1706 г. крестьяне Чернеева монастыря писали о причине побегов: «От того побору и от большего правежу и бою, видя свою скудость, что им тех поборов платить нечем и продать нечего, многие крестьяне и вытчики, покиня жен своих и детей, бегут и укрываются». Бегство крестьян особенно усиливалось в неурожайные 1704–1706 и 1722–1723 гг. Поначалу многие бежали на Дон откуда «выдачи нет». Посылка войск для их сыска привели к Булавинскому восстанию (1707–1709); для его подавления потребовалась 30‑тысячная армия. Правительство издавало многочисленные указы о беглых, по жестокости мер наказания далеко превосходившие указы XVII в. Тем не менее, даже официальные данные свидетельствуют, что бегство крестьян приняло массовый характер: в 1719–1727 гг. было зарегистрировано 199 тыс. беглых.

 

Пётр и крепостное право. Пётр I не издавал законов о правовом положении крепостных крестьян. Но при проведении подушной переписи 1718–1723 гг. в податные списки внесли холопов. В январе 1723 г. они были положены в подушный оклад, как крепостные. Ключевский пишет: «Холопство как особое юридическое состояние, свободное от государственных повинностей, исчезло, слившись с крепостным крестьянством в один класс крепостных людей». С 1724 г. крестьянам разрешалось наниматься на работу «для прокормления» в пределах своего уезда лишь с «письменного отпуска» помещика или приказчика. Для отхода далее, чем за 30 верст, крестьянин с отпускным письмом от помещика должен был явиться к земскому комиссару, который выдавал «пропускное письмо от себя за рукою своею, и за рукою ж и печатью полковника, которого полк в том уезде имеет вечную квартеру».[191]

По словам Ключевского от последних лет царствования Петра дошло иноземное известие, что царю не раз советовали отменить крепостное право, но он «ввиду дикой натуры русских», которых «без принуждения их ни к чему не приведешь», отвергал эти советы. Все же Петру не нравилась розничная торговля крепостными, как скотом, «чего во всем свете не водится». В 1721 г. он передал Сенату указ – «оную продажу людем пресечь, а ежели невозможно будет того вовсе пресечь, то бы хотя по нужде продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь». Но это, замечает Ключевский, «был не закон…. а только добродушный совет в руководство Сенату при составлении нового Уложения, как господа сенаторы «за благо рассудят». Господа сенаторы сочли за благо с «Уложением» не спешить и новый свод законов Российского государства появился лишь при Николае I.

 

Чиновники. Реформы Петра сопровождались разрастанием бюрократии. Многочисленные чиновники не только содержались за счёт населения, но его беспощадно грабили. Не менее успешно они разворовывали государственные доходы. Иностранцы описывают русских чиновников как истинных виртуозов своего ремесла. Ключевский приводит пример подобного отзыва: «Писец, при вступлении в должность едва имевший чем прикрыть свое тело, в 4–5 лет, получая 40–50 рублей в год жалованья на наши деньги, разгонял подведомственный ему крестьянский округ, зато скорехонько выстраивал себе каменный домик». Он добавляет: «сведущие в чиновничьих изворотах русские люди серьезно или шутливо рассчитывали тогда, что из собранных 100 податных рублей только 30 попадают в царскую казну, а остальное чиновники делят между собою». Воровали и крупные чиновники. Грабеж астраханским воеводой вверенных ему жителей вызвал астраханское восстание 1705–1706 гг.; для его подавления потребовалась посылка войск. Тогда же восстали доведенные до отчаяния башкиры; башкир подавили лишь через шесть лет.

 

Крепостники и крепостные. Ключевский пишет, что «у Петра были два врага казны и общего блага, которым нет никакого дела до правды и равенства» – это дворянин и чиновник. Дворяне, продолжает историк, больше всего заботятся о том, как освободить своих крестьян от казенных повинностей – «не для облегчения крестьян, а для увеличения собственных доходов, и здесь они не брезгают никакими средствами». Автор не уникален – историки дореволюционной России любили изображать помещиков жестокими крепостниками. Подобная оценка перешла как аксиома в советскую историографию. Между тем, обвинения в адрес помещиков во многом являются мифом. Нет сомнений, что помещики жили за счёт труда крепостных, но неверно думать, что они не заботились о крестьянах. Пусть барская забота диктовалась расчётом, но она действовала. Даже пример Ключевского – укрывательство крестьян от повинностей, свидетельствует о помощи со стороны помещиков. Своекорыстные побуждения, конечно, преобладали, но нельзя полностью отбросить и феодальный патернализм – отношение отца к детям.

Историк Л. В. Милов в книге «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» (1998) рассматривает условия жизни крестьян в XVIII в. Он приводит данные, показывающие, что вследствие неблагоприятных природных условий Нечерноземья – короткого сезона земледельческих работ и бедности почв, низкого уровня земледелия, налогов и работ на помещика, уровень жизни большинства крестьян «располагался между крайней бедностью и состоянием выживания, когда хозяин, применяя всевозможные «крестьянские извороты», поддерживал на плаву свой двор и семью». За вычетом зерна для подкормки скота у крестьян оставалось для питания от 13 до 18 пудов зерна в год на душу, что соответствует 1700–2400 ккал в сутки. Излишек зерна для продажи крестьяне могли получить лишь при хорошем урожае, либо снижая свое потребление. У крестьян Черноземья было больше возможностей для товарного производства зерна. Наиболее критичными для крестьян были недороды, нередкие на Среднерусской равнине.

При недороде или пожаре крестьянин получал помощь от общины и барина. Для помещиков важно было не только получение дохода от крепостных, но удержание крестьян от разорения. Это заставляло их воздерживаться от чрезмерной эксплуатации крестьян и помогать, если они попадали в беду. Инструкции управляющим содержат указания как удержать крестьян от оскудения. Главной было выравнивание при верстании крестьян тяглом: «чтоб бедные тяглом отяхчены не были». Выравнивание понадобилось после введения Петром подушной подати, чтобы отец малолетних сыновей не платил больше податей, чем сосед, имеющий взрослого сына помощника. Помещик при поддержке крестьянской общины исправлял эту несправедливость, раскладывая тягло так, чтобы семья платила по трудоспособности. Подобным же образом делили землю. Помещики давали крестьянам ссуды зерном, скотом или птицею. Через год или два ссуда возвращалась, иногда с прибылью. Ссуды давали, если мужик «обеднял… не от лености, не от пьянства припала ему скудость». Помещики создавали хлебные склады из своих и крестьянских взносов, чтобы снабжать зерном при недороде. Помещик следил, чтобы крестьяне не ленились пахать свою (!) запашку, не давали «шиковать» жёнкам, не ходили в соседские деревни, когда там варят пиво. Милов заключает:

«Обычно в такой практике историки видели консервирующие уравниловку действия помещиков. Однако… мы имеем дело с обществом, обладающим ярко выраженным экстенсивным земледелием, требующим непрерывного расширения пашни, с обществом, где дефицит рабочих рук в сельском хозяйстве был постоянным и неутолимым в течение целых столетий….В условиях, когда общество постоянно получало лишь минимум совокупного прибавочного продукта, оно объективно стремилось к максимальному использованию и земли, и рабочих рук. И суровые рычаги принуждения – для той эпохи объективная необходимость…. Таким образом, система крепостного права объективно способствовала поддержанию земледельческого производства там, где условия для него были неблагоприятны».

 

Дворяне. От предков Пётр унаследовал сословие служилых людей – дворян, обязанных за землю служить государству. В первую очередь, подразумевалась служба воинская. В 1700–1701 гг. была проведена перепись дворян; было учтено 27 тыс. человек, и годных к службе записали драгуны. Всё же по мнению царя главным местом службы дворян был офицерский корпус армии и флота. В 1712 г. вместо прежних названий – дети боярские, служилые люди, было введено двойное название, русское и польское: дворянство и шляхетство. Указ 1714 г., упразднивший различия между вотчиной и поместьем, установил обязательность службы всех дворян и бояр (раньше служить не обязанных). Чтобы стать офицерами, юные шляхтичи должны были сначала учиться, а затем пройти солдатскую службу. В 1714 г. было указано всех дворянских недорослей[192] десяти лет определить для учебы в «цыфирные» школы.

Учеба продолжалось до 15 лет, после чего юношей распределяли рядовыми в полки. Священники получили предписание не венчать молодых дворян без письменного свидетельства об окончании школы. Отпрыски знатных фамилий служили в гвардии; тех, кто не служил и «с фундамента солдатского дела не знает», было запрещено производить в офицеры. Надо сказать, что из 2000 недорослей, набранных после царского указа в «цифирные» школы, лишь 300 завершили курс. Недоросли бежали и прятались от учебы. Пытались уклониться от службы и взрослые дворяне. В 1703 г. многие не явились к сроку в корпус Б. П. Шереметева. У «нетчиков» были отобраны поместья. Всего за время войны было конфисковано около 3 тыс. поместий.[193] Таким путем Пётр навел дисциплину среди дворян.

Дворяне служили и в гражданских учреждениях. Для получения специального образования царь нередко отправлял молодых дворян заграницу. Пётр не предоставил дворянину права выбирать службу. На смотрах дворян назначали на службу по «годности», по внешнему виду, по способностям и по состоятельности каждого, причём из каждой фамилии на гражданских должностях могла состоять лишь треть наличных её членов, записанных на службу. Хотя Пётр отдавал предпочтение дворянам при наборе на военную и гражданскую службу, он позволял выслуживать офицерские и гражданские чины людям простого происхождения. К концу Северной войны лишь 62 % офицеров (в пехоте 52 %) происходили из русских дворян, 13 % были иноземцы, и 25 % – люди разных сословий.

По указу 1721 г. рядовой из недворян, дослужившийся до старшего офицерского чина, получал потомственное дворянство. Штатскую службу приравняли к военной по обязательности для шляхетства. «Табель о рангах» (1722) упраздняла привилегии аристократии для занятия высоких должностей. Служба становятся источником шляхетства. Выходец из простонародья, получив чин 14‑го ранга (прапорщик или секретарь), становился дворянином. Правда, получал он только личное дворянство, без передачи детям. Но если он дослуживался до 8‑го ранга (майор или коллежский асессор), то становился потомственным дворянином.

Пётр жестко требовал с дворян ученья и пожизненной службы, но он принёс дворянству благо. Он преобразовал разнообразие служилых людей в единое сословие, объединенное образованием и службой. За счёт службы дворянство было возвышено над остальными сословиями. Включение в состав дворянства людей простого звания, достигших военного или гражданского чина, пошло русскому дворянству на пользу, ведь новые дворяне выслужили чин храбростью либо умом.

 

Горожане. В России первой четверти XVIII в. горожан была немного. По ревизии 1719–1723 гг. численность посадского населения равнялась 169 426 душ мужского пола, т. е. посадские составляли 3,1 % всего населения страны. Большинство посадских были ремесленники и чернорабочие, а торговцев насчитывалось от 1/4 до 1/3. Купцы в зависимости от достатка и рода занятий были поделены на первую и вторую гильдии. Ремесленников объединили в цехи; полноправными членами цехов являлись только мастера. Население, «обретающее в наймах и чёрных работах», называлось «подлыми людьми». «Подлые люди» не могли участвовать в выборах в городские органы. Посадская община должна была выделять людей для службы в казенных и городских учреждениях и на другие «гражданские» службы. Как и крестьян, их направляли на строительство Петербурга и крепостей.

 

Людские потери при Петре I

 

Милюков об убыли тяглых дворов. Критики петровских реформ справедливо пишут, что свои преобразования и завоевания Петр осуществил за счёт подданных. Падение уровня жизни народа при Петре подтверждает уменьшение роста рекрутов. Рекруты, родившиеся в 1700–1704 гг., имели средний рост 164,7 см, родившиеся в 1710–1714 гг. – 163,5 см, родившиеся в 1720–1724 гг. – 162,6 см.[194] Более сомнительны утверждения об уменьшении населения России в результате деятельности Петра. Начало им положила книга П. Н. Милюкова об итогах царствования Петра I (1892). Милюков нашел, что в подворной переписи 1710 г. число тяглых дворов на 20 % меньше, чем в переписи 1678 г. Он приводит причины убыли владельцев 20 тыс. дворов: 29 % умерли в домах, 20,4 % взяты в солдаты и на работы, 37,2 % – побеги, 8,8 % перешли в другие сословия и переселились, 0,9 % нищенствуют и разбойничают, 3,6 % – по неизвестным причинам.[195]

Милюков оговаривается, что цифра потерь «значительно уменьшится, если заметим, что переход в другое сословие и на другие земли совсем нельзя считать убылью; что побеги в значительной степени также кончались простым выбором нового места, т. е. колонизацией; что естественное вымирание восполняется естественным приростом, большей частью игнорируемым нашей статистикой». И неожиданно заключает: «Приведенные цифры должны только показывать, что потрясение, испытанное населением, было гораздо шире и глубже, чем можно заключить по цифре прямой убыли». Такой вывод вызывает изумление: ведь переходы и побеги нельзя считать убылью, смертность за 30 лет покрывалась рождаемостью, не все солдаты и работники гибли, не всех разбойников казнили, а исчезнувшие по разным причинам вполне могли здравствовать. Тем не менее, критики Петра продолжают писать об убыли одной пятой населения России и ссылаться на Милюкова.

 

Клочков о числе тяглых дворов. В книге М. В. Клочкова (1911) приведены данные об уменьшении на 19,5 % числа тяглых дворов с 1678 по 1710 гг. Согласно Клочкову, причины «пустоты» дворов следующие: 20 % хозяев взяты в рекруты и на работы, 35 % бежали, 30 % умерли, 15 % убыли разными случаями. Как видим, Клочков подтвердил результаты исследований Милюкова. В то же время, он нашел, что половина рекрутов и взятых на работы сбежали, т. е. реально попали в солдаты и на работы лишь 10 % хозяев опустевших дворов. Большинство беглых крестьян поселились неподалеку, либо были укрыты своими помещиками. Что касается умерших, то Клочков допускает, что их число с избытком покрывается вновь родившимися, но крестьяне предпочитали при увеличении числа оставаться в прежних дворах и прибегали к разным уловкам, чтобы показать как можно меньше дворов в переписных книгах. Автор заключает: «Показания переписных книг 1710 г. о 20‑процентной убыли дворов сравнительно с книгами 1678 г. не соответствует реальному положению вещей. Если число дворов и убыло, то никак не больше 10 %, а население и того меньше. Весьма возможно даже, что количество населения к 1710 г. сравнительно с 1678 г. не уменьшилось».[196]

Клочков также изучил результаты неполной переписи 1715–1716 гг. Оказалось, что дворов стало уже на треть меньше, чем в 1678 г., но, при том, население увеличилось.[197] Автор делает вывод: «Сообщения местных властей и частных лиц о том, что «пустота», открытая переписными книгами 1710 года, в ближайшие годы увеличивалась… надо признать фактически неверными; «пустоту» преувеличивали: она была местной, к тому же часто фиктивной. В этом случае ближе к истине был Пётр, который имея, очевидно, в виду всё население России, заявлял, что «пустоты нет».[198] Можно сожалеть, что работы Клочкова более полно, чем Милюков, изучившего переписи населения, стали известны только специалистам. Клочков «не угодил» сторонникам демонизации Петра, преобладавшим среди либеральной интеллигенции в предреволюционные годы.

 

Первая ревизия (подушная перепись). Подворные переписи 1710 и, тем более, 1715–1716 гг. не удовлетворили Петра. Царь был уверен, что «пустота» вызвана изворотливостью подданных. Сподвижник Петра, В. Н. Татищев, приводит пример утайки дворов при переписи 1710 г.: «… некоторые по 3 и 4 двора вместе сводили, избы посломали, и одним двором писали». Другие просто обводили плетнем несколько изб и ставили одни ворота. Все это подтолкнуло Петра к проведению подушной переписи податного населения. 26 ноября 1718 г. был издан Указ «взять сказки у всех (дать на год сроку), чтобы правдивые принесли сколько у кого в которой деревне душ мужеского пола…». В число «податных душ» впервые включили холопов, церковных причетников, однодворцев и татар. К концу 1719 г. были присланы «сказки» о 3,8 млн. душ. Пётр «сказкам» опять не поверил, и два года прошли в проверках и наказаниях. К 1722 г. было учтено 4,9 млн. податных душ. В 1722 г. по стране разослали ревизоров для проверки «подушного числа». Ревизоры вновь нашли утайку. На 1724 г. было выявлено 5,6 млн. душ. Ревизию закончили после смерти Петра в 1728 г. Всего было записано 5,7 млн. душ;[199] из них менее 70 % показали себя в первый год переписи.

 

Население допетровской и петровской России по Милюкову и Клочкову. В книге о русской культуре (1898) Милюков пишет, что «тотчас по смерти Алексея Михайловича в России населения было на 1/5 более, чем во время Петра».[200]

Согласно Милюкову в России в конце XVII в. жило 16 млн. человек, а к концу царствования Петра (1725) – около 13 млн.,[201] т. е. страна потеряла от деятельности Петра 3 млн. человек. С Милюковым не согласился Клочков. В книге о подворных переписях 1710 и 1715–1716 гг., он пришел к заключению, что при Петре не было убыли, но прекратился рост населения.[202] В работе, посвященной ревизии 1719–1724 гг., Клочков привел данные по сравнению ревизии по 98 городам и уездам с итогом переписи 1678 г. Оказалось, что по ревизии были записаны 2 922 598 душ мужского пола против 2 138 784 душ по переписи 1678 г.[203]

 

Потери петровской России по оценке Урланиса. Количественную оценку населения допетровской и петровской России провел демограф Б. Ц. Урланис (1941). Исходя из итога первой ревизии, выявившей 5 794 924 податных душ мужского полу, Урланис определил общее число податного населения России в 11,6 млн. человек (приняв число женщин равным числу мужчин). В это число не вошло население российской части Украины – около 0,5 млн. человек и необлагаемое население (дворяне и духовенство) – около 0,6 млн. человек. В итоге, Урланис определил численность населения петровской России к моменту первой ревизии, без приобретений по Ништадскому миру, в 12,7 млн. человек.[204]

Расчёт населения по переписи 1678 г. Урланис провел, исходя из оценки числа тяглых дворов в 800 тыс. Вслед за Милюковым он посчитал число свободных от обложения дворов в 150 тыс. и отсюда вывел общее число дворов в 950 тыс. По материалам переписи 1710 г. (полагаясь на Милюкова) Урланис принял, что на один двор приходилось 3,78 человек мужского пола, а вместе с женщинами – 7,56 человек. Умножая число дворов на средний размер двора он получил 7 182 тыс. человек. Эти данные по мнению автора не были полными: как и в случае первой ревизии их нужно «увеличить на 60 %,[205] чтобы приблизить к действительности…. Делая указанную поправку, мы получаем 11,5 млн. человек – цифру, значительно более правдоподобную».[206]

Урланис отмечает, что период с 1700 по 1722 г. был неблагоприятен для роста населения. Северная война и Прутский поход Петра стоили больших потерь. Число погибших солдат он вслед за Е. А. Разиным оценивает в 200 тыс. человек. Несло потери и мирное население. Шведы разорили Смоленщину. Южные губернии подверглись набегам крымских и кубанских татар, а юго‑восточные – башкир и казахов. При подавлении восстаний в Астрахани и на Дону погибло около 20 тыс. человек. Не миновала чума. В 1703–1704 гг. пострадала Киевская область. В 1709–1712 гг. чума охватила Русский Северо‑Запад, Малороссию и Азовскую губернию. В северо‑западных уездах запустело 16 897 дворов. Вносили лепту и неурожаи на севере и северо‑востоке России. Заключая рассмотрение потерь населения за 1700–1722 гг., Урланис пишет:

 

«Кроме того, надо учесть повышенную смертность гражданского населения и пониженную рождаемость (в результате отлива значительной части мужского населения на военную службу, на строительство верфей, на строительство Петербурга и т. п.). Все это говорит за то, что в период 1700–1722 гг. население убыло, вероятно, на 5–6 %. Принимая этот процент, будем считать, что население европейской части петровской Руси… в 1700 г. составило 13 млн. человек».[207]

 

Нет нужды говорить об умозрительности оценки в 5–6 % убыли населения за 1700–1722 гг.

 

Население петровской России по Водарскому. Водарский оценил численность населения России в допетровский и петровский период исходя из прироста населения. Согласно данным ревизий XVIII в., среднегодовой темп прироста населения[208] за 1719–1762 гг. составлял 0,66 %. Этот показатель, как считает Водарский, должен быть близок к темпу прироста за 1678–1719 гг. Автор принял размер утайки и недоучета в переписи 1678 г. в 25 %. Отсюда он определил среднегодовой темп прироста в 0,67, что за период 1678–1719 гг. дает прирост населения в 32 %.[209] Водарский полагает, что потери населения вследствие войн и реформ Петра могли уменьшить естественный прирост в начале XVIII в., «но ни о каком значительном… уменьшении естественного прироста и, тем более, ни о каком уменьшении самого населения не может быть речи».

Военные потери в петровскую эпоху Водарский определяет в 40 тыс. человек, ссылаясь на книгу Урланиса о потерях в войнах Европы (1960). Он не упоминает, что 40 тыс. у Урланиса это число убитых в сражениях, тогда как тот же автор пишет: «По официальным сведениям, как указывает Мартынов, за всю Северную войну число умерших от болезней и больных, уволенных из армии составило 500 тыс. человек. Можно предположить, что число умерших от болезней было не менее одной пятой этого числа».[210] Если к 140 тыс. потерь в Северную войну добавить 22 тыс. солдат умерших от жажды и болезней во время Прутского похода, и 2–3 тыс. погибших по разным причинам (утонули, убиты при подавлении восстаний и в войнах с кочевниками), то общие потери в армии и флоте с 1700 по 1720 гг. составят 165 тыс. человек.

Потери от мобилизаций на работы Водарский определил, исходя из подсчётов П. А. Колесникова о гибели 2,9 тыс. мобилизованных крестьян Поморья за период 1705–1717 гг. В Поморье насчитывалось 368 тыс. сельского населения по первой ревизии. Взяв ту же пропорцию погибших для всей страны, Водарский получил, что за 12 лет на работах умерло 42 тыс. человек, а за 20 лет – 70 тыс. человек. Отсюда он заключает: «В общей сложности, потери в войнах и на работах составили за 20 лет около 110 тыс. человек или 1 % населения обоего пола».[211] Как было показано выше, Водарский в 4 раза занизил потери в армии за 1700–1720 гг. (165 тыс. чел.); по самой осторожной оценке за 20 лет в армии и на работах погибло 235 тыс. человек или 2,2 % населения. К ним следует добавить 30–60 тыс. человек, казнённых при подавлении восстаний и за разные преступления.

Водарский включает в число потерь снижение естественного прироста из‑за набора мужчин в армию и их мобилизации на работы. Рекрутские наборы по подсчётам Л. Г. Бескровного в 1700–1725 гг. охватили 284 тыс. человек. К ним Водарский добавляет 70 тыс. человек, погибших на работах и 40 тыс. человек убитых в боях, получая таким образом 370 тыс. мужчин, исключенных из репродукционного процесса.[212] Подсчёт этот некорректен: нельзя суммировать рекрутов и погибших солдат, дважды учитывая одних и тех же людей. Кроме того, рекруты составляли лишь часть петровской армии: значительной, а до 1705 г. преобладающей её частью были «ратные люди старых служб» (стрельцы, солдаты, рейтары) и «вольные охочие люди».[213] Люди эти тоже были оторваны от семей, а Северная война длилась 21 год. В то же время, часть солдат всё же обзаводилась женами и детьми. В первую очередь, это относится к войскам гарнизонной службы, составлявших в 1720–1725 годы более трети (68 тыс. чел.) регулярной армии из 200 тыс. человек.[214] Цифры Водарского дают представление лишь о порядке числа мужчин, лишенных семейной жизни.

«Предполагаемые потери от войн, мобилизаций и понижение вследствие них естественного прироста, – пишет Водарский, – составляют около 11 % возможного естественного прироста и понижают среднегодовой темп прироста не более чем на 0,08 %…. Следовательно, хотя войны и мобилизации несколько понизили естественный прирост, об убыли населения не может быть и речи». Автор признает, что его цифры «приблизительны и условны», но добавляет, что «округлив потери до 400 тыс. чел., получим примерно те же соотношения». Он не согласен с Урланисом, что с 1700 по 1719 г. численность населения понизилась на 5–6 %. По расчётам Водарского, в Северную войну среднегодовой прирост понизился с 36 тыс. человек до 26 тыс. человек. «В этом выразилось влияние войн и реформ, но оно отразилось лишь на уменьшении прироста…. Рост численности населения продолжался, хотя и в более медленном темпе».[215]

Общий вывод Водарского выглядит правдоподобно, хотя он занизил фактические потери и крайне неточно определил число мужчин, оставшихся без потомства. Скорее всего, с 1700 по 1720 г. население прирастало более низкими темпами, чем по Водарскому, но прирастало, а не убыло на 5–6 % как у Урланиса.