О допетровской и петровской вестернизациях

 

Допетровская вестернизация. Допетровская Россия широко заимствовала у европейцев технологии, особенно, в области металлургии и производства оружия, а также знания и навыки, необходимые в организации полков нового строя и других государевых служб. Носителями технологий и умений были «немцы» – западные европейцы, тысячами въезжавшие в Россию. Они оседали в городах, больше всего, на Кукуе, и хотя их заставляли жить отдельно, как «поганых», с ними проникал западный миропорядок. Наряду с лютеранами, в России жили обрусевшие немцы, принявшие православие. Среди кукуйцев и обрусевших немцев молодой Пётр нашел ближайших друзей и помощников. Русские немцы сыграли важнейшую роль в петровской реформе.

Кроме потребления «немецких» знаний и умений, Московское государство XVII в. подверглось западнорусскому влиянию в сфере гуманитарной и духовной. Это влияние не отторгалось как иноверное и иноземное, поскольку носителями его были православные люди русского языка, но под православной и западнорусской (малорусской, белоруской) оболочкой сохранялась униатская или католическая польская сущность. Западнорусское влияние было особенно успешно в сфере гуманитарного образования московской аристократии и среди молодёжи столичного духовенства. Члены царской семьи и бояре полюбили польские моды, читали польские книги и заводили польскую мебель, а книжники спорили, какой должна быть духовная Академия – Эллино‑греческой или Славяно‑латинской. Россия потихоньку разворачивалась в сторону Польши и в дальней перспективе – Рима. В 80‑е годы XVII в. в Москве начала действовать миссия Ордена иезуитов, пользовавшаяся покровительством князя Василия Голицына.

 

Особенности петровской вестернизации. Приход к власти Петра I резко изменил масштабы и характер вестернизации. Пётр желал извлечь из Европы всё – не просто технологии и умения, но сами способы их получения – европейское образование и науку. Он приглашал в Россию тысячи иноземцев, уровнял их с русскими и нередко оказывал им предпочтение. Никто теперь не принуждал иностранцев жить отдельно от русских. Указом 1721 г. Пётр допустил смешанные браки православных с католиками и протестантами (с условием воспитывать детей в православии). Привилегии данные иноземцам (напр. более высокие оклады при равном чине), их начальство над русскими, появившаяся заносчивость вызывали сильнейшее раздражение населения: пошли слухи, что царя подменили на немца или что царь – Антихрист. Пётр с большой жестокостью подавлял недовольных, но он сам не допускал преобладания иноземцев на высших командных должностях.

Ключевский передает предание о его словах: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом». По мнению историка, «сближение с Европой было в глазах Петра только средством для достижения цели, а не самой целью». «Чего же хотел он добиться этим средством?» – спрашивает Ключевский. И заключает: «Техника военная, народнохозяйственная, финансовая, административная и техническое знание – вот обширная область, в которой работать и учить русских работе призывал Пётр западного европейца. Он хотел не заимствовать с Запада готовые плоды тамошней техники, а усвоить её, пересадить в Россию самые производства с их главным рычагом – техническим знанием». В этих словах – сущность вестернизации Петра и её главное отличие от допетровской вестернизации. Пётр заимствовал из Европы не только технологии и умения, но механизмы научно‑технического прогресса – школы, мастерские, училища, гимназии и Академию наук.

Пётр заимствовал технологии и знания из протестантских стран – Англии, Голландии, Дании, Пруссии, Швеции. Он также посылал молодежь учиться в католические Францию и Венецию, но не в Речь Посполитую. Полонизация верхних слоев российского общества сменилась германизацией – сам Пётр знал немецкий и голландский. При нём в русский язык проникло более трех тысяч немецких слов, связанных с военным и морским делом, техникой, ремеслом и административным управлением. В 1716 г. вышел указ Петра об обязательном обучении чиновников немецкому языку. Западнорусское культурное влияние всё же сохранилось и даже усилилось в области богословия и обучения семинаристов. Пётр предпочитал образованное украинское духовенство московскому, но речь не могла идти о проникновении католицизма: церковь стала частью государственного аппарата и беспрекословно выполняла указания царя. Иезуиты были изгнаны из Москвы ещё в начале правления Петра I (1689).

 

Культурные реформы Петра I. Реформы Петра, восхваляемые в XVIII в. и начале XIX в., в дальнейшем подверглись критике, продолжающейся по сей день. Немалая её часть относится к вестернизации. Её считают неудачной по следующим причинам: 1. Было прервано развитие уникальной цивилизации и культуры; 2. Формы западной жизни мало подходят географии и климату России и характеру русского народа; 3. Произошел раскол русского народа на два субэтноса – дворян и простонародье, различающиеся по культуре, самосознанию и даже по языку, что в конечном итоге привело к гибели династии Романовых и большевистской революции. В подобной критике есть доля истины, но ещё больше преувеличений. Пётр не погубил русскую цивилизацию: такой задачи он не ставил, да и не смог бы осуществить. Русская цивилизация, как самостоятельная ветвь православной византийской цивилизации, развивалась на протяжении всей русской истории. О ней писали не только отечественные авторы, но западные историки, занимавшиеся мировыми цивилизациями – О. Шпенглер, А. Тойнби, Ф. Бегби, Р. Коулборн, Т. Риха, С. Хантингтон.

Другое дело, что Пётр нанес удар по самобытной русской культуре, в первую очередь, по оригинальной архитектуре XVII в. Вместо нарядных церквей и зданий в стиле «московского барокко», не имевших аналогов в мире, появились простые постройки «петровского барокко», следовавшие шведским, немецким и голландским образцам. Остановилось развитие деревянного зодчества, достигшего вершин в церквах Кижского погоста (XVIII в.). Были прерваны византийско‑русские традиции иконописи: в новых иконах образы пишутся по принципу «живоподобия». Старая культура стала восприниматься как нечто отсталое, предназначенное для низших слоев общества. Время однако показало, что удар, нанесённый Петром (и перешедшим на его сторону дворянством) по старой русской культуре, не был смертельным – слишком ёмкой оказалась сила русской цивилизации. Уже во второй трети XIX в. в искусстве и быте стали модны допетровские черты, а на рубеже XIX–XX вв. на основании синтеза старомосковских традиций и европейского модерна произошел культурный взрыв, давший миру «неорусский стиль» в живописи и архитектуре и балетные постановки С. П. Дягилева по мотивам русских сказок.

Карамзин и вслед за ним славянофилы обвинили Петра в чрезмерности вестернизации, т. е. в том, что ему следовало заимствовать из Европы науки, технологии и образование, но сохранить старомосковские обычаи и уклад жизни. На самом деле, Пётр провёл неполную вестернизацию России, ограничившись приданием европейского облика дворянству, чиновникам и зажиточным горожанам. При этом он не требовал, чтобы они думали и вели себя как европейцы (за исключением государевых предписаний). Гибрид получился не слишком удачным – XVIII век знаменит доселе невиданным измывательством помещиков над крепостными и мздоимством чиновников далеко превзошедших подъячих Московской Руси. Люди по‑европейски образованные и знакомые с идеями гуманизма, стали заметны в российском обществе лишь в конце XVIII в. По‑настоящему, русская европейская культура сложилась в XIX столетии.

Увлечение Петра внешними атрибутами европейской культуры – немецким платьем, париками, бритьем бород, курением табака, танцами, каменными домами с широкими окнами, рытьём каналов, часто высмеивают как подражательство достойное ребёнка и варвара и неподходящее для российского климата. Можно согласиться, что узкие окна, длиннополая одежда, шапки и рукавицы, сапоги и валенки лучше соответствуют русской зиме, чем окна‑двери,[263] башмаки с чулками, плащи и перчатки. Но была другая, основательная причина, почему Пётр был прав, заимствуя внешние стороны быта европейцев. Пётр стремился ввести Россию в Европу в качестве участника европейской большой политики. Для подобной роли у страны были силы и средства, но требовалось признание русских европейцами, а длиннобородых людей в меховых шапках и кафтанах с длинными рукавами никто за европейцев не считал. Как не считали европейцами турок, несмотря на всю мощь Османской империи. И Пётр, вернувшись из Европы, велел дворянам сбрить бороды и одеться в голландцев.

Можно согласиться с критиками Петра, что его вестернизация привела к культурному расколу народа. Онемеченные, а позже офранцуженные дворяне избегали говорить по‑русски. Спустя 100 лет Чацкий в пьесе А. С. Грибоедова «Горе от ума» (1824) сетует о подражательстве дворянства:

 

Ах! если рождены мы всё перенимать, Хоть у китайцев бы нам несколько занять Премудрого у них незнанья иноземцев; Воскреснем ли когда от чужевластья мод? Чтоб умный, бодрый наш народ Хотя по языку нас не считал за немцев.

 

Недовольство засильем иноземцев и иноземных нравов выражали при Петре, хотя это было весьма рискованно, и даже в царствование Алексея Михайловича – вестернизатора половинчатого. В те годыв Тобольске ссыльный монах, хорват Юрий Крижанич написал свою знаменитую «Политику» (1663–1666), где есть раздел «О чужебесии». В нем он пишет: «Ксеномания – по‑гречески, а по‑нашему – чужебесие – это бешеная любовь к чужим вещам и народам, чрезмерное, бешеное доверие к чужеземцам. Эта смертоносная чума (или поветрие) заразила весь наш народ…. Все беды, которые мы терпим, проистекают именно из‑за того, что мы слишком много общаемся с чужеземцами и слишком много им доверяем». Крижанич и вообразить не мог, каким станет чужебесие через 100 лет.

 

Стирание культурного раскола. Всё же главное разделение русского народа произошло в XVII в. «Уложение» 1649 г. окончательно закрепостило поместных крестьян, оказавшихся в полной власти помещиков. За расколом социальным последовал религиозный раскол. На Соборе 1667 г. всех несогласных с реформой Никона объявили еретиками и наложили на них проклятие. Старообрядцы встали перед выбором отказаться от своей веры, либо стать раскольниками. Закрепощение и религиозный раскол неизмеримо больше затронули жизнь народа, чем смена покроя одежды дворян и употребление ими иноземного языка. Другое дело, что Пётр во исполнение своих планов выхода к морям и вестернизации страны безмерно угнетал и обирал народ, но надрыв этот был всё же временный, после смерти преобразователя наступило затишье.

Культурный раскол в России длился почти 200 лет. К концу XIX в. он заметно сгладился – расширилась зона образованных сословий. Европейскую культуру освоили не только дворяне, но выросшие числом разночинцы, лица духовного звания, значительная часть купечества и кадровые заводские рабочие (особенно, в Петербурге и Москве). В начале ХХ в. социальное неблагополучие в России лишь в малой мере определялось культурным и религиозным расколами. Больше значили последствия освобождения крестьян – ведь после отмены крепостного права лучшие земли остались у помещиков. Но и здесь положение менялось: помещики разорялись и продавали землю. На передний план выступили новые, неизвестные в допетровские и петровские времена факторы – рост революционной интеллигенции, желанием буржуазии избавиться от самодержавия и формирование организованного рабочего класса.

Не имеет отношения к борьбе с европейской культурой «сожжённая библиотека в усадьбе»[264] – разорение барских имений, прокатившееся широкой волной по безначальной России 1917 г. В поэме «Хорошо» Владимир Маяковский рисует сцену: «Чем хуже моя Нина? || Барыни сами! || Тащь в хату пианино, || Граммофон с часами!». Крестьян толкнули на грабеж дворянских гнёзд вседозволенность, зависть и жадность. Сваливать погромы помещичьих усадеб и, тем более, Октябрьскую революцию, на борьбу с дворянской культурой – дело нестоящее.

Культура Московской Руси не была убита Петром I, а существовала в народе параллельно с западной дворянской культурой; потом же с ней слилась, породив великую русскую культуру XIX – начала ХХ в. Эту культуру не смогли истребить даже большевики в первое десятилетие после Октябрьской революции. Отзвуки старой Руси и сегодня можно найти под слоем коммерции и гламура.

 

Наследие Московской Руси

 

 

Москва златоглавая.

Москва златоглавая, звон колоколов Царь‑пушка державная, аромат пирогов.

 

Создатели этой песни, любимой русскими людьми, неизвестны. Её исполняли в эмигрантских ресторанах Парижа в 1920‑е – 1930‑е годы. В песне – тоска по дореволюционной Москве; в первых строфах – суть старой Москвы, её архетип. Золотые купола, перезвон колоколов, Царь‑пушка, горячие пироги – всё это Московская Русь! Выжившая, вопреки казням и реформам Петра, просветительству Екатерины II и западничеству Александра I. Возрождение началось во второй четверти XIX в. «Сказка о царе Салтане» Александра Пушкина (1832) и гениальный «Конёк‑Горбунок» Петра Ершова (1834) открывают путь в сказочное царство – Московскую Русь. В архитектуре появился «псевдорусский стиль», достигший расцвета в творчестве А. К. Тона (Храм Христа Спасителя, 1839–1883; Большой Кремлевский дворец, 1838–1849; Оружейная палата, 1851). Славянофилы, а затем почвенники, верили в самобытный исторический путь России. Об особом русском пути писали Н. Я. Данилевский и Ф. М. Достоевский.

Московская Русь ожила на полотнах художников; на сцене шли оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя» (1836), Н. А. Римского‑Корсакова «Псковитянка» (1872) и «Царская невеста» (1899), «Борис Годунов» (1874), М. П. Мусоргского «Хованщина» (1883). В моду среди дворян вновь вошли бороды. А. К. Толстой, не без иронии, рисует облик юных аристократов начала 1870‑х годов:

 

Он в мурмолке[265] червлёной,

Каменьем корзно[266] шито,

Тесьмою золочёной

Вкрест голени обвиты;

 

Она же, молодая,

Вся в ткани серебристой;

Звенят на ней, сверкая,

Граненые мониста,

 

Блестит венец наборный,

А хвост её понявы,[267]

Шурша фатой узорной,

Метет за нею травы.

 

Допетровский дух возродился при Александре III, первом бородатом царе со времен Алексея Михайловича. Государь желал быть не европейским монархом, а русским царём. Народные корни он видел в Московской Руси. В армии отказались от касок с гербами, киверов, узких прусских мундиров и обтягивающих штанов. Форма стала проще, удобнее и ближе к русской одежде. Теперь носили просторные мундиры, шаровары, заправленные в сапоги; папахи одели не только казаки, но и в Сибирских войсках; в парадной форме ввели барашковую шапку с суконным дном, напоминающую древнюю боярку. В «псевдорусском стиле» в Москве строят Городскую думу, ныне, – музей Ленина (1890–1892, арх. Д. Н. Чичагов), Верхние торговые ряды – ГУМ (1890–1893, арх. А. Н. Померанцев), Исторический музей (1874–1883, арх. В. О. Шервуд). Художники – В. И. Суриков, И. Е. Репин, А. И. Корзухин, В. Г. Перов, пишут картины о допетровской Руси.

Николай II, как и отец, поощрял всё русское. В его царствование оформляется «неорусский стиль», отличающийся от «псевдорусского» переходом от копирования к стилизации старомосковского и древнерусского искусства. Начало было положено в Абрамцево, где художники кружка С. И. Мамонтова построили и расписали Церковь Спаса Нерукотворного (1881–1882). В Москве в новорусском стиле были построены: Ярославский вокзал (1902–1904, арх. Ф. О. Шехтель), Саввинское подворье на Тверской (1905–1907, арх. И. С. Кузнецов), церковь Поморского согласия (1907–1908, арх. И. Е. Бондаренко), Казанский вокзал (1908–1912, 1913–1940, арх. А. В. Щусев).

Из художников «неорусский стиль» заметен в творчестве В. М. Васнецова, М. А. Врубеля, А. Я. Головина, К. А. Коровина, С. В. Милютина, М. В. Нестерова, В. Д. и Е. Д. Поленовых, Н. К. Рериха. К старомосковской росписи Палеха и Хохломы добавились мастерские Абрамцево и Талашкино. Сергей Соломко рисует изящных бояр и боярышень, похожих на золотую молодёжь из компании Феликса Юсупова, любившую рядиться в одежды XVII в. Иван Билибин создает иллюстрации к сказкам и былинам. Билибин восхищался старомосковскими церквами, палатами, теремами из красного кирпича с резными колонками, увитыми виноградной лозой, и крышами раскрашенными «в шахмат» (как шахматная доска). Старомосковская красота расцветает в его декорациях и костюмах к опере Н. А. Римского‑Корсакова «Золотой петушок» (1909). В «неорусском стиле» оформлены декорации и костюмы в балетах «Жар‑птица» (1910, худ. А. Я. Головин и Л. Н. Бакст) и «Петрушка» (1911, худ. А. Н. Бенуа и С. Ю. Судейкин), поставленных Сергеем Дягилевым на музыку Игоря Стравинского.

Возрождение старомосковских традиций было сметено Октябрьской революцией. Большевики нанесли страшные удары по традиционной Руси: 1. Разгромили Русскую Церковь и 2. Деклассировали крестьянство. К 1939 г. в СССР работали всего 100 церквей из 60 тыс. церквей и 1000 монастырей в дореволюционной России. Сотни тысяч священников и монахов были репрессированы. В годы войны преследования прекратились; было воссоздано Патриаршество (1943). О судьбах советского крестьянства написана объёмистая литература. Описано раскулачивание, загон в колхозы и ссылка крестьян. Меньше рассказано о бегстве крестьян в города и изменении психологии, оставшихся в деревне. Необходимая стране индустриализация была достигнута за счёт исчезновения крестьянства. Последствия видны сегодня. Крестьяне есть питательный слой этноса – гумус, хранитель его биологической силы и традиций.

При всей трагичности последствий Октябрьской революции безнравственно отрицать достижения СССР – это достижения наших родителей и дедов. Тем более, что русскую культуру удалось не только сохранить, но приумножить. В исторической науке, несмотря на окаянные 20‑е годы, сохранилась преемственность поколений. Россию XVII в. продолжали изучать. Институт Истории АН СССР выпустил девятитомную «Историю СССР» (1953–1958). В шестом томе рассмотрена Россия XVII в. Из художественных произведений о России XVII в. выделяются романы Алексея Чапыгина – «Разин Степан» (1927) и «Гулящие люди» (1937). О стиле Чапыгина Горький писал: «шелками вытканный «Разин Степан» Чапыгина». В послевоенные годы были опубликованы романы Степана Злобина «Остров Буян» (1948) и «Степан Разин» (1951).

В постсоветской России так и не сложилась оригинальная идеология, а культура страны пущена на самотёк. За неимением лучшего, власти остановились на эклектике из идеологии царской России и западных демократий. Из уваровской триады: Православие, Самодержавие, Народность приняли Православие и, с большими купюрами, Народность. Урезанная Народность включает избранную историю и «аромат пирогов» (фольклор). Избранная история – это Россия Петра I, Екатерины II и Александра II – монархов сильных, но «просвещённых». О Московской Руси вспоминают 4 ноября в День народного единства.

Влияние искусства Московской Руси сегодня можно найти в эклектике, известной как «московская» или «лужковская» архитектура, когда дома украшают башенками и балясинами.[268] В башенках с шатровыми шпилями усматривают черты русского зодчеста. Пестрые росписи фронтонов иногда похожи на «предивное узорочье». Удачи здесь редки; много чаще приходится наблюдать безвкусицу. Любят старомосковские красивости и владельцы кафе и ресторанов, разбросанных вдоль дорог необъятной России. В духе псевдорусского кича оформляют ярмарки, зоны отдыха, даже детские площадки.

Недавнее культурное событие позволяет внести нотку оптимизма в эпилог об опошленной Московской Руси. В сентябре 2011 г. на канале «Культура» прошёл телесериал «Раскол», снятый Николаем Досталем по сценарию Михаила Кураева. В 20 сериях была показана история раскола Русской Православной Церкви. Фильм не только о делах церковных, но и светских, а точнее, он о власти, её ответственности за судьбу народа. Фильм сделан с желанием правдиво показать русских людей XVII в., их быт и духовную жизнь, но он удивительно современен, причём современностью не надуманной – просто веками многое повторяется на Руси. Не все образы похожи на прототипы, так подлинный Алексей Михайлович был добр, вспыльчив и любил пошутить, а не стенал о бремени власти. И всё же, «Раскол» – лучший исторический фильм, снятый в постсоветской России. Возможно, что он возродит интерес к великому, но забытому столетию российской истории.