В которой мы с Мелани отправились к Нестору

 

Вчерашний вечер и радость от возвращения папы домой были несколько омрачены для нее тем, что «мамин друг» попал в больницу. Я не придала значения, что Луи по телефону рассказал об этом Элис как поклоннице его таланта, а та объяснила Мелани нашу задержку именно данным обстоятельством. Мелани принялась расспрашивать нас о подробностях. Сильное впечатление произвели на нее пострадавшие в автокатастрофе руки «маминого друга».

— Помнишь, папочка, у тебя тоже были перевязаны руки и ты не мог писать? А мамин друг — писатель, для него это самое главное. Мамочка, пойдем к нему завтра? У меня красивый почерк, твой друг сможет мне диктовать. И потом, ему просто в больнице одиноко, тебе же было одиноко, правда, папочка?

К «маминому другу писателю» Мелани испытывала симпатию — в отличие от него. Естественно, Мелани вовсе не подозревала об этом, напротив, всегда передавала привет, когда «мамочка» отправлялась с «другом» на общественное мероприятие, а потом приносила ей презенты от него — сласти, фрукты, цветные карандаши, альбомы дорогой бумаги. Конечно, все это покупала я сама, чтобы скрасить свои периодические отлучки — я ведь получила гонорар за «Капли». Зря я так делала, пожалела я, Луи наверняка неприятно, что его дочь выказывает заботу о «мамином друге». Но Луи сочувственно покивал.

— Одиноко, конечно. Обязательно надо навестить. Я вас утром отвезу.

— Ему будет приятно поболтать с маленькой девочкой, — добавила Элис и подмигнула мне.

Вот уж месть так месть, подумала я. Не слишком ли жестоко? Я заявилась с Луи, теперь — продемонстрирую Мелани, дескать, завидуй, дорогой: у меня — все хорошо, это у тебя — все плохо! Ничего, переживет. И присутствие Мелани избавит меня от лишних расспросов. Нестор страшно любопытный, обязательно начнет приставать: кто, да почему, да что? А так все ясно: вот мой мужчина, вот моя дочка. Извините, мсье Мориньяк, у меня новая жизнь и семья — вам там нет места.

Элис посидела с нами совсем недолго и ушла, заверив Луи, что никому не сообщит пока о его возвращении. Мелани мечтательно произнесла, что хорошо бы нам втроем погулять по бульварам. Я знала, это ее давняя мечта — гулять по бульварам с папой и мамой, но я видела, что Луи слишком устал, и поэтому предложила ей показать папе новые рисунки и одежду для кукол.

— Папа ведь еще не знает, что ты теперь кутюрье, — сказала я. — А завтра мы обязательно погуляем.

— Ого! Кутюрье! Да я вижу, у вас секреты от меня!

— Что ты, папочка, это сюрприз! Мама научила меня шить!

Они оживленно болтали в комнате Мелани, не закрывая дверь, иногда о чем-нибудь громко спрашивали меня. Я мыла посуду, убиралась в кухне, и мне было ужасно приятно слышать их голоса. Потом мы все вместе посмотрели детскую передачу, и можно было бы посмотреть еще и новости. Но впускать в наш маленький тихий мир бурные события мира внешнего — все эти дебаты политических лидеров, ситуацию на бирже, наводнения и землетрясения, военные действия и полицейскую хронику — вовсе не хотелось. Новости спорта? Прогноз погоды? Без этих знаний тоже можно обойтись вполне, мы ведь не собираемся штурмовать Эверест или начинать посевную, достаточно просто прихватить с собой зонт, выходя из дому.

Луи выключил телевизор и отправился укладывать спать Мелани. Я готовила постель для нас и опять через раскрытую дверь радостно слушала, как он читает ей историю в стихах. Про Тристана и Изольду, между прочим. И ловила себя на мысли о том, что вовсе не испытываю никакой неловкости от предстоящей ночи, что все именно так и должно быть: вот папа и мама, вот в соседней комнате их дочка. И «жаворонковый», подстроенный под ребенка жизненный ритм. И что это уже было со мной; и будет, и что я умру, если лишусь Мелани и Луи. А Нестора мне вовсе не жалко, рядом с ним я была лишь его тенью — декоративной «имиджевой» женой, — что бы там этот эгоист ни говорил о своей любви, он не давал мне той полноты жизни, которую я испытываю рядом с ними.

Луи закончил чтение, и они о чем-то тихо шептались. Это было ужасно уютно! Я улыбнулась своим мыслям, выключила верхний свет, зажгла ночник и пошла в ванную.

Когда я вернулась, в квартире было тихо, все так же горел ночник, но наша постель была пуста. Я на цыпочках подкралась к двери Мелани и заглянула. Они спали, обнявшись. Мелани — под одеялом, ее папа — примостился на самом краю. Я принесла плед, укрыла Луи. И не смогла уйти сразу. Я стояла, слушала их дыхание и любовалась.

…Бескрайнее поле. Спелые колосья достают мне до груди. Я не разбираюсь в сельском хозяйстве и поэтому не могу сказать, что это за злак. Набегает теплый ветерок, и поле красиво волнуется золотистыми волнами. Небо ослепительно синее, редкие размытые облачка, почти прозрачные, как легкие пенки. За полем вдалеке видны верхушки леса. Мне нужно попасть в этот лес и как можно скорее, от этого зависит что-то очень-очень важное! Но спешить не хочется — вдруг я больше никогда не увижу такой роскошной сказочной нивы? Я дышу полной грудью и глажу ладонями колосья. Они упругие и живые…

Я открыла глаза, Луи лежал рядом и, облокотившись на локоть, смотрел на меня. За окнами светало.

— Спи, — сказала я. — Почему ты не спишь? Еще так рано.

Его губы сложились в виноватую улыбку, изогнув усы и полосочку под ними.

— Ты ведь больше никогда не потеряешься, правда?

— Нет, конечно. — Мне захотелось потрогать эту полосочку пальцем, но тогда пришлось бы шевелить рукой. — Поцелуй меня.

Он наклонил голову, легко тронул губами мой лоб у кромки волос и погладил рукой по щеке.

— Спи, моя любимая фея.

От его прикосновений по моему телу потекло томное тепло. Я закрыла глаза, сладко потянулась и, подползая к нему, прошептала:

— Еще… И обними меня.

— Иди сюда. — Целуя мои губы, он подсунул одну руку мне под голову, второй обнял меня.

Я прижалась потеснее, чувствуя, что на нем нет ничего, кроме бинтов вокруг груди, и обвила руками и ногами. От бинтов пахло лекарством, и я помнила про капельку крови.

— Удобно? — Он нежно погладил мои волосы и спину. — Ты скажи, я сделаю все, что ты хочешь.

— Ничего. Все замечательно, любимый. Давай спать. — Не открывая глаз, я удобно устроилась лицом на его плече.

— Не бойся, я хорошо себя чувствую. И Мелани спит.

— Нет, правда, мне очень хорошо.

Это действительно было так, и мне не хотелось ни двигаться, ни разговаривать. Мой сон про колосья снова обступил меня. Ласковые прикосновения рук Луи и теплота его дыхания добавили моим ощущениям полноты — мне больше не требовалось торопиться к далекому лесу. Просто безмятежное колыхание моря колосьев и синева неба…

— Я люблю тебя, — прошептала я. — Я засыпаю… Какое-то шевеление, и тихий голос Мелани:

— Ну, папочка! Я пять минут полежу с вами!

— Не придумывай, пожалуйста. Ты не маленькая, — возражал Луи. Его руки по-прежнему обнимали меня под одеялом, а моя голова лежала у него на плече.

— Ну, папочка! Давай как будто на пять минут я маленькая! Ну пожалуйста! Я же не виновата, что мама не нашлась, пока я была маленькая! Ну, папочка!

Я открыла глаза и подмигнула ей.

— Мамочка! — Она полезла к нам в постель, хорошо хоть, что поверх одеяла.

— Тише, маму разбудишь, — прошептал Луи.

— Я не сплю, — сказала я, садясь на кровати. — Доброе утро, ангел!

И обняла Мелани, а Луи со смехом обнял нас обоих и повалил на себя. Вдруг мне показалось, что в его смехе прозвучала болезненная нотка.

— Как ты? — насторожилась я.

— Замечательно! — ответил он, с сияющими глазами прижимая нас к себе. — Я самый счастливый человек на свете!

— Нет, я! — заявила Мелани. — Я самая счастливая!

— Не спорьте. — Я успокоилась, видя сияющие глаза Луи. — Самая счастливая на свете — это я!

Мы еще несколько минут полежали в постели, наслаждаясь нашим счастьем, а потом Мелани сказала:

— Да, папочка, мамочка, нам тут хорошо всем вместе, а мамин друг в больнице один. Это нечестно. Поехали все вместе и пожалеем его.

— Навестите его с мамой без меня, — сказал Луи. — А я тем временем съезжу на перевязку и заскочу к ребятам в участок. Вы даже не представляете, как же я по ним соскучился! Слезай, слезай, дочка.

Он помог ей спуститься на пол, завернулся в одеяло и пошел в ванную, но я все равно успела заметить свежую капельку крови рядом с запекшейся вчерашней на повязке. Значит, я была права, когда услышала боль в его смехе, и ситуация более серьезная, чем хотелось бы.

— Может быть, за руль сяду я? — предложила я, когда Мелани уже забралась на заднее сиденье, а мы укладывали сумку с одеждой Нестора в багажник. — Ты ведь обещал поучить меня вождению? И давай сначала съездим на твою перевязку, а потом завезем вещи Мориньяку. Да и вообще, какая необходимость именно сегодня навещать его?

— Не усложняй, Надин. — Он захлопнул багажник и, ласково глядя мне в глаза, погладил мою руку. — Я прекрасно себя чувствую. Вести машину — никакая не нагрузка. Поучишься в другой раз. А передать одежду ему все равно нужно. Если хочешь, я могу подождать в машине, пока вы с Мелани будете утешать страждущего, и отвезти вас домой.

— Не в этом дело, Луи. Домой мы прекрасно доберемся сами. Я переживаю из-за…

— Вот уж совсем не стоит, Надин! — перебил он. — Если честно, то мне просто очень хочется поскорее попасть к ребятам в участок. Правда, не обижайся, что я сбегаю к ним, но ведь они так много значат в моей жизни. И мне намного спокойнее, что Мелани с тобой, а не сидит дома одна и не ждет меня. Мне вообще гораздо спокойнее с тех пор, как появилась ты. И за Мелани, и за себя. Это совсем новое чувство, когда нас трое. Я не знаю, как оно называется, но от него мне очень тепло.

— Полнота, — сказала я.

Он задумчиво покивал.

— Да, пожалуй. Полнота. Ты так точно подбираешь слова!

Я усмехнулась.

— Еще бы! Я же писатель.

 

Глава 26,