Глава четвёртая. Запутавшиеся рядом друг с другом.

Бэкхён не торопится отталкивать или отдаляться, даже когда их странные приятельские отношения, щедро сдобренные алкоголем и разговорами ни о чём, становятся больше похожими на более-менее обыкновенную дружбу. Это почти заставляет чувствовать себя сбитым с толку всеми слухами о его чрезмерной холодности, но... Почти. Спустя не такое уж длительное время Чен понимает, что эта самая холодность вовсе не обязана постоянно находиться на виду. Бэкхён по характеру своему не показушник (хотя иногда бывает, чего уж там скрывать, но точно не тогда, когда дело касается истинных эмоций), и именно поэтому разглядеть, когда и где он начинает леденеть, не так уж легко. Ведь когда Бэкхён хочет что-то скрыть, то первым делом опускает глаза к земле или, наоборот, поднимает их к небу, прикрываясь слабой улыбкой. Его руки почти что двадцать четыре часа в сутки прохладные, словно он только что зашёл домой, а на улице – мёрзлый октябрь; об этом Чен тоже уже успел узнать. В чём-то они немного похожи: когда-то их обоих обманули так, что что-то сломали внутри; что-то маленькое и, вроде бы, незначительное, но оказавшее влияние на всё, что стало происходить с ними после. Бэкхён нашёл себя в холоде, заморозил в неприкосновенности, обозначил границы и дистанции; Чен восхищается им, но всё же начинает немного сомневаться – а правильно ли так? Он не хочет размышлять над тем, чем обусловлено его сомнение. Возможно, Бэкхён нравится ему чуточку больше, чем положено. Чуточку больше, чем позволяют негласные дистанции и границы. Сехун готов поклясться, что так оно и есть, но успевает махнуть рукой. Каждый упрёк насчёт Бэкхёна отражается мгновенным выпадом в сторону Тао; бесполезно говорить о том, что это несопоставимо. У Сехуна красные от недосыпа глаза и слишком явно выделяющиеся на бледной коже тёмные под ними круги – Чен не помнит, чтобы такое бывало раньше. Сехуну восемнадцать, и он чуть ли не впервые в жизни отказывается выглядеть взрослым; по-детски обиженно надувает губы, выбрасывает сигареты в мусорку, беспомощно обхватывает себя руками и в пятницу совершенно неожиданно заявляет о том, что хочет домой, какао и марафон любимых серий «Симпсонов». Это пугает, но Чен не знает, что тому виной. Предполагает – Тао? Прав, наверное, но Сехун мотает головой, отрицая эти слова и заранее – все последующие. И действительно уезжает домой, напоследок прося друга быть осторожным. Чондэ в недоумении: вокруг него сплошной океан бледных лиц и потухших глаз. Это, частично, можно списать на стресс во время сессии (которая у кого-то позади, а у кого-то в самом разгаре), но лишь частично. Лухан нервозно вздрагивает от любого громкого звука, будто ждёт удара, Тао уезжает вслед за Сехуном, чтобы молча курить под его окнами, и даже Крис, до сей поры славившийся непотопляемостью, выглядит откровенно болезненно – на радужке стынет нечто, не поддающееся идентификации, но, без сомнения, эмоционально-мёртвое, что заставляет вспоминать о словах Бэкхёна. Любить сложно, правда? Даже беспрестанно отрицая, что и правда любишь. Не стоит начинать... Это будто затишье перед бурей; всю последнюю неделю ночами тихо, словно кто-то спрятал все дубинки и неведомым способом успокоил зуд в кулаках. Временно, конечно; никого не обманешь насквозь фальшивым спокойствием – оно пытается затягивать в себя, как в ловушку-болото. Чен ничему уже не верит – это его собственная изморозь, покрывающая душу. Но неверие и подозрение порождают растерянность, с которой неизвестно, что надо делать. И он всё же тоже тонет; поведение Бэкхёна словно проверяет его на прочность, изучает грани дозволенного, провоцирует и искушает, только ради чего? Чен благодарит небеса, что его родители вновь умотали из города на неопределённый срок, когда на пороге его квартиры вырисовывается неприлично пьяный Бэкхён с неприлично соблазнительной улыбкой и неприлично оживлённым лицом. Но больно колет, когда на вопрос «почему ты пришёл именно ко мне?» ответом является «ты живёшь ближе всех». И только? Ким Чондэ, ты ведь ни на что не надеешься, правда? Бён не раз предупреждал, что не любит привязываться. Всё происходит, как позволяет Бэкхён, по его сценарию; Чен принимает правила игры не потому, что является безынициативным и послушным – просто только так, по всей видимости, можно быть с Бэкхёном рядом, разгадывая его за всей пёстрой мишурой слов, улыбок и поступков. Чен убеждает себя, что это интересно и полезно; запрещает иные проявления чувств – строит свои собственные барьеры, хотя на самом деле он уверен, что Бэкхёну нужно просто пошевелить пальцем, чтобы одномоментно всё разрушить. У Чена плохо получается владеть собой, а вот Бэк виртуозно играет каждой мышцей своего тела – и даже, кажется, душой. Он приходит и привносит в комнату хаос, но, как ни странно, Чондэ не чувствует раздражения, скорее лёгкое веселье, потому что горе-дебошир сейчас как никогда открыт, пусть излишне дурашлив. Главное, он не бледен, и в глазах его всё ещё живут искры. Чондэ укладывает его спать (перед этим терпеливо выслушивая многословные излияния на намертво спутанные разнообразные темы) и, решая, что раз они однажды уже ночевали вместе, то нет смысла раскладывать себе на пружинистом диване или, тем более, на полу, просто берёт второе одеяло и пристраивается с краю, рассчитывая, что ночь пройдёт спокойно. Но не всё идёт по плану: Бэкхён изворачивается и приобнимает его за талию, горячо шепча в шею короткое «спасибо», от которого внутри всё переворачивается, как от скоростного аттракциона. Чондэ так и не понимает, за что именно Бэкхён его благодарит. За то, что впустил переночевать? За то, что регулярно составляет ему компанию? А может быть, за молчаливое понимание? Чондэ решает, что это неважно; не отвечает и долго ещё смотрит в окно, где сквозь ночную темень ничего не видно. А когда ему кажется, что Бэкхён уже заснул, то накрывает лежащую на своём бедре ладонь. Ничего не значащий жест, как говорит он сам себе. Просто пальцы Бэкхёна слишком холодные; так и хочется немного их согреть. *** Чен понимает, что дела плохи, когда парни со старших курсов, недобро и некрасиво кривя губы в снисходительно-презрительных улыбках, бросают в их с Бэкхёном сторону едкое «педики». В курилке сразу становится тихо, будто все там находящиеся в поразительном порыве единодушия забывают, как правильно надо дышать. Бэкхёну, в общем-то, всё равно кто и что думает о его ориентации, его просто до безумия бесят вот такие вот напыщенные и стопроцентно уверенные в своей непоколебимой маскулинности придурки, направо и налево треплющие чрезмерно распущенными языками. Чен предостерегающе трогает его за локоть, но Бэкхён раздражённо дёргает рукой, слишком уж заведён. - Подстилка твоя, да? – открыто смеётся один из старших, заметивший попытку Чондэ успокоить полностью развернувшегося к ним Бёна. Это совсем не то же самое, что в клубе с Крисом; этих парней пятеро, плюс кое-кто из них (Чондэ знает это точно) входит в ту шайку, что бродит с битами наперевес. А Бэкхён просто не умеет молчать; пытается, сжимает кулаки, прожигает оппонента взглядом, но злой ответ уже клокочет в горле, дожидаясь, когда падёт последняя капля. - Кто бы мог подумать, что Бён Бэкхён любит, когда ему в задницу пихают член? И всё-таки связываться с Бэкхёном – опрометчиво, стоило бы поостеречься. Вокруг – больше десятка заядлых курильщиков всея университета, а уши у всех длинные, длиннее только разве что языки. - По крайней мере, я не такой идиот, как ты, чтобы наивно полагать, что могу дурить головы обеим дочкам ректора и трахать их по очереди прямо в университете. По курилке волной расходится гул вмиг растревоженных и обескураженных новостью голосов; всем почти сразу же становится плевать на то, что Бэкхёна обвинили в гомосексуализме – на первый план выходит нечто куда более «горячее». Старшекурсник бледнеет и уже делает шаг вперёд, к готовому к драке Бэкхёну, но его дружок хватает за плечо, что-то шепча на ухо. Правильно, если сейчас всё перерастёт в потасовку, то для окружающих это покажется признанием и стопроцентной гарантией правдивости сказанного. - Сука, - сквозь зубы, с плевком, - пожалеешь ещё. Они уходят, не глядя на взбудораженных студентов, а Бэкхён фыркает им в спины, но не расслабляется, всё ещё раздражённый. Чен за голову готов схватиться; какого хрена, те придурки так просто этого не оставят, неужели Бэк не понимает? - Ты... - Не надо, - обрывает его Бэкхён, качая головой, - я не идиот, но и оскорблять себя не позволю. Он смягчает тон улыбкой – уголки рта едва заметно дрожат – и будто бы совсем беспечно щёлкает собеседника по носу. - Забей, Чондэ, просто забей. Чен захлёбывается собственным вздохом, неодобрительно поджимая губы. Если быть льдом значит пренебрегать своей безопасностью, то он хочет, чтобы Бэкхён хотя бы немного оттаял...