Глава шестая. Разбившиеся о жизнь.

Произошедшее можно воспринимать как проверку: насколько хорошо Чондэ усвоил урок? И можно с уверенностью вынести вердикт: усвоил отлично. Он не думает, что всё было зря, но молчаливо уступает мнению Бэкхёна, потому что Бэкхёну нужно именно это. Замораживает крамольные мысли, превращая их в лёд, и вдребезги разбивает, так, чтоб в мелкое крошево. Делает это почти по-Бэкхеновски, только мастерства ещё не хватает, поэтому пальцы чуть дрожат, а глаза не хотят смотреть прямо. Но главное, наверное, это само стремление. И проговариваемые про себя слова: «всё в порядке». Одноразовый секс дружбе не помеха, ведь правда? Бэкхён может им гордиться: Чондэ удаётся справиться с собой, так что утром нет неловких взглядов, драматичных сцен и душещипательных разговоров. Он же с самого начала знал, что ничего этого не будет; Сехун предупреждал, да и сам Бэкхён говорил прямо. Получите-распишитесь, накосячили – принимайте. И желание сохранить Бэкхёна гораздо сильнее желания быть с ним так, как обычно бывают влюблённые, поэтому на вопрос «Что думаешь?» он с удивляющим самого себя спокойствием отвечает: - Забыть вряд ли забудем, но повторять не будем. Бэкхён впечатлён, это сразу видно. Глаза расширяются, а бровь удивлённо поднимается. Не ожидал, наверное, что из Чондэ и впрямь выйдет такой хороший друг. - Я должен извиниться. Чондэ даже кажется, что они временно меняются ролями. - Ты меня насиловал? – с ухмылкой спрашивает он. – Невинности лишал? Мы просто перебрали и переспали. Что было, то было. Закрыли тему. Чондэ обнаруживает, что в шкуре Бэкхёна не так уж плохо, ведь как легко не тревожиться, орудуя его принципами. Сделанного не вернуть, значит, не стоит о нём тревожиться; чувства ослабляют, поэтому легче избавиться от практически всех их проявлений; хорошо представлять себя льдом, неспособным растаять. В шкуре Бэкхёна не так уж плохо, только холодно очень. - Пожалуй, ты прав, - медленно отвечает Бэкхён. И зачем-то добавляет: - Спасибо. Честно говоря, Чондэ не совсем понимает, за что его благодарят. За то, что он не стал устраивать сцен и выяснения отношений? Не стоит, он ведь хороший ученик. И он хочет, чтобы в их отношениях ничего не менялось. Судя по всему, Бэкхён хочет того же; быстро приходит в себя, возвращая на место привычную броню, и вновь вплетает в голос насмешливые нотки, будто и не было ночью той изощрённой музыкальной игры. Забыть не получится, но всегда можно сделать вид, что всё только приснилось – неловкий такой сон, о котором никому не расскажешь, ибо стыдно. Но внешне никакого стеснения; и непонятно, кто кого зеркалит. Улыбка расходится на лице трещиной, но он её почти не чувствует; она появляется на автомате, не выражением внутреннего стремления к радости, а нейтральным знаком, дающим понять, что всё хорошо. Они заправляют кровать, разбираются в комнате, аккуратно складывают диски на полке, выбрасывают пустые бутылки, а вместе с ними и навязчивые мысли, от которых нет никакого толка. Чондэ считает, что засос на шее следует прикрыть водолазкой, а Бэкхён, прежде чем спрятать потемневшие отметины от пальцев на своих предплечьях, задумчиво на них смотрит, будто никто до этого не оставлял на его теле во время секса следов. Скрыть, спрятать – и больше не смотреть. В этом мнении сходятся оба. - Кажется, я уже спрашивал, но... Зачем ты тогда подошёл ко мне в клубе? - Ты выглядел очень одиноким. Чондэ почему-то чувствует, что он одинок и сейчас. *** - Не знаю, что там у вас творится, да и не хочу знать, - говорит Сехун. Они сидят в курилке, но, несмотря на то, что длинные пальцы играются с сигаретой, он не достаёт зажигалку. Кажется, он не курит уже две недели, непонятно только, зачем до сих пор таскает с собой полную пачку и предпочитает перерывы между парами проводить там, где от никотина никто не отказывается. – Только ты всё больше становишься на него похожим. Это неявно совсем, мало кто заметит, но я же вижу. Ты держишься как он, как он смотришь. Ещё немного, и ты будешь видеть его в отражении. В словах Сехуна есть доля правды. Чондэ и сам замечает, что в последнее время – того не желая – он на всё смотрит будто бы другими глазами, оценивает с иных позиций. Наверное, в этом больше плюсов, чем минусов. Бэкхён во многом действует и чувствует правильно. Сехун прав, но Чондэ пожимает плечами и улыбается, пуская тепло в улыбку, но не в глаза. - Глупости. Если бы Чондэ не был таким похожим, он бы не удержался рядом. Немного сложно смотреть и не вспоминать о том, где были и что делали чужие губы, изгибающиеся в такой знакомой усмешке, но он старается. Память тела коварна, от неё так легко не избавиться; с памятью души оказывается неожиданно легче, ведь при желании её легко можно изничтожить творимыми фантазией морозами. Чондэ не знает, вспоминает ли Бэкхён. Да и неважно это, ведь Бэкхён не шарахается и не отталкивает, с уважением принимает чужой выбор и действует, согласно своим убеждениям. Они всё изрядно упрощают, о многом умалчивая. С Крисом было по-другому. Теперь Чондэ понимает, что с Крисом было – никак. Но с Бэкхёном и лёгкость тяжёлая. Ничего, по сути, не меняется. Всё на своих местах: совместные пробежки до курилки, шатания по городу, вечерние просмотры фильмов, алкогольный дух и разглядывание потолка под музыку Joy Division. Музыку для самоубийц, как говорит Бэкхён, только Чондэ это совсем не кажется забавным. Всё на своих местах, только теперь он знает, что Бэкхён целует требовательно, касается осторожно, но берёт решительно. А лучше б не знал. Это знание тлеет внутри, и его искра с удивительной тягой к жизни отказывается гаснуть. Чондэ думает, что привыкнет. А всё продолжает идти не так, как надо. Народу в курилке больше, чем когда бы то ни было, причём взгляд Чондэ замечает людей, которые и вовсе не курили никогда – они просто стоят и беседуют с другими, выдыхающими дым, но и те, и другие выглядят одинаково взбудораженными. Краем уха он засекает неясные слова о торговом центре, отчего хочется развернуться и уйти; наверняка ещё один самоубийца, сколько же их ещё будет... Но глаза ищут Бэкхёна и не находят; странно, очень на него не похоже. А вот Сехун здесь, причём с посеревшим лицом, искуренной до фильтра сигаретой в руке и витающей вокруг пеленой отчаянной усталости или усталого отчаяния. И рядом с ним Тао: сидит на корточках, прислонившись к грязной стене и закрыв глаза; жутковатый страж, готовый дать отпор любому, кто вздумает нарваться. Чондэ подходит к ним, потому что ноги двигаются сами. Бегающие глаза Сехуна уже говорят о многом. И не зря ведь здесь собрались почти все студенты из корпуса. Очередной самоубийца не вызвал бы такого ажиотажа, это точно. Чондэ откуда-то знает, но не верит. - Может быть, они хотели, чтобы это выглядело как самоубийство, - тихо говорит Сехун, не глядя на друга. Одна сигарета сменяется другой; Чондэ скучал по щелчкам сехуновской зажигалки. – Всего-то и надо было приволочь на крышу торгового центра и сбросить вниз. Какой бы он был по счёту? Они совсем с катушек слетели, мудаки, теперь это им с рук не сойдёт. Скинуть-то они скинули, да он в мусорный контейнер угодил. Говорят, только это жизнь и спасло. Сехун рассказывает отстранённо, словно таким способом защищаясь от собственных слов. Чондэ слушает молча, пялясь на трещинки на асфальте. В голове совсем-совсем пусто; голос Сехуна бьётся внутри, разбиваясь о стенки черепа, превращаясь в многократно повторяемое эхо. - Я не знаю, что именно случилось потом, но сейчас он в больнице. Он... поломанный. В сознании. Но... Чондэ резко поднимает голову; Сехун от неожиданности делает шаг назад. - Но? - Но я слышал кое-что от одного парня, у которого отец в больнице работает. Он больше не сможет ходить.

Глава седьмая. Ищущие путь.

Чондэ не идёт в больницу ни в тот вечер, ни в последующий. Он вообще игнорирует существование такого места, потому что оно одно из тех, что с Бэкхёном не ассоциируются никак – не могут ассоциироваться, как он ни старается примирить свои взгляды с реальным положением дел. Отчасти это можно назвать банальной трусостью, вступившей в симбиоз с чувством вины. Отчасти – нежеланием видеть Бэкхёна в плачевном состоянии, потому что тогда он точно не сможет больше сопротивляться поселившемуся в голове жуткому знанию. День неумолимо идёт за днём, а Чондэ всё так же обходит больницу стороной, словно стирая её в своём сознании со всех городских карт, уничтожая мысленно все к ней дороги. Но подобная игра имеет один небольшой, но слишком важный побочный эффект, на который никак нельзя закрыть глаза. Если не существует больницы, то не существует и Бэкхёна тоже. А если она существует, то в ней находится не тот человек, которого Чондэ знает. Его Бэкхён – несгибаемый и бесконечно сильный, а тот, который лежит в бесцветно унылой больничной палате – сломленный. Хотя, возможно, только физически. Просто сделать шаг – трудно. Потому что Чондэ не уверен, что потом сможет развернуться и отойти хоть немного назад; беспечность внутри него умирает, по капле травимая ядом случившейся беды. А видеть – хочется. Очень. Так, что чужой образ прожигает веки, стоит ему только закрыть глаза. Потому что Бэкхён не чужой ему, и здесь даже не имеет никакого значения схоронившаяся в сердце тоска непрошенной влюблённости. Сехун не торопит его, но всё же и в его вроде бы чисто информативных фразах проскальзывает тень томящегося внутри вопроса. - Крис вчера навещал Бэкхёна в больнице. Чондэ явственно ощущает схоронившееся между слов непроизнесённое «даже» - не камень, целый булыжник в его огород. К Бэкхёну многие успели сходить. Интересно, ждал ли их Бэкхён, и ждёт ли его? Всё против Чондэ; даже ветер, озлоблённо бросающийся в лицо, а потом подталкивающий в спину, направляя на ведущую к больнице дорогу. У Чондэ колени подгибаются, потому что точка невозврата – вот она, совсем близко. Остаётся лишь переступить через себя, чтобы снова увидеть Бэкхёна. Проходит неделя и два дня, когда он оставляет за спиной порог больницы, готовый в любой момент дёрнуться назад. Он надеется, что по каким-либо причинам его не пустят, но медсестра кивает, называя номер палаты. Чондэ считает свои шаги; это немного, но успокаивает. Чондэ глубоко вдыхает, будто ему вот-вот суждено пасть в объятия глубоких вод. Дверь открывается легко. Палата непримечательно-светлая, безыскусная, в которой Бэкхён – инородный элемент. Бледный, со следами заживающих ран, ушибов и ссадин; с окаменевшими ногами. - Ты пришёл. Голос, точно как и выражение лица, невозмутимый, словно они всего лишь вчера распрощались после очередного проведённого вместе вечера. Бэкхён поворачивает лежащую на подушке голову и улыбается уголками губ; та самая улыбка, которую Чондэ с лёгкостью освоил, - не трогающая глаза. Он вообще запредельно спокойный; Чондэ усиленно ищет фальшь, но не находит: Бэкхён то ли прячет хорошо, а то ли и впрямь всё так же непоколебим. Что-то будто совсем не изменилось, а что-то прибавилось, вроде длинного, перевоплощающегося в шрам, пореза, рассекающего бровь. Он мог появиться тогда, когда его избивали. Или тогда, когда он с грохотом приземлился в мусорный контейнер, в котором наверняка было много тяжёлого и острого. Чондэ не узнает, да и сам Бэкхён вряд ли скажет наверняка. Падение заняло секунды, но ведь Бэкхён – он боится высоты. Чондэ садится на стул, наклоняясь вперёд и упираясь локтями в свои колени, подпирая лицо ладонями. Перед глазами мутнеет – как глупо – и он моргает несколько раз, осушая непонятно откуда взявшуюся влажность. Он даже не знает, что спросить. «Как ты?» - вопиюще издевательский вопрос, за который Бэкхёну наверняка захочется его ударить. Но, в отличие от Чондэ, у самого Бэкхёна слова есть всегда. - Крис приходил, представляешь? – говорит он, переводя взгляд на потолок. – Кажется, Чунмён пошёл ему на пользу: наконец-то в нём хоть что-то человеческое проявилось. Но Крис ладно... Отец с братом тоже были. Я уж грешным делом думал, что они совсем про меня забыли, а тут взяли и явились. В словах Бэкхёна - насмешка с туманным оттенком плохо скрываемой горечи. Неужели он должен был оказаться здесь, в таком состоянии, чтобы о нём вспомнили? - А мама? - Мама самой первой появилась, почти сразу. Я в отключке был... – Бэкхён морщится. – Стыдно, знаешь, напугал её. Это потом, очнувшись, я вовсю хорохорился, мол, помирать не собираюсь, пусть не ревёт. Ей страшно было. Чондэ может добавить, что страшно было не только матери Бэкхёна, но молчит. Он старается не смотреть на прячущиеся под одеялом ноги друга, но не может о них не думать. Внутри рождается издевательское воспоминание, от которого волком выть хочется. "- А ты? Ты сам счастлив? - Да. У меня есть голова, руки и ноги, я не инвалид, неплохо учусь и не завишу от родителей." И снова – жарко-влажно в глазах и дыхательных путях. Чондэ опускает голову вниз, больно впиваясь пальцами в пряди своих волос. - Что будешь делать? Размытый вопрос, но Чондэ не может придумать лучшего. Он знает – Бэкхён всё равно поймёт. - Что делать? – задумчиво повторяет тот. – У меня есть время подумать. У меня нет причин бы... – он запинается, вновь поворачивая голову к другу и протягивая руку, чтобы дёрнуть его за локоть, вынуждая смотреть прямо. – Я живой, Чондэ. Это звучит так, будто он убеждает самого себя. Но Чондэ откуда-то знает, что у Бэкхёна хватит упорства, чтобы эта мысль стала смыслообразующей. Надо бы молчать, но следующий вопрос вырывается сам собой. - А с нами что будет? Привычная невозмутимость отказывает Бэкхёну; он вздрагивает, словно от удара, и закрывает глаза. Чондэ стыдно; если бы он мог затолкать эти слова обратно в глотку... Но ведь знать – хочется. Потому что Бэкхён – не чужой. - Вся беда не в том, что у меня ноги отказали, Чондэ-я, - тихо говорит Бэкхён, все так же не открывая глаз. – А в том, что у меня - прогрессирующий рак иллюзий, понимаешь? Это непривычно и странно – видеть, как бледное лицо Бэкхёна покрывается жаркой краской, как дрожат его губы... Живое преображение, неосознанный выход из своих же рамок, потому что не получается больше быть совсем уж безучастным. - Не хочу ни жалости, ни слабости, - едва слышно добавляет он. – Ты знаешь, во что я не верю. Да, Чондэ знает, что Бэкхён не верит в то, что можно просто любить друг друга, но почему же тогда на его лице помимо всего прочего отражается сомнение? Мы просто хотим быть любимыми – разве это так много? - Прости, я устаю сейчас очень быстро, - бормочет Бэкхён, и Чондэ всё понимает. Он встаёт, позволяя себе легонько сжать чужую ладонь, которая поддаётся прикосновению. Но, когда он уже почти переступает порог, вслед ему несётся: - Чондэ... Думаю, тебе больше не стоит приходить. И Чондэ уходит, понимая, что для Бэкхёна это действительно важно. *** В больницу он действительно больше не возвращаются, но вскоре Бэкхёна выписывают и переводят домой. Чондэ часто приходит курить под его окна. Глупо и смешно, но так хочется. Он сам не знает, чего ждёт, но, кажется, собирается переупрямить великого упрямца, которому просто надо снова разгореться. Бэкхён в курсе, что он там, ждёт. У Бэкхёна, в кои-то веки, нет слов. *** Иногда мне снится, что я живу. Делать это гораздо сложнее, чем умирать; использовать каждый момент, каждую минуту, наполняя время настоящим смыслом; не бояться, а потому быть спокойным, принимая этот дар. Я встаю утром и вместо глухих тупиков я могу разглядеть возможности – они как расходящиеся от порога золотистые змейки-тропы, скрывающиеся в холмах. Я не знаю, куда они приводят, но и не узнаю, если продолжу стоять на месте, верно? Я живу, и я вижу далеко, пусть взгляд стопорится о горизонт. Я живу, и я чувствую глубоко, пусть не всегда могу совладать с противоречивыми бурями, что рождаются во мне. Я... тёплый. Я не могу быть безучастным, потому что он в моём сне точно такой же, освободившийся от ледяных оков. Утопическая иллюзия? Даже здесь я не могу не сомневаться, ибо привычка не верить безоглядно давно въелась в плоть и кровь крепче, чем грязь в натруженные ладони. Но я хочу верить – вот что действительно важно. Говорят, когда человек умирает, гаснет и падает с неба звезда. Как в конце двадцать шестой серии «Ковбоя Бибопа». Значит, когда человек рождается, звезда должна зажигаться, верно? Я вижу ясное ночное небо – кусочек бесконечной Вселенной. Я смотрю на него, ожидая, когда зажжётся одна-единственная звезда, которую я обязательно узнаю. Я дождусь, я упрямый. Но пока каждый раз, отходя ото сна и открывая глаза, я снова становлюсь мёртвым.

Не забудьте оставить свой отзыв: https://ficbook.net/readfic/1821507