Они встали на ноги очень давно

 

Вполне вероятно, что древние следы прямоходящих существ, а также отпечатки их скелетов обнаруживались задолго до находок Мери Лики и обнаружения Тумая в Чаде. Но широкого освещения они не получили – слишком уж эти находки не вписывались в традиционные версии поэтапного развития человека.

 

Окаменевший отпечаток сандалии с кантом вокруг, извлеченный из слоев возрастом 213 млн лет. Это – единственная фотография, опубликованная в 1922 г.

 

Одним из первых, кто обнаружил древние отпечатки прямоходящего существа, был горный инженер и геолог Джон Рейд. В 1922 г. в Неваде он обнаружил след задней части человеческой стопы, которая ясно отпечаталась на камне. Однако одна особенность действительно поразила Рейда: по краю отпечатка явственно виднелась грубая нить, которым, как он предположил, рант башмака прикреплялся к подошве. Еще несколько грубых стежков были видны в районе пятки, причем они носили явные следы износа.

Вторая неожиданность открылась после проведения экспертизы отпечатков сначала в Колумбийском университете в Нью‑Йорке, а затем в Американском Музее Естественной Истории. Специалисты обоих учреждений показали, что отпечатки должны быть датированы триасом, то есть между 213–248 млн лет назад, хотя это могла быть «самая замечательная имитация». Анализ, проведенный несколько позже в Рокфеллеровском институте, следов стежков подтвердил, что, скорее всего, речь идет о продукте человеческого труда [85, 456].

В 1938 г. профессор геологии Вилбур Барроу, руководитель программы по геологии в колледже Бера в Кентукки, сообщил об обнаружении человеческих следов, которые он как профессиональный геолог датировал верхним карбоном, т. е. 250 млн лет назад. Следы отпечатались на окаменевшем песке в Рокастле, в Кентукки, когда на одной из частных ферм обнажились слои земли. Следы принадлежали двуногим существам, чье строение стопы соответствовало человеческому, а длина каждого отпечатка составляет чуть больше 24 см. В. Барроу был, вероятно, поражен древностью следов не меньше тех, кто потом изучал его находку. Чтобы проверить возраст, он провел тщательный анализ песка, в котором были обнаружены следы, и отметил, что песчинки внутри следов прилегают друг к другу значительно плотнее, чем снаружи. По разнице в компактности песчинок он также без труда обнаружил приподнятый свод стопы, явно выделенную пятку и накат на носок во время ходьбы, – все эти признаки соответствуют человеческой стопе. В исследовании следов принимали участие медики, хорошо знакомые с механизмом передвижения человека и строением стопы, они подтвердили выводы о том, что следы являются подлинными отпечатками человеческой стопы, а не вырезаны искусственным образом, т. е. не являются подделкой.

Тем не менее сам В. Барроу был заметно озадачен своей находкой и как профессиональный ученый, знакомый с последними открытиями палеоантропологии (а к тому времени в Африке был уже обнаружен первый австралопитек), не мог до конца поверить в свое открытие: «Существо, которое оставило отпечатки, еще не идентифицировано», – отмечал он. Этот гоминид получил название Фенантроп мирабилис (Phenanthropus mirabilis) – «Похожий на человека и удивительный». Однако никаких костных останков этого существа не обнаружено, в то же время как нет и опровержения исследованиям В. Барроу. О них практически забыто, поскольку их невозможно уложить в известную схему эволюции человека.

 

Отпечаток обуви, обнаруженный в штате Юта в 1968 г. в породе, которой 500 млн лет. В нем отпечатался небольшой трилобит, который, очевидно, попал в породу уже после того, как был сделан отпечаток. Неужели какое‑то другое человечество уже ходило по земле полмиллиарда лет назад?

 

Специалисты Смитсониевского института, проводившие экспертизу этой находки, отметили, что подобные следы также были обнаружены к Пенсильвании и Миссури.

Еще один подобный отпечаток был найден в июне 1968 г. в штате Юта у местечка с красивым названием Источники Антилопы (Антилоп спрингс). Геолог Вильям Мейстер, разломив кусок глинистого сланца из слоев, датируемых 505–590 млн лет, обнаружил там нечто похожее на отпечаток сандалии длиной приблизительно в 25 см и шириной в 8 см. Древняя датировка косвенно подтверждалась двумя небольшими окаменелыми трилобитами – обитателями морей, исчезнувшими около 280 млн лет назад – «впечатанными» в районе пятки и передней части стопы [76, 642]. Несколько экспертиз этого отпечатка не обнаружили никаких следов подделки, хотя, разумеется, необычный возраст вызывал серьезное смущение.

Думается, таких находок в общем было сделано немало, однако далеко не все геологи или просто энтузиасты отваживались отдавать свои находки на экспертизу, боясь быть осмеянными. Так или иначе, на земле миллионы и, возможно, даже сотни миллионов лет назад жили прямоходящие существа.

Теперь вдумаемся в то, что так смущает нас в этом. Прежде всего, поразительное несовпадение последовательности событий. Как совместить тот факт, что на земле сотни миллионов лет назад обитали прямоходящие люди с тем, что еще 7–9 млн лет назад такое прямохождение, как предполагается, лишь зарождалось? Как совместить параллельное существование относительно примитивных австралопитеков ок. 4 млн лет назад и прямоходящего человека 7 млн лет назад? Здесь, кажется, все перепуталось местами.

Но это сомнение будет справедливо лишь в том случае, если предположить, что человек развивался «по одной линии». Скорее всего ситуация была совсем иной. Прежде всего, на земле одновременно развивалось множество видов людей и человекообразных существ, подобных австралопитеку, – кто‑то обладал развитым прямохождением, кто‑то весьма примитивным. Какие‑то типы людей погибали в глобальных катастрофах, поэтому прямой связи между людьми, что возможно ходили по земле сотни миллионов лет назад и, например, 7–5 млн лет назад, может и не быть. Надо лишь признать тот факт, что на земле было много человечеств.

 

Говорящая обезьяна

 

Человек – единственное полноценно разговаривающее животное. Словами он может выразить все: простейшие команды и требования, сложнейшие описания природы и микромира, он может связать слова в намеки и аллюзии, он способен проповедовать и радовать словом, он может ранить этим же словом. Действительно, «в начале было Слово».

Часто в описаниях эволюционного развития человека можно встретить фразу: «постепенно появляется речь». Но нигде мы не встречаем разумного объяснения: а почему она вообще появляется? Когда?

Несомненно, что способность общаться между собой дает человеку заметное преимущество перед другими представителями животного мира в плане планирования действий и установления взаимодействия, собирательства и заготовки пищи. Чуть ниже мы покажем, что теоретически возможен был и другой путь развития человечества, где речь не играет столь существенной роли, как сегодня, однако прежде мы обсудим несколько традиционных моделей возникновения этой функции у людей.

Где лежит начало человеческого языка, речи как таковой? Принято считать, что зачатками речевых функций обладал уже Homo habilis, что вполне вероятно, если принимать во внимание развитие его мозга, и абсолютно недоказуемо, если опираться на какие‑то артефакты, поскольку по понятным причинам они отсутствуют вообще [191, 181]. По другим представлениям, зачатки речи появились значительно позже, лишь у неандертальцев, о чем свидетельствует, в частности, развитый центр Брока, отвечающий в мозгу за речевые функции. Существуют также предположения, что рудиментарной речью обладал Homo erectus – Человек прямоходящий, и это было связано с постепенным развитием социальной организации и необходимостью координации своих действий.

Но нет, считает Алан Уолкер, один из первооткрывателей многих останков Человека прямоходящего, – этот вид не обладал речью. Этот вывод Уолкер сделал на основе анализа седьмого спинного позвонка (Т7) человека прямоходящего. Дело в том, что нервные окончания в области седьмого позвонка позволяют контролировать мускулы грудной клетки, задействованные в процессе выдоха. Уолкер обратил внимание на то, что у т. н. «мальчика из Турканы», представителя Homo erectus с озера Туркана в Кении, отверстие позвоночного канала значительно уже, чем у современного человека. А это значит, что позвоночный столб не мог нести в себе необходимого количества нервных окончаний, чтобы контролировать процесс дыхания столь же свободно, как у современных людей. Поскольку речь связана с процессом контролируемого выдоха, то произнесение сколь‑нибудь длинного предложения было невозможным для Homo erectus [164, 94].

Несомненно, что обладание речью является одним из основных признаков человека, во всяком случае, ни одно из известных ныне животных не обладает столь же развитыми речевыми способностями, как человек. Разумеется, можно вспомнить целый ряд удачных опытов обучения шимпанзе произнесению некоторых слов, причем произносимых осознанно. Но столь «натянутое» искусственное обучение языку показывает лишь то, что у высших обезьян действительно существует возможность членораздельного и осмысленного произнесения крайне ограниченного запаса слов, однако ни о каком свободном общении речи идти не может. Использование слов (как это делают иногда попугаи) и обладание речью – суть типологические разные и несопоставимые между собой явления.

Некоторые современные обезьяны общаются между собой через комбинацию определенных жестов и звуков – реликты этого можно проследить и у современного человека, благодаря чему считается, что мы унаследовали эту систему коммуникации от наших предков в момент разделения ветвей на гоминидов и понгидов.

Способность к речи заложена у высших обезьян, в частности, многолетние эксперименты над обезьянами, находящимися в неволе, показали, что у них присутствует возможность развить речь на уровне 2 – 3‑летнего ребенка [288, 46]. Доказывает ли это, что на основе подобных способностей могла возникнуть развитая речь? Скорее нет, примечательно, что в диком состоянии обезьяны никогда не проявляют своих речевых способностей. Более того, многие способности, которые приближают обезьяну к человеку, не проявляются в природе, хотя, казалось бы, это должно облегчить высшим приматам выживание в условиях конкуренции. Например, обезьянам доступны не только некоторые речевые функции, но и изготовление орудий, а бабуины, находясь в руках ученых‑экспериментаторов, проявляют способность изготавливать орудия, но никогда не пользуются ею, находясь на свободе. Не указание ли это на то, что и речевые, и трудовые способности могли развиться у человека только в условиях резкого ограничения свободы?

Разумеется, здесь следует различать общение и системы коммуникации, язык и речь. Системы коммуникации, сообщения друг другу какой‑то значимой информации существуют у всех живых существ. Присущ ряду животных и некий «язык», хотя он чаще всего сводим именно к простейшим системам коммуникации: язык пчел, дельфинов и т. д. Разумеется, здесь определение «языка» – весьма специфическое и относительное, например, пчелы общаются между собой посредством выделения особых химических соединений, называемых феромонами, а также особого пахучего секрета, причем каждая колония пчел имеет характерный свой запах.

В животном мире всякое общение – это прежде всего передача знаков о каком‑то состоянии, например, готовности произвести потомство, или о приближающейся опасности. Таким знаком является, например, красная грудка у малиновки, покраснение брюшка у колюшки – мелкой костистой рыбы с колючками на спине и брюшке вместо спинного и брюшного плавников – в брачный период или мощная грива у льва. Такое общение очень информативно и крайне утилитарно, здесь нет места человеческому «философствованию», «размышлениям» о жизни или о своем месте в истории.

До сих пор идут споры о том, представляет ли знаменитый «танец» пчел действительно систему коммуникации, но так или иначе, синтаксиса в этих типах коммуникации мы не встречаем и, конечно же, нет здесь и грамматических конструкций. Речевые функции в полной мере сегодня мы встречаем лишь у людей и не можем с полной уверенностью ответить, когда появилась речь, и обладал ли хотя бы один и наших предков такой способностью.

Речь же – явление значительно более сложное, она всегда соотносится с синтаксисом и семантическим конструированием, обличенным в слова, в поиски способов передачи сущностей при помощи слов. Ни одно существо, генетически близкое к человеку, например, шимпанзе, способное производить осмысленные звуки и передавать ими информацию, все же не способно «конструировать новые смыслы» при помощи таких звуков.

Речь человека – вообще явление поразительное, небывалое, не связанное ни с какими другими способами передачи информации. В природном мире существует определенная иерархия «лингвистической активности» живых существ, внутри которой так возрастает «разумность» и смысловая нагрузка во время коммуникации.

Самое простое – это произведение определенных звуков или шумов, часть которых может нести семантическую нагрузку, однако в основном истоком этих звуков являются защитные рефлексы. В качестве примера можно привести гремучую змею, издающую треск как знак угрозы, или шипение у некоторых пауков. Большинство этих звуков недвусмысленно понимаются теми животными или врагами, которым эти звуки адресуются. Именно в этом смысле такие звуки можно рассматривать как некую лингвистическую активность, хотя, естественно, даже о зачатках речи здесь говорить не приходится.

Несколько выше следуют базовые лингвистические системы, благодаря которым члены одного и того же вида могут общаться между собой. Сообщения остаются настолько же короткими, насколько и рефлекторными. Однако здесь вокруг таких звуков или их сочетаний уже существует определенная социальная система, поскольку члены одного вида могут улавливать из общей архитектоники звуков нечто значимое для себя. Не менее важно, что на эти значимые звуки может быть получен столь же значимый звуковой ответ или какая‑то адекватная реакция. Примером такого общения могут служить брачное завывание койотов, звуки, которыми предупреждают друг друга дикие животные о приближении опасности, и т. д.

В определенной степени эта система звукового оповещения и информационного сопряжения является продолжением (а возможно, и подразделом) рефлекторных звуков, которые были описаны выше. И в том, и в другом случае такая простейшая лингвистическая активность продиктована биологическими требованиями. Чаще всего – и это очень важно – каждый такой звук передает один «бит» информации, требующий однозначного ответа: сигнал о приближении опасности – рефлекс к самоспасению, сигнал о найденной пище – рефлекторное ее поедание и т. д. Многоступенчатая обработка информации, вызванная таким сигналом, не предусмотрена, поскольку требовала бы либо более высокой организации мозга, либо слишком большого времени на обработку информации, что недопустимо в случае опасности.

А вот у гоминидов межплеменная система знакового и звукового оповещения перестает быть лишь базовой системой передачи простейшей «однобитовой» информации. Рождается типологически иной язык общения – причем мы говорим не только о речи как таковой, но о первобытном искусстве, религиозно‑магической символике, наскальной живописи и многом‑многом другом. Это становится постепенно основой для дальнейшего развития человеческого сознания, воображения и творчества.

До этой стадии некие явления вызывали у живого существа «выброс» некого голосового флажка, обозначавшего, например, «Опасность!», «На помощь!», «Я чрезвычайно разъярен!» и т. д., причем каждый из них требовал однозначной реакции – бегства, нападения, поедания пищи и т. д. Здесь происходит скачок вперед, прорыв в концептуализации смыслов. Начинается «именование» вещей и явлений, за концептуализацией смыслов следует концептуализация языка общения как такового.

Мы намеренно оставляем в стороне вопрос, почему вообще мог произойти такой скачок, поскольку на сегодняшнем этапе наших знаний мы можем строить лишь предположения с большей или меньшей вероятностью. Возможно, что это было связано с фундаментальными изменениями в лобных долях головного мозга. Так или иначе, гоминиды пересекают границу, по одну сторону которой лежит некое «долигвистическое» состояние, по другую – бесконечное именование всех вещей, явлений и состояний этого мира, которые ничем нельзя остановить, поскольку, по существу, происходит выстраивание концепции Вселенной в сознании человека через лингвистические термины.

У нас нет никаких подтверждений тому, что этот процесс произошел единомоментно или в краткие сроки. Он в равной степени мог занять как десятки, так и сотни, а возможно, и миллионы лет. Очевидно, что некие искры уже долго летали в воздухе, пока труд человеческого сознания не высек огонь – современную человеческую речь.

Когда начались первые прорывы перехода гоминидов от системы звуковой коммуникации к членораздельной речи? В равной степени мы можем предположить, что любой из Homo мог обладать речью, хотя никаких доказательств этому нет. Впрочем, нет доказательств и обратному.

Сложная лингвистическая деятельность дает интересный эффект: она дает ощущение значимости собственного эго, интенсивное ощущение обладания памятью и возможностью рассуждать о будущем.

Вероятно, что именно речевая активность кроманьонцев давали им возможности стратегического планирования, группового обсуждения своего будущего: охоты, защиты, уничтожения врагов, совместного возведения жилищ и т. д. Как следствие, это повлияло и на победу кроманьонцев над неандертальцами, причем неважно, была ли это победа физическая или биологическая.

Открываются бесконечные возможности для сохранения и передачи опыта. По существу, создается копилка человеческого опыта, с каждым новым поколением слои знаний напластовываются друг на друга, большую роль начинает играть не только опыт практической деятельности, такой, как, скажем, охоты, строительства, защиты от стихийных бедствий, но и опыта мистических видений – так формируются и концептуализируются мифологические представления и анимистические верования.

Развитие речи дает и некие «побочные эффекты», например, установлено, что речевые центры связаны с центрами, контролирующими движения правой руки. Прямохождение высвобождает руки, которые начинают активно использоваться для коммуникаций и простейших значимых жестов, как у современных бабуинов и орангутанов. Постепенно жесты сопровождаются звуками, вероятно, первоначально лишь дублировавшими жесты, а затем приобретающими самостоятельное значение.

Логика этого процесса очевидна, но лишь в том случае, если взять за отправную точку тот факт, что именно речь и язык являются наиболее типичными формами общения между гоминидами. Однако, несмотря на высокоразвитую организацию, например, орангутанов и шимпанзе, у них не только не развивается речь, но вообще количественно объем звуков со временем не возрастает. Действительно, обезьяну можно научить произносить членораздельные звуки или слова, а также сопоставлять эти слова с некоторыми действиями. Например, она научится просить пищу, выражать свое неудовольствие ее вкусом. Известно, что обезьяна способна выучить чуть более сотни слов. Однако здесь по‑прежнему оказывается не преодолен самый главный разрыв между языком обезьян и человека – выражение абстрактных понятий. Вряд ли мы можем заподозрить обезьяну в способности обличения в слова, т. е. осознания, не только каких‑то философских категорий, но даже логических цепочек действия. Обезьяна не может планировать через язык или выражать свои планы языком.

Как раз именно речевые способности человека демонстрируют кардинальный разрыв между человеком и его предполагаемыми родственниками в животном мире.

Развитие речевых функций не повышает собственно внутренней организации общества, поскольку такая организация у животных, например, существует на уровне благоприобретенных инстинктов. Так, стае волков не надо «договариваться» о преследовании своей жертвы и направлении атаки. Равно как и стаду бизонов нет необходимости общаться между собой во время передвижения по саванне – внутренняя организация заложена на уровне инстинктов и рефлексов, причем она работает безошибочно.

Развитие второй сигнальной системы имело влияние на физические способности человека. Известно, что даже хорошо тренированный спортсмен способен использовать свои физические силы лишь на 50–60 %, в ту пору как обычный человек порой не преодолевает и 40 % барьера. Таким образом, большая часть физических потенций организма оказывается нереализованной как раз из‑за развития речи, которая тормозит некоторые другие функции. Хорошо известны случаи, когда в критических ситуациях, например, в случае пожара, наводнения, угрозы своим детям даже слабый человек проявлял неожиданную для него физическую силу, некие скрытые резервы организма. В обычном же состоянии он оказывается не способен выполнить даже половину этой нагрузки.

Такого «торможения» физических функций у обезьян не происходит, они обладают всей полнотой своего потенциала. Мы можем предположить, что речь как функция была нехарактерна для человека, она возникла как вынужденная защитная реакция.

Существует интересное наблюдение над обезьянами, которые овладевали навыками произнесения слов. Во‑первых, они начинали обучать этим навыкам своих детенышей. Во‑вторых, они изгонялись другими особями, не прошедшими обучения. Второй аспект для нас крайне интересен – «поумневшие» обезьяны уже не воспринимаются своим же сообществом и превращаются в изгоев. Речь превращается в некий разделительный фактор, хотя морфология остается неизменной.

 

Человек из воды

 

Должно же быть какое‑то одно общее объяснение тому, как появилось прямохождение, отпал волосяной покров, изменилось строение некоторых органов человека. Если мы признаем эволюционное развитие человека, то, как следствие, стоит согласиться с тем, что была какая‑то фаза в развитии гоминидов, когда все это и произошло. Может быть, мы что‑то упускаем? Какой‑то очень существенный отрезок развития человека, ускользающий от нашего взора?

Где все это могло происходить – может быть, в воде, а человек в течение какого‑то времени был водным обитателем? Сколь неожиданным ни покажется это предположение, оно может оказаться крайне продуктивным.

 

По одному из предположений, предки людей не только селились близко к воде, но и провели часть своей истории в воде – так появилось прямохождение

 

Итак, предположим, что существовала некая водная или акватическая фаза формирования человека. Предполагается, что в течение определенного времени прямые предки человека проводили большую часть своей жизни в воде, в неглубоких водоемах и реках, а может, просто селились по берегам рек, и их существование оказывалось тесно связано с водой. Среди сторонников этой теории, разумеется, также нет согласия по самым ключевым вопросам. Например, кто жил в воде – какой‑то вид Homo или еще человекообразные обезьяны, возможно, даже предки австралопитеков? Как много времени этот гоминид проводил в воде? Как его жизненный цикл был связан с водой, с рождением детей, со сном, с социальной организацией стада и т. д.?

Поводом к рождению акватических теорий явился ряд «гидрогенных» особенностей человека, например, наличие реликтовых перепонок между пальцами рук, отсутствующих у обезьян, способность к плаванию, что также недоступно для подавляющего большинства обезьян. Человек, как известно, может даже рожать своих детей в воде – новорожденный при этом не делает сразу первый вдох и поэтому не захлебывается. Может быть, это память о тех временах, когда человек частично обитал в воде или по берегам водоемов?

Одним из первых такое предположение высказал в 1960 г. английский биолог А. Харди, предположивший, что предками человека были приморские обезьяны, обитавшие на берегах песчаных лагун. А. Харди делал особый упор именно на приморское, а не на прибрежное расселение таких обезьян. И отсюда он делал вывод, что постепенно такие обезьяны приобретали черты, характерные именно для морских животных. В конце концов, они должны были превратиться в некое подобие земноводных или амфибиозных существ. Теоретически это должно было привести к выработке всех основных признаков, характерных именно для земноводных, например, к дыханию жабрами при развитых легких, живорождению в воде и т. д.

Но здесь есть одно существенное возражение: на сегодняшний день не было обнаружено даже следов ни одного подобного существа. К тому же превращение обезьян в земноводных говорило бы о регрессе в антропогенезе, и оказывается непонятным, каким образом эти существа снова вышли на сушу и продолжили свое развитие в сторону человека. Гипотеза А. Харди, несмотря на свою оригинальность и перспективность, изобиловала столь большими огрехами и фантазийными допущениями, что ее воспринимали как парадоксальную шутку, но никак не серьезное научное предположение.

Вообще жизнь на берегу моря древних обезьян представляется маловероятной. Мощные морские прибои и штормы делали бы их жизнь крайне опасной и могли оставить без пищи на долгое время. Отсутствие пресной воды заставляло бы их уходить от моря в поисках естественных родников, т. е. возвращало бы к целиком наземному образу жизни.

Жить на морском берегу значительно тяжелее, чем может показаться на первый взгляд. Выжить на морском берегу в условиях тропического климата предкам человека было бы практически невозможно из‑за мощных мангровых лесов и зарослей, которые уходят далеко в море. Нередко эти вечнозеленые деревья и кустарники с надземными дыхательными корнями покрывают собой всю полосу приливов (литораль), и подойти к воде просто не оказывается возможным. В этом случае у обезьян было бы два возможных выхода – либо вернуться обратно на деревья, либо, наоборот, уйти в море, превратившись действительно в морских животных, что на их этапе специализации было вряд ли возможным.

 

«Морской человек», якобы выловленный из вод и выставленный для показа во Франции в XVII в.

 

Теория о неких предках, что селились по берегам морей, быстро отпала. Значительно более продуктивным оказалось предположение о том, что обезьяны могли селиться по берегам пресноводных водоемов, например, рек и озер. В воду человек «зашел», чтобы спасаться от наземных хищников, а «вышел» из нее из‑за изменения климата, когда стали иссыхать многие водоемы.

Водная теория на первый взгляд объясняет очень многое. Прежде всего – развитие прямохождения. Несомненно, что неводоплавающему животному, каковым и являлся предок человека, в воде легче передвигаться на задних конечностях, держа голову над водой для дыхания. Дно мелководий, чаще всего мягкое и илистое, потребовало уплощения ступней. Постепенно утрачивается и волосяной покров, неспособный в полной мере согревать гоминида в воде и лишь тормозящий его передвижения. Волосы же на теменной части головы, наоборот, увеличиваются, поскольку функционально защищают водное существо от палящих лучей солнца.

Водная фаза развития во многом объясняет еще одно интересное явление, характерное для человека – замедление частоты сердечного ритма (брадикардия). Дело в том, что сердечный ритм у обезьян значительно выше, чем у людей, и, как предполагается, именно водная стадия развития человека замедлила его сердцебиение.

Жизнь в воде могла бы объяснить еще одну загадку строения человека – его уникальную гортань. Дело в том, что ни одно земное млекопитающее не обладает таким типом гортани, какой обладает человек. Благодаря особому строению этого органа человек способен, в частности, есть и говорить или издавать звуки одновременно. За счет сложного механизма человек способен «перекрывать» пищевод или трахею. А вот животное просто задохнется в этом случае, поскольку пища сразу же будет поступать в трахею.

И все же на земле существует особая категория млекопитающих, обладающая схожим с человеком типом гортани, – все они водоплавающие, например, тюлени, киты, морские львы. И все они вынуждены проводить под водой большие периоды времени без всплытия на поверхность. Нисходящее строение глотки практически не дает никакого преимущества наземным животным, в случае же водоплавающих дело обстоит совершенно иначе. Для животного, которое лишь ненадолго всплывает на поверхность, важно за короткий отрезок времени вдохнуть большой объем воздуха. Этот же тип гортани позволяет и выдыхать в течение очень долгого времени, целиком контролируя процесс выдоха. Примечательно, что человек обладает такой же гортанью, как у водных млекопитающих. Как следствие, мы разделяем еще одну «водную» черту: способность сознательно контролировать свое дыхание, в то время как у других животных процесс дыхания совершается бессознательно и не может быть подчинен какому‑то контролю [296, 140]. Именно эта способность позволяет людям создавать звуковые вариации голосом в момент пения. А также нырять, надолго задерживая дыхание.

Жизнью в воде можно объяснить и характерное увеличение у женщин объемов груди и жировых отложений на животе по сравнению с высшими обезьянами – в воде надо было сохранять тепло при вынашивании зародыша в утробе и молоко для его последующего кормления.

Существует немало вариаций, так или иначе обыгрывающих нюансы теории акватической эволюции человека. Так, российский ученый Л. И. Небраев высказал предположение о том, что человек произошел от двуногих бесшерстных и большеголовых обезьян, для которых он предложил название «наяпитеки», или Pithecus naias, по имени нимф греческой мифологии, живших по берегам рек, – наяд.

Наяпитеки обитали в неогене, чья верхняя граница упирается в 25–23 млн лет назад, селились в основном по берегам рек, озер и других пресноводных водоемов, их пищей становились моллюски, раки, лягушки, черепахи, мелкие грызуны. Наяпитеки также занимались собирательством фруктов и корений. Первоначально они вели наземный и древесный образ жизни и, возможно, прежнее древесное существование развило у них гибкие передние лапы и бинокулярное зрение.

Теоретически все выглядит очень неплохо. В воде действительно легче выработать прямохождение, но почему же сегодня не существует ни одного ни живого, ни ископаемого водного примата? В принципе подстановка на пустующее место между первыми людьми и более примитивными обезьянами неких водных наяпитеков практически ничего не дает нового. Не объясняет это также развитие бинокулярного зрения.

Сама возможность временного пребывания предков человека в воде не вызывает сомнений. Сомнение вызывает другое – странный способ приспособляемости к водной жизни. Например, водная теория гласит, что именно на этой фазе обезьяноподобный предок потерял основную часть волосяного покрова. Но, например, одни водные млекопитающие – каланы – волосяной покров не утратили, а у других млекопитающих морей – китов – не выросли на голове волосы, которые защищали бы их во время всплытия для забора воздуха. А эти млекопитающие обитают на земле на десятки миллионов лет дольше, чем человек. Более того, их пребывание в воде привело не к прямо‑хождению, а к развитию плавников, то есть они прибрели черты, характерные для большинства обитателей вод, а не пошли вразрез с ними. Неужели человек, как обычно, и здесь явился исключением?

Так кто же родился в африканской колыбели?

 

Назад в Африку

 

В 1974 г. в своей мемориальной лекции, посвященной Гексли, прославленный палеоантрополог, руководитель одной из крупнейших африканских антропологических экспедиций Дэсмонд Кларк заявляет, что отныне окончательно доказан тот факт, что именно Африка является колыбелью всего ныне живущего человечества. И это должно поставить точку на предположениях о Европе как о месте «предыстории человечества». Лекция Кларка символически называлась «Африка в предыстории: периферия или главенствование?» [65, 176]. В тот момент тезис о «главенствовании» Африки представлялся настолько несомненным, что сторонников «азиатского» и тем более «европейского» происхождения человечества практически не оставалось. Находки, обнаруженные в Африке за последние несколько десятилетий, заметное разнообразие обнаруженных гоминидов на востоке этого континента, – все свидетельствовало о том, что именно здесь и происходил основной процесс сапиентации.

Через несколько десятилетий после смелых заявлений об «африканской колыбели» происхождения человечества этот тезис стал вызывать значительные сомнения. Да, безусловно, в Африке происходил какой‑то очень важный процесс, там жили существа, заметно отличавшиеся от обезьян в «прогрессивную» сторону. Но они не в меньшей степени отличались и от представителей рода Homo. Переходных звеньев и каких бы то ни было поэтапных эволюционных изменений пока не обнаружено, хотя поиски продолжаются уже более полувека.

Может быть, просто найдено недостаточное количество останков древних предков? Действительно, порою нам кажется, что найдено крайне мало из того, что позволило бы нам реконструировать истоки человечества. На самом деле это не совсем так. Найден огромный объем материала, костные останки и археологические артефакты порой переполняют запасники музеев. Вопрос в другом: возможно ли из всех этих находок составить целостную картину? Может быть, не найдено чего‑то самого главного, все того же загадочного «недостающего звена»? Или его вообще не может быть найдено?

 

У австралопитека из Афара (справа) ноги длиннее, а руки короче, чем у шимпанзе (слева). Австралопитек обладал прямохождением, но пропасть между ним и человеком все же значительно больше, чем между австралопитеком и обезьянами. Да и был ли он разумен?

 

Так или иначе, как предполагалось, поиски истоков человека должны лежать в рамках между 5 и 3 млн лет назад. И, скорее всего, они должны располагаться именно в Африке, которая и стала колыбелью если не самого человечества, то, по крайней мере, его прямых предков. И, как следствие, необходимо было обнаружить звенья этой цепи, дабы четко показать, как могла здесь происходить эволюция. Сначала все казалось относительно простым, а основная сложность заключалась лишь в обнаружении самих останков древних предков.

Первый существенный прорыв в этих поисках был сделан еще в 50‑х гг. благодаря открытиям, совершенным в Олдувайском ущелье. Там в 1959 г. Мери Лики обнаружила одного из представителей предполагаемых предков человека – австралопитеков, в тот момент названного в честь одного из финансистов экспедиции Зинджантропом Бойса (Zinjantropus boisei), позже переименованного в Австралопитека Бойса. Затем последовал целый ряд находок в Восточной и Южной Африке и Эфиопии. Отныне внимание исследователей сосредоточилось именно на Африке, а современные данные молекулярной биологии и ряд находок указывали на время жизни прямого предка человека – 5–3 млн лет. Считается, что именно в этот момент и должно было произойти нечто, что стало переломной точкой в процессе сапиентации. И теперь стоило лишь искать, искать, искать…

Но не стоит забывать, что еще до 1950 г., т. е. еще до замечательных открытий в Олдувайском ущелье, был обнаружен колоссальный объем материалов. Лишь один обзор, составленный антропологом П. Боулерем, показывает, что еще до начала Второй мировой войны было сделано немало интересных открытий и разработан целый ряд перспективных теорий [36]. Тогда на них мало кто обратил внимания, поскольку считалось, что человек, скорее