Впечатление о войне и военных годах.

22 июня 1941г. (я родился 30 января 1931 г.) как обычно утром проснулся, выбежал на улицу. Солнечное прекрасное утро. Вдруг слышу, соседи между собой говорят, что началась война. У меня в душе что-то дрогнуло.

На следующий день я побежал на станцию Крюково (это недалеко от места, где мы жили), чтобы  купить газету. Перед этим я частенько покупал  «Правду». Мне нравилась последняя страница газеты, где описывались чрезвычайные события. Теперь же сообщения были совсем другие. Я с болью узнавал из газеты, что наши войска после тяжелых боев оставили тот либо другой город.

Время шло. И вот спустя ровно месяц, мне запомнилась эта дата – 22 июля - первый налет немецкой авиации на Москву. Вечерело. Я заметил, что на небе сверкают какие-то отблески. Спрашиваю у взрослых, что это такое. Ответа не получаю. Позже я узнал, что это были отблески прожекторных лучей от облаков. В эту ночь никто не спал, все были на улице. Иногда слышался где-то вдалеке гул самолетов. Затем появилось зарево в направлении Москвы. Казалось, что весь горизонт был освещен этим заревом. В дальнейшем налеты немецкой авиации продолжались уже и днем, так как частенько объявлялась воздушная тревога – это протяжные паровозные гудки.

Наступила осенняя пора, фронт приближался к столице. Немецкие самолеты частенько появлялись в небе. Вижу как-то, высоко летит, видимо, разведывательный немецкий самолет. Никто по нему не стреляет. Появился наш истребитель, но невысоко. С немецкого самолета раздался пушечный выстрел. Наш «ястребок» повернул и полетел восвояси.

Еще о немецкой авиации. Шел я со станции домой по шоссе (ул. Ленина). Была облачная погода. И вдруг из облака выныривает самолет на небольшой высоте, пролетая буквально над платформой станции Крюково. В самолете видно было двух летчиков. С самолета раздалась короткая пулеметная очередь. Свет от трассирующих пуль сверкнул на участке, где жила Анна Боровская. Там закричали дети. Все обошлось без жертв.

Фронт приближался, уже были слышны глухие отзвуки орудийных выстрелов.

Взрослые начали рыть землянку для укрытия. И вот в этот момент я наблюдал такую картину: вереница немецких самолетов (10-12 машин), летят друг за другом, с расстоянием между самолетами 5-7 самолетных корпусов, они  проносятся на небольшой высоте непосредственно над нашим домом. Никто по ним не стрелял. Но и они не бросили ни одной бомбы на Крюково. Самолеты появились со стороны деревни Каменки и удалились в сторону Алабушево.

Рытье землянки еще не было окончено, как из Москвы приехала моя мать, чтобы забрать меня в Москву. В этот же день, уже к вечеру, я с ней пошел пешком в Москву. Поезда из Крюково на Москву уже не ходили.

И вот только мы дошли до станции Крюково, как появился немецкий бомбардировщик, который летел в сторону Москвы. Он  сбросил бомбы. Их довольно отчетливо было видно. Упали эти бомбы в районе кирпичного завода, который находился между Крюково и Малино.

Уже глубокой ночью мы дошли до платформы «Планерная» и там, в комнате какого-то барака, заночевали. Рано утром продолжили свой путь до Химок. Вскоре подошел пассажирский поезд. Это был последний поезд, который от станции Сходня шел до Москвы.

Так я очутился в Москве, где жил неподалеку от места работы матери (вблизи гостиницы «Националь», где впоследствии был построен  «Интурист»). Иначе говоря, жил рядом с Кремлем, который был в объекте особого внимания фашистов.

В феврале-марте 1942 года я приехал в Крюково. Дом, в котором мы жили, был разрушен. Ни крыши, ни потолка не было, остались только стены. Это был единственный дом, который пострадал в нашей округе. Со слов бабушки, в разбитом доме погибло не менее пяти немцев.

Любопытство мальчишек неограниченно, и вот несколько мальчишек, в том числе и я, отправились на кирпичный завод, где был рубеж между нашими и немецкими войсками. Я там увидел массу гильз и патронов. По дороге увидели труп, занесенный снегом, который  начал оттаивать под солнечными лучами.

На поле деревни Михайловка стоял подбитый немецкий танк, как мне сказали, в этом танке подорвался соседский мальчик Рыжков Алексей, который был немного старше меня (полез в танк и подорвался).

Наш разрушенный дом требовал огромных усилий и средств в его восстановлении, поэтому семья перебралась в другой, опустевший дом, находившийся неподалеку.

Из мужчин был только дедушка, которому было за 70 лет,  и я – подросток. Нужно было отапливать помещение, требовалось много дров. Чтобы навозить дрова из лесу, надо было сделать тачку. На станции вдоль железной дороги, с правой стороны, если ехать из Москвы, была огромная свалка подбитых танков, танкеток и другой военной техники. Я выпилил или отвернул два колеса на резиновой основе и на этих колесах соорудил тачку, с помощью которой возил дрова для отопления дома в течение всей зимы. Спиленных и сваленных деревьев в лесном массиве от шоссе до водоема «Резерв» (сейчас приблизительно на этом месте находится железнодорожное депо) было огромное количество, просто сплошные древесные завалы. Их специально делали военные в период подготовки боев как противотанковое препятствие.

В мои обязанности, кроме всего прочего, входило «отоваривание» хлебных карточек. Чтобы отоварить хлебные талоны, надо было затратить как  минимум половину  дня, и то может хлеба не хватить. Хлебозавод находился в Химках. С транспортом по доставке хлеба было туго. Заведующая магазином Турбина Татьяна Карповна этот вопрос решила следующим образом: организовывалась группа людей, каждый из которых мог привезти определенное количество хлеба. Эта работа «оплачивалась»: «отоваривание» хлебных талонов проводилось вне очереди.

В эту группу людей я попадал всегда. На пассажирском поезде  мы ехали в Химки, на хлебозавод. На хлебозаводе каждому выдавался мешок, в который клали несколько буханок хлеба, примерно 6-8 буханок, с этим хлебным мешком каждый в отдельности садился в поезд, приезжал в Крюково и приходил в магазин для разгрузки привезенных буханок хлеба.

Я не помню случая, чтобы кто-то украл хлеб или отломил кусок хлеба от буханки. Причем в вагон поезда садились каждый по отдельности,  естественно без билетов.

В зимний период 1943-1944 учебного года дирекция Крюковской средней  школы обратилась к родителям школьников с просьбой помочь школе в заготовке дров для отопления классов.. В моей семье не было свободных от работы родственников, поэтому на заготовку дров отправился я со своей двоюродной сестрой, которой было столько же лет, сколько и мне.

Под заготовку дров была выделена лесная делянка в районе станции Алабушево. На каждого школьника надо было заготовить два кубометра дров, деревья надо было пилить с корня, затем распилить на бревнышки длиной два метра. Всеми мероприятиями по заготовке дров руководил Владимир Григорьевич Некрасов (завуч школы).

И вот мы с сестрой-одногодкой пилили березы, затем их распиливали и складировали в штабеля. Норму для школьников мы с сестрой выполнили. Владимир Григорьевич помогал нам в том, чтобы спиленное дерево упало в нужном направлении.

Отдельные эпизоды из жизни военных лет:

Зима 1942 года. Я находился в Москве, немецким самолетом была сброшена авиабомба, которая упала в районе гостиницы Националь. Случилось это примерно в 23-24 часа. К счастью, бомба не взорвалась. Утром место падения было оцеплено, огорожено, трамваи по улице Охотный ряд прекратили движение. Естественно, мы, мальчишки, неоднократно подходили и спрашивали, скоро ли извлекут упавшую бомбу. На следующий день бомбу извлекли и увезли. Как потом говорили, что вес ее был 500 кг, если бы она взорвалась, то, наверное, от гостиницы ничего бы не осталось, да и здание, в котором сейчас заседает Государственная дума, сильно бы пострадало.

Крюково. Мы с ребятами нашли в канаве боевую винтовку. Вычистили, смазали и решили попробовать, можно ли из нее стрелять. С патронами проблем не было.

Пошли в лес, прикрепили винтовку между берез, к курку привязали длинную веревку, зарядили, дернули. Винтовка стреляет, но ведь она большая, под одежду не спрячешь. Решили отпилить часть ствола. Я несколько дней работал трехгранным напильником и все-таки часть ствола отпилил, вот из такой винтовки мы стреляли. Из дула при выстреле шло много огня, отвернули приклад, и она стала похожа на большой маузер - ее можно было прятать под одежду.

Позже сообразили, что за такое оружие можно получить большие неприятности. Винтовку отнесли в лес, разобрали, в том числе затвор, и все детали разбросали в разные стороны, так закончилась оружейная эпопея.

А вот еще эпизод, который мог бы привести к полной потере зрения.

В конце мая 1942 г ватага ребят, в том числе и я, пошла на «Резерв». На поляне у  водоема рос невысокий и редкий кустарник. На этой поляне валялись неразорвавшиеся снаряды (полуметровые гильзы с разорванными краями). Внутри такой гильзы были металлические шарики, залитые какой-то связующей массой, эти шарики были нам нужны для стрельбы из рогатки. С помощью металлических прутков шарики извлекли; за ними оказался порох, этот порох высыпали на землю и решили поджечь.

Я не знал, как этот порох воспламеняется. Как горит порох от винтовочного патрона, я знал: он горит постепенно с шипением, поджечь порох надо было с помощью фитиля. Фитиль - это самоделка из хлопчатобумажной ткани, которая при поджоге долго тлеет. Такими фитилями и поджигали все, что надо было поджечь. Я решил поджечь и этот высыпанный на землю порох. Один раз ткнул фитиль в порох, никакого эффекта. Затем, отвернувшись, еще раз ткнул фитиль в кучку пороха, и порох буквально взорвался. Как потом говорили ребята,  кроме пламени образовался огромный столб черного дыма, и все мое лицо было черное, как у негра, хорошо, что рядом была вода, отмылся.

Рукав моей куртки сгорел, я получил ожог руки по локоть, ресницы, брови и часть волос на голове обгорели, хорошо, что я немного отвернулся от этой пороховой бочки. Глаза остались целы. Побежал в больницу. Там отругали, забинтовали лоб и руку, и только через месяц все повязки были сняты.

Помню, как проходила огромная колонна пленных немцев по Москве. Я в этот момент находился на улице Горького, недалеко от Белорусского вокзала. После прохождения немецкой колонны шли поливочные машины, чистили улицу и смывали грязь. Мусора от прохождения немецкой колонны было много. Я сидел на заборе у разбитого дома и наблюдал. Колонна была человек по восемь.

Очень хорошо запомнился день окончания войны. Утром, не начиная занятий, всех попросили выйти  на территорию школьного участка. Поклассно простроили и объявили, что война закончилась. На тот момент я был в 5 классе. Радость была неописуема, этот день объявили свободным от занятий, и все помчались дамой.

В.Г. Конкина (в девичестве Устинова).