История моей жизни.                             

(отрывки из книги)

 

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Окончен учебный год в школе, сданы экзамены в 4-10-х классах. Учащиеся на лето всегда куда-то уезжали. Кто уезжал к родственникам в деревню, кто в санаторий, кто в пионерский лагерь. И вдруг… 22 июня… В 11 часов по радио было объявлено о начале войны. Мы узнали, что немецкая армия внезапно напала на нашу страну. В 4 часа утра немецкая авиация бомбила наши города: Брест, Минск, Киев, Мурманск и др.

     С первых дней войны поселок Крюково начал перестраивать свою жизнь на военный лад. Начали создаваться народные ополчения команды местной противовоздушной обороны, начались дежурства на улицах. Женщины, подростки и дети следили за светомаскировкой. Налеты немецкой авиации на Москву начались ровно через месяц с начала войны. Проходили они ежедневно и днем и ночью. Женщины и дети дежурили на крышах домов, тушили огонь, занимавшийся от зажигательных бомб. Началось строительство оборонительных сооружений. На Ленинградском шоссе строили доты и дзоты, рыли противотанковые рвы, ставили проволочные заграждения, устанавливали противотанковые «ежи».

     Воздушные тревоги были по 2-3 раза в день, а также и ночью. Немцы хотели окружить Москву и взять ее с двух сторон. Очень тяжелое время для Москвы было в октябре-ноябре 1941 года. 15 октября И.В.Сталин отдал приказ об эвакуации фабрик и заводов из Москвы на восток. В столице началась паника. Поездов для эвакуирования населения было недостаточно. Люди с детьми уезжали в товарных вагонах и даже «убегали» своим ходом, оставляя все свое имущество и квартиры. Оборудование и в целом заводы, вместе с рабочими, направляли в Ташкент, Куйбышев, Казахстан и другие отдаленные места. На московских и подмосковных фабриках и заводах остановилась работа. Рабочим и служащим выдали двухнедельное пособие и по 16 кг муки, так как пекарни не работали. Все магазины были закрыты. Москвичам, жителям ближайшего Подмосковья надо было привыкать к голодной жизни, отсутствию детских садиков, к холоду в квартирах, к пешему передвижению на большие расстояния, к болезням…

        Что я могу вспомнить о тех страшных, тревожных днях военного времени? Что я могу сказать об учащихся Крюковской школы, ученицей которой я была?

         Вспоминается многое, вспоминать тяжело, но и забыть невозможно. Хорошо помню, что в июле нас, учащихся 7- 9-х классов позвали на крюковский аэродром ДОСААФ на помощь по эвакуации самолетов. Их разбирали специалисты, а мы помогали авиатехникам осуществлять погрузку на автомашины. Работали в течение 3-4 дней.

В августе нас направляли на рытье окопов и противотанковых рвов. Работали на этих объектах в течение недели. В сентябре учащихся двух крюковских школ (№1 и железнодорожной) послали в Жилино на фабрику елочных украшений, которая с первых дней войны была переоборудована в фабрику военного назначения. На фабрике производство игрушек было прекращено, а началось изготовление легковоспламеняющейся противотанковой горючей смеси. Смесь эту запечатывали в стеклянные пробирки. Пробирки с жидкостью упаковывались плотно в ящики и отправлялись на фронт и в партизанские отряды. Работа была очень и очень ответственная, серьезная и очень опасная, но нам, учащимся, доверяли. Мы понимали, что это очень важная и нужная работа, работали мы добросовестно. На фабрике была строжайшая дисциплина. Требовалось абсолютное внимание и четкая организованность. К работе на фабрике учащиеся относились с большой ответственностью. Жидкость была легко воспламеняющаяся, и если капелька попадала на одежду, то мгновенно на одежде появлялась дырочка, а на теле - сильный ожог. Одежда тлела даже от дыма, становилась ветхой. Мы работали по 8 часов в день, работали добросовестно, понимая и зная, что это нужно фронту для нашей общей Победы над врагом.
     В цехах фабрики всегда были включены репродукторы. Мы внимательно слушали сводки Совинформбюро и очень переживали, что советские войска отступают и оставляют город за городом, а немцы стремительно приближаются к нашему дому –Москве.

     Налеты немецкой авиации участились. Особенно ночью было очень страшно слышать два-три раза сигналы воздушной тревоги. Приходилось быстро бежать из дома в бомбоубежище.

     Через месяц Жилинскую фабрику перевели в деревню Старбеево (недалеко от Химок). Директором фабрики была Максимова Екатерина Михайловна, а за технический контроль отвечали две очень серьезные энергичные женщины - Азарова Мария Емельяновна и Полина Алексеевна Кириллова. Их уже нет в живых. Их могилы находятся на Андреевском кладбище. Светлая им память!

   Именно по инициативе Е.М.Максимовой установлен памятник на Братской могиле у вокзала на станции Крюково. В настоящее время мемориальная территория на привокзальной площади очень красивая. Заслуга в этом принадлежит администрации г. Зеленограда и учащимся школ, в первую очередь школы №229.

  В те далекие военные годы автобусного движения в поселке Крюково не было. Мы, учащиеся, собирались у школы в 6 часов утра и ежедневно в течение месяца до фабрики ходили пешком (7 км), а после окончания работы, уставшие, голодные, шли те же 7 км. тоже пешком. На фабрике нас кормили: 200 г хлеба и стакан чая. Если днем раздавался сигнал воздушной тревоги, мы бежали в подвал фабрики, который стал выполнять функции бомбоубежища.

     В те далекие военные годы у подростков было очень развито чувство патриотизма, чувство любви к Родине. Но у них, подростков военных лет, не было детства в традиционном понимании этого слова. У них было взрослое детство, независимо от положения родителей. Так, сын Героя Советского Союза, командующего авиационным корпусом на Калининском фронте, Н.П.Каманина Аркадий Каманин попросил отца, чтобы его зачислили в эскадрилью связных самолетов ПО-2. Генерал Каманин разрешил сыну работать до конца войны связным на самолете ПО-2. А ведь Аркадию Каманину в то время в 1943 г. было всего 15 лет! Он быстро овладел летным делом и стал настоящим летчиком. Аркадию было присвоено звание Героя Советского Союза. В 18 лет он был зачислен слушателем в Военно-воздушную академию, но, к сожалению, война для него не прошла бесследно: остановилось сердце от перегрузок войны.

    Можно привести много примеров массового героизма детей и подростков. К сожалению, теперь имена их мало что говорят и сверстникам конца ХХ-ХХ1 вв.

    Мы, школьники военных лет, очень много работали, спали мало, не думая о сне. О сне думают обычно только ленивые люди, а нам лениться было нельзя, да и просто некогда: разнообразной работы было очень много.

    Однажды (это был уже октябрь) мы стояли в очереди за хлебом и вдруг услышали сигнал воздушной тревоги. В небе появились два немецких самолета: истребители. Мы заспорили: мальчики утверждали, что это немецкие самолеты, а мы с подругой считали, что это наши. Споря, мы все-таки следили за их полетом. Вдруг что-то оторвалось от самолета и полетело вниз. Все ясно: немцы сбросили бомбу. Мы очень испугались и как по команде легли на землю и зажмурили глаза. Лежа на земле, я думала, что немцы бросают бомбы в нас. Но оказалось, что это не так. Они заметили товарный поезд на станции Крюково и стали его интенсивно бомбить (а ведь магазин был очень близко от вокзала). Оглушительные взрывы заставляли нас плотнее прижиматься к земле. Когда все утихло, улетели самолеты, мы стались подниматься с земли, а потом побежали к месту бомбежки. Оказалось, что осколок бомбы пробил паровой котел. Из кабины паровоза вынесли и положили на землю мужчину лет пятидесяти, у которого лицо, шея, грудь были ошпарены кипятком. Это был машинист поезда, который не покинул паровоз во время налета вражеских самолетов.

       Картина была страшная, мы испугались и побежали домой. Мне запретили отлучаться от дома, поскольку бомбежки с каждым днем учащались. К ноябрю эвакуация из Москвы закончилась, но враг в буквальном смысле стоял у ворот наших домов. Жители нашего поселка Крюково эвакуироваться не успели. Начали строить своими руками укрытия – землянки на случай бомбежек и каждую ночь уходили из своих домов в эти укрытия вместе с детьми.

       В Крюковскую школу привозили раненых солдат, занятия были прекращены, немцы приближались к нашему поселку. Воздушные тревоги были по 4-5 раз днем и 3-4 раза ночью. Наши войска отступали. Шли по булыжному шоссе центральной улицы Ленина и дорожкам вдоль шоссе. 23 ноября немцы заняли г. Солнечногорск, а на следующий день в районе Крюково разбомбили пассажирский поезд, следовавший в сторону Москвы. Состав горел, пахло гарью. Детский вагон (в середине состава) сгорел полностью, распространился на большое расстояние запах жженой кости. Вскоре на месте бомбежки стал виден скелет сгоревшего состава. Это было недалеко от вокзала. И взрослые, и дети, видевшие это варварское зрелище, стояли и плакали, посылая проклятия в адрес улетевших немецких летчиков

      27 - 28 ноября наши войска отступали к Москве. Солдаты советовали жителям срочно покинуть свои дома и уйти с детьми, стариками и подростками в сторону Москвы. Но эвакуировать население было уже нельзя, да и идти-то было не только некуда, но и опасно.

       Мы с бабушкой вырыли под террасой яму, спрятали в нее необходимые вещи. Сверху положили клеенку, фанеру, засыпали землей, а еще положили дрова для маскировки. И ушли из дому поближе к людям – к хорошим знакомым моей бабушки на улицу 2-я пятилетка.

        Наши солдаты при отступлении получили приказ: «Ничего не оставлять врагу!» 28 ноября были взорваны железнодорожный мост через железнодорожную линию на станции Крюково, железнодорожный вокзал, сожжена железнодорожная школа, сожжены все магазины, пекарня, амбулатория, взорваны два кирпичных завода, колония заключенных, молокозавод, трикотажная фабрика, библиотека, ветлечебница, разрушены платформы. А вечером было взорвано железнодорожное полотно от стации Крюково до стации Сходня. Сожжены все магазины продовольственные и палатки. Сердце сжималось от страха и бессилия.. Кругом все горело и гремело. В небе гудели самолеты, светили яркой полосой в ночном небе прожекторы. Наш родной поселок Крюково был объят зловещим красным пламенем. Было очень страшно. Всю ночь от пожаров небо было темно-красного цвета. Мы сидели в землянке и все время плакали. Очень боялись прихода немцев.

       Мужчины нашего поселка в первые же дни войны ушли на фронт. В поселке остались только женщины, старики и дети. 30 ноября немцы заняли поселок Алабушево. Это было уже совсем рядом… В эту же на 1 декабря немецкие войска ворвались в Крюково.

        Немецкие танки тяжелой лавиной шли по поселку, подминая деревья, кустарники, заборы. Солдаты вслед танкам въехали на мотоциклах, видимо, это были разведчики. Они сразу начали выгонять жителей из домов и землянок и занимать их сами.

        Мы сидели в землянке на полу, ждали своей участи – смерти. Было очень страшно. Но к нам еще не приходили немцы. Начались сильные бои. Строчили пулеметы, свистели пули, в небе все гудело и гремело, светили прожекторы. В период затишья (примерно полчаса) слышалась чужая немецкая речь. Мы оказались на самой передовой линии фронта. Поселок, а точнее, его привокзальная площадь и близлежащая территория по обеим сторонам железной дороги, несколько раз переходил из рук в руки. То мы слышали немецкую речь, то громкие крики «Ура!!!». В черной вышине неба гудели десятки немецких самолетов, летящих бомбить Москву. Светили наши прожекторы, которые сбивали с курса немецкие самолеты, а на горизонте, на западной стороне, вечернее небо обагряло зарево больших пожаров.

        Жители сидели в холодных землянках с детьми на полу без еды и воды. Вместо воды пользовались снегом. В нашей землянке было тоже холодно и сыро, а темно было всегда. О сне не могло быть и речи. Мы сидели на коленях у взрослых и плакали от страха, холода и голода. Один немецкий танк так близко прошел от нашей землянки, что от его тяжести доски потолка рухнули. Мы были на волоске от смертельного завала. Женщины держали доски на плечах, пока кое-как не установили подпорки.

         После боя немцы увозили свои раненых в тыл, а убитых сжигали в уцелевших домах, видимо, чтобы не было точных данных о погибших в сводках Информбюро.

         Крюково было оккупировано в течение недели - с 1 по 6 декабря. За это время успели причинить много бед мирным жителям. Была расстреляна учительница русского языка Полякова Валентина Ивановна, ей было всего 27 лет. Погибла мать четверых детей Смирнова, жившая по ул.1 мая в доме №11. Погиб учитель физкультуры Антонов Григорий Матвеевич, а также его племянник Королев Борис, ученик 9 класса Крюковской школы. Погибла семилетняя Светлана – дочь учительницы Каменской школы Петуховой П.И. Эта семья жила рядом с нами по ул. Ленина, 6. Погибла ученица 7 класса Крюковской школы Барановская Лиля. Погибли ученица 6 класса Буриличева Тоня и ее отец. А маме оторвало осколком снаряда руку. Немцы расстреляли председателя колхоза в деревне Каменка - Антонова Алексея Михайловича, расстреляли комсомольца Диму Ярцева, ученика 9 класса Крюковской школы. Погибла от осколка снаряда семнадцатилетняя девушка Груня Маслова, она жила в доме№1 по ул. Ворошилова. Погибла Смелякова Мария Васильевна. После многочисленных ранений от осколков снаряда погибла Филиппова Мария Ивановна. Была ранена осколком снаряда Меркулова Екатерина Григорьевна. Немцы расстреляли железнодорожного служащего Саликова. Его обнаружили убитым в сарае в доме №6. Осколком снаряда был смертельно ранен Карленков Юра, ему было7 лет. Тяжело были ранены учашиеся Крюковской школы, братья Самохины, одному из них оторвало руку. Смертельно ранена была 14-летняя школьница, единственная дочь учительницы Доры Игнатьевны. Учашемуся 6-го класса Гайдукевичу Владимиру оторвало руку. Моя одноклассница, Теньковская Лидия, была тяжело ранена осколком гранаты и осталась без обеих ног. Погибла Зоя Романова, наступив на мину.  

    С того страшного времени прошло много лет, фамилии всех убитых и раненых я не помню, но жертв было очень и очень много.

    В ночь на 7 декабря был сильнее обычного грохот. Сидя на земляном полу, прижавшись друг к другу в ожидании смерти, мы вдруг почувствовали какое-то облегчение. Со стороны деревни Каменка началась бесперебойная пальба. Так не хотелось умирать! Бой длился всю ночь, а утром наступила оглушающая тишина. Одна из женщин, Ольга Галахова, решила заглянуть в щелочку двери. Никого не увидев рядом, она решила приоткрыть дверцу землянки, но не смогла: нас заживо похоронили – то ли чем-то нас завалило, то ли дверь снаружи немцы специально заблокировали. И только на следующий день нас обнаружили солдаты-саперы, молодые парни. Один из них сказал: «Ну, кто-то из вас здесь святой: снаряд попал в вашу землянку, скатился вниз к двери и не взорвался!» И действительно, Бог услышал наши молитвы! В землянке была пожилая женщина, Анна Максимовна Галахова. Всю неделю она читала молитвы о спасении наших душ, о спасении наших воинов, детей, родственников. Видимо, она и была святым человеком.

     После освобождения поселка от немцев саперы тщательно занимались разминированием. При отступлении немцы оставляли мины в домах, сараях, в подвалах, на дорогах, в печках, на чердаках, в канавах и т.п. Мины находили везде.

     Жители начали выходить из землянок, стали возвращаться в свои разбитые, перекошенные дома. Несмотря на страх, волнения, холод, лишения, мучения, ужас и слезы, голод - жизнь продолжалась! 8 декабря в 11 часов нам привезли на грузовой машине хлеб из Химок. Бесплатно выдали каждому 300 граммов хлеба, 25 граммов подсолнечного масла, дети получили по 25 граммов конфет «Рябинка». Мы были очень рады этим продуктам, так как, сидя в землянке, мы в течение недели ничего не ели: продуктов у нас не было, а вместо воды пользовались снегом. Затем были введены продовольственные карточки. Поскольку жители Крюково и окрестных деревень неделю находились на оккупированной немцами территории, нам снизили продовольственную норму. С 8 декабря 1941 г. по 8 декабря 1947 г. (то есть до отмены карточной системы) взрослые получали 300 г. хлеба на день (в неоккупированных районах – по 400 г), дети до 16-летнего возраста – по 400 г.

Очередь за получением хлеба занимали в 16 часов вечера, а хлеб привозили в 11 часов утра. Зима 1942 года была очень холодная, снежная, морозы доходили до минус 32-33 градусов. За хлебом стояли всю ночь. Других продуктов не было. При отступлении немцы все обливали бензином. Наша капуста хотя и не сгорела, но есть ее было нельзя. Для меня с мамой (отец был репрессирован в 1937 г.), как и для всех жителей, 1942 год был самым трудным. Дом был разбит, сарай с дровами сгорел, потолок провален, дул ледяной ветер. О ремонте речь даже не шла: не было ни сил, ни средств, ни материала. С нетерпением ждали весну: все надежды возлагали на тепло и огород.

      Но вернусь снова к 8 декабря – дню нашего освобождения. Мы с мамой и бабушкой возвращались из землянки, которая находилась на ул. 2-я Пятилетка. Впереди нас ехал на красивом белом коне молодой солдат. Наш дом находился на углу ул. Ленина и Железнодорожного переулка. Мы осторожно, боясь мин, шли по шоссе. С грустью смотрели на разбитые и сожженные дома. Мы остановились перед своим домом, который представлял собой нерадостную картину, а солдат свернул в переулок, видимо направлялся к железной дороге. Не дойдя до середины переулка, конь наступил на мину. Раздался мощный, оглушительный взрыв. Части окровавленного тела солдата смешались с окровавленными частями тела коня и разлетелись в разные стороны. На снегу расползлась огромная красная лужа крови. От страха и ужаса мы вначале оцепенели, затем закричали, заплакали, побежали в переулок на место трагедии, туда же пришли соседи, жившие неподалеку. Снег на большом расстоянии был забрызган кровью. Люди сначала плакали, затем начали проклинать фашистов, затем замолчали. Может, каждый из них подумал, что конь со своим всадником спас кого-то из присутствующих от неминуемой гибели. От всего увиденного мне стало плохо, закружилась голова Я еле-еле дошла до своего разрушенного дома и очень долго плакала. Перед глазами стояла страшная, кровавая картина. Ночью не могла уснуть. В таком состоянии находилась долгое время.. Да, наверное, эту трагедию не забуду до конца дней моих. Это очень печально. Это очень страшно. Это очень тяжело.

      Но надо было жить: каждую ночь стоять в очереди за хлебом, дважды (ночью и утром) делали перекличку. Если отсутствуешь при проверке, из списков вычеркивали. Было очень холодно. Дважды обмораживала нос и руки. С начала 1942 г. стало полегче. Восстановили магазин, железнодорожное полотно. Военные эшелоны бесперебойно шли на фронт. Утром и вечером шли пассажирские поезда. Разрешалось ездить только рабочим, служащим и студентам. До Москвы поезд шел 1 час.40 мин. Однажды утром из Москвы пришел пассажирский поезд, в почтовом вагоне которого были газеты и письма. Девочка, стоявшая рядом с нами в очереди за получением хлеба, решила сходить на станцию, чтобы купить газету «Пионерская правда». Идти надо было к первому почтовому вагону. Не дойдя до платформы, девочка наступила на мину. Прогремел оглушительный взрыв. От Романовой Зои, ученицы Крюковской школы, ничего не осталось. А дома ее ждала мама и все члены семьи, ждали, что скоро в доме появится Зоя с хлебом.

       Мы побежали к месту взрыва. Картина ужасная: кровь, искалеченное взрывом тело и снова красный, окровавленный снег. Мы стояли и плакали. Подошли взрослые женщины и тоже плакали. И снова в адрес немцев неслись проклятия. Нам не верилось, что Зои нет рядом с нами в очереди, что она не получит свой хлеб и больше никогда не вернется домой. Постояв некоторое время у места трагедии, мы молча вернулись в свою очередь за хлебом. Перед глазами долго стояло окровавленное место гибели Зои Романовой

       После освобождения поселка от немцев жители возвращались домой. Решено было всех погибших воинов похоронить в общей Братской могиле на станции Крюково, рядом с вокзалом на центральной улице Ленина. Жители находили погибших на своих участках, рядом с домами, под снегом, на улицах, в сараях, огородах, в канавах, на обочине дорог. Это были молодые парни – бойцы и командиры. Около нашего дома было обнаружено пять молодых парней лет 18-20-ти.

    Землю под могилу взрывали, так как земля была замерзшей. Хоронили их без гробов. На дно могилы положили вначале еловые веточки, а затем на них рядами – погибших. На этой траурной церемонии присутствовали жители, которые не скрывали своих слез. Жители, все женщины, пришли с детьми, которые дрожали от холода и страха. Видимо, среди организаторов похорон были представители воинской части, поскольку в конце траурной церемонии прогремели оружейные прощальные выстрелы.

 

                                      Воспоминания и размышления.

Я уже писала ранее, что зима 1941-42гг. была очень суровой. Часто были обильные снегопады, дул сильный северный ветер. Но погода, как говорится, погодой, а надо было срочно восстанавливать все разрушенное войной. Прежде всего восстановили железнодорожное полотно до станции Сходня. Пошли поезда. Сначала ходили два поезда: утром - в Москву, вечером – из Москвы. В Москву без особой необходимости ездить запрещалось. Разрешение на выезд выдавала милиция.

     В течение трех месяцев (декабрь-февраль) жители поселка – женщины и дети с 14 лет круглые сутки поочередно работали на расчистке от снега железнодорожного полотна, чтобы бесперебойно шли военные поезда в сторону фронта. За работу выдавали по 300 г. хлеба. Постепенно стали приспосабливать разрушенные дома, кто как мог. Ютились в маленьких помещениях, где было теплее. Люди мирились с трудностями, материальными и бытовыми, лишь бы скорее кончилась война. Жили с верой в Победу. Это были духовно стойкие люди. В настоящее время, к сожалению, во многом утрачены эти качества.

     В январе 1942 г. я поступила учиться на курсы, которые готовили машинисток-стенографисток. Курсы находились в центре Москвы на Арбате. Вместе с подругой Зиной Ивановой уезжали в 5 час.15 мин. утра. Занятия начинались в 8 часов. Учились хорошо, понимая, что надо овладеть профессией, чтобы самостоятельно работать, помогать семье выжить в нечеловеческих условиях существования, не погибнуть, не умереть от голода и холода.

    Перед окончанием учебы на курсах в августе - сентябре 1942 г. нас послали на уборку урожая в совхоз «Молочный гигант», который находился в Можайском районе. В совхозе было три фермы. 3-я ферма находилась в 20-ти километрах от Можайска. Мы приехали в Можайск, вышли из вагона и, только подошли к разрушенному вокзалу, началась воздушная тревога. Немецкие истребители налетели на город, но не бомбили. Они разбрасывали листовки, которые приглашали приходить к немцам на работу. Листовка – свободный пропуск к немцам. Мы с девочками очень боялись, сидели на своих вещах на земле, прижавшись друг к другу и к кирпичной стене разрушенного вокзала. С замиранием сердца думали, что же будет с нами, останемся ли мы в живых? Затем был отбой воздушной тревоги. Пассажиры вышли из укрытий. Мы тоже поднялись с земли, стояли и ждали представители Горкома комсомола. Через некоторое время к нам подошел представитель Горкома, нас разделили на три группы и направили в разные фермы. Я попала на третью ферму. Фронт от Можайска был всего в сорока километрах. А третья ферма и того ближе - в двадцати километрах. Было страшновато. Ехали мы на уборку капусты, но основная наша работа состояла в том, что мы осуществляли погрузку сена на корм лошадей конного полка.

     Идти на ферму пришлось пешком, так как дорога была разбита. Свои скудные пожитки (еду и личные вещи) положили на телегу, а сами шли пешком, еле-еле волоча ноги. Нам очень хотелось есть, пить, отдохнуть, но возница не соглашался останавливать лошадь и не советовал расслабляться. Часов через 6-7 мы были на месте. К счастью, налетов, которых мы панически боялись, в этот день не было.

     Вечером мы пришли на ферму. Что мы увидели! Деревня полностью сожжена, уцелел один деревянный дом, в котором расположилась администрация. Уцелел скотный двор, на территории которого (в одной половине) стали размещать нас, 20 девушек. Скотный двор был холодный, без окон, пола, темный, на полу лежали стволы молодых берез, прикрытые досками. Нам разрешили положить на доски сено и набить им наволочки. Постелили одеяло на сено – получилось спальное место. Ночи в августе и сентябре были очень холодные, для тепла мы набрасывали на себя пальто.

     Налеты немецкой авиации были каждую ночь: фашисты рвались к Москве. Мы наблюдали картины ночных боев. ПВО выставляла заслон налетчикам, прожекторы сбивали их с курса, наши летчики вступали в воздушные бои… Страшно вспоминать обо всем даже сейчас, спустя много лет.

     Работали от зари до зари, очень уставали, обессилевали и от того, что пища была очень скудной. На завтрак нам давали хлеб (200 г), два кусочка сахара, чай и жидкую кашу из пшена или перловой крупы. Чувство голода нас никогда не покидало: все время очень хотелось есть. На ужин – тоже каша, на обед - суп и 200 г хлеба. Следует особо отметить, что по сравнению с теми, кто получал только карточки, еда у нас была – царская! Очень боялись дождя, так как одежду сушить было негде, кроме костра, а тогда огонь был запрещен, так как в стране была объявлена светомаскировка, несоблюдение которой было чревато суровым наказанием. Еще одна напасть – крысы! Они свободно бегали по полу, где мы спали. Холод, голод, боязнь бомбежек и настоящая война с крысами укорачивали часы сна. Но все это мы пережили. Наша командировка закончилась. Мы получили благодарность от заведующей фермой и благословение в добрый путь. Возвращались в Можайск снова пешком. В Можайск пришли вечером, купили билеты на утренний поезд. Всю ночь вновь просидели у разрушенного вокзала, а утром сели в поезд. Мы были так рады, что даже не вспоминали о еде и не почувствовали холода сентябрьской ночи. Еще нас радовали и воодушевляли вести с фронта. Мы знали, что идут кровопролитные бои в Сталинграде, но в воздухе уже присутствовал, хотя и еле уловимый, запах весны, с которой у нас ассоциировалась Победа.

       Затем – продолжение учебы, экзамены. Получив удостоверение и характеристику, я поступила на работу в Смоленское областное управление связи, которое временно, в период оккупации Смоленской области до июня 1943 г., находилось в Москве на ул. Кирова (ныне Большая Мясницкая). Здесь я работала с декабря 1942 по август 1943 года. Отдел, в котором я работала, распространял и экспедировал печать по городам и населенным пунктам Смоленской области, а также в партизанские отряды и в воинские части, дислоцированные в Смоленской области. С работой секретаря-машинистки и экспедитора я справлялась отлично. По долгу службы мне приходилось ежедневно ходить в типографию, в разные московские издательства, на Главпочтамт, в Министерство связи и др. С поручениями хорошо справлялась, всю работу выполняла добросовестно. Работа была крайне ответственная. И было мне в то время всего 16 лет!

        В те военные годы на всех предприятиях Москвы было организовано ночное дежурство. Следили за светомаскировкой. Особенно значимыми были дежурства в 1941-42 годах, когда немцам удавалось прорываться в ночное небо Москвы. 

        Не хотелось бы заканчивать воспоминания на грустной ноте. Поэтому и привожу в заключение стихи Владимира Высоцкого, который передает мое мироощущение сегодняшнего дня.

Кто сказал: «Все сгорело дотла, больше в землю не бросите семя»?

Кто сказал, что земля умерла? Нет, она затаилась на время.

Материнства не взять у земли, не отнять, как не вычерпать моря.

Кто поверил, что землю сожгли? Нет, она почернела от горя.

Как разрезы, траншеи легли, и воронки, как раны, зияют.

Обнаженные нервы земли неземные страдания знают.

Она вынесет все, переждет, не записывай землю в калеки,

Кто сказал, что земля не поет, что она замолчала навеки?

Нет, звенит она, стоны глуша, изо всех своих ран, из отдушин,

Ведь земля – это наша душа,сапогами не вытравить душу,

Кто сказал, что земля умерла? Нет, она затаилась на время…

А.Н. Васильева

Письма с войны.

Живет в нашем городе замечательный человек, коренная москвичка, переехавшая в Зеленоград в 1967 году. Это – Кореняка Эльза Николаевна. Как и все дети довоенного поколения, пережила много горя. Ей было 9 лет, но она отчетливо помнит, как ее отец в 1941 году добровольцем ушел на войну и погиб на фронте… Окончив филологический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова, Эльза Николаевна стала работать в школе, преподавала русский язык и литературу. Второй раз в ее жизнь война ворвалась в 1976 году, когда однажды один из вездесущих мальчишек 50-го класса школы №853 вытащил маленький истертый бумажный «треугольник» и, махая им, закричал: «А у меня фронтовое письмо!». Эльза Николаевна поняла, что это за письмо и с дрожью в голосе спросила: «Откуда оно у тебя?» Оказалось, что у корпуса №917 мальчишки нашли военно-полевую сумку с грудой писем. Кто-то забрал сумку, остальным досталось ее содержимое – треугольники писем, похоронки, конверты, сложенные вдвое листы.

     С этого памятного дня 1976 года Эльза Николаевна более трех десятилетий в самых разнообразных аудиториях, используя разные формы и методические приемы, с фактически материалом в руках рассказывает с такой горечью о войне, что энергетика ее слов доходит до сердца слушателей.

    Узнав, что объединенными усилиями детей, молодежи и старожилов собирается материал для издания книги «Земляки», Эльза Николаевна передала часть документов из своего архива, который начала формировать в 1976 году, с того первого письма, которое принес на урок ее ученик. «Нужно было в оперативном порядке, - рассказывает Эльза Николаевна, - найти остальные письма». В школе было объявлено о начале операции «Письма с войны». На следующий же день специально созданный оргкомитет получил более 200 писем. Среди них были и те, которые содержались в военно-полевой сумке, найденной ребятами у корпуса №917. Письма спасены!

    Учащиеся вместе с Эльзой Николаевной стали их разбирать и читать. Из содержания писем выяснилось, что найденная сумка с письмами принадлежала семье офицера Советской Армии Пятницкого Николая Владимировича. Он начал воевать под Москвой, имеет медаль за оборону столицы. Судя по адреса, жена его во время войны жила в Москве на ул. Герцена. Из содержания писем известен и срок окончания его службы – 1946 год. Удалсь узнать также и то, что Пятницкий Н.В. жил в Зеленограде и похоронен на Зеленоградском кладбище.

   В течение всех лет до выхода на пенсию Эльза Николаевна со свои воспитанниками разных поколений читали письма военных лет, писали сочинения с использование найденных документов. Отзыв ребят, прикоснувшихся к письма военной поры, одинаков: «Мы стали лучше понимать, что такое война». Заслуга в этом принадлежит нашей землячке Эльзе Николаевне Кореняке.

   Низкий поклон Вам, уважаемая Эльза Николаевна!

 

                                                              А.Н.Васильева

Пропавший без вести…

                                                                          Мужчины умирают, если нужно,

                                                                          И потому живут в веках они…

                                                                                   Михаил Львов

Мой отец, Васильев Николай Иванович - коренной житель п. Крюково, из семьи потомственных железнодорожников. Был помощником машиниста, рано остался сиротой. Жил недалеко от станции Крюково (ул. Ленина, д.17). Сейчас на огороде нашего дома стоит школа № 229.

По рассказам жены, Васильевой Марии Афанасьевны, был веселым, жизнелюбивым человеком, много читал и любил познавать новые места. После службы в армии судьба занесла его в г. Ташкент (там жила его старшая сестра вместе с мужем, инженером- путейцем, который был командирован из Москвы на строительство железной дороги в Узбекистане). Там он и познакомился со своей будущей женой, которая в многолюдном и многонациональном Ташкенте «спасалась» от карающего ока власти, поскольку ее семья (не имевшая батраков!), дружная и трудолюбивая, была раскулачена. Им инкриминировали вредительство и подвели «всех под высшую статью». Нашлись добрые люди, которые ночью оформили документы на двух сестер и помогли им скрыться. Отец так и не узнал, что женился на раскулаченной, тайну свою моя мама раскрыла в период «хрущевской оттепели», когда я была уже студенткой. Однако соседи, видимо интуитивно, считали, что она, как иногда тогда говорили, «из бывших». Мать прекрасно шила, у нее был образцовый огород. Оставшись вдовой с двумя маленькими детьми в полуразрушенном войной доме, работала не покладая рук, чтобы дать детям образование. Мы, две ее дочери, часто слыша, что наша мать - Фоссиха, из «бывших», задали ей вопрос, почему ее называют таким именем. Оказывается, мой отец, будучи молодым человеком, увлекался художественной самодеятельностью и был артистом местного значения. Его роль мистера Фосса настолько запомнилась, что его стали называть – Николай Фосс.

Отец очень любил детей (собственные дочки были еще маленькими), соберет их со всей округи и идет с ними за грибами в лес.

Не знаю, почему ему прислали повестку 25 июня 1941 г., ведь он работал на железной дороге помощником машиниста.

 26 июня 1941г. он был уже на призывном пункте, который располагался на берегу канала в Химках. Мне тогда было неполных четыре года, но я отчетливо помню несколько моментов. У калитки стоит мужчина, отец (я у него на плечах) берет из его рук какую-то бумагу, а подошедшая мама начала плакать. Он начал ее «успокаивать» чисто, как говорила потом мама, его, Николая, отцовским способом: стал так высоко подбрасывать меня вверх и ловить на ходу (помню ощущение восторга!), что мамин испуг переключился на другую тональность.

И еще один эпизод врезался в детскую память и сохранился надолго. Огромная масса народа, я у отца на плечах, 5-летнюю сестренку он держит за руку. Потом все сели на землю, и военный стал выкрикивать фамилии. Мужчины переходили на другую сторону, женщины и дети громко плакали. Потом ушел отец, и больше я его не видела: он затерялся в толпе мужчин, которых куда-то уводили. Через некоторое время на берегу канала остались женщины и дети. Как потом рассказывала мама, все сидели долго и молчаливо, даже маленькие дети притихли, видимо, предчувствуя беду…

У поэта Николая Майорова, фронтовика, погибшего в 22 года на войне, есть замечательное стихотворение «Мы». Когда я впервые его прочитала, у меня моментально возник образ отца и всех тех, кто 26 июня 1941г. с берега канала из Химок шагнул в петлю войны. Не у всех из них сохранились родственники, знакомые и друзья, которые могли бы рассказать о них. Поэтому я использую это стихотворение для коллективного портрета поколения погибших:

       Есть в голосе моем звучание металла,

Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.

Не все умрет. Не все войдет в каталог,

Но только пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными ртами

И мужество, как пламя,  пронесли…

А как любили мы - спросите жен!

Пройдут века, и вам солгут портреты

Где нашей жизни ход изображен.

Мы были высоки, русоволосы.

  Вы в книгах прочитаете, как миф,

                                         О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы….

Когда б не бой, не вечные искания

Крутых путей к последней высоте,

      Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

          В столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам придти лишь в пересказах устных

Да в серой прозе наших д