Глава 8.  Праздники - средоточие социальной жизни

 

Календарные праздники, их семейные и коллективные формы стали для калмыков зарубежья важнейшим способом формирования и поддержания этнической идентичности на чужбине. По словам П.Рубел старики в 60-х годах прекрасно помнили, как отмечались калмыцкие праздники в России до революции, и даже перечисляли основные элементы.

Калмыки США отмечают праздники, связанные с хозяйственным циклом и буддийской религией, а также государственные праздники, принятые в стране. Ярким показателем такой культурной пограничности служит двойной календарь – восточно-западный, в котором совмещено летосчисление по обеим традициям. Так, 1998 г. был представлен как королевский год 2125 и одновременно – год мужчины, земли, тигра.

       В отличие от большинства восточных народов, калмыки начинают календарный новый год праздником Зул, привязанным ко дню зимнего солнцестояния. Согласно буддийской традиции Зул отмечают 25 числа месяца коровы. Корни этого праздника, видимо, земледельческие. Его название происходит от обычая зажигать лампады, которые называются зул. Обычно в каждой семье используют лампадки, отлитые из металла. Но на этот праздник лампадки изготовлялись из теста на каждого члена семьи и отец семейства относил их в хурул, где ставил на жертвенный столик. Сохранился обычай и в доме ставить две лампадки. Одна имеет вид маленькой лодки, в ней несколько фитилей, по числу членов семьи. Фитиль состоит из сухих стебельков травы, их столько, сколько лет тому или иному члену семьи плюс еще несколько. Вторая лампадка обычная, фитиль в ней состоит из девяти травинок, потому что число девять счастливое.

В день Зула всем женщинам прибавляется возраст на один год. Мужчины становятся старше только через неделю, в день Хозяина года.           

Я помню, в Зул өдр (день Зула) мама всегда готовила чай калмыцкий, булмг (мучное жирное блюдо) и хаш (рисовая каша). Звала более старых людей, угощала чаем с хаш, более пожилым она подавала булмг. И потом она делала, мы это продолжаем делать, удлинять насн (возраст) каждому. Старики нам дарили по рублю, каждый по своей возможности, поздравляли нас, что нам прибавился год, и желали, чтобы в жизни мы были счастливые. Они очень хорошо говорили йорəли, мы этому не научились. Мы отмечали Цаһан дома и потом шли поздравлять старших.[587]    

       В калмыцкой общине США, где подчас традиции, особенно в области религии, сохранились лучше, чем в России, миряне в середине 1960-х приносили в хурул деедҗи, который состоял из сливочного масла, чая, апельсинов, орехов, яблок, кулька конфет и борцигов. [588] Подношение стало разнообразнее, но сохранило праздничную символику.

На Зул мы делаем обряд җил уттуллһн (продления лет). Свекровь мне показала, как замешивать крутое тесто, это просто мука и вода, и вылепить большую лодку (өңһц), для всех детей и внуков поставить в нее по одной свечке. Мы ставим свечки вместо фитилей из травы. Мы относили в хурул, там есть специальное место для таких лодок и ламы зажигали их сами. [589]

             Мы обычно утром Зула собираем всех старших родственников и устраиваем Зулын цә (чай на Зул), за столом собираются все члены семьи, от мала до велика. Для всех нас это очень важная процедура.[590]

Второй важнейший праздник калмыцкого календаря – Цаган-сар (Белый месяц). Это праздник весны, обновления жизни, окончания тяжелой зимы, которая угрожала поголовью скота. Все годы эмиграции начиная с Турции, в Болгарии, Чехии и Сербии, Германии и Франции старики на Цаган-сар всегда произносили следующее благопожелание: «Ну, в этот год мы отмечаем Цаган здесь. На следующий год, бог даст, будем отмечать на родине”. Его отмечали каждый год, в какой бы стране и в каких бы тяжелых условиях ни находились калмыки.

Когда мы отмечали Цаган, большей частью в нашем доме собирались, иногда у других людей. С вечера собирались. Бакши служил молебен. Он был единственный, фамилия Мурцынов. Он служил почти целую ночь. Только на какое-то короткое время был отдых. Некоторые люди оставались ночевать, некоторые люди уходили к себе. Когда он заканчивал, подавали первым долгом калмыцкий чай, борцг и он нам говорил: Үвлəс  менд һарувидн (из зимы вышли благополучно?) и мы цагановались: старшие спрашивали младших: менд һарувч (благополучно вышли?), мы отвечали – һарув, һарув (вышли, вышли). И все благословляли, чтобы в следущем году наша жизнь улучшилась, все лучше было. И самое главное, чтобы на следующий год справляли Цаган дома [подразумевалось, что советская власть падет и можно будет вернуться].[591]

На Цаган мы ходили друг к другу в гости и тогда танцевали. Я была стеснительная и не научилась, а сестра моя хорошо научилась, как мама. Я помню, родители пели специальную песню для Цагана, сейчас ее уже никто не поет.[592]

Это был не просто праздник обновления жизни, праздник надежд; это и торжество родственных связей, благодарность сородичам за поддержку, моральную или материальную, поскольку в этот праздник полагается обойти всех родственников по старшинству и в знак уважения поднести подарок. Таким подарком обычно является үмскүл – чаще наплечная одежда: для мужчины рубашка, для женщины блуза, платье или отрез ткани, а кроме того водка, конфеты и печенье.

В современной Калмыкии этот обычай заметно упрощен. К празднику, как и в США, специально готовятся: пекут борциги, обязательно зажигают лампаду и, конечно, идут в гости к старшим родственникам. На этом как будто все и заканчивается. В США, так же как в старину у калмыков России, посещают по возможности всех старших родственников: самых уважаемых в первый день, более молодых в последующие выходные. Так праздник растягивается на целый месяц.

Не менее важен период ожидания праздника – подготовка, которая начинается задолго и заключается в подборе праздничных даров всем близким родственникам. Неформальное отношение к выбору подарков было проявлением особо теплых чувств между родственниками, особенно важным для молодых супружеских пар. По меньшей мере за месяц до праздника женщины начинали закупать в больших количествах муку, сладости, конфеты, орехи и водку. Разумеется, количество и стоимость покупок зависели от финансового положения семьи. Но и в 60-х годах затраты на Цаган-сар составляли не менее нескольких сот долларов, причем информанты тех лет полагали, что даже если члены семьи не работают, они должны занять денег, чтобы поднести хотя бы минимум даров.[593] По неписаным нормам тех лет работающие женщины за несколько дней до праздничного месяца отпрашивались с работы, чтобы сделать генеральную уборку всего дома; стирались все скатерти, менялось постельное белье и покрывала, мылись и натирались полы. В праздничной суете участвовали все члены семьи, включая мужчин, каждый отвечал за свою часть подготовки. В эти дни все подсчитывают, сколько дней осталось до праздника.

Накануне Цаган-сара женщины начинают готовить еду и жарить борциги в больших количествах. По данным Полы Рубел у женщин уходило на это по 15-20 фунтов муки.[594] Борциги готовились себе и гостям и чтобы взять с собой в составе обязательных даров родственникам, как необходимое приношение в первую ночь праздника в хуруле. Кроме обычных борцигов именно на этот праздник жарят борциги специальной формы, в калмыцкой общине 60-х годов такими были борциги формы хуц (баран) и хорха (мелочь, насекомое) для детей.

Весной 1998 г. я была в гостях у Лены и Сари Дакугиновых. Собралась калмыцкая компания, многие родились и выросли в СССР/России. Перед тем как гости разошлись, хозяйка положила на плечо каждому гостю үмскүл, так как это было время Цаган-сара, о чем гости практически забыли. Невероятным мне представилось, чтобы в элистинской компании тридцатилетних всем гостям были заготовлены такие подарки. Возможно, что молодые люди в силу общей судьбы в дальнем зарубежье как бы становятся родственниками, эти умскули – подтверждение символически родственных отношений. Возможно, что хозяева сделали такой жест, поддерживая морально своих гостей, у большинства из которых не было близкой родни здесь, приглашая их не стесняться и чувствовать себя по-родственному.

Я была на так называемом Цагана-данс в 1998 г., его отмечали в ди-пи-доме, культурном центре русской и калмыцкой общины Хауэлла. Собралось больше 200 человек, входной билет стоил 35 долларов для пары, сбор должен был пойти на нужды общины. Начался вечер с концерта танцоров бывшего калмыцкого ансамбля “Ойраты”, из которого восемь человек решили остаться в США.

Сперва ансамбль долго играл знакомые советские, цыганские, русские народные и украинские песни. Но это было бледное вступление, предназначенное служить фоном для праздничных приветствий собравшихся из разных мест людей, многие из которых только раз в год и приезжают специально на эту встречу. Когда заиграла калмыцкая музыка и танцоры, которых иногда по-прежнему называют “ойратами”, вышли на сцену, вся аудитория замерла. Каждый танец, каждое движение встречалось на ура. Ребята, заметно потяжелевшие – все-таки физический труд не позволяет сидеть на диете, тут уж точно не до фигуры – танцевали хотя и не так отточено, как когда-то, но с особой теплотой и особым удовольствием, смакуя каждый жест. Апофеозом программы был номер, подготовленный Лилей Манцыновой, тоже бывшей “ойраткой”. Выступали девочки пяти-шести лет, четвертое поколение эмиграции. Их танец, еще нескладный, вселял надежды старикам, что не все еще потеряно, что с помощью культурной подпитки из Калмыкии их внуки научатся калмыцкому танцу и этническая идентичность будет поддержана.

На Цаган-сар вечером мы едем на службу. Берем с собой печенье, конфеты, масло, консервированное молоко в банках. Я обычно готовлю какой-нибудь салат. После службы ламы готовят праздничный обед. Они делают свои бозы, это как бөриги, но другой формы с таким чудным соусом. Они жарят капусту. Обязательно чай калмыцкий. И прихожане приносят с собой кто что может. После хурула мы едем домой. А на следующий день мы едем к брату матери, нахцхе. Когда была жива мама, все приезжали к нам, потому что она была самая старшая. Когда мы едем в гости на Цаган-сар, то берем с собой торт, масло, печенье, водку. За подарками мы едем накануне в субботу-воскресенье, потому что нам надо много подарков, у нас бывает много гостей. Обычно мы стараемся совместить вкусы гостей с нашими возможностями. Для умскулей мы готовим старикам светлые рубашки, которые можно носить под костюм, мужчинам помоложе – свитера или футболки с длинными рукавами, не вызывающих цветов. Женщинам можно дарить блузку, свитер, платок. Цвет платка значения не имеет, но мама мужа всегда говорила, чтобы мы не покупали ничего черного, красного и желтого цвета. Если мы очень близки с этими людьми, то можем отойти от канона и купить что-нибудь другое, по хозяйству. Например, я знала, что тетя хотела набор посуды для пасты (макарон), я ей купила, а подруге могу купить духи, бумажник. В этом году мы подготовили подарки для 35 человек. Обычно у нас уходит около пятисот долларов на подарки. Мы еще не всех приняли, поэтому для нас Цаган-сар еще продолжается.[595]

Цаган здесь отмечают очень широко. Подход к этому празднику очень серьезный. В первый день мы идем обязательно к самому старшему в семье [в роду], к самой старшей тете в первую очередь. Потом идем к тому, кто чуть помладше. Всех стариков своих мы в первый день обходим со своими сумками: чай, масло, сгущенка, несладкое сгущенное молоко, печенье, фрукты, обязательно должна быть бутылка водки. Каждый со своими сумочками приходит. Ты приходишь без подарка с этим набором. Хозяева готовят обильный стол. Все сидят, едят, общаются. Потом, кто пригласил, обязательно раздает подарки. Чтобы никто не ушел из дома без подарка. Мужчинам обычно рубашки дарят, это обычно самый традиционный подарок, но иногда могут подарить парфюмерный набор или галстук. Но в основном рубашки. Женщинам тоже по-разному: одежду, косметику, для дома какую-нибудь вещь, сумки, разное. Не знаю, как раньше было, сейчас уже стараются полезное человеку дарить. Потом ты возвращаешь этот визит, ты приглашаешь всех, чтобы за один раз всех пригласить. Но сейчас среди молодежи тоже принято приглашать друг друга, особенно кто семейные. Приглашают девочек из Элисты с мужьями и дарят подарки. В прошлом году мне пришлось купить подарки на Цаган только для 15 человек, это не так много. Но вот моя свекровь, она каждый год покупает подарки для 50–60 человек. Потому что все приходят – сестры, племянники, дети племянников. Она тоннами закупает. Здесь очень строго придерживаются, и то говорят, что раньше еще строже было. Раньше ходили не только к родственникам, но и к знакомым, а сейчас кроме родственников только к близким друзьям. Наша семья более американизирована. Но вот вторая волна – они на праздники баранов режут. Они специально заказывают баранов, есть люди такие, что привозят баранов на заказ.[596]

Урс-сар. Праздник отмечали 6 июня 1998 г. донские калмыки в Барун хуруле Хауэлла.

Я сварила булмг (жирное мучное блюдо), цə (чай) - поставила дееҗ. И мы поехали на службу в Хауэлл. Урс-сар похож на православную Троицу, это праздник плодородия. В этот день надо после специального молебна на свежем воздухе совершить обряд окропления. В молоко добавить немного воды (святой?), благовоний и этим составом цацал освятить - побрызгать во все стороны света, макая ветку с зелеными листьями в посуду с цацал. Эта ветка перевязывается разноцветными лентами. Также в этот день благословляют детей. Раньше всегда устраивались состязания – скачки, борьба. Детям обычно давали шоколадные конфеты в золотой обертке, в виде монеток [ монеты – символы богатства и долголетия].

В этот день в Болгарии, я помню, отец приносил выкопанное молодое деревце с землей, и его украшали разноцветными лентами или нитками, белыми и красными. Утром отец прыскал священным белым напитком цацал в разные стороны – в сторону бурханов, дверей, в сторону реки Сал, Волги. Произносил йорəл, после чего освящал спящих детей – орошал их головы и говорил йорəл.[597]

Я помню, когда была маленькая, мы несколько раз совершали гал тяклгн ( поклонение огню). Отец резал барана. Жир клали на благословение, специальный кусок, чай, масло, священник приходил и читал молитву. Как всегда искали зе (племянника) и дарили ему ножку баранью.[598]

       Большое место в праздничном календаре калмыков занимают американские праздники день св. Валентина, день матери, день отца. В День благодарения, последний четверг ноября, обычно собираются в доме старшей родни, сюда съезжается молодежь, где бы ни училась или работала. Таким же семейным праздником является Рождество.

       Калмыцкие праздники поддерживают этническую идентичность, их общественный или клановый характер способствует консолидации семьи и группы, в которой жили вместе и в трудные периоды и в радостные дни. Символика плодородия годового цикла объединяет калмыков зарубежья, атмосфера праздника объединяет людей всех возрастов.

Заключение. Калмыцкие американцы, американские калмыки

 

Представление о родине, память о ней зависит от времени и места, из которого человек мыслит или вспоминает. Имеет значение и то, в каком кругу вспоминается прошлое. Среди своих ровесников-эмигрантов чаще припоминаются смешные истории или истории, воспринимаемые со смехом сегодня. В присутствии гостей из России – людей внешнего круга – воспоминания приобретали некоторый пафос, драматизм. Ведь рассказывать своим о том, каким трудным был жизненный путь, незачем, они это и сами знают. А сородичи из России, часто «зацикленные» на своих бедах, могут ошибочно полагать, что достигнутое в Америке благоденствие было у калмыков зарубежья всегда. Поэтому воспоминания, если они начинаются, то переходят в своего рода послание (message). Тех, кто помнит, как ребенком уезжал из России, осталось несколько человек, а бóльшая часть старых эмигрантов вспоминает воспоминания своих родителей. Нередко воспроизводимые тексты обнаруживают так называемый «диаспорический синдром» (В.Шнирельман), в соответствии с которым отдельные группы народа вдали от родины, расставание с которой было травматическим, в трудные времена «стремятся вольно или невольно поднять дух своих соотечественников, ободрить их, помочь найти им опору в истории»,[599] поддерживая миф о золотом веке, под которым иногда подразумевается империя Чингисхана, а иногда дореволюционная Россия.

Родители рассказывали, что жили в Донской области. Они говорили: у нас было все, мы никогда не работали. Что у них была земля и они пополам давали русским, чтоб садить и ухаживать, и вот так они жили хорошо. А так они все время мечтали поехать обратно Арсиюр (в Россию). Все время думали, коммунизм долго торхн уга (не удержится). Все время говорили, что жизнь у нас там была хорошая… Они, конечно, там никогда не работали, а здесь надо было работать, трудно работали. Все время думали о России. Особенно на Цаган. [600]

Я и сам помню, как мы жили в России, мне было шесть лет, когда мы уехали. Моя мать Каюка была молодая, она хорошо играла на домбре и красиво пела. Пол был земляной в доме, когда дождь шел, у нас дом превращался в болото, помню, что водку сами варили.[601]

Воспоминания калмыков второго исхода о родине довольно четки, хотя и фрагментарны. Эти воспоминания берегут, смакуют. Люди сравнивают себя и достигнутое ими со своей довоенной жизнью и гордятся итогами. На фоне почти «доисторического» прошлого самая простая жизнь кажется невероятной удачей. Ведь воплотившаяся американская мечта обычного, даже малообразованного человека по своим материальным результатам, социальным гарантиям выглядит весомее любых достижений их ровесников в Калмыкии.

Совсем юными покинувшие Калмыкию в 1943 г. современные бабушки время от времени вспоминают, что недалеко от Улан-Хола, где они пасли скот, были залежи нефти, как они детьми играли, бросая зажженные спички на землю, и огонь змеился по степи.

В те времена там протекала река, которая не замерзала даже зимой, сейчас ее уже нет. Так справа от реки пробило артезианский колодец. Так калмыки в ту пору темные были, думали, что прорвало подземную пуповину, и заткнули этот выход овечьей шерстью.[602]

У нас в совхозе на улице горели фонари. Иногда их молнией разбивало. Так наши старики говорили, что небесному дракону не нравится этот искусственный свет.

У меня был школьный учитель Колян Санджи. Он происходил из зайсангов, прекрасно знал калмыцкую историю и фольклор. Он нам много чего рассказывал, даже когда и коммуна пришла. До сих пор я помню историю о происхождении названия праздника Цаган-сар. Когда Окон-Тенгри, дева-воительница, защитила людей, после ее победы даже моча ее лошади стала священного белого цвета. Поэтому и праздник стал так называться –белый месяц.[603]

После эйфории первого общения с родственниками и земляками оказалось, что у калмыков, живущих в разных странах, много общего, но и много различий. В этой связи одна почтенная дама сказала: “Я думаю, если бы калмыки американские и калмыки российские жили вместе, то они друг другу не очень бы понравились”.

Мне показалось, что американские калмыки жалеют своих российских собратьев, которым пришлось жить при коммунистическом режиме, в атеистическом обществе, претерпеть муки и унижения депортации, и в то же время порой недоуменно воспринимают этнокультурную ситуацию в Калмыкии. Им, родившимся далеко от калмыцких степей, но бережно сохранившим родной язык, трудно представить, почему на родине он уходит из повседневной жизни так же быстро, как в США, где у калмыков нет своего государственного образования. Им как раз хотелось бы, чтобы калмыки в Калмыкии были более «настоящие», в большей степени знали и соблюдали все традиции, особенно в языке.

Мы поехали в Калмыкию с внучкой. Она меня спрашивает там: почему с тобой в Элисте никто не здоровается, ведь в Хауэлле с тобой здоровается каждый человек? Я отвечаю: в Хауэлле меня все знают, потому что калмыков там – три человека, а в Элисте меня никто не знает, потому что здесь калмыков 3 миллиона[§§§§]![604]

Как-то люди понимают в Элисте, что я американка. Я спросила у своих родственников, как они догадались; они мне сказали: у тебя другой вид, другое отношение ко всему.[605]

Мне показалось, что калмыки там какие-то гордые, что ли, что в своей республике живут. Едят они хорошо, одеваются хорошо. Я особо плохого там и не видела. Конечно, у вас свой театр, можно принарядиться и туда пойти. У нас-то здесь своего театра нет... Все ж мана седкл тенд (наши думы – там).[606]

В Калмыкии все было здорово. Мы ловили раков сетью. На Каспии мне подарили осетра, я ел черную икру столовой ложкой. Для меня зарезали барана, и разделывал тушу подросток маленьким ножиком: за 10–15 минут баран был разделан. Это примитивно и интересно, у нас ведь одни машины.[607]

       Как вы думаете, что мешает правильному взаимопониманию между диаспорой и метрополией? – спрашивала я у многих американцев калмыцкого происхождения.

Калмыки США не могут понять до конца российских калмыков. Они не ходили в российские школы, их никогда не заставляли учить историю КПСС, они не знают, что значит жить в тоталитарном обществе.[608]

Получалось, что кроме идеологических разногласий возникло непонимание в экономической сфере. Это было вызвано традицией калмыцкого көра, этакой похвальбы и саморекламы, которая характерна в определенных ситуациях почти для всех калмыков независимо от места проживания. Но когда такого рода похвальба о своей жизни исходила от калмыков США, их слова принимались за чистую монету. Поэтому многие российские родственники полагали, что их заокеанская родня – очень богатые люди, которым ничего не стоит делать дорогие подарки.

Перед нами приехали одни родственники сюда и сразу заявили: нам нужен видеомагнитофон и натуральная шуба. Хозяева – люди небогатые. У тети у самой нет натуральной шубы, но они купили для своей гостьи. Поэтому когда приехали родители, у них уже настороженно спросили: а вам что надо? Нам ничего не надо, – ответил отец. –Это почему? – А у нас всё есть – был ответ. А почему это у вас всё есть, а у них [предыдущих гостей] ничего нет? – А нам просто меньше нужно.[609]

В России думают, что если калмык – американец, значит он миллионер. Я практически не вижу разницы между калмыками России и США. Естественно, среда влияет и американское мышление совсем другое. Они, конечно, стали думать по-другому, нацелены на другое – на работу больше.[610]

Но есть люди, которые понимают, что их родня все же не миллионеры, и это значит, что приглашений и подарков на всех не хватит (у калмыков пределов родства не существует и каждый имеет столько родственников, сколько хочет); поэтому некоторые стремятся монополизировать американского родственника, умалчивая о своем близком родиче в Калмыкии. Ради священных, как это представляется американцам, уз родства с иностранцами многие готовы пренебречь узами родства с ближайшей, но бедной местной родней.

       « Когда люди живут в нужде, они мельчают духовно». Это сказано к тому, что многие калмыки не передают подарков и денег своим родным и знакомым, не делятся, скрывают местных родственников от американских, а американских – от местных. Еще в 1993 г. мне жаловалась знакомая американка: когда к ней приехал племянник из Элисты, она с ним передала подарки для своих двоюродных сестер. Через полгода, приехав в Элисту сама, она встретила своих сестер, которые были немного обижены тем, что она не уважила их, не передала ничего через племянника. Как же так, – спросила она этого человека, – почему ты не отдал своим теткам платья, которые я передавала для них? – Они не ходят на презентации, зачем этим бабкам такие нарядные платья, они пригодятся моей жене – ответил племянник.

В Калмыкии я нашла своих родственников по материнской линии. Мне хотелось им что-нибудь подарить, но все подарки были уже розданы, и я решила дать им деньги. Мой племянник мне на это возразил: зачем им давать деньги, ведь ни у меня ни у моей жены еще нет дубленок.[611]

«Иногда, когда люди из Калмыкии не довозят деньги, подарки, про них здесь думают:тамошние калмыки никуда не годятся». Между тем бывало, что подводили калмыки из-за океана: не довозили икру, брали деньги, чтобы вложить их в дело, и не вкладывали. Но такого рода случаи не становились предметом широкого обсуждения, поскольку все же были редкими.

       Российские и американские калмыки по-разному относятся, в частности, к одежде. В США граница между повседневностью/работой и праздником/отдыхом гораздо четче, поэтому повседневная одежда там всегда отличается от нарядной. При этом «одежда на выход» должна подчеркивать статус, а одежда «на каждый день» – быть простой и удобной.

Мы пригласили одну вашу актрису на ланч в ресторан. Она приехала в вечернем платье, а я была в обычных шортах. У меня спросил метрдотель: а кто это? Я ответила, что известная российская артистка. О! – воскликнул он и стал просить у нее автограф...

Здесь одежда проще, демократичнее, удобнее. Когда надо приодеться, тогда наряжаются О.К. У нас же в республике надо, не надо одеваются как на парад. Я помню, могла понравившуюся тряпку купить за любые деньги. Сейчас я экономнее и целесообразнее в одежде.[612]

Мне кажется, калмыки в России отличаются от американских. У них, наверно, и человеческий характер совсем другой. Наверно, трудности, которые они перенесли, повлияли. Здесь поведение другое, понятия другие. Та же одежда. Например, мой отец пока сюда не приехал, шорты не надевал – дома только себе позволял, брюки отрежет и ходит. А сюда приехал, надевал шорты, без комплексов ходил, видел, что все вокруг шорты носят. И мама моя шорты надела, но уже перед отъездом, и теперь на огороде в шортах ходит. Здесь они себя свободно чувствуют, а в Элисте себе не позволят такого, не могут быть раскованными.[613]

Легко заметить, как гордятся калмыки Америки, что где-то в России существует Республика Калмыкия. В большинстве калмыцких домов я видела плакаты и календари с портретом президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова, картой Калмыкии.

На карте в журнале “Таймс” раньше никогда не указывалась Элиста, а теперь есть. Мы гордимся Калмыкией, Элистой. Это для нас много значит. Пусть мы ассимилируемся в США, но Калмыкия останется. Это к тому же фактор сохранения наших традиций здесь. Мы молимся богу, чтобы Калмыкия сохранилась.[614]

Кстати, такое же множественное видение единственной для многих родины мы встречаем у представителей так называемых классических диаспор. Например, известно, что Уильям Сароян завещал похоронить его прах в трех местах – в Западной Армении, исторической родине, США и советской Армении, символической родине.

Почему-то нас тянет Россия как родина. Потому что родители там родились и в русскую гимназию мы ходили. Наша вторая родина здесь. Мы живем здесь долго, дети, внуки здесь родились. Иногда мы шутим: поехали в Россию. Но дети-то останутся. Дети знают, что мы навсегда связаны с Россией.[615]

Вначале я не хотел в Элисту ехать, а начал читать “Джангр” по-калмыцки, у меня аж кровь закипает, говорю жене: ”Наверно, поедем в Калмыкию”.[616]

Мы были рады приехать на родину родителей. Мы же за границей как капля в море, нас всегда мало. А тут куда ни обернешься, везде калмыки. Мы хотели со всеми здоровкаться, а нам сказали: мы не всех знаем, не надо со всеми здороваться.[617]

В эмигрантских домах, как правило, выставлены символы калмыцкой культуры или государства. В библиотеке Н.Адьянова я насчитала 13 изданий “Джангара”, среди которых было только три различных варианта. Во многих домах висит карта республики, а я не могла вспомнить, видела ли карту республики у кого-либо в Калмыкии. Флаг Республики Калмыкия вместе с флагом США развевается на фасаде дома Бадушевых, он украшает интерьер клуба “Ниицəн” и зал для собраний при хуруле в Филадельфии, где висит также флаг калмыцкого казачества. Никакой официальной республиканской символики в элистинских квартирах я не встречала.

В домашних видеотеках встречаются фильмы “Урга”, “Хан великой степи Чингис хан”, “Маленький Будда”, собран домашний видеоархив: свадьбы американской родни и российской, выпускные вечера детей, поездки в Калмыкию с соответствующими рубриками – родственники дедушки, родственники бабушки, в гостях у родственников в Элисте.

                   Многие калмыки на родине не любят американских калмыков, так как считают, что именно из-за них их сослали в Сибирь. Но они не знают, как страдали эти люди, потеряв свои семьи, и как они хотели вернуться.[618]

                          Когда Гитлер напал на Россию, родители думали, что мы скоро вернемся на родину. Только в Америке они перестали так говорить – уже поняли, что они старые, а родина далеко. Они привили нам любовь к России, которую мы никогда не видели. И русская музыка, и литература нам по душе. Конечно, вам пришлось трудно, но и нам нелегко было: то одна война, то другая. Все время без дома, без родины.[619]

                           Калмыки Америки порой себя считают настоящими калмыками, а калмыков в России – обрусевшими. Трудно оспаривать этот тезис применительно к языку, позиции русского языка в республике, бесспорно, прочнее, чем у калмыцкого. Во всех других отношениях калмыки в России просто приняли стандарты советской городской культуры.

У одного из моих американских приятелей пароль электронной почты – “Россия”. Известно, что для электронного пароля обычно берутся значимые имена или слова, которые не забудешь. В другом случае молодой человек был приглашен на интервью для трудоустройства, в начале беседы его попросили рассказать о себе, но кратко. Первое, что счел нужным этот человек сказать, это что «калмыки пришли в Россию четыреста лет назад».

       Разница между советскими/постсоветскими и американскими стандартами нередко приводит к недоразумениям. Одна актриса, которую от души там принимали, вернувшись в Россию, сказала в интервью, что, дескать, и ковров-то на стенах у них нет... В другом случае в печати прозвучали упреки людей, гостивших у калмыков США, что те, дескать, малокультурные люди и интересы у них принижены: только и думают о магазинах и распродажах. Эти слова, подлинные или искаженные печатью, обижают калмыков диаспоры, которые принимали артистов с искренней радостью.

       Многие калмыки США, особенно эмигранты второго исхода, близко к сердцу принимают заботы своих родственников в республике. Они передают деньги для безработных роственников, приглашают в гости и приветствуют переезд родичей в Америку на постоянное место жительства. Для них, покинувших Калмыкию в сознательном возрасте, и для эмигрантов третьей волны вопрос о родине имеет, как правило, четкий, однозначный ответ – Россия или даже Арася, Калмыцкая область. Они ассоциируют себя с калмыками России, называя себя объединенным «мы». В разговорах со многими собеседниками, особенно выходцами из СССР, чувствовалось, что они вольно или невольно постоянно сравнивают американское и советское общество.

Моя родина – Калмыкия, и останется навсегда. Там было мое детство, мое становление как личности, и мои родные там живут. Но когда про меня говорят “russian girl”, я всегда поправляю: я из России, но не русская.[620]

Для старых эмигрантов, родившихся в Европе, вопрос о родине сложнее.

Что такое родина? Сложный вопрос. У меня много родин. Сейчас основная – США. В детстве мы много слышали о России, но идеологическая окраска отдаляла чувство родины.[621]

Я родилась во Франции, живу в США... – трудно сказать мне, где моя родина.[622] 

Моя родина – Монголия. Потому что это история, это корень. Я в Элисту приехал в 1990, сыну невесту нашел и поехал в Семиречье посмотреть на исторические места.[623]

Мифология – составная часть жизни любой диаспоры. Кроме упомянутого мифа о золотом веке, получил распространение миф о потерянном рае: как хорошо было калмыкам до революции 1917 г. и как стало плохо потом. Приглушенный мотив сожаления об утраченном рае встречается у эмигрантов и первой и второй волны. Его смысл не в том, что, дескать, мы родину потеряли, сожаление звучит иначе: что родину после нас испортили. Дескать, мы, когда там жили, старались ее защитить, но государственная машина была сильнее, а депортация подкосила народ навсегда. Этот миф встречается даже у представителей третьей волны эмиграции – экономической, которые, на мой взгляд,  преувеличивают трудности, с которыми им пришлось столкнуться в СССР. Русский бытовой шовинизм, криминальная атмосфера в Москве, невозможность делать в республике независимый от политических структур бизнес – болезненное восприятие всего этого делает оправданным для каждого эмигранта такой серьезный шаг как смена страны проживания не на время, а навсегда.

Би тенд һарсн, тенд өсссн, тенд бəəсн (там я родился, там вырос, там жил). Ода...энд ирəд, американск cityzenship авад, юридически мы американцы (теперь… сюда прибыв, американское гражданство получил). А так все равно – мана седкл-ухань (наши мысли и желания) – только там. Подданство мы получили не потому что хотели, а чтобы устроиться на работу. В то время шла война с Кореей и было много военных заказов, на которых должны были работать подданные. Юридически мы, конечно, американцы, а душа наша – там, хальмг һазрт (на калмыцкой земле).[624]

Полной американкой я себя считать не буду, потому что люблю Россию, а когда я поехала в Россию, я почувствовала, что я совсем другая, что я не смогу уже там жить, что я уже многого не понимаю в российской жизни и не успеваю следить за всеми переменами в России. Так что сейчас я где-то посередине.[625]

В эпоху глобализации, когда свободное передвижение по миру стало возможным не только для калмыков США, но и для калмыков России, понятие родины утратило свой традиционный объем, в котором сосредоточивалось все – географическое место внутри этнического ареала, где человек родился, где постоянно проживают его близкие родственники, куда он возвращается из всех поездок и где в идеале должен покоиться его прах. В наши дни во многих случаях «чаще всего «родина» - это рациональный (инструментальный) выбор, а не исторически детерминированное предписание».[626] Динамичное время на рубеже веков развело разные значения родины. Теперь уже можно говорить о родине исторической, родине символической, родине мифологической.

Историческая родина осталась у многих в Европе, это Болгария, Югославия, Франция, Германия или Россия. Родина символическая – там, где существует единственное у калмыков государственное образование – Республика Калмыкия в составе Российской Федерации. Родина мифологическая – Джунгария, сейчас она лежит в границах Синьцзянского автономного округа КНР. Родина виртуальная – Интернет, веб-сайт www.kalmykamericansociety.org. Безнадежная для эмиграции первой волны ностальгия перестала быть таковой. Открытость границ России позволяет вернуться в Калмыкию или периодически посещать ее. Однако ощутить себя своим этнически стало возможно и в Интернете, это быстрый, экономичный способ общения, без обременительных обязательств, что делает посещение виртуальной родины привлекательнее и доступнее по сравнению с  исторической, символической или мифологической родиной. Для молодежи это место встреч и общения, известия о будущих праздниках и о случившемся горе. Функция поддержания этнической идентичности, которую раньше выполняла калмыцкая пресса, во многом перешла к Интернет-ресурсам.

На мой взгляд, было бы неверно определять мигрантскую группу калмыков в США как находящуюся в положении “меж двух культур”, предполагая, что она культурно дрейфует от материнского общества к полному вхождению в доминирующее общество. Во всяком случае этническая группа, представляющая собой этническое меньшинство в государстве исхода, все