Иситойя, или Серые Леггины, 1872 год. Персонаж этого повествования.

 Во время этого перемещения каждое утро на рассвете команчи просыпались от голоса Большого Лука, когда тот ехал вдоль спящего, вытянувшегося на земле вереницей военного отряда. Этот лидер ехал вперед и выкрикивал низким, но вполне понятным тоном: «Команчи, молодежь, вставайте, вставайте и наносите свою раскраску», - так Аттокни перевел с языка кайова раннюю побудку Большого Лука. Команчи, которые составляли гораздо меньшую часть военного отряда, покинули кайова. Причина, по которой Аттокни, Иситойя, Чиверс, Павунард и еще двое или трое других команчей расстались с военным отрядом Большого Лука и Кучи Медведей, крылась в том, что они оказались не в милости у охраны военного отряда. Когда охотничьи угодья ютов были уже близко, кайова выставили дозорных, чтобы держать военный отряд в компактной группе. Эти дозорные следили за тем, чтобы никто из военного отряда союзников не уклонялся в сторону от основного пути следования. Однажды Аттокни, сидевший на очень подвижном и быстром боевом коне, отклонился немного в сторону от перемещающегося военного отряда и очутился на берегу водного потока. Чуть впереди  себя он увидел еще одного команча, который тоже отъехал немного в сторону от основной группы. Стук копыт бегущей лошади заставил Аттокни оглянуться назад, и он увидел кайова, вернее, бывшего их пленника, подъезжающего к нему. Пылкий боевой конь пришел в возбуждение и начал бегать по кругу, быстро обернув свой веревочный поводок (которым привязывают лошадь) вокруг тела Аттокни, безнадежно опутав его на случай, если бы ему пришлось противостоять дозорному кайова, ибо этот всадник находился в очень воинственном настроении, размахивал своим оружием и приказным тоном сказал Аттокни, что он должен вернуться к основной группе воинов. Пока Аттокни распутывался, бывший пленник развернулся и поскакал галопом к другому команчу, который находился впереди. Когда бывший пленник начал к нему приближаться, этот другой команч, видевший, что случилось с Аттокни, спрыгнул со своей лошади, закрепил тетиву на луке, вытащил несколько стрел и повернулся лицом к не по годам развитому бывшему пленнику, который тут же остановил свою лошадь на безопасном расстоянии и больше не делал никаких лишних движений в сторону подготовившегося к бою  команча. Через несколько мгновений бывший пленник повернулся обратно и снова поехал в сторону Аттокни, которого он оставил запутавшимся в веревке посередине потока. Аттокни уже успел выпутаться и вылезти на берег, когда тот подъезжал к нему, размахивая своим оружием. Но теперь Аттокни встретил его во всеоружии, и когда бывший пленник приблизился к нему, он предупредил его, чтобы тот более не приближался. Дозорный остановился на некотором расстоянии и наблюдал, пока Аттокни не заговорил снова, а затем отъехал еще на некоторое расстояние, остановился и стал смотреть как Аттокни и другой команч уезжают от него. Это произошло незадолго до того, как Аттокни и его друзья отделились от военного отряда союзников. Не все команчи уехали. Среди тех из них, кто остался с кайова, были Исаросавит и его жена Санапия, Памуцаат, а также Исамуву, племянник Аттокни. Остальные команчи, включая Аттокни, отправились на юго-запад Техаса за поиски лошадей и другой добычи.

Примечание (Томас Кавана).

 Далее нет нескольких страниц. Повествование возобновляется описанием столкновения ютов с военным отрядом кайова и оставшихся с ними команчей.

Юты выстроились в длинную боевую линию и стали ждать. Их вождь и пленная команчская женщина находились в центре этой линии и на некотором расстоянии впереди. Когда военный отряд союзников подъехал достаточно близко к ютам, Наратхуки, которая махала руками, узнала и назвала по имени Эситурепу. Она назвала его по имени и сказала, что с ней находится вождь ютов, который хочет мира. Позже Наратхуки описала волнующую встречу лидера ютов и Эситурепы, лидера команчей в военном отряде союзников. Наратхуки представляла собой жалкое зрелище: ее платье было порвано и превратилось в лохмотья. Вид приближающегося военного лидера команчей был захватывающим зрелищем, и навсегда остался у нее в памяти. Когда Эситурепу услышал, как она зовет его по имени, он взглянул на нее, размахивающую куском цветной материи, и натянул поводья, замедляя бег своего военного коня, находившегося в возбуждении от предстоящего боя. Конь остановился, но продолжал подпрыгивать на месте, когда Наратхуки снова позвала Эситурепу по имени. По бокам от лидера находились еще два искусных конных воина. С одной стороны был бывший пленник Савувуке – индеец из племени яки, который был захвачен команчами в Мексике. Позже Савувуке стал известен под именем Длинный Рог Вапити, укороченное до Длинного Рога. Конным воином, находившимся на другой стороне, был команч-ямпарика по имени Кавайо, что, возможно, является искажением испанского слова, обозначающего лошадь. Наратхуки часто вспоминала светлокожее, красивое лицо воина яки, с трудом сдерживающего своего взбудораженного коня, пока лидеры противников пытаются договориться.

Когда Эситурепу понял сказанное ему и отъехал немного от переговорной группы, чтобы обдумать предложение, раздались выстрелы – это нервные воины обменялись приветствиями. Теперь о дальнейших переговорах не могло быть и речи. Вожди  ютов и команчей галопом разъехались в разные стороны, а Наратхуки воспользовалась представившимся ей шансом, хлестнула свою лошадь и поскакала вслед за команчами, убегающими от ютов. Кавайо выстрелил из пистолета в скачущего  вождя ютов и попал в спину его коня, в результате чего его задние ноги на мгновение подогнулись. К этому моменту битва уже кипела - использовались ружья, луки со стрелами, а также копья, в соответствии с привычками каждого участника. Две противоборствующие стороны разделяла узкая полоска земли – смертельная ничейная земля. И вот, когда кто-нибудь по какой-то причине оказывался там спешенным, он немедленно становился потенциальной жертвой вражеских всадников, что приводило к прямому столкновению сторон, когда одни пытались его спасти, а другие безжалостно уничтожить.

Однако не все юты сражались верхом, в отличие от их противников. В те моменты, когда конные юты вынуждены были отступать к своей деревне, на передний план выбегали вооруженные ружьями пешие юты. Это пешие стрелки останавливали и поворачивали вспять наступление кайова и команчей, когда верховые юты спасались от них бегством. Время от  времени юты отступали до самой их деревни и даже дальше. В одном из таких случаев, когда преимущество в битве начало переходить на сторону ютов, Тишкодди увидел лошадь без всадника в дымном пространстве, отделяющем сражающихся врагов, и заметил под лошадью воина, раненого ютами и оставленного его отступающими товарищами. Тишкодди сразу узнал в этом воине кайова, которого он видел много раз, хотя не знал его имени. В этот момент он также увидел, что уздечка лошади обмотана вокруг запястья этого воина, и поэтому возбужденная лошадь, бегавшая вокруг раненого воина, не давала ему подняться на ноги. Он боролся изо всех сил, и когда ему уже почти удавалось подняться, кружащая лошадь вновь вынуждала его падать на землю. 

Вид воина, борющегося со своей лошадью, подтолкнул ютов к тому, чтобы добить его, а кайова и их союзники тоже устремились вперед, чтобы спасти своего раненого товарища. Союзники, отступавшие в тот момент, когда их товарищ был сброшен со своей лошади, теперь оказались в невыгодном положении, так как наступающие юты первыми увидели и осознали тяжелую ситуацию, в которую попал отчаянно цеплявшийся за жизнь воин кайова. Несмотря на отчаянную скачку, вскоре стало ясно, что юты первыми окажутся около раненого кайова. Юты победили в этой скачке союзников, буквально втоптав в землю раненого кайова конскими копытами. Мало того, они встретили и обратили вспять атаку союзников.

В следующее их временное отступление юты внезапно остановились на полосе ничейной земли, разделявшей сражающиеся стороны, и развернулись в сторону противника, но кайова на белом коне не испугался и бросился прямо на их линию. Когда он вплотную приблизился к врагам, то поднял блестящую кавалерийскую саблю и с размаха рубанул ей по одному из ютов, который ожидал этого, и подставил под удар стрелы над головой. Стрелы вылетели из его руки, но больше, видимо, сабельный удар не нанес ему никакого вреда. Когда этот кайова, который был сыном Сатанка, отъехал, вытянув свою саблю к солнцу, Тишкодди, вооруженный копьем, атаковал воина юта, собиравшего стрелы. В тот же момент другой воин отряда союзников бросился на этого юта, и его лошадь столкнулась с лошадью Тишкодди, в результате чего оба наездника оказались на земле, прямо у ног врага, собиравшего стрелы. Тишкодди быстро откатился в сторону и вскочил как раз вовремя, чтобы отклонить стрелу, которую ют нацелил в него. Тишкодди не мог сказать, убил ли он этого юта, или тот сбежал, так как всё произошедшее заняло считанные мгновения. Затем он увидел свою лошадь, которая бегала по полосе ничейной земли в стороне от него. Пеший ямпарика побежал к отряду союзников. Он не знал, с кем из своих боевых товарищей он столкнулся, и, тем более, не знал, что с тем стало, и не знал то, что стало с пешим ютом, которого они оба пытались ударить копьем. Его товарищи быстро осознали, в какое затруднительное положение он попал, и вскоре перед ним внезапно вырос конный воин. Тишкодди увидел, что это был Исамуву. Это предложение помощи, очень почетное само по себе, мгновенно было оценено Тишкодди, который сел позади Исамуву, и вскоре оба они оказались в безопасном месте. Тишкодди увидел, что команчи и кайова бросились в очередную атаку, так как они объезжали вокруг пары всадников, сидящих на одной лошади, и устремлялись вперед в сторону ютов. Эта конная атака, свидетелем которой стал Тишкодди, была, вероятно, последней атакой союзников в этом сражении, так как Тишкодди видел, что кайова уходят, несмотря на то, что команчи в этот момент гнали ютов перед собой.

Резвый конь, на котором Исамуву подобрал Тишкодди, был  очень хорошим скакуном, известным за свою скорость и выносливость. Дядя Аттокни захватил этого коня во время рейда, и очень быстро были выявлены его замечательные способности. Когда племянник, Исамуву, узнал об этом прекрасном  коне, он хотел заполучить его, и сделал это с помощью нехитрого способа, подойдя к нему, накинув на него веревку, взобравшись на него и уехав на нем. Согласно обычаю команчей того времени, племянник сделал только то, чего от  него ожидалось: если молодой команч захотел чего-то, что принадлежало его дяде или отцу, или другим родственникам, которые гордились тем, что они и только они являются кормильцами своих отпрысков, он брал это.

Исамуву отвез Тишкодди к группе, не участвовавшей в сражении. Там были женщины, подростки, старики, а также несколько воинов, которые, как и Тишкодди, лишились своих лошадей. Именно здесь Винчоп подобрал Тишкодди, когда союзники начали отступление, которое позже превратилось в повальное бегство.

 На этой стадии страшного состязания возник жрец солнечного танца кайова Куча Медведей, за которым наблюдали команчи. Он шел пешком, твердым шагом ступая вслед за своими испуганными соплеменниками. Неизвестно, как он оказался пешим. Команчи крикнули кайова, хотя те едва ли могли их услышать, что их отец идет пешком впереди ютов. Настал момент, когда юты приблизились к солнечному жрецу, спешились и открыли по нему огонь. Они стреляли в него до тех пор, пока он не опустился на землю на виду у своих соплеменников. Кайова не предприняли ни одной попытки для того, чтобы спасти своего жреца, но завопили от горя, когда он был безжалостно расстрелян. Мексиканский пленник Кучи Медведей, узнав о смерти своего хозяина, побежал обратно, к его телу. Юты отступили, и пленник остановился и наклонился к Кучи Медведей, что-то взял с его тела и побежал в сторону ютов, а те начали в него стрелять. Они выстрелили в него почти в упор и сила удара была таковой, что он резко    опрокинулся на спину, и его ноги взлетели высоко в воздух. Этот поступок безымянного и презираемого  мексиканца поддерживает мнение команчей относительно того, что мексиканские пленники всегда были более преданными своим хозяевам, чем соплеменники и даже родственники. Сын Кучи Медведей, тоже Куча Медведей, позже заявил, что он видел, как юты убивают его отца. Он оправдал свое трусливое поведение тем, что был еще слишком молод во время этой битвы.

Вскоре после этого эпизода, сын Сатанка, у которого была сабля, вместе со своим знаменитым отцом, галопом покинули поле боя, отказавшись продолжать возвратно-поступательное течение битвы. Сын на своем белом военном коне ехал вслед за отцом, сидящим на муле и нахлестывающим со всех сил своего более медленного скакуна. Во время этого  преждевременного выхода из боя сын ехал за отцом и его медленным скакуном, чтобы сохранить жизнь старому воину, так как, и в этом почти можно не сомневаться, Сатанка ждала бы участь жреца солнечного танца Кучи Медведей и  других несчастных, оставленных на несуществующую милость победно раскрасневшихся горных кузенов команчей, ютов.

Почти сразу вслед за бегством отца и сына, команчи увидели, что остальные кайова тоже уходят. Равнинные воины теперь отступали на большом пространстве. Команчи видели спасающихся бегством кайова, некоторые из которых сидели по двое на одной лошади, а юты преследовали их почти по пятам, мгновенно убивая любого, чей конь обессилел, или любого, чей конь своим копытом нашел предательскую норку луговой собачки. Те несчастные, которые ехали по двое на уже почти выбившихся из сил лошадях, лишались всех шансов на выживание, когда их лошади останавливались или падали. Юты подъезжали к ним вплотную, спешивались, опускались на колено, чтобы точно прицелиться, и расстреливали их в упор. Затем юты вновь вскакивали в седла и ехали за следующей жертвой.

Тишкодди спасался пешком, пока его не подобрал Винчоп. Сидя вдвоем на одной лошади, которая еще была в хорошем состоянии и могла бежать быстро, они спустились вниз по склону одного холма и сразу начали подниматься вверх по склону другого холма, когда догнали команча. Это был Кевуцама, или, как его иногда называли, Вечно Голодный, чья лошадь обессилела и встала. Этот команч, став свидетелем того, какая судьба постигла тех людей, чьи лошади остановились, теперь еле-еле взбирался на холм, тихо постанывая от страха. Его обессилевшая лошадь стояла на месте недалеко от него. Тишкодди спрыгнул из-за спины Винчопа и, подбежав к Кевуцаме, сказал ему, чтобы он готовился к их последней решительной схватке. Ошалевший от страха Кевуцама никак не отреагировал на этот призыв, и тогда Винчоп тоже спешился, решив остаться с ними. Затем Ахвако, тоже имевший хорошую лошадь, подъехал к ним и спешился, чтобы присоединиться к группе. По какой-то причине Ахвако подошел к лошади Кевуцамы и взобрался на нее, и тут выяснилось, что она способна бегать и скакать галопом – удивительно, но она оказалась в хорошем состоянии.

Свояк Кевуцамы, который был еще очень молод для воина, прискакал обратно из относительно безопасного места и присоединился к их группе, теперь полностью готовой к последней отчаянной битве. Когда этот молодой свояк подъехал галопом, он спешился со своей довольно свежей лошади и отпустил ее. Кевуцама, который непреднамеренно оказался напрямую причастен к созданию этой группы храбрецов, подбежал к теперь свободной лошади своего молодого родственника, схватил ее, быстро вскочил в седло и поскакал прочь, отказавшись участвовать в задумке маленькой героической группы на пользу своего многообещающего будущего.

Еще два команча стояли неподалеку от вершины холма, чуть в стороне от группы Тишкодди. Они пели военную песню Туви, потому  что один из них, Сомиекавит, был одним из лидеров этого военного общества. Он и его двоюродный брат Юниват тоже решили, что они достаточно набегались и теперь ждали приближающихся ютов. Тишкодди увидел, как они подняли свои пистолеты, хладнокровно прицелились, держа их обеими своими руками. Почти одновременно раздались два выстрела, и хвост лошади вождя ютов взметнулся вверх, когда пистолетная пуля нашла ее мозг. Лошадь упала замертво, придавив ногу вождя ютов. Волнение мешало команчам броситься вперед к беспомощно барахтающемуся юту, пока он почти он не освободился от навалившейся на него туши. Один команч, чья длинная набедренная повязка развевалась позади него, подбежал к юту, но тот уже поднялся, снял уздечку со своего мертвого скакуна и побежал, уменьшая шансы команчей. Тогда команч сделал последний выстрел и повернул назад, но сделал это слишком быстро, не увидев, что его выстрел оказался точным и чуть не свалил на землю вождя ютов. Он ранил Чарли Оленью Кожу в ногу, возле лодыжки. Это чудесное спасение вождя ютов, и то обстоятельство, что день уже клонился к вечеру, положили конец боевым действиям этого дня. Уставшие от битвы враги разъехались в разные стороны. Юты возвратились в свой лагерь, а потом удалились в горы. Кайова и команчи возвратились в резервацию форт Силл и к их проблемам с пайками.

Куча Медведей нес в бою  священный идол солнечного танца кайова. Говорят, что это была небольшая каменная фигура в виде человека с прищурившимися глазами. Юты нашли этого идола на теле убитого ими жреца солнечного танца кайова и ошибочно подумали, что они убили знахаря команчей. Женщины ютов, узнав об этом, сразу покинули свои укрытия, и пошли туда, где лежало тело Кучи Медведей. Они ударяли по нему и плясали вокруг него, распевая песни.

Они язвили над телом, ударяя его кольями: «Что с тобой, команчский знахарь, почему ты не встаешь?». Во время проведения их сегодняшней церемонии танца солнца, юты поют в большом Доме Танца Солнца возле центрального столба и поднимают идола вверх - это та самая песня, которую ютские женщины пели, когда они плясали на поле боя вокруг тела Кучи Медведей, думая, что он является команчским знахарем. Юты сказали, что этот идол был подвешен на большом ошейнике, похожем на собачий, который был богато украшен перьями разных птиц. Куча Медведей носил его, перекинув через свое плечо. Юты подняли идола и кинули его в одну из многочисленных нор луговых собак, покрывавших поле боя.

Много лет спустя Куча Медведей младший, или второй, сын злосчастного лидера танца солнца, взяв с собой в качестве переводчика преподобного Андреса Мартинеса, бывшего мексиканского пленника, знавшего язык команчей, отправился к ютам, чтобы попытаться выкупить священного идола его племени. Эти два искателя идола солнечного танца задавали свои вопросы на языке команчей, так как не могло идти и речи о том, чтобы делать это на языке кайова, и ожидали понимания от ютов. Это убедило ютов больше, чем когда-либо раньше, что они убили команча.

Нарахтуки вернулась в резервацию форт Силл с команчами и приняла христианство. Говорят, она очень искренне исполняла песнопения в Церкви Команчей. У нее есть потомки, живущие как среди команчей, так и среди ютов.  

ГЛАВА 15.

 БИТВА ПРИ УОШИТЕ (26 ноября  1868 года).

Несмотря на то, что некоторые команчи знали, что там действительно произошло, они предпочитали не ворошить прошлое. Но с другой стороны, это может  привести к неправильному пониманию величавой истории команчей и их деяний, да, даже, к присвоению всего этого другими или, самое меньшее, игнорированию, а это, в свою очередь, может вызвать ошибочное впечатление, что команчи ничего не знают о  битве на Уошите и ее трагических последствиях для Черного Котла. Поэтому нам, кому посчастливилось получить правдивые,   без прикрас описания происшедшего на Тухувихунуби (под этим названием река Уошита   всегда была известна команчам), теперь, хоть и с опозданием, предстоит рассказать на бумаге о той роли, которую сыграли в этом ямпарика-команчи вождя Десять Медведей, вынужденно  зимовавшие в то время  далеко на юге, неся издержки из-за повестки дня договора Медисин-Лодж.

Часть людей Десяти Медведей расположилась вдоль реки. Среди других в лагере находился Аттокни, кто был женат на внучке Десяти Медведей. Также в лагере были Пахтуавоникуо, Наступает в Прыжке, Исаросавит и Таванау. Аттокни проснулся рано и понял, что селение находится в волнении. Снаружи была минусовая температура. Вскоре стало известно, что с запада приближаются вражеские солдаты. Аттокни вместе с другими конными воинами ямпарика спешно приготовились и поехали на запад вдоль реки. Дурное предчувствие, ощущаемое физически, пробудило Пахтуавоникуо и вызвало в его голове мысленный образ конного воина, скачущего на его коне   в пределах убойной дистанции винтовочных выстрелов со стороны солдат, которые, нервно перезаряжая, вели интенсивный огонь по всаднику. Пахтуавоникуо понял, что его видение обращено к нему саму: «Ты видишь этого всадника? Это  ты сам. Встань, приготовься, иди и вступи в бой». Он быстро окунулся, разрисовался и последовал указанию со стороны сверхъестественных сил. Когда он прибыл на место действия, Таванау уже находился там, бросаясь на одетых в синее солдат и вызывая смертоносный  ружейный огонь, отдающийся со всех сторон гулким эхом. Команчские женщины, которые проснулись достаточно рано для того, чтобы засвидетельствовать эту часть действа, с энтузиазмом приветствовали дерзкого Таванау. Аттокни, кто тоже стал свидетелем конного представления Пахтуавониу и Таванау, также расслышал, как одна из присутствующих женщин команчей, мать Таванау, со знанием дела поучает его. Эта «мать», на самом деле была пленной женщиной, которую Таванау  принял как мать. Он   хорошо заботился о ней, как наиболее послушный, родной и любящий сын. Быстро двигая и выводя трели своим языком, мать ликующе выкрикнула, что   ее сын снова выказал свою «подлость» по отношению к врагу: «смелость» и «подлость», - иногда эти слова у команчей играли роль синонимов. Кроме этого, Аттокни рассказал, как Исаросавит позже взял на себя ответственность и   начал распоряжаться тем, что до сих пор называется беспорядочным ружейным огнем, в одетых в синее солдат, которые теперь сами оказались осаженными. Кавалеристы находились ниже команчей, и те стреляли в них сверху вниз.

Исаросавит скомандовал, чтобы все зарядили оружие, приготовив его к стрельбе, а затем все вместе подползли на край травянистого холма, откуда открывался вид на безысходную позицию солдат. По сигналу индейцы дали залп в кавалеристов, а затем все дружно отползли назад. Через мгновение после этого ответный залп осыпал градом пуль травянистый край возвышавшегося над солдатами холма. Раз за разом команчи обменивались дружными залпами с находящимися внизу солдатами.

 Когда у Исаросавита иссякло терпение от такого способа ведения войны, он собрал конных воинов вне поля зрения взятых в кольцо солдат. В то время как большая часть команчских воинов галопом поскакала, чтобы присоединиться к атаке, один воин из другого племени ездил галопом в поле зрения солдат и не обращал внимания на сформировавшуюся группу атаки. Он поскакал первым в сторону солдат, тем самым, вынудив Исаросавита начать атаку раньше времени. Тем не менее, эта поспешная конная атака удалась на славу. Воин другого племени атаковал, практически, в одиночку. По словам команчей, он был единственной потерей в этом внезапном столкновении. Его лошадь проскакала прямо через ружейный огонь и кавалерийские позиции, но всадник свалился со своего скакуна, чтобы соединиться в смертельном объятии с его одетым в синее врагом: обычная практика конных сражений на равнинах. 

Основные атакующие силы во главе с Исаросавитом (Аттокни, рассказавший эту историю, тоже участвовал в атаке), прогрохотали вниз по травянистому холму, барабаня конскими копытами над обреченными солдатами армии США. Ветер, должно быть, был довольно тихим. Команчи атаковали сверху, часто стреляя в лежащих ничком кавалеристов, и когда внизу они остановились, то на огневой позиции солдат ничего не просматривалось, кроме стелющегося по земле порохового дыма. Затем, когда дым стал подниматься, как занавес, открылись дергающиеся в судорогах тела умирающих кавалеристов, по словам информанта, «похожие на множество рыб, выброшенных из воды». Здесь же, среди врагов, лежал мертвый воин другого племени, который ускорил атаку. Команчи ошибочно подумали, что это шайен, но он был арапахо. До сбора этого исторического материала после Второй мировой войны команчи не знали, что храбро сражавшиеся кавалеристы, на которых они съехали сверху на Уошите,   были командой майора Джоэла Эллиота, состоящей из самого командира и его девятнадцати одетых в синее солдат, которые были брошены генералом Джорджем Кастером после внезапной и скоротечной атаки мирного селения   шайеннов Черного Котла.

 ГЛАВА 16.

БИТВА ПРИ МАКЛЕЛЛАН-КРИК (24 сентября 1872 года).