Кандидата филологических наук

 

Научный руководитель

Доктор  филологических наук, доцент

Н. Г. Коптелова

 

 

Кострома

2012

 

СОДЕРЖАНИЕ

Введение....................................................3

Глава 1. К вопросу о факторах генезиса литературного творчества. Теоретический аспект

1.1. Понятие генезиса в современном литературоведении. Влияние биографии на творчество писателя...................................25

1.2. Традиция как элемент контекста, стимулирующего литературное творчество.......................................................33

1.3. Установка на диалогичность как компонент генезиса литературного творчества. Взаимодействие литератур как импульс развития творчества писателя............................................... 41

Глава 2. Биографические истоки лирики Б. Ю. Поплавского

2.1. Особенности отражения и преломления фактов личной жизни в творчестве Б. Ю. Поплавского......................................52

2.2. Воплощение религиозно-нравственных исканий в лирике Б. Ю. Поплавского................................................94

Глава 3. Литературный генезис лирики Б. Ю. Поплавского

3.1 Западные литературные влияния в лирике Б. Ю. Поплавского... 116

3.2 Преемственные связи лирики Б. Ю. Поплавского с русской литературной традицией.......................................... 155

Заключение................................................189

Список использованной литературы......................... 194

ВВЕДЕНИЕ

К концу ХХ – началу ХХI столетия литература русского зарубежья, созданная писателями первой русской эмиграции, прочно вошла в читательский и литературоведческий обиход. В последнее десятилетие её изучение заметно актуализировалось. На общем фоне этого большого и сложного культурного явления выделились отдельные писательские имена, прояснилась структура личностных и творческих взаимоотношений, то, что О. Демидова справедливо назвала «литературным бытом» эмиграции[1], сформировались представления о литературных центрах, изданиях, кружках и тенденциях развития словесного искусства эмиграции «первой волны».

В современном литературоведении появились исследования, посвященные как эмигрантологии в целом, так и особому литературному направлению «парижская нота» (Т. П. Буслакова, В. Крейд, К. В. Ратников, Ф. П. Федоров). Вышли в свет работы, раскрывающие роль журнала «Числа» в литературном процессе первой эмиграции (М. А. Васильева, О. Р. Демидова, С. Р. Федякин), а также осмысляющие специфику литературных дискуссий русского зарубежья 1930-х годов (Т. Л. Воронина, Н. Г. Мельников, А. А. Долинин, С. Р. Федякин). Опубликованы многочисленные статьи, исследующие художественные искания отдельных писателей русского зарубежья (И. Бунина, Б. Зайцева, И. Шмелёва, М. Цветаевой, В. Ходасевича, В. Набокова, Г. Газданова, В. Яновского, Д. Кнута, Н. Берберовой, Б. Поплавского и др.). Наконец, в последние годы вошли в научный оборот серьёзные монографии, в которых творчество представителей разных поколений эмигрантской литературы стало предметом обзора и системного анализа. Это, например, книга Л. Ливака «Как это делалось в Париже. Русская эмигрантская литература и французский модернизм»[2] и книга Ирины Каспэ «Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы»[3].

В исследовательской литературе по данной проблеме одним из самых дискуссионных как в 1920–1930-е гг., так и сегодня оказался вопрос о «незамеченном поколении». Речь идёт о «молодых» русских писателях, родившихся в конце ХIХ – первом десятилетии ХХ столетия, которые, пережив Гражданскую войну и тяжелейший период адаптации за рубежом, к середине 1920-х годов активно вошли в литературу, заставили спорить и говорить о себе. Сами себя они называли по-разному: поколение «обнаженной совести» (Ю. Терапиано); поколение «неудачников» (В. Варшавский); поколение «отчужденных» (З. Шаховская); поколение «из пролёта эпох» (Г. Газданов).

В 1950–60-е годы споры о поэтах такого склада сменились аналитическими обзорами. Образ этого «творческого» поколения окончательно сформировался в очерках и эссе писателей-эмигрантов Н. Оцупа, Ю. Терапиано, Г. Адамовича; в исследованиях В. Варшавского и Г. Струве; в мемуарах И. Одоевцевой, Н. Берберовой, З. Шаховской, Р. Гуля, А. Седых, А. Бахраха, В. Яновского.

К концу ХХ – началу ХХI столетия, в эпоху стремительно нарастающей языковой и культурной интеграции, обострившей проблему личностной самоидентификации, жизненный и творческий опыт писателей-эмигрантов молодого поколения оказался неожиданно созвучен нашей современности, по-новому востребован читателями, художниками, русской литературой в целом. Но, несмотря на обилие работ, посвящённых «незамеченному поколению», задача концептуального освещения опыта литературной эмиграции начала ХХ века остаётся насущной. При этом, как верно утверждает Е. В. Тихомирова, «западное литературоведение проявляет больший интерес к литературе русского зарубежья, чем русская наука»[4].

Действительно, в последние десятилетия наши представления об истории русской литературы ХХ века значительно расширились. Произошло возвращение богатейшего наследия писателей русского зарубежья, волею судьбы вынужденных творить вдали от Родины. К ним принадлежит и Б. Ю. Поплавский. Для каждого, кто неравнодушен к русской поэзии, знакомство с его творчеством станет открытием нового имени, уверенно вставшего в один ряд с именами крупнейших поэтов ХХ века.

Сохранилось множество высказываний современников поэта о его творческой силе. Так, Ю. Мандельштам отмечал «своеобразный и подлинный талант» Поплавского. Он говорил о том, что Поплавский был «самым одаренным и формально и, пожалуй, духовно»[5]. М. Слоним называл его «крупным поэтом»[6], «творцом того, что больше талантливости»[7]. Этот влиятельный критик писал: «<…>у него несомненный подлинный дар, тот поэтический голос, в котором нельзя ошибиться и который звучит подлинным звуковым и мелодическим очарованием даже в самых неудачных его стихах»[8].

Заслуживает внимание и следующее высказывание В. Яновского: «Влияние Поплавского в конце двадцатых и в начале тридцатых на русском Монпарнасе было огромно. Какую бы ересь он ни высказывал порою, в ней всегда просвечивала “творческая” ткань; послушав его, другие тоже начинали на время оригинально мыслить, даже спорили с ним… Когда-нибудь исследователь определит, до чего творчество наших критиков и философов после смерти Поплавского потускнело.<…> В те времена “Черную мадонну” или “Мечтали флаги”… повторяли на все лады не только в Париже, но и “монпарнасах” Праги, Варшавы и Риги»[9].

В. Ходасевич, требовательный и жесткий критик, назвал Поплавского «одним из самых талантливых в эмиграции, пожалуй, даже самым талантливым»[10].

Дарование Поплавского признавал и Г. Иванов. Он писал: «Очарование стихов Поплавского – очень сильное очарование. Это, прежде всего, очарование новизны»[11]. Иванов утверждал: «В этих стихах почти ежесекундно действительное чудо поэтической вспышки, удара, потрясения…»[12].

Показательна и статья М. Цетлина. Она начинается со слов: «Стихи Поплавского нравятся не всем». И далее критик продолжает: «Талантливость поэта не возбуждает сомнений, вероятно, это самое большое поэтическое дарование, появившееся за последние годы»[13].

А Г. Струве замечал, что Поплавский был наиболее значительным поэтом в младшем поколении эмиграции: «Если бы среди парижских писателей и критиков произвести анкету о наиболее значительном поэте младшего эмигрантского поколения, нет сомнения, что большинство голосов было бы подано за Поплавского»[14].

Г. В. Адамович также подчёркивал «необычайную талантливость поэта», говоря о том, что Поплавский был «Божьей милостью стихотворец»[15]. В своих дневниках Адамович вспоминал и о «чрезвычайной начитанности поэта», и о том, что тот был «восхитительным собеседником, ибо обладал даром оратора»[16].

В статье «Поплавский и его современники» И. Зданевич, друг и учитель Поплавского, справедливо подчёркивал: «Они (представители “незамеченного поколения”. – О. С.) оказались вырванными из литературной традиции, одновременно наследуя всей русской литературе, которая, как им казалось, на родине умерла, вынужденные возрождать её в чужой стране, где ею никто не интересовался. Поэзия Поплавского великолепно иллюстрирует эту ситуацию. Отсюда её эклектичность, невозможность отнести поэта ни к одному из литературных течений, и в то же время очевидное родство со многими из них»[17].

Г. Газданов в статье «О Поплавском» точно подметит: «Смерть же Поплавского – это не только то, что он ушел из жизни. Вместе с ним умолкла та последняя волна музыки, которую из всех своих современников слышал только он один. И ещё: смерть Поплавского связана с неразрешимым вопросом последнего человеческого одиночества на земле. Он дорого заплатил за свою поэзию. Были ли люди, которые искренно и тепло любили Поплавского – были ли такие среди его многочисленных друзей и знакомых? Думаю, что нет; и это очень страшно»[18].

Данные высказывания современников поэта доказывают, что Поплавский был по-своему ключевой фигурой в молодом литературном поколении эмиграции. Не случайно его признавали «идеологом русского Монпарнаса», лидером поэтов «парижской ноты» (само это выражение придумано им), самым ошеломительно образованным, оригинальным мыслителем, дерзким религиозным искателем и смелым экспериментатором над собственной личностью. Правда, по-настоящему его заслуги были осознаны после того, как в 32 года трагически оборвалась его жизнь. На это событие откликнулось множество его современников.

Известный критик В. Ф. Ходасевич в некрологе Поплавскому так скажет о нём: «Смерть Поплавского не просто утрата молодого, ещё не осуществившего всех своих возможностей, но, бесспорно, одаренного поэта»[19].

Литературный критик «первой волны» эмиграции Ю. Мандельштам точно отметил в своей статье: «Смерть его – большая утрата для молодой русской литературы. Это бессмысленная гибель в самом расцвете сил и возможностей… Потому так жива память о нём, и так мучительна боль при мысли о его смерти»[20].

Интересно и то, что многие поэты откликнулись на смерть Поплавского стихами. Ю. Мандельштам пишет стихотворение «Холм невысокий, пред которым я…»[21], в котором прямо называет Поплавского своим «другом». В. Дряхлов посвятил поэту стихотворение «Соблазн»[22], а А. Присманова – «Памяти Б. Поплавского», где открывает нам глубины личности так рано ушедшего из жизни поэта:

Любил он снежный падающий цвет,

Ночное завыванье парохода…

Он видел то, чего на свете нет.

Он стал добро: прими его, природа[23].

После его смерти появилось немало заметок мемуарного характера. Например, в книге русской писательницы, автора документально-биографических исследований Н. Берберовой мы находим следующие строки: «Я впервые увидела глаза Поплавского на фотографии в юбилейном сборнике газеты “Последние новости”, изданном в 1930 году: в жизни он никогда не снимал чёрных очков, так что взгляда у него не было. В нём была божественная невнятица, чудесная образность видимого и слышимого, но какая-то необъяснимая жалость всегда вырастала во мне, когда я говорила с ним: человек без взгляда, человек без жеста, человек без голоса»[24].

И прозвучало только три «диссонансных» голоса в этом потоке мнений о поэте. Д. Святополк-Мирский объявил поэзию Поплавского менее значительной по сравнению с продукцией советских писателей[25]. М. Цветаева на вопрос о Поплавском категорично ответила: «Поэтом не считаю»[26]. Ранний В. Набоков скептически оценил сборник Поплавского «Флаги» и сделал исключение лишь для одного стихотворения «Морелла». Набоков отнёс поэта к области салонно-ресторанной лирики, где «полно дирижаблей, Титаников, сусальных ангелочков, зайчиков, карликов, пароходиков, голубых мальчиков, розовых девочек…»[27].

Правда, в 1968 году Набоков, воссоздавая в «Других берегах» литературную атмосферу того времени, признает свою вину перед Поплавским: «В этом мирке, где царила грусть и гнильца, от поэзии требовалось, чтобы она была чем-то соборным, круговым, каким-то коллективом тлеющих лириков, общим местом с наружным видом плеяды, – и меня туда не тянуло. Кроме беллетристики и стихов, я писал одно время посредственные критические заметки, кстати, хочу тут покаяться, что слишком придрался к ученическим недостаткам Поплавского и недооценивал его обаятельных достоинств»[28]. И далее Набоков продолжает: «Я не встречал Поплавского, который умер молодым, дальняя скрипка среди ближних балалаек… Его гулких тональностей я никогда не забуду и никогда не прощу себе раздражительной рецензии»[29].

Среди исследований творчества Поплавского, написанных его современниками, особо хочется выделить книгу В. С. Варшавского «Незамеченное поколение» (Нью-Йорк, 1956). Варшавский назвал Поплавского «выразителем умонастроений»[30] литературного поколения 20-30-х годов ХХ века.

Но стоит отметить тот факт, что многочисленные критические отклики представителей русского зарубежья на творчество Поплавского в большей степени сводятся к эмоциональным реакциям и мало содержат глубоких аналитических высказываний. По-видимому, Поплавский в чём-то обогнал своё время, поэтому настоящий интерес издателей к его творчеству обозначился только в 80-90-е годы. В США в этот период вышло трёхтомное собрание сочинений (далеко не полное).

Однако литературное наследие Б. Поплавского, включающее произведения разных жанров (письма, дневники, стихи, романы, критические статьи), представляет несомненный интерес и даёт все основания вписать имя Поплавского в историю русской литературы ХХ века. Не случайно в 1999 г. издательский дом «Летний сад» совместно с издательством журнала «Нева» опубликовали наиболее полное собрание поэтических произведений Поплавского. В однотомник сочинений поэта были включены не только все его стихотворения, в том числе и ранее не публиковавшиеся, но и черновые поэтические наброски. Издание сопровождается подробными и чрезвычайно информативными комментариями С. А. Ивановой, а написанное ею предисловие знакомит читателя с биографией Поплавского, со временем и средой, вызвавшими к жизни феномен его творчества. С. А. Иванова называет поэта «легендой поколения и в каком-то смысле его символом»[31].

Примечательно, что после выхода в свет данного издания во многих русских журналах и газетах («Юность», «Октябрь», «Новый мир», «Звезда», «Россия», «Литературная Россия», «Новый журнал», «Человек», «Московский комсомолец») стали появляться отклики на стихи Поплавского.

В 2000 и 2009 годах издательства «Книжница», «Русский путь», «Согласие» выпустили собрание сочинений Поплавского в трёх томах. В первый том вошли стихотворения поэта, во второй – проза, а в третий – статьи, дневники, письма писателя-эмигранта. Выход в свет собрания сочинений Поплавского – весьма значительное событие и потому, что архивы писателя географически рассредоточены. Многие материалы, освещающие творческую деятельность Поплавского, хранятся в рукописных отделах ИМЛИ и РГАЛИ. Большинство рукописных источников поэта-эмигранта находится в зарубежных архивах, доступ к ним затруднён, что осложняет проведение фундаментального исследования творчества Поплавского.

В современном литературоведении подчёркивается, что «художественный мир стихов Поплавского непривычен и труден для рационального постижения», но его ставят в ряд «лучших поэтов 20-30-х годов»[32], говоря о «неизъяснимом очаровании всего того, что вышло из-под его руки»[33].

В изучении различных аспектов творчества Поплавского можно выделить несколько основных направлений, в русле которых ведётся исследовательский поиск. Биографию писателя изучали Л. Аллен[34], А. Богословский[35], С. Иванова[36], Р. Гейро[37]. Стилевые особенности лирики Поплавского рассматривали Е. Горный[38], И. Кукулин[39]; Н. Барковская[40]. Жанровая специфика лирики поэта стала предметом исследований Т. Б. Буслаковой[41], М. Васильевой[42], И. Каспэ[43], С. Князева[44]. Проблема формирования мировоззрения Поплавского разрабатывалась в трудах А. В. Азова[45], Н. В. Андреевой[46], Р. Гальцевой[47], В. В. Заманской[48], Е. Менегальдо[49], М. Фрея[50].

Кроме того, стоит отметить тот факт, что проза Поплавского привлекает внимание исследователей гораздо больше, нежели его лирика[51].

В последнее время для того, чтобы понять природу лирики Поплавского, исследователи пытаются прояснить картину его творческих связей, охарактеризовать генезис его поэзии (И. В. Кукулин, И. Каспэ, Ю. В. Матвеева, В. Хазан, А. В. Мартынов, О. С. Кочеткова, С. Н. Роман и др.). Ещё современники спорили о том, какие традиции в большей степени значимы для лирики поэта-эмигранта – русской или зарубежной литературы. Так, литературный критик и литературовед Д. П. Святополк-Мирский писал, что «Борис Поплавский был поэт скорее парижский, чем русский»[52]. В. С. Варшавский отмечал, что «он был, прежде всего, поэт эмигрантский, не парижский, а русско-монпарнасский»[53].

Г. В. Адамович в статье «Памяти Поплавского» назовёт поэта «детищем Запада»: «Поплавский был не только сыном этих десятилетий, но и детищем Запада, – по своей оторванности от России, по навязанному ему судьбой эмигрантски-парижскому положению. Для него Артур Рембо был, по меньшей мере, столь же дорог и близок, как и Пушкин, – потому что он во Франции вырос, во Франции сложился и её влияниями был пронизан. Духовная раздробленность новой западной культуры в его душе осложнилась ещё тем, что попала она на психологически чуждую почву, и Поплавский, неуравновешенный по природе, метался, не зная, куда пристать»[54].

Представитель «литературной молодёжи» русской эмиграции, литературный критик Ю. Фельзен в статье «Поплавский» определит: «К его истокам и душевному центру просто нет и не может быть путей: мы не найдём аналогий ни с кем, и любая проницательность бессильна при отсутствии схожего опыта»[55].

Итак, по замечанию Н. Берберовой, Поплавский «читал французов»[56]. Он действительно в определённой мере «был детищем Запада»[57], по словам Г. Адамовича. Но всё-таки поэт сделал выбор. Как точно заметил В. Варшавский, он «стал русским поэтом и самым эмигрантским из всех эмигрантских писателей»[58]. При этом иногда «русское» и «французское» у Поплавского совершенно неразрывно, переплетено и образует единую реальность.

На первый взгляд, и подлинная Россия, и подлинная Франция вообще оказались за пределами эмигрантской метафизики поэта. И всё-таки, если читать пристально, национальный русский компонент, реализуемый на разных уровнях смысла и структуры, у Поплавского очень значителен. И, как писал Г. Адамович, «всё то, что было в его стихах, сказано глубже и тверже»[59].

Современный российский литературовед И. В. Кукулин, занимающийся творчеством Д. И. Хармса, без детального анализа указывает на связь творчества Поплавского с Д. Хармсом, К. Вагиновым, А. Введенским, отмечая, что это – «переклички не буквальные, но явственные». Кукулин утверждает: «Становится возможным представить историческую преемственность русской литературы напряженного личного эксперимента – футуристический этап, следующий, представленный творчеством обэриутов, Поплавского и иных; другие варианты – “подпольный авангард” Г. Оболдуева и А. Ривина, авторов тоже незаслуженно малоизвестных»[60].

Правильно замечает И. Каспэ: «“Чужой” – холодный, равнодушный “европейский” мир – прозрачен для понимания и освоен “своими”, в нём понятно, как действовать, но невозможно существовать. Существование в мире “своём”– проблематично, иллюзорно, полуобморочно-полувыморочно, но в то же время – “неподдельно” и “подлинно”»[61]. Выясняя корни творчества Поплавского, исследовательница справедливо указывает: «Фактически любое имя, имеющее то или иное отношение к символистской, неоромантической, модернистской, авангардной традициям, окажется референтным – от Бодлера до Хармса»[62].

М. И. Раев вполне резонно говорит о том, что молодое поколение писателей-эмигрантов оказалось весьма восприимчиво к новым тенденциям, обозначившимся как в советской, так и в западной литературах. Раев пишет: «Они (представители молодого поколения эмиграции. – О. С.) обнаружили большой интерес к таким проявлениям человеческой психики, которые не могли быть объяснены со строго материалистических, натуралистических и рационалистических позиций. Они испытывали влияние Пруста и Кафки и ощущали, быть может, даже более сильное воздействие (чем их старшее поколение) духовных исканий авангардистов и модернистов 10 – 20-х гг. Сирин, Ю. Фельзен, Б. Поплавский, В. Яновский более или менее придерживались этой ориентации»[63].

Весьма важный вывод делает Ю. В. Матвеева в своей докторской диссертации: «Очень сильный, а главное, ранний заряд русских воспоминаний, переживаний, впечатлений, российское воспитание и русско-эмигрантский круг общения сделали русский субстрат в творчестве “сыновей” не только неистребимым, но чаще всего базовым, фундаментальным основанием для всех позднейших напластований. Полученное русское наследство они ценили и умели ценить, прекрасно сознавая, что оно составляет их главный капитал в Европе, их духовное своеобразие, их уникальность, их l’autre patrie, теперь уже, правда, в ином, противоположном смысле»[64]. Диссертантка справедливо заключает, что лирика Поплавского «есть не что иное, как поиск опоры, опоры в самом буквальном, а с другой стороны, и в самом глобальном экзистенциально-метафорическом смысле этого слова»[65].

В. Хазан в статье «К некоторым подтекстам французской литературы в произведениях эмигрантских писателей (Б. Поплавский и А. Жарри)» точно отмечает: «Широкий пласт русской литературы в изгнании причудливо функционирует в пространстве культурного раздвоения между “своим” и “чужим”, в прямом смысле – “родным” и “вселенским”, между традицией отечественной словесности и новым национально-географическим и социально-историческим опытом» [66].

А. Мартынов, автор книги «Литературно-философские проблемы русской эмиграции», справедливо пишет: «Особенность поколения Газданова, Набокова, Бориса Поплавского – в том, что на несколько плодотворных десятилетий ему удалось создать равновесие усвоенных им русских и западных влияний, относительно устойчивый и цельный их синтез»[67].

Исследователь феномена творчества «младоэмигрантов» Л. Ливак рассматривает «ключевую роль» французских источников для развития всего «младшего поколения» эмигрантских авторов. «Литературная деятельность младоэмигрантов, – считает Л. Ливак, – превратилась в литературу “противоизгнания”, которая смогла преобразовать эмигрантские потери в эстетическую выгоду»[68].

Наиболее обстоятельно проблема генезиса лирики Поплавского рассматривалась в работах Е. Менегальдо, В. М. Жердевой, Н. Б. Лапаевой, Д. Токарева.

Е. Менегальдо считает главным источником поэзии Поплавского эстетику и поэтику футуризма и сюрреализма[69].

В. М. Жердева справедливо говорит об экзистенциальном сознании Поплавского. Исследовательница видит уникальность творчества «незамеченного поколения» русского зарубежья в том, что литераторы, начавшие писать в эмиграции, принадлежали в равной степени двум культурам: русской и европейской. Жердева убедительно доказывает, что «истоками их творчества стали русский и французский символизм, философия иррационализма, христианская и буддийская мистика, которые часто вплетались в реалистическое повествование и придавали их произведениям «неподражаемое очарование»[70]

Н. Б. Лапаева выявляет большое количество литературных истоков творчества Поплавского и отмечает в качестве яркой черты его поэзии «наполненность образами, символами разных культур: от стоической до современной»[71].

Д. Токарев в своей монографии проводит анализ поэтики Поплавского с помощью компаративного метода и стремится очертить обширную генеалогию творчества Поплавского[72]. Исследователь настойчиво акцентирует генетическую связь наследия Поплавского с французской литературой.

Однако в указанных работах лишь намечен подступ к решению вопроса о разноплановых истоках лирики Поплавского. Таким образом, целостные представления о многообразных генетических связях творчества Поплавского с поэзией его предшественников и современников к настоящему времени ещё не сложились. Не определена система разнородных факторов поэтической деятельности Поплавского, а значит, пока не осознана вполне многогранность его художественного мира. А между тем понимание генезиса поэта – условие его верного истолкования. И эта проблема требует специального рассмотрения.

Следовательно, актуальность темы нашей работы определяется, прежде всего, её недостаточной разработанностью, дискуссионностью, а также значимостью для постижения не только творческой индивидуальности Поплавского, но и ряда тенденций развития литературы русского зарубежья в целом.

Историко-литературный аспект актуальности работы мотивирован необходимостью изучения многообразных истоков младоэмигрантской литературы.

Повышенный интерес современной гуманитарной науки к проблеме генезиса художественного творчества и к вопросам, связанным с пограничными, переходными явлениями в литературе, в частности, с феноменом «культурного междумирия»[73], сформировавшимся в словесном искусстве русского зарубежья, делает актуальным теоретический аспект рассматриваемой в диссертации темы.

Литературные связи поэта были как синхронными (опора на творчество современников), так и диахронными (влияние поэтов предшествующих эпох). В то же время можно говорить о национальных и международных литературных связях Поплавского. Они носили рецептивный характер и отражали восприятие поэтом национального и зарубежного литературного наследия.

Материалом исследования являются лирические стихотворения Поплавского, вошедшие в четыре его поэтических сборника: «Флаги» (Париж, 1935), «Снежный час» (Париж, 1936), «В венке из воска» (Париж, 1965), «Дирижабль неизвестного направления» (Париж, 1965). В качестве вспомогательных источников мы используем мемуарное, эпистолярное наследие, а также религиозно-философские, эстетические и общетеоретические труды поэта-эмигранта.

Объектом изучения стала лирика Поплавского.

Предмет нашего исследования – наиболее значимые биографические и литературные истоки поэзии Поплавского.

Новизна работы заключается в том, что в ней впервые систематизированы главные факторы генезиса лирики Поплавского. Выявлены истоки поэзии Поплавского, связанные с особенностями его личности, обладающей уникальным психологическим, биографическим и духовным опытом. Определены и охарактеризованы основные русские и зарубежные литературные корни его поэзии, свидетельствующие о сложном и противоречивом процессе творческой самоидентификации Поплавского, как представителя «незамеченного поколения» первой русской эмиграции.

Цель данного диссертационного исследования заключается в постижении граней генезиса поэзии Поплавского.

Поставленная цель данной работы требует, в свою очередь, решения следующих задач:

1) обобщить и систематизировать существующие в науке представления, касающиеся теории генезиса литературного творчества;

2) определить, каким образом события биографии Поплавского, формировавшие его как творческую личность, отразились и преломились в его лирике;

3) прояснить литературные истоки творчества Поплавского, обозначить круг реминисценций и параллелей, имеющихся в стихах Поплавского;

4) выявить меру глубины проникновения разных религиозно-философских и литературных традиций в художественную картину мира Поплавского, охарактеризовать формы их взаимодействия в структуре творческой личности поэта;

5) соотнести русские и западные корни лирики Поплавского; выделить генетические доминанты его творчества.