Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...
Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...
Топ:
Техника безопасности при работе на пароконвектомате: К обслуживанию пароконвектомата допускаются лица, прошедшие технический минимум по эксплуатации оборудования...
Марксистская теория происхождения государства: По мнению Маркса и Энгельса, в основе развития общества, происходящих в нем изменений лежит...
Теоретическая значимость работы: Описание теоретической значимости (ценности) результатов исследования должно присутствовать во введении...
Интересное:
Распространение рака на другие отдаленные от желудка органы: Характерных симптомов рака желудка не существует. Выраженные симптомы появляются, когда опухоль...
Что нужно делать при лейкемии: Прежде всего, необходимо выяснить, не страдаете ли вы каким-либо душевным недугом...
Как мы говорим и как мы слушаем: общение можно сравнить с огромным зонтиком, под которым скрыто все...
Дисциплины:
2021-06-01 | 18 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
В то время, как современный культурный Запад еще погрязал в тумане невежества, в чертогах царственной Византии русская женщина уже серьезно думала о человеческом здоровье, писала руководство по гигиене, передавала потомству свои наблюдения.
Х.М.Лопарев (о Евпраксии, внучке Владимира Мономаха)
Эдя Хаврон сидел на стуле и по кругу обгрызал карандаш. Карандаш был настолько измочален его мощными зубами, что посторонний человек к нему точно не прикоснулся бы. Да Эдя бы и не позволил. Он был злостный собственник.
В блокноте, который он держал в руках, имелся список имен и фамилий. За плечами у брата стояла Зозо и крутила у виска пальцем.
— Кончай заниматься ерундой! Эдуард, ты что, всерьез?
Эдя швырнул карандаш в стену.
— Я не могу больше ждать! Или этой осенью я женюсь, или будет слишком поздно. Все хорошее рано или поздно заканчивается. Я в том числе!
— Так зачем же горячку пороть?.. К чему такая. спешка?
— Нет уж! Наигрались! Хочу регистрироваться! Для меня степень порядочности девушки — нужно жениться или не нужно, — заупрямился Хаврон.
— А свободная любовь? — спросила романтично настроенная Зозо.
— Свобода и любовь — это как огурец с молоком. То есть берутся две неплохих по отдельности вещи, а получается из них явная ерунда… Все! Точка!
Зозо сдалась. Эдя был упрям, как ее сын. Недаром они приходились друг другу родственниками.
— Ну хорошо! Женись! Но без списка! — уступила она.
Эдя самодовольно хрюкнул и уставился в блокнот.
— Со списком нагляднее! Итак, что мы имеем? Двенадцать кандидаток! Девять с высшим образованием, четыре хороших человека, пять — материально обеспечены, две материально зажрались, одна — кандидат в мастера по гребле, три любят животных, у четырех я даже был в гостях и познакомился с мамами…
|
— А сколько знают, что удостоены чести? — не удержалась Зозо.
Эдя ответил великолепным пожатием плеч. Ему важно было досчитать.
— Восемь ни разу не были замужем, две хорошо готовят, одна готовит с удовольствием, четверо хорошо поют, одна любит походы, две играют на гитаре, пять могут без ошибки написать слово «импрессионизм»…
Стремительным движением Зозо выхватила у брата блокнот.
— А ты хоть кому-то нравишься?
— Отдай, женщина, писчебумажную принадлежность! — потребовал Хаврон. — Для чувств заведена отдельная страница! Трем я нравлюсь почти наверняка: они мне регулярно улыбаются. С четырьмя я ходил в театр, с двумя мы ели русские бублики с маком. Одна сказала: «Эдя! Я тебя обожаю!», когда в кухне я плеснул на нее кипятком. В такие минуты люди всегда открывают, что у них на сердце.
Зозо откинула со лба волосы. Она не понимала, как у нее, такой мудрой, мог образоваться такой безалаберный братец.
— Четыре нравятся мне. Пять меня терпеть не могут, но две из них скажут «да» на шестьдесят процентов, одна — на девяносто, еще одна — на двадцать пять. Первая из спортивного интереса, другая — чтобы испортить мне жизнь… Номер пять начнет бормотать, что я очень хороший, но мы разные люди. Но если поднажать и действовать через маму, то согласится. Номер восемь скажет «да» на сто процентов, но на другой день передумает. Потом снова скажет «да», посоветуется с подругами и снова передумает.
— Хаврон, ты невыносим! Переводить чувства на проценты! В женщине должна быть загадка! — в восторге взвизгнула Зозо.
Эдя цокнул языком.
— Где ты прочитала эту чушь? В женщине не загадка должна быть, а разгадка. Загадки-то каждая загадывать умеет… Но буду откровенен! В моей арифметике есть вопрос с подвисанием. Будущие дети. Девушка мне нужна тихая, добрая, домашняя, а то родится от нее еще одно «я» — чего я с ним делать буду?
|
Зозо умилилась. Самокритичный Эдя ей нравился. Правда, таковым Хаврон оставался недолго.
— Но я-то еще ладно! А вот если родится еще один Мефодий… — продолжал он.
Услышав такое про Мефа, Зозо вспыхнула и нанесла брату удар ниже пояса.
— А как же Аня?
Хаврон вздрогнул и быстро ответил:
— Аня — это совсем другое.
— Другее, чем эти двенадцать клуш? Почему ее даже в списке нет?
Ответить Эдя не успел. Из коридора раздался вопль. В следующую секунду в комнату, пятясь, ввалился Игорь Буслаев.
— Там, там! Только я форточку открыл, а оттуда… — крикнул он, задыхаясь.
Эдя и Зозо одновременно задрали головы. В комнату влетел диатезный купидон в сваливающейся офицерской фуражке. Кроме фуражки, на купидоне имелся пояс с пистолетной кобурой, завершающей его наряд. Крылышки у купидона трещали как несмазанный пропеллер. Вместо лука он держал небольшой арбалет, который был для него слишком тяжел. Заряжен арбалет был не болтом, а настоящей купидоньей стрелой с наконечником в форме сердца.
— Так это ж купидон! — сказала Зозо.
— Хто? — прохрипел Игорь Буслаев.
— Ну амур!
Пролетев над головой у Зозо, купидон, он же амур, плюхнулся на шкаф и свесил ноги. Потом, глядя на Игоря Буслаева, значительно расстегнул кобуру. Папа-Буслаев на всякий случай схватил с дивана подушку, собираясь защищаться от пуль.
Однако пистолет из кобуры так и не появился. Купидон достал вначале огурец, а затем розовый носочек, внутри которого лежало нечто твердое. ¦ Огурец он откусил, предварительно для стерильности поплевав на него и протерев верхом фуражки.
Потом ткнул в Эдю пальцем и строго спросил:
— Эдуард Хаврон? Эдя закивал.
— Вам посылка!
— От кого?
Купидон достал из-за пазухи почтовую карточку и энергично встряхнул ее, пробуждая дремлющие буквы:
«Дорогой Эдя!
Прими этот скромный подарок и впредь никогда не забывай поздравлять своих знакомых фей с днем рождения! В маленькой женщине может поместиться очень много обиды.
Твоя Трехдюймовочка».
— А где скромный подарок? — жадно спросил корыстный Хаврон.
Купидон достал из носка стеклянный шар и размахнулся, притворяясь, что сейчас бросит его Эде. Тот приготовился ловить.
— Ага, щас! Конфеты гони! — заявил диатезный младенец.
Эдя метнулся на кухню и секунд через десять принес плавленый сырок, кусок колбасы и — непонятно зачем — новый кусок хозяйственного мыла.
|
— Это теперь такие конфеты? — ехидно поинтересовался купидон, заталкивая в кобуру мыло вслед за колбасой. Плавленый сырок не влезал, и его пришлось смять. Это купидона не смутило. Он был стреляный воробей.
Застегнув кобуру, купидон застрекотал крылышками, взлетел и бросил Эде шар.
— Форточку открывай! Или ждешь, что я попрусь на кухню? — пискляво потребовал он у Игоря Буслаева.
Папа Мефа кинулся распахивать форточку. Уже почти покинув квартиру, купидон повернулся и, двумя ручками подняв тяжелый арбалет, выпалил в него в упор. Игорь Буслаев не успел даже вскрикнуть. Стрела с сердечком вместо наконечника прошила Игоря Буслаева насквозь, вильнула, попала в грудь Зозо и навеки затерялась где-то между легкими и бронхами.
— Благодарствую!.. Люби жену! А ты его иногда слушайся! — сказал диатезный младенец и улетел, волоча за собой арбалет и брякая мылом в кобуре.
Игорь Буслаев, пока еще ничего не осознавший, тупо ощупывал рукой грудь. Крови не было. Раны тоже. Ну и дела творятся тут, на Северном бульваре!
Зозо недоверчиво смотрела на бывшего мужа своими совсем еще даже не бывшими глазами. Ее сердце, пробитое стрелой купидона, теплело. Она вспомнила, как когда-то — в то забытое время, когда Меф еще не родился — они с Игорем работали в одной экономической конторе. Игорь был прекрасен как Аполлон, она была стройна как наяда. Во всякую свободную минуту они развлекались тем, что портили друг другу деловые документы. Потом, разумеется, выбрасывали, но иногда в спешке забывали. Однажды обоих чуть не уволили, когда в министерство ушло такое вот письмо:
Заместителю министра жилсоцправприродэнергоохраннадзора при Минюстфинхимагроремстрое сбытхимфака РФ
Уважаемый Герберт Самуилович!
Доводим до Вашего сведения, что Игорь — дурак! выполнение условий договора с ООО «Стой-Пром» стало невозможным по причине злостного… Зой, ты лапа! Факты нарушения норм законодательства допускаются все чаще. Таким образом, что ты делаешь вечером!
Зозо коснулась рукава мужа. Тот повернул к ней лицо. Его глаза странно поблескивали.
|
Эдя Хаврон разглядывал свой шар. Он был холодный. За прозрачными стенками клубился непроницаемый туман. В тумане что-то угадывалось, но вот что? Эдя всматривался, всматривался… Нет, бесполезно! Может, разбить? Но что-то подсказывало ему, что не следует.
— Интересно, что Трехдюймовочка имела в виду, говоря, будто я напрасно ее не поздравил?.. Что за мелочные придирки! Эй, сестра! Иди посмотри, что тут! Сестра!
Эде никто не ответил. Он обернулся и замер, забыв закрыть рот. Зозо и ее бывший муж держали друг друга за руки. Лица у обоих были такие, словно они только что съели по ложке варенья. Эдя икнул. Поняв, что на сестру рассчитывать не приходится, отправился на кухню, отыскал в ящике лупу и стал разглядывать шар.
Туман, сплошной туман… Эдя потерял терпение, как вдруг, утопая в тумане, перед лупой проплыла крошечная табличка, похожая на лилипутский дорожный знак. На табличке было написано всего два слова: «Счастье Эди». И стрелка, показывающая вглубь…
Эдя все смотрел. Вскоре ему стало казаться, что он видит двухэтажный дом с гаражом, сад, желтый спортивный автомобиль, горбатую худую собаку, похожую на русскую борзую, и все это было маленькое, почти крошечное.
В замке царапнул ключ. Потом кто-то стал звонить и стучать. Эдя неохотно открыл. Перед ним стоял Мефодий. На скуле у него лиловело пятно — след от удара на платформе белгородского вокзала.
— Чего на засов закрываться? Украдет тебя кто? — недовольно поинтересовался он у Эди.
— Молчи, недоросль! Из университета пока не вышибли?
Меф качнул головой.
— Значит, все впереди! — утешил его добрый дядя. — Ну чего тебе надо? Кого позвать из белых господ?
— Эдя, ты повторяешься!
— А мне плевать! Каждый человек рассчитан на определенное число шуток. Сказав их, ничего нового он произнести больше не может, — зевнул Хаврон.
— К чему это ты? — напрягся Меф.
— А ни к чему. Просто получается, что надо или расставаться с человеком раньше, чем он начнет повторяться, или все прощать… Ладно, чего ты приперся?
Меф засмеялся. Для человека, который не видел тебя примерно полтора месяца, это хороший вопрос.
— Вещи кое-какие взять… Где родители? Дома? — Буслаев оглянулся на дверь комнаты.
— Держатся за ручки.
— За чего держатся?
— За передние конечности. Это все амур с арбалетом!.. Блин, не надо было ему мыла давать! Это он из-за мыла расщедрился! — запоздало сообразил Эдя.
Меф посмотрел на Эдю как на забуксовавшего шутника и ничего не ответил. Он выглядел уставшим, почти загнанным. Эдя вернулся к созерцанию шара. Он слышал, как Меф поздоровался с отцом, с матерью. Поздоровался немного озадаченно. Отец и Зозо сидели на одном кресле и соприкасались щеками. Вопросов про учебу не задавали и напоминали зомби.
|
Меф пожал плечами. Он начал ходить по комнате и, приманивая, повторять ласковым голосом: «Джинсы, джинсы, джинсы!» Джинсы поверили и краем штанины выглянули — с дивана, где лежали под пледом. Меф сразу перестал притворяться ласковым.
— Ах, вот вы где! — сказал он злодейским голосом. Захватив с полки кое-какие книги, он вышел в
коридор и стал обуваться, когда за дверью, у лифта, кто-то затопал. Казалось, сотрясается весь многоэтажный дом от крыши до фундамента. Готовый вызвать меч, Меф потянулся к двери, но прежде, чем он коснулся засова, железная дверь рухнула на него со страшным грохотом.
На площадке покачивался жилистый громила с руками до колен и рыжей шерстью по всему телу. На громиле были кеды и футбольные трусы.
— Ку-ку! Я Зигя Пуф! А дверь посему упала? Я только хотел постусять! — объяснил он Мефу.
Рядом с гигантом стояла бледная, с узкими плечами девушка. В светлых брюках и шерстяной кофте с вылезшими нитками. Кофта была такая страшная, что настоящий бриллиант, болтавшийся на цепочке, казался фальшивкой. К тому же он был запачкан шоколадом.
— Прасковья! — произнес Меф. Непонятно, то ли окликнул ее, то ли удивленно сказал сам себе.
— Ме-о-й! — с усилием выговорила Прасковья, и ее расширенные, точно после атропина, зрачки втянули и заключили в себе сдвоенное отражение Мефа. Отражение заметалось, стуча в стекло упрямых глаз.
Человек рожден для того, чтобы отдавать, иначе его разорвет. Прасковья же отдавать не умела и не желала. Как избалованный истеричный ребенок, попавший в игрушечный гипермаркет, она хватала одну игрушку за другой, несла несколько шагов, ломала, бросала и хватала следующую. И так до бесконечности… И вот, наконец, нашла в витрине мишку, который, как оказалось, не продается. В первый раз в жизни ее «хочу» ударилось о «нельзя» и завыло, заскулило, затряслось.
Ромасюсик выскочил откуда-то сбоку. Прыгучий, как теннисный шарик.
— Тук-тук! К вам можно? — спросил он уже после того, как вошел.
— Тебе нельзя! — сказал Меф, но Ромасюсик не пожелал расслышать.
— Тут все так мило! Особенно мне нравятся эти желтые пузыри на обоях! А что, когда здесь делали ремонт, Мефочка уже родился? — защебетал он.
Буслаев стал лениво поднимать руку для подзатыльника, но его опередили. Внезапно Ромасюсик сам себе въехал в челюсть. Так сильно, что мешком осел на пол. Глаза у Ромасюсика вытаращились и стали как два неподвижных куска сахара. Видимо, Прасковья полностью отключила ему сознание.
— Мы будем тут жить, — сказал Ромасюсик изменившимся голосом.
— Почему? — спросил Меф.
— Мне там скучно… Там одни уроды! Мы незаметно угнали асфальтоукладчик и тихо, как мышки, приехали сюда.
Меф поежился. — Разве тебе не все равно: быть с мраком или нет?
— Мне — да. Но это не все равно тебе!
— Поздравляю. Но я здесь не живу.
— Зато я буду, — спокойно ответила Прасковья. — Ты не против?
Против оказался Эдя.
— Э-э! Нет! Тут одна комната! Я не собираюсь спать в ванной! — заорал он как раненый морж.
— Зигя! — сказала Прасковья, не повышая голоса. — Ты видишь этого человека? Этот гуманоид прячет шоколад!
Зигя присел на корточки. Теперь он опирался на все четыре конечности и недоверчиво смотрел на Эдю.
— У него есть се-нить шладенькое? — спросил он недоверчиво.
Эдя попятился. С точки зрения Зиги это было признание. Зачем пятиться? Чтобы перепрятывать! Зигя осклабился. В следующую секунду Эдя уже с воплями удирал на кухню, преследуемый гигантом.
Меф посмотрел на вышибленную дверь. Вспомнил родителей, которые держались за ручки. Пускать в этот устоявшийся мирок Прасковью, которая все тут разрушит?
— Вы не будете здесь жить, — сказал он твердо.
— Почему? Я расширю квартиру пятым измерением. Вот у той вешалки пушу пастись табун черных коней. А там, — Прасковья кивнула в сторону комнаты, — наверное, озеро. Я пока не придумала.
— Не в этом дело! Где ты — там смерть! Я не хочу, чтобы моих родителей и Эдю убили!
— Ты говоришь это мне?
Губы у Прасковьи побелели. С вешалки, под которой так и не появился табун коней, посыпались зонты и пустые обувные коробки. Вздувшиеся обои стали сереть. Огонь появился только потом. В первую секунду казалось, что обои скручиваются сами. Меф погасил огонь усилием воли, но тут же вспыхнула дверь в комнату.
Он погасил и ее, но внезапно понял, что и сам уже стоит ногами в огне. Прасковья не отводила от него взгляда. Лицо Мефа заливал пот. Его шатало. Пол наплывал на потолок. Он ощущал, что слабее Прасковьи. Но он защищал Зозо, отца, Эдю и потому не мог проиграть.
Он мысленно поднял с пола тяжелый зонт и ручкой вперед послал его к Прасковье. Та развернула его в воздухе и швырнула обратно. Бросок был таким резким, что Меф остановил зонт только в двух сантиметрах от своего лба. И снова он мчался к Прасковье. Та была уже готова и перехватила зонт на полпути.
Теперь они сражались за него, как два гладиатора за один меч. Решилось все просто. Зонт сломался. Ручка попала в плечо Прасковье, а часть со спицами — в Мефа.
Прасковья расхохоталась. Дверь в ванную осыпалась стеклами.
— Ну хорошо, Мефочка! Мы с Ромочкой найдем себе другой домик! Вставай, тело!
Ромасюсик поднялся, выражение лица мало-помалу становилось осмысленным. Из носа на верхнюю губу вылезла оса. Ромасюсик привычно сдул ее, как сдувают со лба прядь волос.
— А что, мы уходим?.. А как же посидеть? — спросил он и тотчас ответил сам себе: — Можешь хотеть дальше!
— Зигя! — крикнула Прасковья. На этот раз сама, без Ромасюсика. Голос у нее был резким, как крик хищной птицы.
Гигант, переваливаясь, вышел из кухни. В руке он держал кетчуп. Изредка он подносил его ко рту и нажимал. «Пркчччч!» — кетчуп вытекал, заливая край рта и подбородок. Из-за этого Зигя походил на вурдалака.
Втроем они вышли из квартиры. Вначале худенькая, решительная Прасковья, за ней ковыляющий, как горилла, Зигя, изредка опирающийся на руки, и последним — бодрая кучка шоколада с живущей в голове осой.
Подождав, пока лифт уедет (Зиге пришлось сесть в кабине), Эдя кое-как поднял дверь и загородил проем.
— Знаешь что? Пожалуй, я исключу из списка кандидаток № 3, 5 и 8. Они чем-то похожи на твою девушку, — пропыхтел он.
— Прасковья не моя девушка! — с нажимом повторил Меф.
— А, ну да! А с другой стороны, почему бы и нет? Рассуждая логически: Дафну отзовут в Эдем, а Прасковья останется на земле. Она же в Тартар не собирается, или я не прав?..
Меф угрюмо уставился на Эдю. Его дядя традиционно оказался в курсе всего, что его не касалось. Информацию он черпал, в основном, от феи Трехдюймовочки. Только про дуэль с Ареем Эде ничего не известно. И, наверное, хорошо.
Другой способностью Хаврона было наносить удары в болезненные точки. Злиться на него совершенно бесполезно. Не Эдя виноват, что он бесчувственный слон, а ты сам, потому что куда тебя ни ткни — везде у тебя какая-нибудь вавка.
— Вытри кетчуп с майки! Со стороны кажется, будто тебя прирезали, — посоветовал Меф и отвернулся.
Меф выждал минут пять, чтобы не столкнуться с Прасковьей у подъезда (Зигя вполне мог закопаться в песочницу делать куличики или с воплями «кис-кис!» вглаживать в асфальт кошку), и оставил родительский дом.
Признаться, ситуация с Прасковьей его волновала, и он обрадовался, когда на другой день ему позвонила вездесущая Вихрова и спросила:
— Ты новости смотрел?
— Не-а, — лениво отозвался Меф.
— Прасковья сняла этаж в новой гостинице… пафосная такая… Ходит в китайских шлепках по греческому мрамору… У Ромасюсика охрана — два мордоворота. Швейцаров треплет по щечке! Ромасюсик-то!..
— Откуда ты знаешь?
— Так я ж спросила: ты новости смотрел? Там сейчас все пожарные машины города. Говорят: неисправность проводки. Нету больше гостиницы. А я
так думаю: надо меньше ржать и плакать! — тоном сплетни сказала Вихрова.
* * *
Вечерняя тренировка с Мошкиным сорвалась. Злодейка Катя увела мальчика Евгешу в театр. Отряхнула с него чипсовые крошки, отобрала два ножа и кастет и посадила рядом с собой на стульчик смотреть интеллектуальную постановку про бегавших по сцене голых старых мужиков.
Не желая пропускать тренировку, Меф отправился к Чимоданову домой. После бдительного материнского фейсконтроля, который Дафна прошла легко (Меф был обыскан на предмет заныканного пива и сигарет), обоих допустили к мальчику Пете.
— Только вы осторожно! Петенька сегодня подрался! — шепнула его мать.
— Во дела! Кто подрался, Чемодан? — ошалело спросил Меф.
Дафна толкнула его локтем. Мать Чимоданова с укором посмотрела на него и поджала губы.
— Петюнчика побили какие-то молодые люди за то, что он не дал им позвонить со своего телефона!
Все произошло очень быстро: он даже не успел защититься! Я уже напечатала два заявления на бланке нашего фонда. Уж я-то знаю, как заставить милицию работать!.. Плохо, что мы не знаем их имен!
Открывая двери комнаты Чимоданова, Меф и Дафна ожидали увидеть тяжелораненого Петюнчика, стонущего на диване. Вместо этого они увидели полного энергии Петруччо, который сидел за столом и что-то строчил. Ручкой! На бумаге! Меф едва не тронулся, когда это увидел. Он вообще не подозревал, что Чимоданов знает буквы.
— Подчеркиваю: про меня не сплетничать! Занят я! — буркнул Петруччо.
— Чем же ты занят?
— Уроды, везде уроды! Пяти шагов не сделаешь! Пусть скажут спасибо, что я был без топора! — Петруччо так возбудился, что во все стороны полетели шарики слюны. — Надо сократить в городе количество уродов! Через Прасковью! У мрака же есть свои люди в правительстве? Надо… на фиг!., вживлять всем датчики на наркотики, алкоголь и агрессию! Принудительно! Чуть кого заклинило, руки распустил — хлоп! — в голове взрывается пять граммов пластита. Девушку кто обидел, она идет к столбику и нажимает кнопку — у обидчика, где надо, появляется галочка. Несколько галочек набрал — хлоп! — пластит взрывается!
Повторно услышав знакомое слово «пластит», Зудука оживился и завертел головой.
— Зачем в башке? Операции на мозге опасны. Пластит — в сережку, а сережку в хмочку уха! И тут же детонатор, который одновременно служит застежкой и усиливающей антенной! — поправил Меф.
Чимоданов недоверчиво повернулся к нему. Буслаев наметанным глазом обнаружил на его левой скуле припухлость с небольшим кровоподтеком и следом от старого медного пятака. Видно, Петруччо некоторое время пытался предотвратить образование фингала, но после махнул рукой.
Дафна коснулась виска пальцем, но, спохватившись, что это сродни осуждению, а от него темнеют перья, сделала вид, что энергично чешет бровь.
— Мысль, конечно, неплохая, но есть маленькая проблема… Вы оба первые разлетитесь, неагрессивные вы мои!
Буслаев хмыкнул. Он чувствовал, что Даф права.
— Ну допустим! А если счетчик на добро? Ну не сделал человек трех… ну пусть одного… мелкого полезного дела в день — и хлоп! — взрыв! — сказал он, задирая ее.
Дафна насторожилась. — А зачем? — спросила она.
— Ну как? Чтоб зашевелился народ!
— Гнилой план. В поступке должно быть сердце. Если человека насильно заставлять добро делать, он ero будет делать, но эйдосом потянется к мраку. Вот и получится — везде вроде бы добро, на асфальте ни плевка, к нищим очереди стоят, а эйдосы гнилые и царство Лигула.
Меф потянулся.
— Ладно. Поговорили и хватит! Вставай, мальчик Петя-чемодан, и покажи, чего ты умеешь!
Сердито засопев, мальчик Петя-чемодан вызвал топор, а Меф меч, и, расширив комнату пятым измерением, оба пошли лечиться от агрессии.
Глава 9. Выдох-вдох
Слово стало дряблым. Оторвалось от корня и увяло, как сорванная трава. Раньше человек говорил: «Я тебе голову оторву!» — шел и отрывал. Говорил: «Жизнь за тебя отдам!» — отдавал. А теперь говорит: «Я тебя люблю!», а нет даже уверенности, что он тебя хотя бы до дома проводит.
Эльза Керкинитида Флора Цахес, «Общее человековедение»
Одно получилось не так, как ожидала Гелата: Ирка ничего не забыла. Даже ненадолго. Никакого «ощущения смягчающего сна», который должен был отгородить ее хотя бы на время. Она вспомнила все сразу — в тот первый миг, когда сознание толчком вернулось к ней. Ирка попыталась сесть — у нее вышло, но зато потом, когда она попыталась свесить ноги…
Ирка не закричала. У нее не нашлось для этого дыхания. Она откинулась на подушку, накрылась с головой одеялом и пролежала долго, очень долго. Ногами больше не шевелила. Боялась.
«Это сон! Надо просто вытолкнуть себя из сна и — все!» — убеждала она себя.
Однако для сна все было слишком детально. Ирка видела пятно от потекшей ручки на пододеяльнике, да и воздух был горячий, «выдышанный». Она приподняла край одеяла. Увидела неубранные тарелки с едой, лохматящиеся закладками книги в стопке, разбросанные диски…
Где-то за стенкой, очень близко, умными голосами бормотало радио. Ирка не выдержала. Стала осторожно шевелить пальцами ног и поняла, что пальцы не слушаются. Ниже пояса ее ног вообще не существовало: придаток, привесок, протез, русалочий хвост — все, что угодно, только не ноги.
Страшное, почти забытое ощущение, когда важная часть тебя тебе не принадлежит и ее надо перекладывать руками. Детские кошмары возвращались, только на взрослом витке.
На этот раз Ирка точно завопила бы, но тут кто-токоснулся ее накрытой головы. Ирка высунулась. Из-под кровати торчала чья-то рука, шарящая по одеялу. Рука знакомая, поцарапанная, с бахромой грязи под ногтем среднего пальца.
— Кто там?
— Тшш-ш! — прошипел голос. — Это я, Багров! Твоя бабушка ничего не знает! Я забрался через окно!
Он выползал из-под кровати, как червяк, сегмент за сегментом — руки, голова, плечи. Выполз и сел на ковре, отвоевав себе пространство от дисков и книг. Сердце Ирки рванулось к нему — за жалостью, за любовью, за утешением, но мысль, что Матвей видит ее такой, обожгла бывшую валькирию.
— Уходи! Не смотри на меня!
— Ты что, серьезно?
— Оглох? Уходи!
— Не понимаешь, я…
— УХОДИ! — крикнула Ирка во весь голос.
Так крикнула, что закачалась бумажная люстра-шар. По линолеуму точно мячи запрыгали. Это застучали босые пятки Бабани.
Матвей толкнул раму, с ногами вспрыгнул на подоконник и вышагнул в окно. Секунду спустя Бабаня ворвалась в комнату. Лицо бабушки напомнило Ирке печеное яблоко — такое же красноватое, натянуто-ровное, с морщинками у глаз. При всем том Бабаня выглядела далее лучше, чем на фотографиях десятилетней давности. Она раз и навсегда сказала себе, что не имеет права стареть и умирать, потому что с кем тогда останется внучка?
— Прости! — сказала Ирка. — Сквозняк открыл окно, а я чего-то испугалась!
Бабаня кивнула. Она давно уже ничему не удивлялась.
— Ну что? Вставать будем? Надо сделать массаж!
Привычным, до автоматизма доведенным движением Бабаня сдернула Ирку с кровати, и вот она уже в кресле. Зная, как сильно Ирка не любит свои ноги, Бабаня накинула на них плед.
— Бедные ножки! Наверное, забыли уже когда и ходили! — не удержавшись, прошептала она.
Ирка отвернулась и стала смотреть в окно. Она едва могла дышать. Ее разрывало. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вытерпеть. Просто вытерпеть. Выдох-вдох.
* * *
На другой день все стали собираться к Ирке. Первыми пришли Дафна и Эссиорх. За ними Антигон под мороком безвозрастного дядечки с рыжими бакенбардами.
Бабаня носилась туда-сюда с чаем и спешила с шарлоткой. Она была довольна, что у ее внучки столько гостей. Она, правда, не совсем понимала, откуда они взялись, но потом решила, что из Интернета. Такое иногда случается: годами общаешься с неким набором букв, а потом оказывается, что это еще и живой человек.
Дафна вытеснила Бабаню с кухни и мыла тарелки. Мыла так активно, что две моментально оказались вымытыми навечно.
— Может, дальше я сама? — робко спросила Бабаня.
— Я из лучших побуждений! — самоотверженно сказала Дафна. Третья тарелка выскользнула из покрытых пеной рук и покатилась по кафелю.
Мефодий пока задерживался. Он встречался в метро с Бэтлой. Ему хотелось поговорить с ней наедине. То, что Ирка-валькирия и Ирка-из-его-детства оказались одним и тем же человеком, стало для Мефа потрясением.
Еще в первый день, когда все случилось, в набитой «Газели» он сидел рядом с носилками и недоверчиво смотрел на лицо девушки. Неужели та самая? Лицо, конечно, изменилось, но все же… Когда же услышал: «Северный бульвар», последние сомнения отпали.
Ирка! Бедная Ирка! Сколько тайн она хранила все эти годы!
Из подземного перехода вынырнула Бэтла. В синей ветровке, полноватая, чуть запыхавшаяся после ступенек, она походила на многих других женщин, возвращавшихся с работы. Разве что была чуть более радостной. В каждом глазу по веселинке. Обычная сонливость исчезла.
Меф подбежал к ней.
— И как там? Ты ее видела? Новую валькирию-одиночку?
Бэтла качнула здоровенной сумкой. Еще две сумки тащил оруженосец. Они не умели приходить с пустыми руками. Хороших же подарков должно быть мно-о-го. И, конечно, съедобных.
— Само собой. Мы с Гелатой ходили знакомиться. Копье, щит и шлем уже у нее.
— И что? Она тоже..? — Меф, замявшись, посмотрел на свои ноги.
— Нет, — сказала Бэтла. — Но у нее было что-то с кожей. Лицо как коркой покрыто. И шея, и руки… Трескается, мокнет, нарывы. В школу не ходила — училась дома. Совершенно измученный человек, но не озлобленный. Собак кормила, больных голубей подбирала. Но это понятно. Человек, наступивший на себя, всегда светел.
Меф недоверчиво хмыкнул.
— Ну хорошо, а эта вот… не наступила на себя? — Меф кивнул на женщину-пьянчужку.
Бэтла остановилась, чтобы достать из сумки и быстро сунуть пьянчужке палку колбасы.
— Нет, не наступила. Она себя растоптала, — сказала она грустно. — Но и для нее еще не все потеряно, пока цел эйдос. Надо только захотеть.
До Ирки они добрались быстро. Бэтлу приветствовали так радостно и громко, как бывает только в гостях, где все чувствуют себя неуверенно. Меф прошел в комнату к Ирке и стал говорить о чем-то бодром. На ее колени под пледом он старался не смотреть. Колени были не просто худыми — они напоминали кости из супа.
В комнате негде яблоку упасть. Все стулья и кухонные табуретки заняты. На подоконнике помещался упитанный оруженосец Бэтлы.
Ирка всех удивляла. Она не выглядела подавленной, разве что на вопросы отвечала невпопад. Шуткам улыбалась с запозданием и порой казалось, что она вообще не видит своих собеседников.
«Вот это сила духа!.. Даже не воля! Именно сила духа!» — подумала Дафна, незаметно любуясь полыханием ее эйдоса. Теперь она понимала, почему Ирка была валькирией-одиночкой и почему все валькирии-одиночки обязательно выбираются из людей перестрадавших.
Дафна заметила, что Антигон ведет себя странно. То оживленно хлопочет, то замирает и по нескольку минут стоит истуканчиком.
— Чего такое с Антигоном? — улучив момент, когда Ирку выкатили в коридор, спросила она у Бэтлы.
— Он должен перейти к новой валькирии. Уже завтра-послезавтра!
— Отнять у Ирки Антигона? Что, трудно найти какого-нибудь другого пажа? — вознегодовала Дафна.
Бэтла языком провела по своей щеке сверху вниз. Была у нее такая привычка. Снаружи казалось, что под щекой перекатывается шар.
— Одиночка — самая уязвимая валькирия. Ее никто не страхует. «Просто какой-нибудь паж» тут не подойдет. Даже если это будет детина из спецназа. Что он знает о стражах мрака, о нежити? Представь, будет он делать хмырю залом руки, а у того и суставов никаких нету. Удар кулака в голову он принимает проглотом этого самого кулака с последующим его откусыванием. Не поверишь, сколько ребят на этом пустяке попались, — сказал с подоконника оруженосец Бэтлы.
Дафну больше интересовало другое.
— А Ирка знает про Антигона?
Бэтла щелкнула ногтем по пустой чашке.
— Нет пока. Поэтому он и дергается, что рано или поздно ему придется об этом сказать. Только сейчас разве скажешь? Это все равно, что взять и добить ее.
Чимоданов, взявшийся непонятно откуда, прикатил здоровенную трехколесную коляску, больше похожую на велосипед, в котором педали крутились руками. В коридор она протиснулась едва-едва и моментально его закупорила.
Ирка удивленно моргнула. С Чимодановым они никогда особенно не дружили, так, случайные знакомые, а тут… Почему-то часто так бывает: когда ты в беде, внезапно приближаются те люди, которых ты раньше едва знал, и исчезают многие из тех, кто прежде был якобы близок. Может, и хорошо, что так. Иначе бы не разобрались.
— Классная штука! — с гордостью заявил Петруччо.
— Ты ее купил? — спросил Меф, знавший, что у Чимоданова никогда нет денег.
Петруччо на секунду замялся.
— Подчеркиваю: тут такое дело… У одного парня брат, у брата девушка… А у этой девушки соседка, натурально тупая лошадь, которой нужно было отодрать, плинтуса… — издали начал он.
Дальше Меф не слушал. Он понял, что они вступили в зону бесконечных чимодановских комбинаций натурального обмена. При желании Петруччо достал бы даже вертолет, променяв его на беременную крольчиху, три мешка цемента и выкопанный в парке куст роз.
Ирка уставилась на трехколесную коляску, как на гремучую змею. Еще позавчера она за двадцать минут пробегала Сокольники, а тут эти пухлые, пахнущие резиной колеса, ручки и рычаги. Ирка держалась отлично, но челюсть у нее начала дрожать.
Чимоданов ничего не замечал. Он был под впечатлением от своего подарка.
— Сорок километров в час, однозначно!
Все уставились на Чимоданова. Тот по-прежнему не понимал, что означают все эти взглядики. Да и не собирался понимать.
— Да чо такое-то? Ну пусть тридцать пять! Да я от Битцы сюда на ней ехал! Натурально! Кто не верит — пошли выйдем! — заорал Чимоданов.
Меф представил, как Петруччо несется на инвалидной коляске по запруженным московским улицам, перестраивается через три полосы и орет на водителей.
— Откуда ты узнал? — спросил он у Чимоданова, дождавшись, пока тот выйдет в коридор.
— Про Ирку? Ната сказала.
— А она откуда?
— А ей Мошкин сказал.
— А Мошкину — я, — влезла Дафна. Меф кивнул. Обычный телеграф.
— Значит, надо ждать Евгешу, — сказал он. Чимоданов шумно почесался и ушел на кухню
питаться. То, что он в чужой квартире, волновало его мало. На кухне он мгновенно познакомился с Бабаней и принялся пожирать заготовленные для второй шарлотки яблоки.
Евгеша Мошкин, приход которого Меф предугадал заранее, долго не мог решиться появиться у Ирки. То есть прийти-то он пришел, но вот чтобы подняться и позвонить… А вдруг выгонят? Вдруг косо посмотрят? А вдруг он вообще ошибется квартирой?
Все эти «вдруг» были невыносимы для мнительного Евгеши. Чем больше он думал, тем больше находилось всяких «а если». Через десять минут Мошкину стало мерещиться, что и Меф не Меф, и Ирка не Ирка, и дом не дом.
Он бродил по газону сложной восьмеркой. Параллельно грыз ногги, обкусывая их по очереди, начиная с мизинца. Со стороны казалось, будто он сравнивает, какой палец у него вкуснее, и никак не может определиться. Внезапно Мошкин наткнулся на вытоптанную в траве дорожку. Казалось, какой-то человек ходил здесь всю ночь, а потом ушел.
Бедный Евгеша заметался. Он не желал находиться на газоне, по которому ночами ходят непонятные люди и творят непонятные дела. А вдруг его примут за того, другого, и мало ли, к чему это все приведет? Мошкин встряхнул головой и, выбрав из двух зол наименее зубастое, резво зашлепал к подъезду.
Евгеша начал подниматься по ступенькам, но случайно обнаружил под лестницей низкую дверь. Из приоткрытой двери тянуло сыростью. Хотя это было нетипично для Евгеши, он осторожно всунул голову, потянул носом, робко окликнул: «Есть тут кто, а?»
Никто не отозвался. Мошкин стал спускаться. Сердце терялось в груди. После десятой ступеньки лестница закончилась. Тянулись куда-то скучные забинтованные трубы. Подвал тускло освещался единственной лампой. Настойчиво пахло кошками. Изредка то одна, то другая длинная тень пересекала подвал и ныряла в щели под трубами. Евгеша прошел шагов десять и решил возвращаться.
В этот момент чья-то рука коснулась его голени сразу над ботинком. Мошкин был не Ахилл, но пятки свои берег. Задыхаясь от ужаса, Евгеша сделал скачок и обернулся, готовый отразить нападение. На него никто не нападал. Под толстой трубой, на старом женском пальто, валявшемся здесь с незапамятных времен, спал Матвей Багров, некромаг и сын гусарского полковника.
Мошкин осторожно обошел его вдоль стены и поспешно убрался из подвала. В квартиру к Ирке он попал без сложностей, хотя страшно переживал, думая, как будет нажимать на кнопку и как представится тому, кто к нему выйдет.
— Здравствуйте! Меня зовут… — громко начал он, услышав в коридоре шаркающие шаги.
|
|
Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...
Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...
Автоматическое растормаживание колес: Тормозные устройства колес предназначены для уменьшения длины пробега и улучшения маневрирования ВС при...
Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!