Глава 17. Вертикальный враль

 

Честный ответ можно получить только на честный вопрос. Иначе получится бессмыслица. Ни ответ без вопроса, ни вопрос без ответа ценности не имеют. А потому, пока ты не спросил, никто тебе отвечать не будет.

Йозеф Эметс, венгерский философ

 

Ромасюсик склонился в приторном поклоне. Махнул рукой.

— Дверь открылась. В квартиру протиснулся волосатый человек в красной пайте, с лицом злоб­ствующего тушканчика и торчащими передними зубами! — сказал он, нагло глядя на Мефа.

Буслаев оглянулся, хотя и без того знал, что крас­ная пайта только на нем. Пока он размышлял, в ка­кую сторону провернуть Ромасюсику забитый оса­ми нос, Прасковья оглушительно расхохоталась, и Меф понял, что Ромасюсик всего лишь послужил ей рупором.

Дафну же и Мефа волной смеха отшвырнуло к вешалке. Коляска с Иркой откатилась на метр и была поймана Багровым. Депресняк, припав брюхом к паркету и разметав крылья, чтобы казаться больше и страшнее, шипел на дверь комнаты. Оттуда появил­ся вначале Мошкин, потом Чимоданов с Натой и, на­конец, с лицом нашкодившего ясельника, выглянул великан Зигя. Чтобы не зацепить затылком дверную коробку, при ходьбе он опирался на пальцы рук.

Прасковья поманила к себе Зигю и через Ромасюсика что-то сказала ему. Зигя выслушал, шмыгнул носом и с просветлевшим лицом устремился к Мефу.

— Папа, Зигя сегодня никого не обижал! Был хороший мяльсик! Слусал маму. Днем лег спать без скандаля! — сообщил он ему.

Меф ошалело моргнул.

— Ты мой папа! А она мама! Папа, обними маму! — потребовал подученный Зигя. Он сгреб «папу» рукой и потащил к «маме».

Меф тревожно оглянулся на Дафну. Та дернула плечом: мол, выкручивайся, как знаешь, а я — пас. Буслаев вовремя поймал за ухо злорадно ухмыляю­щегося Ромасюсика и, оторвав его, предложил Зиге.

— Се-нить шладенькое?

Карапуз мгновенно бросил «папу» и, капая слю­ной, зачавкал шоколадным ухом. Ромасюсик серди­то запыхтел. На отращивание нового уха у него ухо­дило несколько часов. Плюс некоторое количество сахара.

Напружиненный Депресняк издал зашкаливаю­щий по громкости вопль, рассек воздух крыльями и прыгнул. Из комнаты вытек джинн. Небрежно по­смотрел на Ирку, озабоченно на Даф и ее флейту и мрачно на Багрова. Внутри его контура болтался за­стрявший, как в киселе, кот, полосовавший когтями воздух.

Эйшобан небрежно поймал его за основание крыла, вытащил из себя, закинул в ванную и захлоп­нул дверь. Некоторое время он поискал на себе рот и обнаружил его сползшим на шею. Оттуда, с шеи, рот злорадно улыбнулся Мефу.

— Меня зовут Эйшобан. Я король джиннов! Ты… ну-ка, дай посмотреть! да, точно ты!.. освободил меня и должен умереть!

Буслаеву шутка не понравилась. Главным обра­зом потому, что это была не шутка.

— За то, что я тебя освободил?

— За то, что освободил так поздно! Последний срок, когда я обещал себе не психовать, истек двести лет назад! — сообщил джинн.

— Двести лет назад я не успел родиться!

— Значит, надо было поспешить! Я не обязан это контролировать! Напомни мне, как тебя зовут, и го­товься к смерти! — истерично заявил джинн и стал на глазах закручиваться. Спиралью.

Меф хотел вякнуть что-то протестующее, но Дафна наступила ему на ногу. И, как всегда, оказа­лась права. Видя, сколько тут возможных клиентов, джинн решил маленько повременить.

— Слушайте меня! Я Эйшобан Всезнающий, оты­скивающий звезды в небе и песчинки на морском дне! Я найду все, что вы захотите! Но горе, если вы не пожелаете этого взять! Ну же, жду заказов! — с па­фосом возгласил он.

Первым проснулся Чимоданов.

— Азотные удобрения… алюминиевая стружка… урановый стержень? — увлеченно забормотал он, переглядываясь с Зудукой.

Эйшобан сдвинул сползший на подбородок глаз и моргнул.

— Может быть, клад? Артефакт? Или копи царя Соломона?

Петруччо поморщился.

— Зачем так мелко? Меня устроят все мировые запасы золота… И, пожалуйста, одним слитком!

— А если самый крупный в мире рубин? А? — за­тосковав, предложил джинн.

Чимоданов ухмыльнулся.

— Чтобы он оказался на океанском дне, и ты ве­лел мне нырять? Подчеркиваю: мировые запасы зо­лота! Одним слитком! Здесь и сейчас!

Король джиннов повернулся к нему спиной. С его точки зрения, Петруччо был маньяк одного желания, а с маньяками связываться опасно.

— Еще какие-нибудь заказы есть? Может, у тебя, некромаг?

— Неа, — сказал Багров, обгрызая яблоко. — Нету.

— Ну? А еще у кого? Пользуйтесь случаем! — за­тосковал джинн.

Дафна опять наступила Мефу на ногу. Буслаев не сразу понял, чего она хочет, но потом все же со­образил. Раз все равно его собираются убивать, то пусть хотя бы появится повод.

— Как заставить суккуба отдать мои ножны? — спросил он.

— Всего-то? — скривился Эйшобан. — Проще не­куда! Пусть спросят у суккуба, где сейчас Ауэвиаллао!

Меф даже не попытался запомнить, зная, что у Дафны все равно память лучше.

— И где они сейчас?

— Кто? Ножны? Спроси об этом у суккуба! Ну все, ответ ты получил! Готовься к смерти!.. Кстати, маль­чик с хвостиком! Еще раз напомни, как тебя зовут?

— Эйшобан, — сказал Меф.

— Буду тебя убивать, Эйшо… КАК??? — Джинн стал раздуваться и краснеть, заполняя коридор. Рядом с ним стало жарко. — Правду говори, несчастный, или твоя смерть будет ужасна!

— Ну хорошо, Леха я! — поправился Меф.

— Буду тебя медленно убивать, Леха! — удовлет­воренно сообщил джинн и стал наползать на Мефа.

Дафна схватилась за флейту, пытаясь вспомнить хотя бы одну джиннобойную маголодию. Как назло, в голову ей приходило только начало, а финал на­дежно расплывался. Багров неспешно достал кув­шин и, не обращая внимания на джинна, стал про­тирать его рукавом.

Эйшобан бросил на него быстрый взгляд, делая вид, что ему совершенно неинтересно, чем занима­ется некромаг.

— Конец тебе… как ты сказал тебя зовут? — рас­сеянно повторил он.

— Вася! — подсказал Меф.

Багров подышал на кувшинчик и стал пальцем водить по узору. Эйшобан занервничал. Отложив убивание Васи, он спиралью обтек кувшин, намотал­ся на него, но в горлышко заглядывать не решался.

— Ужасно безвкусный кувшин, — заявил король джиннов. — Никогда не видел ничего настолько по­шлого! Вытянутое горлышко, а эта ручка с баналь­ными завитушками! Гадость, натуральная гадость!

— Да, совершенно с тобой согласен, — признал Багров и снова протер кувшин рукавом. Бронза тускло загорелась.

Эйшобан забеспокоился еще сильнее. Он завязы­вался узлами и тотчас развязывался. Выкручивался так, как никогда не выкрутится существо, у которого есть хотя бы намек на позвоночник.

— Думаешь, я глупый? — хихикая, спросил он у Багрова. — Я туда залезу, а ты меня того? Запрешь? Да будет тебе известно, ничтожный, что король джин­нов никогда не попадется на такую нелепую уловку!

— Кто спорит? — согласился Матвей. Он что-то быстро сунул в кувшин и торопливо

заткнул винной пробкой, найденной во дворе, в урне.

— Что это было? — забормотал джинн, тщетно пытаясь найти в пробке хотя бы малейшую щель. — Что ты туда кинул?

— Ничего.

— Нет, ты что-то бросил. Я видел!

— Да ничего я туда не кидал! — заявил Матвей. Ирка засмеялась. Она только что сообразила, что

джинн может видеть все в мире — вообще все, кроме того, что находится в закрытом кувшине. В его кув­шине! И это приводит его в бешенство.

— Ты врешь, человек! Не смей врать! Смотреть в глаза! — взвизгнул джинн. — Я видел: ты бросал, зна­чит, ты бросал! Что это было? Перстень повелителя джиннов? Отвечай, негодник!

Багров таинственно улыбнулся.

— Может, да, а может, нет. Не помню. Джинн попытался его подзеркалить, но встретил

стеклянную стену. От злости он раскалился и при­нялся летать по коридору, выжигая обои.

— Нет, он туда что-то бросил! — скулил он. — Что-то кинул в мой кувшинчик! О, я вижу это по его наглым бесстыжим глазам!

— Открой да и посмотри! — посоветовал Багров.

— Ага! А ты меня закроешь, да? Отвечай, мерзкий хитрый тип! Это же твои уловки?

— Уловки-то уловки, но ты не знаешь, что в кув­шине. И никогда не узнаешь! — спокойно ответил Багров.

— А-а-а! — заорал Эйшобан. Он стал совсем крас­ным. Таким красным, что и прозрачность утратил. — Была не была! А вот и узна-а-а-аю!

Он выдернул пробку, с хохотом сжег ее взгля­дом и крикнув: «Что, съел?», решительно ввинтился в кувшин. Матвей достал из кармана другую пробку и старательно заткнул горлышко. Из сосуда успел еще донестись леденящий душу вопль.

— А-а-а! Напомни мне, как тебя зовут, я буду тебя проклина-а-а-а-ать!

— Готово, — сказал Матвей. — Главное, чтобы не оставалось зазоров, а то пролезет. Постепенно, но просочится.

— Где ты так научился разбираться в джиннах? — спросила Ирка.

— Я разве не рассказывал? У Мировуда жил джинн. Слабенький, но противный. Вечно пакостил. То дверь изнутри закроет, то проснешься в гробу, а он все кости расшвырял, — буркнул Матвей.

Ирка с ужасом взглянула на Багрова. Она, ко­нечно, слышала, что некромаги спят на костях сво­их предшественников, но никогда не думала, что и Матвея заставляли делать то же самое.

— В общем, противный был старикашка. Вечно мы за ним гонялись, — торопливо закончил Матвей, сообразив, что сболтнул лишнее.

— А что ты положил в горшок? — заинтересовал­ся Меф.

— Перстень повелителя джиннов, — хмыкнул Ба­гров.

— А орал он чего?

— Да на радостях.

— На радостях так не орут.

— Ну хорошо… Видел, я яблоко ел? А огрызок в кувшин сунул, — небрежно сказал Багров.

Прасковья долго уже, не отрываясь, смотрела на Матвея. Приглядывалась к нему без смущения, как приглядываются к чему-то новому, вызывающему любопытство.

Подчиняясь шепоту Ромасюсика, Зигя вразва­лочку подошел к Матвею и, неожиданно схватив его сзади двумя руками, поднял. Матвей оказался в двух метрах от пола.

— А ну отпустил меня! — рявкнул Багров.

— Дядя, не киси, позялуста! Мне мама велела! — робко попросил Зигя.

— Не пугай его, а то уронит! — хихикая, преду­предил Ромасюсик.

Зигя пронес Матвея через всю комнату и поста­вил рядом с Прасковьей. Впервые Багров видел вос­питанницу Лигула так близко. Худая, как мальчик. Бледное лицо, широкие скулы, пунцовый росчерк обветренных губ. Несимметричные, неправильные глаза смотрели не на лицо Матвея, а на его грудь.

— Чэо эо? — произнесла Прасковья с усилием.

— А? — непонимающе переспросил Багров.

— Госпожа начальница желает знать: что нахо­дится у тебя в груди, человек? Отвечай, или будет плохо! — тоном прислуживающегося полицая пере­вел Ромасюсик.

— По-моему, ее вопрос был короче, — заметил Багров.

— Не сметь перечить госпоже начальнице! — взвизгнул шоколадный юноша и вдруг застыл сол­датиком, вытянув руки по швам.

— Не обращай на Ромасюсика внимания! Его мозг остался в Тартаре! — сказал Ромасюсик, тара­щась на Матвея засахарившимися глазами. — Что у тебя вместо сердца и почему я не могу на это смо­треть? Оно такое яркое, что обжигает глаза!

Прасковья протянула руку. Худые пальцы с обку­санными ногтями коснулись груди Матвея напро­тив сердца. Продолжалось это несколько секунд, не больше, потом Прасковья отдернула руку и испуган­но посмотрела на свои пальцы.

— Как горячо! Как ты с этим ходишь: оно же тебя сожжет? — удивленно спросила она.

* * *

Вечером Дафна полетела навестить Эссиорха. Мало-помалу уверенность в собственных силах воз­вращалась к ней. По дороге она осмелела настолько, что сделала в воздухе рискованный трюк — резко переведя крылья в вертикаль, пронеслась между двух рядом стоящих домов. По лестнице подниматься не стала, а, спрыгнув на балкон, толкнула деревянную дверь, попутно заметив вырезанную на ней руну пленения. Пока руна здесь, ни одно создание мрака не покинет дома и не приблизится к руне.

Вконец замученный, Эссиорх сидел в кресле и мрачно наблюдал, как Варвара, угнездившись на коленях у Корнелия, безостановочно тарахтит и называет его «мюй птюнчик». Корнелий же, хотя и красный, как рак, Варвару почему-то не гонит.

Увидев Дафну, Варвара сорвалась с колен у Кор­нелия и кинулась к ней, радостно заламывая руки.

— О, нюня моя! А где Мефочка? Как же я люблю этого плюмпампунчика! — закричала она.

— Это ты, Хнык? — спросила Дафна.

— Ню-ню! Это ты Хнык! А я Хныкус Визглярий Истерикус Третий! Прошу прописать это себе на го­ловном мозге! — возмутилась фальшивая Варвара и затопала ногами.

Эссиорх толчком встал с кресла, белый от гне­ва, подошел к Варваре, взял ее за ухо и пальцем молча показал на шкаф. Хныкус Визглярий Исте­рикус Третий прекрасно чувствовал, когда нужно удалиться. Он юркнул в шкаф и закрыл за собой дверцу.

— Мальчики, ко мне не заходить! Я иду переоде­ваться! — пропищал он из шкафа.

— Я, конечно, догадывался, что в этих мерзавцах много заразы, но не думал, что ее СТОЛЬКО и что мы ей так сильно поддаемся, — хмуро сказал Даф­не Эссиорх. — У меня ощущение, что если в ком­нате запереть трех нормальных стражей и одного суккуба, через неделю там будут четыре суккуба! И самое досадное, прибить нельзя: тогда ножны не найдем!

— Мальчики! Не разговаривайте громко! Я никак не могу решить, какие брючки надеть! — пожалова­лись из шкафа.

Корнелий встал и, покачиваясь, как безумец, из­влек флейту.

— Я так больше не могу! Час за часом одно и то же! Знаю, что все ложь до последнего слова, а все равно покупаюсь, когда ее вижу! Я сейчас спалю этот шкаф, и будь что будет!

Дафна отобрала у него флейту.

— Давай я попробую! — Она подошла к шкафу и, наклонившись к щели, из которой пахло духами, спросила:

— Слышишь меня, Хнык?

— Аиньки! А зачем шептать: мы что, под липа­ми? — кокетливо откликнулся суккуб.

— Если слышишь, тогда отвечай: где сейчас Ауэвиаллао? — раздельно и четко произнесла Дафна.

Ответа не было. Тишина, а потом глубокий, с го­лосом, выдох, похожий на звук «га».

Немного выждав, Дафна пожала плечами и осто­рожно потянула ручку. В нос ей ударило невыноси­мое зловоние. Дверца отвалилась, покрытая плесе­нью. Казалось, шкаф тридцать лет простоял в болоте и пропитался влагой так, что ткни его пальцем — развалится.

Из тряпок на четвереньках выползло страшное, лысое, жуткое существо, в котором едва угадывался недавно такой самоуверенный суккуб.

— Ножны в Кусково, в дупле, рядом со сломан­ной скамейкой… Там и другое — возьмите все! И за­будь это слово! Прошу, не произноси его больше никогда!

Дафна молчала, с ужасом вглядываясь в красные гноящиеся глаза.

— Уберите руну! Я ухожу! — прошамкал суккуб и на четвереньках пополз к балкону.

В его голосе было нечто такое, чему невозможно было не подчиниться.

Кухонным ножом Корнелий торопливо соскреб с балконной двери руну. Завывая и скуля, существо выползло и перевалилось через перила. Когда Даф­на и Корнелий, желая понять, что с ним стало, выскочили на балкон, под домом стоял только прико­ванный к дереву мотоцикл Эссиорха.

— Истинное имя? — тихо спросил Корнелий. Эссиорх помедлил и повел головой наискось, так

что невозможно было понять, кивает он или качает головой.

— Даже больше. Подозреваю, это имя было его забытым предназначением. Тем, чем он мог бы стать, но от чего когда-то отвернулся, и что теперь причиняет ему страшную боль…

— Послушай! Но он даже не страж мрака! Он суккуб! — поправила Даф. Почему-то она ощущала себя убийцей куда в большей степени, чем в день, когда маголодией расплавила Гудрона.

— Мрак не творец. Думаю, что и суккубов мрак делает не с чистого листа. Может, используются сущности погибших стражей. Не знаю… — сказал Эссиорх.