Оренбургские степи. — Табунщики. — Нападение волков.

 

Оренбургская степь — безграничная равнина, весной покрытая высокими зелеными травами; огромные стада рогатого скота и целые табуны лошадей пасутся здесь под надзором зорких табунщиков, проводящих всю свою жизнь на коне. Летом вся степь выгорает, выжигается солнцем, и тогда и люди, и животные живут в облаках пыли, томимые нестерпимой жаждой. Во всякое время года их преследует один грозный враг; это волки: они целыми стадами нападают по ночам на табуны и стада, производя среди них страшные опустошения.

Изредка в оренбургской степи попадаются маленькие селения, представляющие обыкновенно собрание жалких низких глинобитных домишек, соответствующих местному представлению о деревне или селении. По мере приближения к городу Оренбургу число этих селений увеличивается, преимущественно на склонах Уральских гор, где они обыкновенно означают близость какого‑нибудь рудника, так как азиатский склон этих гор изобилует медью, серебром, золотом и платиной, а также драгоценными камнями.

Уральский хребет, так сказать, отделяет европейскую Россию от азиатской и служит водоразделом между этими странами. Из этих гор вытекает великолепная река подобная великим рекам Нового Света, протяжением в 2380 километров. На всем этом протяжении нет ни одного моста; только изредка на громадном расстоянии, вблизи более населенных мест, действуют простые паромы.

Перевозчиками на этих паромах обыкновенно служат ногайцы, осевшие со своими семьями здесь уже несколько веков назад. Некоторые из этих ногайцев очень богаты и держат целые табуны лошадей и верблюдов для сообщения между европейской и азиатской Россией. Некогда ногайцы были могущественной народностью на берегах Черного моря, но затем рассеялись в степях, образовав кочевые орды; затем некоторые роды их сделались оседлыми, обзавелись хозяйством и живут безбедно; некоторые же стали перевозчиками на Урале.

На одном из таких перевозов, в двадцати днях пути от Оренбурга, где гуртовщики гоняли стада и караваны с товарами, перевозчиком был ногаец Черни‑Чаг.

Это был зажиточный человек, имевший целые табуны лошадей и свыше 400 голов рогатого скота.

Однажды в конце июня, когда степи кругом зеленели, под вечер домашние Черни‑Чага собрались ужинать; женщины принесли уже большие лотки с вареным пшеном, кислым молоком и кувшины с кумысом. Вдруг на пороге раздался незнакомый голос:

— Привет вам, братья… хлеб да соль!

Черни‑Чаг поднял голову и увидел на пороге странника с котомкой за спиной и посохом в руке.

— Войди! — сказал ногаец. — Здесь и для тебя найдется кусок!

— Спасибо, друг, — ответил странник, — я знаю, что твой кров гостеприимен! — И сделал ногайцу условный знак. Тот сразу понял и, встав со своего места, тотчас увлек странника за собой в другую половину дома.

— Час спасения приближается! — проговорил странник.

— Хвала Господу Богу! — ответил хозяин. — Какие у тебя вести?

— В третье воскресенье после сегодняшнего дня, — продолжал странник, — Невидимые соберутся во славу Царя‑батюшки и Святой Руси!

— В каком месте?

— В развалинах старого монастыря!

— В какое время?

— В одиннадцать часов вечера!

— Хорошо, я буду… все?

— Нет! Я прямо из Астрахани, где видел Великого Невидимого; он собирался уезжать, и я удивлен, что он не прибыл.

— Он должен у меня остановиться?

— Да, и просил тебя держать наготове для него шесть свежих лошадей!

— Все будет сделано, как ты желаешь… а пароль?

— «Духоборы»!

После этого оба вернулись к остальным и сели за ужин. Поужинав, странник взял свой посох и пошел дальше по направлению к Оренбургу. И так он шел из селения к селению, оповещая всех о близком собрании Невидимых.

Расставаясь с Черни‑Чагом, странник предупредил ногайца:

— Храни тебя Бог от Черных всадников!

— Разве они уже появились снова? — спросил перевозчик, задрожав всем телом.

— Я видел их прошлой ночью; они неслись, как призраки, на своих быстрых конях по тому берегу Урала!

— А куда они держат путь?

— Вниз по реке!

— Ну, слава Богу, быть может, они не вернутся больше сюда! Впрочем, они всегда щадили мой поселок!

— Я тебя предупредил, Черни‑Чаг, береги свои золотые! — сказал прохожий.

— Чего ты не останешься здесь переночевать; смотри, ночь надвигается, а волки рыщут по степи, как только солнце зайдет!

— Я успею еще дойти до ближайшего поселка!

— Ну, так с Богом!

И перевозчик вернулся к себе в дом хмурый и озабоченный.

Кто же были эти Черные всадники, так сильно напугавшие его?

При крепостном праве, прекратившемся лишь при императоре Александре II, все недовольные, обиженные, все жертвы сильных и богатых бежали в степи и находили себе приют и убежище в этих пустынных, бесплодных местах, где никакие власти не в состоянии были их преследовать. Обзаведясь конем, копьем и ружьем, они становились неуязвимыми и находили себе верных союзников в степных кочевниках, вместе с которыми грабили караваны.

Иногда они собирались большими шайками и грабили даже населенные места, разоряя целые деревни. Чтобы не быть впоследствии узнанными, эти люди обыкновенно закутывали себе лицо черными покрывалами, оставляя только отверстие для глаз, и, окончив свой страшный подвиг и поделив добычу, рассыпались по степи, не оставляя за собой никакого следа. Местные власти, располагая казачьими командами, редко могли что делать против этих разбойничьих шаек.

Черни‑Чаг был человек недюжинный и во многих случаях своей жизни проявлял поразительную энергию и находчивость. Оставшись один после ухода странника, он прежде всего позаботился обезопасить свой дом от Черных всадников. Он имел разрешение от оренбургского губернатора держать у себя, сколько потребно, оружие для ограждения себя и своей семьи от разбоев и грабежей кочевников. Отослав женщин и детей в женское отделение, он созвал мужчин и сообщил им о грозящей им и его дому опасности. Несмотря на страх, внушенный этою вестью, все единогласно решили защищаться до последней крайности, зная, что, если разбойники нападут, им нечего ждать пощады.

Скоро наступила ночь; в доме все спали, кроме двух сторожевых работников, вооруженных ружьями, которым было дано по ружью, чтобы в случае тревоги оповестить о том всех живущих в поселке.

Окрестности потонули во мраке, но затем, когда взошла луна, серебристый свет окрасил все в мягкий однообразный бледно‑желтый цвет, на фоне которого голубоватой лентой извивалась река. Малейший предмет на громадном расстоянии выделялся теперь темными пятном на этом однотонном светло‑желтом фоне, и никто не мог бы приблизиться к жилью, не будучи замеченным еще издали…

Немного после полуночи дверь дома отворилась, и Черни‑Чаг вышел в сопровождении четырех человек, несших довольно большой и тяжелый сундук, служивший хранилищем драгоценностей семьи. Сюда предусмотрительный хозяин сложил червонцы и серебряную монету, какая только имелась в доме, а также уборы женщин, а главное то, что у него было наиболее ценного, — старинный, изукрашенный драгоценными камнями меч, доставшийся ему от предка, одного из ногайских ханов.

Дойдя до берега реки, люди, несшие этот сундук, очевидно, очень тяжелый, так как они сгибались под его тяжестью, поставили его на землю и стали рыть яму, куда затем и опустили сундук, засыпав его землею, чтобы замести след своей работы.

Но в то время, как они работали, зарывая сокровища в зыбкий прибрежный песок, в нескольких саженях, прижавшись к высокой траве, прохожий странник с напряженным вниманием следил за происходившим.

Отойдя всего несколько сажен от гостеприимного крова, под которым он отдохнул и подкрепил свои силы пищей, он, вместо того чтобы идти дальше вдоль берега реки, воротился назад, когда стемнело, приблизился к дому и притаился в высокой траве, заранее предвидя последствия принесенных им вестей.

Как только Черни‑Чаг вернулся в свой дом, мнимый странник ползком подкрался к берегу реки, достал из прибрежных тростников широкую, слегка выдолбленную дубовую доску, заостренную наподобие челнока, и, пользуясь руками в качестве весел, лежа на спине на доске, медленно поплыл к противоположному берегу…

Казалось бы, ночь должна была окончиться благополучно, когда, около трех часов утра, стражи заметили на краю горизонта черную точку, быстро увеличивающуюся и как бы несущуюся по равнине. Вскоре эта точка как бы раздвоилась, и зоркие глаза сторожей различили двух всадников, мчавшихся по степи на своих быстрых степных конях, а за ними множество черных точек.

— За ними гонятся волки! — сказал один из них.

— Да, и им ни за что не уйти от них!..

Худшей опасностью степи являются волки. Они живут здесь громадными обществами и плодятся беспрепятственно; если бы только они не пожирали друг друга, если бы самцы не пожирали добрую половину детенышей, не грызлись между собой, ничего живого не осталось бы в степях.

Единственный враг, которого волки боятся, будь их целая стая, — табунщики! Это люди, никогда не слезающие с коня ни днем, ни ночью; соединившись гурьбой человек в десять — двенадцать, они смело кидаются на стаю волков, и каждый удар их копья укладывает на месте одного из этих страшных животных. И волки до того знают их, что, завидев издали хотя бы одного табунщика, тотчас же обращаются в бегство.

Подгоняемые голодною стаей, кони неслись, как ветер, но видно было, что они выбились из сил и скоро упадут от изнеможения, не достигнув реки.

Все‑таки злополучные всадники все ближе подвигались к дому, и сторожа, хотя и смутно, начинали уже различать фигуры их, припавшие к самой шее своих лошадей.

Благородные животные неслись, не щадя своих сил, прямо к реке, зная, что здесь их спасение, что в реку волки не последуют за ними. Время от времени тот или другой из коней бешеным ударом копыта убивал на месте настигающего его волка, и, как только последний падал, тотчас же сотни уцелевших сородичей его с жадностью набрасывались и в один момент разрывали его на клочья.

— Сказать бы хозяину, — заметил один из сторожей, — может быть, он поможет им как‑нибудь!

Но прежде, чем его товарищ успел ответить, картина совершенно изменилась.

До реки оставалось уже не более версты; еще немного — и благородные животные спасут себя и своих седоков. Но и волки не зевали, и некоторые из них уже успели забежать вперед, чтобы кинуться на грудь лошадям. Вдруг один из всадников с неимоверной ловкостью перескочил со своего коня на круп коня своего товарища, который в этот момент, выхватив пистолет, прострелил голову лошади, оставшейся без седока, — и она упала, точно пораженная громом. Стая волков с жадностью набросилась на нее. Но волков было слишком много, и часть стаи, не теряя времени, кинулась за вторым конем, мчавшим вперед двух всадников. Однако кратковременная задержка дала доброму коню время уйти немного вперед, и волкам приходилось снова нагонять. В какие‑нибудь три минуты благородное животное донесло своих всадников до реки и кинулось прямо в Урал, при громком вое хищников, лишившихся близкой уже добычи.

 

XVI