Решение канадца. — Несчастье. — Помощь вовремя. — Исчезновение Ольдгама. — Появление Черного Орла. — Что делать?

 

Когда Дик и Кэрби сообщили об этом решении своим друзьям, то Оливье не пожелал пустить их одних, говоря:

— Мое присутствие здесь лишнее, а там, на ферме, дело идет о защите женщин и детей. Я тоже поеду с вами.

Канадец не знал, что ему делать. Ему и хотелось исполнить желание графа, так как для фермы лишний защитник был очень кстати, и вместе с тем он боялся уменьшить число товарищей Виллиго. Из затруднения его вывел сам Черный Орел, решивший вопрос по‑своему.

— Молодой Лебедь (так прозвал он Оливье) прав, — сказал дикарь. — Пусть не только он, пусть и Лоран идет с вами. Я останусь вдвоем с Воанго. Этого совершенно достаточно для конвоя фуры.

Лоран даже вскрикнул от радости. Он уже начинал дрожать при одной мысли о разлуке со своим графом.

— Завтра вечером Виллиго будет на ферме! — прибавил вождь.

— А если тебе встретятся нирбоасы? — спросил Кэрби.

— Скваттер не знает Черного Орла, — гордо возразил нагарнук. — Завтра вечером Черный Орел будет на ферме.

— Берегите свою винтовку, мистер Джильпинг! — сказал канадец на прощание англичанину.

— Не беспокойтесь, сэр. Я позабочусь сохранить жизнь мужа своей жены и отца своих детей, а также будущего лорда Воанго из Воанго‑Голля.

— Вперед, друзья! — крикнул канадец, и четыре всадника быстро помчались вдоль берега Лебяжьей реки.

Ничто не могло сравниться с радостью Кэрби при мысли, что он теперь поспеет на целые сутки раньше к своей семье, чем мог рассчитывать.

Дик и Кэрби мчались вперед остальных, но воздух был так спокоен, кругом такая тишь, и даже звук копыт их коней был не слышен в мягкой траве, что старые друзья могли так же беспрепятственно разговаривать между собой, как если бы они шли друг подле друга по садовой дорожке.

— Дик, — сказал скваттер, — я никогда не забуду этой услуги, которую вы оказали мне сегодня! Быть может, я буду обязан вам жизнью моей жены и детей, но если бы даже и не так, знайте, во всяком случае, что в австралийском буше есть человек, по имени Вальтер Кэрби, которому достаточно сделать знак, чтобы и жизнь, и достояние его были в полном вашем распоряжении, Дик, при каких бы то ни было условиях!

— Спасибо, Кэрби, — отвечал канадец, — дружба и расположение такого человека, как вы, всегда могут быть пригодны. Быть может, придет время, когда я обращусь к этой дружбе. Видите ли, мой друг, я не знаю Франции, родины моего отца и моей, хотел бы поехать туда и перевезти туда останки моего отца и умереть там. Но что буду я делать в этой совершенно незнакомой мне стране, я, старый лесной бродяга?! Нет, я чувствую, что умру здесь! Но здесь у меня нет никого близких и родных, и, мне кажется, очень тяжело подохнуть где‑нибудь под кустом так, чтобы некому было даже закрыть глаза! Так вот я иногда думал, Кэрби, что, когда силы мои оставят меня и мне трудно станет бродить по лесам с ружьем за спиной, быть может, у вашего очага найдется и для меня местечко!

— Самое первое местечко, Дик! Самое почетное! — воскликнул растроганный скваттер.

— Мы некоторое время потеряли друг друга из вида, — продолжал канадец,

— но ведь мы давно знаем друг друга… Помните, как мы в первый раз встретились с вами?

— Как же мне не помнить?

— То было на Муррее, близ Красных гор! Мы целый сезон охотились вместе, и в ту пору моя хижина не была так пуста и безотрадна, как сейчас!

— Я не решился вам об этом напомнить, Дик, но и посейчас не могу забыть, как весело и радостно звучало эхо буша, вторившее ее голосу, ее веселому смеху, которым она приветствовала каждый раз наше возвращение!

— Да, и ее не стало; она умерла год спустя, подарив мне ребенка, который не пережил свою мать… И вот я остался еще более одинок, чем прежде, и потому‑то решился теперь, когда придет старость, попросить для себя местечка у вашего очага. Мы будем вспоминать о ней, будем говорить о ней, этом нежном цветке, увядшем в полном расцвете своей юной красоты!

И под впечатлением этих далеких, но все еще живых воспоминаний старые товарищи смолкли.

Лошади мчались во всю прыть, словно и они разделяли нетерпение своих всадников, и через несколько часов вдали показались крыши фермерских построек. Вдруг две из лошадей шарахнулись в сторону, и перед всадниками, как из‑под земли, вырос какой‑то туземец. Кэрби схватился за револьвер, но Дик остановил его, крикнув:

— Стойте! Ведь это Урива, которому мы спасли жизнь.

То был действительно молодой дундаруп. Одежда на нем была растрепана, он задыхался после чересчур быстрого бега. Долго он не мог выговорить ни слова, наконец отдышался и сказал:

— Скорее! Скорее! Нирбоасы напали на ферму еще с утра.

— Ура! Еще немножко, и мы будем там! — крикнул канадец, давая шпоры коню.

Лошади уже не бежали, а летели, вот и забор фермы, опрокинутый, сожженный… Вот и засыпанный штурмующими ров.

С полсотни разъяренных демонов, опьяневших от водки из ограбленных погребов, отчаянно лезли на приступ фермы. Еще минута — и все было бы уже кончено.

— Тидана!.. Вага!.. Тидана!.. Вайек!.. — закричал канадец, бросая в воздух этот грозный для нирбоасов крик.

На дворе фермы загнанные лошади пали, но они уже были не нужны. Умирающий Анескот и три женщины, ожидавшие смерти, заметили спасителей.

Нирбоасы обернулись. Грозен был для них Тидана, но зато их было пятьдесят человек против четырех. Тесными рядами кинулись они на непрошеных защитников, но магазинные винтовки разом заговорили, рассевая смерть в рядах дикарей. Через две‑три минуты на земле лежало уже до двадцати трупов, остальные дикари кинулись врассыпную, но неумолимые винтовки продолжали свое дело и тут. Тщетно многие из нирбоасов падали на колени, прося пощады, никто не хотел щадить подлых убийц, не дающих пощады женщинам и детям. Все пятьдесят дикарей легли мертвыми около фермы скваттера Кэрби.

Фермер кинулся в дом, его окружили жена и дети, но у ног его лежал неподвижный Анескот, перед смертью утешенный тем, что его мужество не пропало даром.

Кэрби и Дик сосчитали уцелевших защитников фермы, в течение десяти часов успешно отбивавших яростный приступ. Из семи человек янки трое были убиты, а четверо ранены более или менее тяжело, но подавали надежду на выздоровление.

Поискали Ольдгама, но он куда‑то исчез. Однако, по словам миссис Кэрби, он в начале штурма сражался вместе с прочими и даже выказал чудеса храбрости. Она сама видела, как он убил несколько туземцев.

Дикари атаковали ферму на рассвете, будучи вполне уверены в успехе, но жители фермы еще с вечера знали, что они окружены врагами. С бельведера было видно, как чьи‑то черные тени шныряли по окрестностям.

Если бы нашим всадникам не встретился молодой дундаруп, то они приехали бы на четверть часа позже, и тогда все уже было бы кончено. Они нашли бы лишь груду развалин. Хотя на следующую ночь нечего было опасаться, однако защитники фермы позаботились привести в порядок все разрушенное. Выломанные двери заменили запасными, проломы заделали, окна вставили.

Запрягли лошадьми четыре повозки и свезли трупы нирбоасов в реку. Вечером Кэрби и канадец пошли делать обход вокруг фермы. Перед ними вырос туземец, покрытый кровью и грязью.

— Кто идет? — спросил Дик, прицелившись из винтовки.

— Виллиго! — отвечал знакомый голос.

— Черный Орел! — радостно вскричал канадец. — А где Джильпинг?

— Через час после вашего отъезда на нас напали нготаки. Я едва спасся, убив их около дюжины. Их было больше, чем деревьев в лесу. Воанго взят в плен.

— Да разве нготаки тоже воюют?

— Они в союзе с нирбоасами. Они хотят сжечь наши деревни и истребить наше племя. Но пусть они берегутся!

— Бедный Джильпинг! — сказал канадец. — Надобно его выручить. Во‑первых, нельзя допустить, чтобы его предали пытке, а во‑вторых, нам без фуры никак невозможно: там наше оружие. Счастье еще, что дикари не сумеют им воспользоваться.

— Да, это нужно сделать как можно скорее. Я не хочу, чтобы нготаки хвалились, что видели бегущего от них Виллиго.

— Черный Орел устал, ему нужно отдохнуть…

— Черный Орел не баба, он не нуждается в отдыхе!

— Так когда же нам отправляться?

— Завтра будет уже поздно. Нужно сейчас.

— Хорошо, я готов.

Три друга вернулись на ферму и заперли за собой калитку. Солнце опустилось за Красные горы, долина и лес окутались темнотою. Кругом фермы стали слышны какие‑то зловещие звуки, похожие на стоны и хрипение умирающих.

— Слышите, друзья? — спросил Оливье.

Кэрби и его гости поднялись на бельведер; в кустах скользили какие‑то тени, и по временам ветер доносил как будто жалобные заклинания.

— Это раненые, собравшиеся с силами и помогающие встать тем, которые сами не могут.

— Если вы уйдете, господа, — сказал испуганный скваттер, — на ферму опять нападут враги.

Положение было в высшей степени тягостное.

 

XVII